Я беру с собой распечатку с текстом выступления, кладу ее на трибуну, а затем становлюсь рядом с трибуной и говорю. Я не читаю по бумажке. Текст под рукой на тот случай, если он мне понадобится. Но обычно он не пригождается.
Требует ли любопытство работы? Конечно, да.
Даже если ты любопытен от природы, что бы эта фраза ни означала, задавать вопросы, осмысливать ответы, решая, о чем тебе это говорит и какие еще вопросы следует задать, – это работа.
Я, действительно, думаю, что любопытен от природы, но я еще и работаю над своим любопытством всегда, круглые сутки, вот уже почти 60 лет. Иногда нужно напоминать себе, что следует включить любопытство. Если кто-то говорит тебе «нет», это может легко сбить с толку. Можно так растеряться в ситуации отказа, когда не получается то, над чем работаешь, что забываешь задавать вопросы: а что собственно происходит? Почему мне говорят «нет»?
Когда испытываешь страх перед публичными выступлениями, можно впасть в такую рассеянность и прокрастинацию, что вместо того, чтобы взяться за дело, только и пытаешься от него ускользнуть. Это продлевает беспокойство и не способствует подготовке, а только мешает. Речь сама не напишется, и единственный способ справиться с переживаниями по поводу выступления – работать над ним.
Я обнаружил, что, задействуя любопытство, чтобы обходить отказы, будь то «нет» других или «нет» в собственном сознании, я научился нескольким полезным способам, как преодолевать сопротивление и добиваться поставленной цели.
Отличный совет мне дал однажды мой давний друг Герберт Аллен, банкир и создатель выдающейся конференции медиа и технологий, которую он каждый год устраивает в Сан-Валли, Айдахо (Allen & Co. Sun Valley Conference). Много лет назад он сказал мне: самый сложный звонок делай в первую очередь. Это может быть звонок тому, от кого боишься услышать что-то неприятное или кому сам должен сообщить неприятные новости. Это может быть тот, с кем нужно встретиться лично, но кто, возможно, тебя избегает. Конечно, Аллен выражался фигурально. «Самым сложным звонком» может быть и электронное письмо, которое нужно отправить, или разговор, который нужно лично провести с кем-то в офисе.
Как бы то ни было, причина, по которой та или иная задача кажется «самой трудной», в том, что она пугает. По какой-то причине неприятен либо сам разговор, либо его исход. Но Аллен вел к тому, что эта задача не станет менее неприятной в полдень или в 16:30. Наоборот, беспокойство по поводу сложного дела будет омрачать весь день. Это будет отвлекать и, может быть, отражаться на эффективности работы. И определенно, вы будете чувствовать себя скованно.
«Самый сложный звонок делай в первую очередь». Это вроде не совсем о любопытстве, и не совсем о решимости – здесь и то, и другое. Это храбрость, характер. Возьмись за то дело, которое должно быть сделано – неважно, что тебе не хочется его выполнять, – и реши его.
Потом и дышится легче, а остаток дня становится ярче. На самом деле, может даже измениться рабочий план. Появляется уверенность в решении любых дальнейших вопросов, потому что самое неприятное было сделано в первую очередь. И хотя результат самого неприятного «звонка» обычно бывает именно таким, каким его себе представляешь, иногда и здесь бывают неожиданности.
На первый взгляд всегда кажется, что задавать вопросы – значит признавать свое невежество. Как же может признание своей некомпетентности стать путем к уверенности?
Это одно из замечательных проявлений двойственной природы любопытства. Оно помогает справиться с незнанием и путаницей, развеять туман и неопределенность, снять разногласия. Любопытство может подарить вам уверенность. И решимость. А вместе они помогают ставить амбициозные цели. Так можно перешагнуть через многие «нет», независимо от того, слышишь ли их от окружающих или ощущаешь внутри себя.
Если поставить любопытство на службу своим мечтам, оно поможет воплотить их в жизнь.
* * *
Около десяти лет назад в нью-йоркском журнале о стиле W напечатали материал обо мне под заголовком9 «Король киноиндустрии Брайан Грейзер, чьи фильмы собрали 10,5 млрд кассовых сборов, пожалуй, один из самых успешных продюсеров в городе и уж точно самый узнаваемый. Может, все дело в прическе?»
В Голливуде она, конечно, знакома всем. В других городах мира многие могут не знать моего имени, но знают мои работы, – «Игры разума», или «Замедленное развитие», или «Код Да Винчи» – а некоторые знают и прическу.
«Тот голливудский товарищ с торчащими волосами» – так меня часто описывают.
Эта прическа – часть моего имиджа, моего образа. И это не случайно. Конечно, не случайно, раз я каждое утро должен укладываться гелем!
Но мои волосы – это не только каприз моды, и не просто вопрос личного вкуса. После того, как мы с Роном Ховардом сняли несколько фильмов, у меня в Голливуде стала складываться репутация. До Рона мне было, разумеется, далеко, он был звездой, режиссером и символом эпохи. А я был продюсером, да еще и новичком, особенно по сравнению с Роном. Но мне хотелось произвести впечатление. Голливуд – страна стиля, где очень важно то, как ты себя преподносишь. Большинство из тех, кто здесь работает, очень хорошо выглядят. Это их стиль. Но это не мой случай, и я это понимал.
В то время, когда мы с Роном запускали Imagine в начале 1990-х, продюсерская братия Голливуда сформировала некий собирательный образ. Это была группа молодых успешных людей, выпускавших громкие, агрессивные фильмы. Они и сами были шумными и напористыми, «крикуны», которые иногда руководили своими коллегами, швыряя в них реквизит и повышая голос. Многие в этой когорте носили бороды. Бородатые жесткие мужчины, выпускающие жесткие фильмы. Это совсем не про меня. Я не снимал громких картин, да и растительность на лице мне не идет. Кроме того, мне довелось поработать с парой таких «крикунов» в начале моей карьеры. Я не люблю, когда на меня орут, и сам не люблю повышать голос.
Но мне не хотелось просто затеряться на заднем плане. Я понимал, что нужно как-то себя обозначить, стать запоминающимся. Потому вопрос, что носить и как выглядеть, меня тогда занимал. Все сложилось само собой в один прекрасный день в 1993 году, когда мы плавали в бассейне с моей дочкой Сейдж, которой тогда было примерно пять лет. Вынырнув на поверхность, я провел рукой по мокрым волосам – получился взъерошенный ершик. «Классно смотрится!» – сказала Сейдж. Я посмотрел в зеркало и подумал: «И правда интересно». С того самого дня я поднимаю волосы гелем. На мою прическу тут же обратили внимание, она вызвала бурную реакцию. Я бы сказал, что процентов двадцать пять сочли ее прикольной.
Еще пятидесяти процентам было любопытно: «А как вы так ставите волосы? Зачем?» Некоторые из моих знакомых как раз относились к этой категории любопытствующих. Они спрашивали: «Брайан, что с твоими волосами? Что это ты надумал? C чего ты стал так укладываться?»
И были еще другие двадцать пять процентов, которых моя прическа раздражала. Они бесились. Стоило им только взглянуть на мою прическу, они сразу решали для себя, что я какой-то придурок.
Но мне все это нравилось. Мне действительно доставляло удовольствие видеть такие диаметрально противоположные реакции. Ведь моя прическа вызывала интерес ко мне. Начав так укладывать волосы, я стал замечать, что люди обсуждают меня, думая, что я не слышу: «Что это с Грейзером? Что он делает с волосами?» Майкл Овитц, знаменитый агент и серый кардинал Голливуда, поднимался в профессии вместе со мной. Он меня уговаривал: «Не укладывай волосы так, тебя не будут воспринимать всерьез деловые партнеры». Из-за моей новой прически некоторые решали, что я самонадеянный и заносчивый.
На самом деле я как-то понял, что Голливуд делится на две категории – представителей бизнеса и искусства. Я думал, что с такой прической я попадаю в категорию артистов, в которой мне комфортнее. Но походив так несколько месяцев, я действительно стал задумываться, не стоит ли бросить это дело. Казалось, слишком многие об этом говорят. Однако тут я осознал: да, прическа вызывает любопытство в отношении моей персоны, но действительно интересно то, что реакция людей на мою шевелюру больше говорит не обо мне или моих волосах, а о том, что они сами собой представляют. И я стал видеть в своей прическе своеобразный тест для всех и вся. Мне казалось, что так я получаю истинное видение того, как ко мне относятся, быстрее, чем если бы я ждал, пока это отношение как-то проявится. В итоге я так и оставил все, как есть.
В каком-то смысле, прическа служит и еще одной цели. Она помогает людям понять, что «этот парень не совсем такой, каким кажется». Он немного непредсказуем. Я не готовая упаковка, обернутая полиэтиленом. Я немного другой. Вот почему моя прическа имеет значение. Голливуд и шоу-бизнес – это очень тесный мир, и как в любой индустрии, в нем есть довольно четко сформулированная система правил, ритуалов и традиций. Чтобы все получалось, этим правилам нужно следовать. Поймите, я всего лишь делаю на голове ежик с помощью геля для укладки, такой незначительный фокус, а некоторые совершенно сходят от этого с ума. И это не просто несколько человек, а примерно каждый четвертый. Моя прическа не оказывает ни малейшего влияния ни на сценарий, ни на режиссера, ни на участников съемок, она никак не меняет коммерческие перспективы фильма или сборы первого уикенда. Но многим, и в том числе некоторым весьма важным людям, она доставляет неудобство.
А теперь представьте себе реакцию и силу сопротивления, когда делаешь что-то иначе в вопросах, которые действительно имеют значение. Однако я не хочу делать то же самое, что и все, и даже не хочу повторять то, что сам делал пять или десять лет назад. Мне хочется разнообразия. Я хочу рассказывать новые истории или классику на новый лад, потому что именно это делает интересной мою жизнь и делает интересными походы в кино и просмотры телевизора. Мне нужна возможность быть другим. Где мне взять уверенность для этого? В значительной степени ее мне дает любопытство.
В молодости я годы положил на то, чтобы постичь бизнес, в котором я сейчас работаю. Теперь же я стараюсь не выпадать из контекста и понимать, как работает весь остальной мир. Сеансы любопытства обеспечивали мне запасы опыта и откровений, которые распространяются далеко за пределы пережитого непосредственно мной. Но эти разговоры также давали мне и массу собственного опыта, обнажая мое незнание, наивность. Я в буквальном смысле практикую некоторую степень невежества. Я готов признать, что чего-то не знаю, потому что так я могу стать умнее. Кажется, что задавать вопросы – значит, обнаруживать свое невежество, но на самом деле все ровно наоборот. Тех, кто задает вопросы, редко считают глупыми. Эпиграф, открывающий данную главу, взят из книги ирландского поэта Джеймса Стивенса. У этой цитаты есть продолжение, более полно отражающее основную мысль: «Любопытство победит страх скорее, чем храбрость; в действительности, оно заводило многих людей в такие опасности, от которых отшатнулась бы простая физическая смелость, ибо голод, любовь и любопытство – величайшие движущие силы».
[James Stephens The Crock of Gold, c 1912 by Macmillan and Co. Ltd. c С. М. Печкин, перевод, 1997]
Вот чем любопытство стало для меня и, думаю, может стать практически для любого из вас. Оно может дать вам смелость быть амбициозными и дерзать. Это достигается за счет того, что с любопытством комфортнее испытывать небольшой дискомфорт. Начало любого пути ведь всегда немного нервное.
Я научился кататься на серфе уже во взрослом возрасте. И рисовать тоже. Осваивать доску я начал после работы над картиной «Голубая волна», которую мы снимали на острове Оаху. Кто-то из съемочной группы тоже катался на серфе, покоряя одни из самых больших волн в мире, и мне стало интересно, как работают волны и каково это – кататься на них. Я люблю серфинг, он требует такой предельной концентрации, что полностью вытесняет из головы все, что тебя заботит. Кроме того, это по-настоящему захватывающе.
Рисование я люблю во многом по тем же причинам. Для меня это занятие – отличный способ расслабиться. Я не великий художник, я даже техникой владею не особенно хорошо. Но я понял, что в рисовании важно то, что ты хочешь сказать, а не то, насколько совершенно ты это выражаешь. Мне не нужна отличная техника, чтобы увидеть оригинальность и почувствовать воодушевление. Я стал учиться рисовать после встречи с Энди Уорхолом и Роем Лихтенштейном.
В обоих случаях мое любопытство одолело страх. Меня вдохновили на это люди, лучшие в своей области. Я не пытался стать первоклассным серфером или первоклассным художником. Мне просто стало любопытно, захотелось почувствовать радость, восторг, который испытывают люди, овладев чем-то новым, что одновременно и очень сложно, и приносит множество эмоций.
Любопытство дает силу. Это не та сила, которая проявляется в криках и агрессии. Это тихая сила, накопительная. Любопытство – это сила обычных людей, у которых нет сверхспособностей.
И я оберегаю в себе эту часть моего «я», которая не боится иногда выглядеть невежественным. Незнание ответа открывает мир, если, конечно, вы не пытаетесь скрыть, что вы его не знаете. Я стараюсь никогда этого не стесняться.
Сами того не осознавая, те, кого раздражала моя прическа в самом начале, были правы: это своего рода вызов. Прическа – вопрос индивидуального стиля, но для меня это еще и способ напоминать себе каждый день, что я пытаюсь быть немного другим, это нормально, и для этого нужна храбрость. Да, она необходима, чтобы ставить волосы гелем в немного странный ежик, который тем не менее помогает вам быть забавным и не таким, как все.
Утром, первым делом после пробуждения, я укладываю волосы. Это занимает около 10 секунд. Я никогда не пропускаю этот ритуал. И спустя двадцать лет выполнения этой ежедневной процедуры, моя прическа стала моей визитной карточкой, и мой подход к работе ей соответствует.
А еще мои волосы – отличный повод, чтобы начать разговор, и прекрасная возможность выделиться в толпе. В феврале 2001 года мне довелось провести четыре дня на Кубе всемером с друзьями, которые тоже руководят медиа-проектами. В нашем составе был главный редактор Vanity Fair Грейдон Картер, исполнительный директор MTV Том Фрестон, тогдаший президент MTV Билл Роуди, продюсер Брэд Грей, Джим Уайэтт, возглавлявший в то время кадровое агентство William Morris, и Лес Мунвес, президент CBS10. В рамках визита у нас состоялся обед с Фиделем Кастро. Кастро был в привычной военной форме. Он говорил с нами через переводчика три с половиной часа, кажется, забывая даже дышать. Это были привычные заявления Кастро, в основном о том, почему Куба прекрасна, а США обречены. Закончив, он посмотрел на меня, хотя я вряд ли мог считаться самым заслуженным среди присутствовавших, и через переводчика задал всего один вопрос: «Как вы так ставите волосы?» Все засмеялись. Даже Кастро понравилась моя прическа.
Глава 5 Каждый разговор – сеанс любопытства
«Отношения – цель и смысл нашей жизни. Мы здесь ради отношений».
Брин Браун, «Сила уязвимости», выступление на конференции TEDxHouston, июнь 20101.
Весной 1995 года в Imagine Entertainments пришел новый руководитель. Как и всем, мне хотелось произвести на него хорошее впечатление. Правда, я не совсем был уверен, как этого добиться.
По сути, у меня 30 лет не было начальника в привычном понимании этого слова, того, кто звонил бы мне и говорил, что делать, кому мне нужно было бы докладываться каждые несколько дней. Мы с Роном Ховардом вместе управляли компанией Imagine наряду со многими другими сотрудниками с 1986 года. На этот период приходилось наше долгое сотрудничество с Universal Studios, они отвечали за финансирование и распространение многих фильмов, которые мы выпускали. Поэтому своим «боссом» я считал руководителя Universal, в том смысле, что именно с этим человеком нам нужно было хорошо работать, развивать и поддерживать тесные личные и профессиональные контакты, чтобы мы могли договариваться, какого рода фильмы мы выпускаем. На чаше весов всегда десятки миллионов долларов.
К середине 1990-х мы выпустили с Universal целую серию хороших и успешных фильмов: «Родители» (1989), «Детсадовский полицейский» (Kindergarten Cop, 1990), «Обратная тяга» (1991) и «Газета» (The Paper, 1994).
Когда главой Universal стал Лью Вассерман, мне захотелось с ним познакомиться – тот разговор в юности, когда он вручил мне карандаш и линованный блокнот, не считается.
Когда студию Univeral купила японская компания по производству электроники Matsushita, я встретился с ее руководителем Тсудзо Мурасэ.
А когда в 1995 году Matsushita продала Universal компании Seagram – да, когда-то независимая компания, Universal Studios сначала перешла в руки японскому производителю электроники, а потом стала принадлежать канадскому производителю спиртных напитков – я захотел познакомиться с исполнительным директором Эдгаром Бронфманом-мл. В первые несколько недель после сообщения о сделке Бронфман не проявлялся. Я слышал, что он звонил Стивену Спилбергу и режиссеру и продюсеру Айвану Райтману. Я не знал, как быть. В качестве продюсера я выпустил огромное количество фильмов в компании, которая вдруг оказалась в руках Бронфмана. Эдгар Бронфман стал исполнительным директором компании с объемом заказов в 6,4 млрд долларов в год. Я не знал, как лучше выйти с ним на контакт. Стоит ли прийти к нему в офис? Или отправить электронное письмо?
Исполнительный директор Disney Боб Айгер, мой друг и коллега, дал мне однажды полезный совет, который я запомнил. В определенных обстоятельствах «ничего не делать – тоже весьма действенное средство». Прежде чем возглавить Disney, он несколько лет работал под началом прежнего директора, Майкла Айзнера. За время своей профессиональной деятельности Айгер не раз сталкивался с жесткими, а порой и рискованными ситуациями. Когда я раздумывал, как подступиться к Бронфману, мне на ум вдруг пришло это замечание Айгера. Я привык думать, что именно действием мы запускаем процесс. Я умею быть терпеливым, но редко пускаю что-то на самотек и обычно стараюсь как-то содействовать. Во всяком случае, так я поступал в начале своей карьеры. Но, вспомнив совет Айгера, я решил подождать, ничего не предпринимать. «Ничего не делать – тоже весьма действенное средство». И вот нам позвонили из Белого дома, и проблема решилась сама собой.