«Всегда бы у меня такая работа была!.. – весело думала Таня. – Езди себе в навороченном „Мерседесе“ да инспектируй дорогущую кухню...»
Но после третьей за день ресторанной трапезы Холмогорова сдалась. Взглянула на часы, буркнула:
– Все, баста. А то я в мэрию не успею. Нелли, ты поедешь со мной.
Антону же приказала:
– Тебе боулинг остается. Съезди сам. Предупреди их насчет комиссии. Что говорить, понял?
– Еще лучше вас предупрежу, не дурак, – важно ответствовал Шахов.
Татьяне же в очередной раз показалось: как раз дурак. Напыщенный и самовлюбленный. Как Марина Евгеньевна его только терпит?
– А мне куда? – поинтересовалась Татьяна.
Холмогорова пожала плечами:
– Съезди в наш боулинг. Ты ведь его еще не видела.
О нет, только не это! Ведь и там наверняка придется есть!
И, едва «Мерседес» унес Холмогорову прочь, Таня вкрадчиво спросила Шахова:
– Слушай. Ты не станешь возражать, если я... по собственной программе?
– Да нет, конечно, – пожал плечами тот. Однако, не удержавшись, поинтересовался: – А что у тебя за дела?
– Абсолютно никаких дел, – усмехнулась Садовникова. И заговорщицки пояснила: – Просто до пляжа хочу наконец добраться.
– И ты глубоко, прямо-таки железобетонно права! – вздохнул Шахов. – Езжай, конечно. Подбросить тебя?
И он замахал рукой, подзывая такси.
Вызывать подозрения не хотелось, и потому Таня позволила Антону довезти ее до пляжа. Ленивой походкой курортницы вышла из машины. И даже спустилась с набережной, направилась к воде. Денек опять выдался жаркий, и искупаться хотелось смертельно. Но Таня взглянула на часы – они показывали половину пятого – и от сего благостного намерения отказалась.
Версия, озарившая ее в «Песочном драконе», продолжала пульсировать в голове. Если не проверить ее сейчас, иного удобного случая может и не представиться. Таня лишь грустно взглянула на спокойное, пряно пахнущее солью и йодом море. Утешила себя тем, что сейчас, к концу дня, да прямо в городе вода наверняка грязнее не придумаешь. И покинула пляж.
Остановила такси и велела водителю отвезти ее в санаторий «Юнона». Будем надеяться, что тамошний отдел кадров работает хотя бы до пяти.
Имя госпожи Холмогоровой открывало любые запоры. И обитую ветхим дерматином дверь в отдел кадров тоже распахнуло без труда.
Кадровичка – сутулая средних лет дама – уже собиралась домой. Она недовольно взглянула на Татьяну и буркнула:
– До конца моего рабочего дня четыре минуты.
Таня лучезарно улыбнулась в ответ:
– Я к вам по поручению Марины Евгеньевны. Она просила меня кое-что уточнить. Для своей книги.
И хмурая дама мгновенно преобразилась:
– Да вы что?! От самой Холмогоровой? Неужели Марина Евгеньевна книгу пишет?! Как замечательно! Я уверена, ей есть что всем нам рассказать!
Таня оборвала поток ее красноречия:
– Мне нужна информация о вашей кастелянше.
– Как вы сказали?
– Кастелянша. Такая... очень полная женщина. Она еще все время пританцовывает... – объяснила Таня, чувствовуя себя, признаться, ужасно глупо.
Кадровичка глазами захлопала:
– А с какой стати она? Не понимаю.
Ох, только бы не взялась Холмогоровой звонить, не подумала бы уточнять, действительно ли та посылала в отдел кадров девицу с непонятными расспросами...
И Таня, сохраняя вид неприступного достоинства, произнесла:
– Ну, знаете ли... С какой стати – это только Марине Евгеньевне ведомо. А наше с вами дело – выполнять, что она просит.
Только бы не переборщить! Но, похоже, на кадровиков один строгий тон и действует. Потому что дама услужливо произнесла:
– Да-да, вы, безусловно, правы. Что конкретно вас интересует?
Таня решила не мелочиться:
– В первую очередь – ее личное дело. А дальше посмотрим.
И кадровичка покорно выложила на стол тощенькую серую папочку.
Таня нетерпеливо прочитала надпись на обложке: Сумарокова Инесса Константиновна. С именем – в точку. И год рождения – приблизительно соответствует. Только что дальше?
А кадровичка смотрела вопросительно.
– Вот что... – важно произнесла Татьяна. – Мне нужна ее биография. Имеется она в деле?
– Конечно, все, как положено, – нервно кивнула дама.
Таня распахнула дело, быстро отыскала нужную бумажку, пробежала глазами первые строчки: «Я, Сумарокова Инесса Константиновна, родилась в 1965 году в городе Новосибирске, где до семнадцати лет и проживала. В 1983 году поступила в Московский пищевой институт...»
А вот это – совсем не в кассу. Хотя не исключено, что кастелянша специально свою биографию подкорректировала. Если у нее, конечно, имелись основания так делать. Но в любом случае, делиться своей версией с Холмогоровой теперь придется. И к разговору нужно как можно лучше подготовиться.
Таня взмахнула листком с автобиографией кастелянши.
– Мне нужно снять с нее копию.
Только бы кадровичка не заортачилась: мол, не положено...
Но та лишь услужливо произнесла:
– Ксерокс – в кабинете директора. Я могу сходить.
Ага. И тут же начнет с секретаршей трепаться...
– Не надо, – отказалась Татьяна. – Я сама.
И, пока кадровичка не передумала, поспешила к выходу. У нее появилось сильное искушение не связываться ни с какими ксероксами, а просто прихватить автобиографию с собой. Но потом решила: слишком уж нагло, наверняка разговоры пойдут. И Холмогоровой на нее, уж точно, нажалуются.
Пришлось тащиться в кабинет директора. Только бы тот не сбежал, ведь времени – уже начало шестого, а народ тут, на юге, работой себя не утруждает.
Но повезло: кабинет оказался открытым. И никакая секретарша в предбаннике уже не дежурила. Да она и не нужна, с ксероксом Татьяна могла управиться сама. Она смело подошла к мощному, сто копий в минуту, аппарату. Нашла кнопку включения. Посмотрела, есть ли в лотке бумага.
Но едва вложила в него автобиографию кастелянши, как по коридору загрохотали шаги. Таня, повинуясь инстинкту, быстро отступила от ксерокса к окну, схоронилась за занавеской. И через секунду дверь в предбанник растворилась.
– Еще раз извини, Антон, – услышала Татьяна незнакомый мужской голос. – Я погорячился.
Ему ответил второй, молодой и развязный:
– Так ты себя в руках держи, Палыч!
А вот второй голос Таня прекрасно знала. Он, без сомнения, принадлежал Антону Шахову. Интересно... Тот ведь вроде в боулинг собирался, а вовсе не в «Юнону».
– Вот, за этот месяц, – тем временем произнес, по всей видимости, хозяин кабинета.
Садовникова услышала шорох. Похоже, он что-то Антону передал. Затем с надеждой спросил:
– Ну, мы договорились?
– Не знаю пока. Подумаю, – важно откликнулся Антон. – Все, Палыч, бывай.
И Таня услышала, как хлопнула дверь.
А второй голос – тот, который незнакомый, – вполголоса произнес:
– Чтоб ты сдох, говнюк!
Похоже, это он про Антона. Хм, очень любезно.
Шаги... Ой-ой, совсем рядом! А если мужчина решит подойти к окну?!
Но снова хлопнула дверь – директор прошел в кабинет.
Бежать, срочно бежать!
Только ведь в ксероксе все еще лежит биография кастелянши...
Таня быстро нажала на «старт». Аппарат противно загудел. Сейчас хозяин кабинета услышит и, конечно, заинтересуется, кто тут работает на его ксероксе...
Она выхватила из лотка копию. Вынула оригинал. И деловой походкой двинула прочь. Сиди, Палыч, или как там тебя, в своем кабинете!
И ей повезло – дверь в начальственные владения оставалась закрытой. Теперь добежать до отдела кадров, отдать автобиографию кастелянши и прочь, прочь...
Но едва Таня растворила дверь в коридор, как услышала:
– Ну, как? Понравилось тебе на пляже?
Она вскинула глаза.
Перед ней стоял Антон Шахов.
Глава 7
Таня
– Привет, Антон! – небрежно поздоровалась Татьяна.
Как ни старалась говорить беспечно, а голос дрогнул.
– Чертовски интересная встреча... – зловеще произнес Шахов. – Что, интересно, ты здесь делаешь?
Но Танин первый мандраж уже прошел. Подумаешь, провинциальный выскочка! Еще смеет грозить! К тому же бояться ей нечего.
– Да ничего особенного, – пожала плечами Таня. – Кое-что выясняю.
– Ты ведь не была ни на каком пляже, – продолжал давить молодой человек. – Ты приехала прямо сюда.
– Твое-то какое дело? – с легким вызовом спросила Садовникова.
– Самое прямое! – возмутился Антон. – Я – управляющий «Юноны». И имею право знать, какого черта ты здесь рыщешь.
Таня не выдержала – усмехнулась:
– Извини, Антоша, но отчитываться в своих действиях я буду только перед Мариной Евгеньевной. Перед нашей с тобой хозяйкой. Но никак не перед тобой.
Давно замечено: с наглыми провинциалами нужно бороться их же оружием – хамством. А начнешь интеллигентно сюсюкать – мигом на шею сядут.
И тут, будто по заказу, у Шахова запел мобильник. Он метнул быстрый взор на определитель и поспешно ответил в трубку:
Давно замечено: с наглыми провинциалами нужно бороться их же оружием – хамством. А начнешь интеллигентно сюсюкать – мигом на шею сядут.
И тут, будто по заказу, у Шахова запел мобильник. Он метнул быстрый взор на определитель и поспешно ответил в трубку:
– Да, Марина Евгеньевна?
Слышимость была прекрасной, и Таня без труда расслышала в телефонной трубке могучий рык Холмогоровой:
– Где тебя носит?
Девушка насмешливо взглянула на Антона.
А Шахов пролепетал:
– Я еще в боулинге...
– Все заканчивай и быстро дуй к морвокзалу, – раздался в трубке приказ начальницы.
И Холмогорова оборвала связь. А Таня – она уже окончательно оправилась от шока – усмехнулась:
– И как там, Антоша, в боулинге? Много страйков удалось выбить?
– Ладно, – буркнул Шахов, – так и быть. Перемирие.
– На каких условиях? – деловито спросила Садовникова.
– На очень простых, – отрубил Шахов. – Я тебя... больше ни о чем не спрашиваю. И ты тоже молчи, что меня здесь видела. Годится?
– А может, мне невыгодно молчать... – капризно протянула Татьяна.
– Слушай, ты чего хочешь?
– Да вот вопрос у меня возник... – Она с вызовом взглянула на Шахова. – По поводу конвертика, который тебе директор передал... Что в нем, а, Антоша?
– Ничего особенного. Рабочая документация.
Таня расхохоталась:
– Я тебе поверю. Но только если ты – при мне! – эту рабочую документацию Марине Евгеньевне предъявишь.
– Таня, скажи конкретно: что тебе нужно? Денег? – побагровел Шахов.
– Можно подумать, у тебя деньги есть, – усмехнулась девушка.
– Слава богу, не нищий, – надменно откликнулся Антон.
«И снова дурак, – сама для себя отметила Таня. – Нашел, когда своими доходами кичиться...»
– Не нужны мне твои деньги. Лучше скажи, только честно, зачем ты сюда приехал?
Голос ее, произносивший последние фразы, затвердел. И увидела: в глазах молодого человека заметалось сомнение. Явно придумывает, как бы половчее соврать.
«А не ты ли, Антоша, – мелькнуло у нее, – та самая пиковая карта, из-за которой у Холмогоровой неприятности? Не обязательно же враг должен именно женщиной быть».
Но вступать в противостояние с Шаховым не стоило ни в коем случае. Особенно сейчас. И Таня примирительно произнесла:
– Ладно, Антон. Мы вообще-то оба неправы. Марина Евгеньевна нас в боулинг послала, а мы по своим делам разбрелись. – Она подмигнула ему и добавила: – И на такси тебе вдвойне потратиться пришлось. Хотя могли бы вместе до «Юноны» доехать...
– Видишь ли, в чем дело, Таня... – осторожно заговорил наконец Шахов. – У меня нет никаких секретов. Я все тебе объясню. Просто я как мужчина и как доверенное лицо по мере сил стараюсь Марину Евгеньевну оберегать. А здесь, в «Юноне», в связи с эпидемией такое творится... Вот мне и приходится принимать некоторые решения за ее спиной. Просто чтобы не взваливать на нее лишний груз...
«Да ладно заливать-то!» – не поверила ни одному его слову Таня. Но понимающе кивнула:
– Конечно, Антон, конечно. Я тебе верю, и молчу, аки рыба. Только ты мне, пока будем ехать, про ваш боулинг расскажи. Чтобы я впросак не попала, если Холмогорова спросит...
Но Марина Евгеньевна ни о чем спрашивать не стала. Встретила их улыбкой, глаза ее сияли. Едва Таня с Антоном сели в хозяйский «мерс», весело велела водителю:
– Ну, вся команда в сборе. Теперь на старт, внимание, марш – и плевать на новые штрафы!
А едва мощная машина рванула с места, сообщила Антону:
– Слава богу, кажется, пронесло!
– Как же вам удалось, Марина Евгеньевна? – подобострастно поинтересовался заместитель.
– Да повезло просто, – усмехнулась бизнес-леди. И объяснила: – Кишечная палочка восторжествовала. Весь город подкосила! Инфекционные отделения в больницах переполнены, уже и в коридорах некуда класть, больных вертолетами в Краснодар отправляют. Сегодня в городе эпидемию объявили.
– Ура! – невпопад выкрикнул Антон.
А Холмогорова триумфально закончила:
– Так что на сем скорбном фоне мои десять заболевших – абсолютная ерунда.
– Класс! – выдохнул Шахов.
А Таня подумала: «Ничего себе класс! Люди отдыхать приехали, а вместо этого – в инфекционной больнице лежат».
Холмогорова же продолжала:
– И уж на что мэр меня не жалует, а снизошел. Даже извинился. Признал: наши несколько больных на фоне общей статистики – абсолютная мелочь. И столовая «Юноны» здесь ни при чем. Мы просто под горячую руку попали, из-за публикации в местной газетенке. Придушить бы ту гадину, что про наш санаторий журналистам настучала...
– Но кто это мог сделать? – пробормотал Антон.
– Вот и выясни! – жестко велела Холмогорова. – И накажи.
– Все исполню, – заверил Шахов.
У Тани же возникла мысль: «Уж не моя ли кастелянша Инночка здесь постаралась?» Но сейчас делиться своими подозрениями с Холмогоровой девушка не стала. Она поговорит с ней потом. Когда рядом не будет ни Антона, ни водителя, ни Нелли. Тем более что повеселевшая начальница уже скомандовала:
– Доставай диктофон, Татьяна, работать будем! И так сегодня почти весь день просачковали!
* * *После городка N, после кладбища, продуваемого всеми ветрами, Москва казалась раем. Теплым, красивым, надежным.
Марина много раз видела по телевизору Кремль. Слышала, что в столице во всех квартирах имеются горячая вода и телефон, а вместо автобусов можно ехать в любую точку города на метро. А еще Петюня – он же все знал! – рассказывал, будто в Москве безо всяких проблем можно колбасу купить, даже полукопченую. И кур. А бананы, редчайшее для городка N лакомство, имеются почти что в каждом магазине.
И Петька не наврал. Жизнь в столице шла действительно совсем на другом уровне. Только она, Маринка, до этого уровня недотягивала.
Недотягивать. Проклятое слово! Оно в их институте было очень модным.
«Ты, Холмогорова, не тянешь». Так ей преподавательница английского на одном из первых семинаров заявила. И еще, тоже при всех, сказала: «На вступительных экзаменах твой цирк еще мог иметь место. Но в вузе – ты меня извини!»
...В институт Марина действительно попала чудом.
На первом, самом важном, экзамене – английском устном – комиссия слушала, как она читает экзаменационный текст, ровно пять минут. А потом проклятые преподы переглянулись и попросили остановиться. И самый седой, видно, председатель комиссии, вкрадчиво произнес:
– Э-э... деточка... позвольте, а где вы всему этому научились?
Маринку бросило в краску. Она пробормотала:
– What do you mean?
– Что... что вы сказали? – продолжал пытать председатель. – Вот прямо сейчас?
Он обращался к ней по-русски – хотя все, кто выходил из аудитории раньше, утверждали: на родной язык комиссия переходит лишь в самых крайних случаях. А у Марины тот самый крайний случай, кажется, с первых же минут начался.
Но девушка решила не сдаваться.
– I mean, what’s the matter? – повысила голос она.
И с вызовом взглянула на членов комиссии.
Но ее будто и не замечали.
– Чрезвычайно интересный акцент. Похоже на австралийский. Мельбурн? – задумчиво произнес один из профессоров.
А другая вершительница судеб, бабка-грымза с реденьким седым пучком, насмешливо откликнулась:
– Да какой там Мельбурн? Урюпинск!
«И какого дьявола я круглые сутки те проклятые кассеты гоняла...» – мелькнуло у Маринки.
Базовый курс английского языка девушка купила за огромные, по ее меркам, деньги и, как ей казалось, вполне переняла акцент дикторов. А бабка-профессорша сидит с таким видом, будто пришла в морг за покойником, а ей его без макияжа выдали. И говорит презрительно:
– Все, милочка. Вы свободны. Можете идти.
Ясно. Выгоняют.
И Маринка тоже перешла на русский:
– А что вы мне поставите?
– Отметки мы объявим сегодня же. После того, как все пройдут, – опустил глаза самый главный.
Значит, «пару». Возвращайся, колхозница, на свое кладбище и о шикарной Москве даже думать не смей.
И Маринка взмолилась:
– Но я ведь даже текст не дочитала! И топик у меня замечательный – «Моя любимая книга». Я столько всего рассказать могу!
– Вы, безусловно, можете, – подняла блеклую бровь профессорша. И ехидно закончила: – Только мы вас, к сожалению, не понимаем.
«Значит, сами хреновые англичане», – едва не вырвалось у девушки. Но она сдержалась и смиренно произнесла:
– А разве я виновата, что у нас в N не было ни единой английской спецшколы? И курсы – только вечерние, занятия в десять вечера заканчивались. Как же потом ночью до кладбища добираться?!