Недовольной осталась только девица, которая нарочно толкнула меня в коридоре, прошипев: «Подрезал, да?» Маттео строго наказал ни с кем не болтать, пока не освоюсь, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не ответить по-шахтерски. Словечко, однако, засело в голове. Подрезать, перерезать глотку – звучит цинично и безжалостно. Но самое смешное то, что для большинства золотых все это отдает похвалой.
За спиной раздается мелодичный голос:
– Можешь считать это комплиментом. Не обращай на нее внимания. С виду свеженький персик, а внутри гниль одна. Мне приходилось такой надкусывать, если ты понимаешь, о чем я. Сначала вкусно, потом плюешься. Кстати, отличный фокус, поздравляю. Я и сам был готов выцарапать глаза этой дурехе – стучит и стучит, прямо по мозгам.
Голос принадлежит молодому красавцу, похожему на греческого бога. Сама надменность и лоск, идеальный образец породы. Белоснежная улыбка до ушей, кожа как у младенца. Таких ненавижу больше всего.
Он хлопает меня по плечу и пожимает руку в полуформальном приветствии. Стараюсь не переусердствовать, но он тоже не слабак и вдобавок явно стремится показать свое превосходство. Приходится слегка принажать. Красавчик отдергивает руку, глядя на меня с опаской.
– О боги, да ты силач! – хихикает он и тут же представляется Кассием.
Трещит новый знакомец не переставая, и говорить мне, к счастью, почти не приходится, но он все же морщится, слыша мой акцент.
– Дэрроу? – повторяет он. – Необычное имя. – Достает планшет, вызывает мои личные данные. – О, да ты у нас совсем никто, гость из глубинки. Неудивительно, что Антония отнеслась к тебе с таким презрением. Но я прощу тебя, если расскажешь, как сдал экзамен.
– О, ты простишь меня? – Я начинаю кипятиться.
Кассий хмурится:
– Всего лишь стараюсь быть объективным. Мы в семье Беллона не сочувствуем реформаторам, но не отрицаем, что человек невысокого происхождения может обладать достоинствами. Так что держись меня, приятель.
Над таким лощеным красавчиком так и хочется поиздеваться.
– Честно сказать, я ожидал от экзаменов большего, – начинаю небрежно. – Разве что насчет свечи мог ошибиться, но остальное…
Он слушает со снисходительной усмешкой, придирчиво вглядываясь мне в лицо. Я, в свою очередь, представляю, как мамочка по утрам завивает ему кудряшки золотыми щипцами.
– С такими руками ты, должно быть, чертовски хорош с хлыстом… – замечает Кассий.
– Владею немного, – вру я.
Маттео велел этой темы избегать.
– Какая скромность! – смеется он. – Ты не у белых монахов, случайно, воспитывался? Ладно, короче, после физических тестов я лечу в Эгею, хочешь со мной? Говорят, в «Парке соблазнов» наваяли шикарных новых ангелочков, а в «Свиданиях» теперь гравипол, кувыркайся в облаках босиком, сколько душе угодно. Что скажешь, патриций? – Он стучит по своему крылатому знаку и подмигивает. – Персиков навалом, и ни одного гнилого.
Вздыхаю:
– К сожалению, я никак.
– О, – в глазах красавчика мелькает искорка понимания, – ты не беспокойся, приятель, все за мой счет.
Снова отнекиваюсь, но он уже убегает, успев тюкнуть по моему планшету. Экран мигает, подтверждая сохранение разговора, данных о собеседнике и его семье, а также основных сведений об Эгее и упомянутых клубах. Кассий Беллона, сын претора Тиберия, императора Шестого флота Сообщества, единственного человека на Марсе, способного поспорить за власть с лордом-губернатором Августусом. Должно быть, семьи Августус и Беллона ненавидят друг друга. Небось и убийствами не гнушаются. Настоящие гадюки.
Я заранее побаивался этой компании, ожидал, что встречу каких-то полубогов, однако, за исключением Кассия и Антонии, никто здесь особого впечатления не производит. В нашем потоке семьдесят человек, но далеко не все красавцы. Даже ростом и властным видом мало кто может похвастаться. Одни лишь надменные повадки и преувеличенное чувство собственного достоинства, а так по большей части просто элитные детки, никогда не знавшие тягот. Либо бронза, либо уж совсем эльфы.
Сижу голый в воздушном кресле и таращусь на белые стены тесной камеры. Медные из бюро стандартов разглядывают меня в наносканеры со всех сторон.
– Смотрите хорошенько, – усмехаюсь.
Ассистент из бурых подходит и зажимает мне нос прищепкой. Равнодушное лицо, ноль эмоций. Пустые глаза, бледная кожа, неуклюжие руки.
Они велят мне задержать дыхание и терпеть, сколько смогу. Выдерживаю десять минут, бурый снимает зажим и уходит. Теперь требуют сделать глубокий вдох и полностью выдохнуть. Выполняю, но тут из воздуха внезапно пропадает весь кислород и возвращается, лишь когда я вот-вот упаду с кресла. Затем комнату вымораживают и засекают время, пока я не начинаю трястись от холода. Теперь, наоборот, жара, насколько выдерживает сердце. Высокая гравитация – до прекращения подачи крови в мозг. Тряска и вибрация. Ждут, когда меня начнет тошнить, но дождаться не могут. Где им знать, сколько я просидел верхом на проходческом агрегате.
Когда я уже готов найти и прибить того, кто управляет этой пыточной камерой, другие бурые засовывают меня в биометрический костюм и ведут в гимнастический зал, где измеряют приток кислорода к мышцам, частоту сердечных сокращений, плотность и длину мышечных волокон, прочность и упругие характеристики костей. Несколько кругов пробежки и карабканье на стену в условиях высокой гравитации, но после адских тренировок с Гармони это не тяжелее прогулки в парке.
Толкаю ядра, потом встаю спиной к стене и отражаю град мячей, которыми обстреливает меня специальная машина. Реакция проходчика куда быстрее машины, но потом зеленый коротышка что-то подкручивает – и мячи начинают летать как пули. Наконец один попадает мне прямо в лоб, и я временно отключаюсь. Все это они тоже записывают.
Наконец, проверка зрения, обоняния, слуха, речи – и я свободен. Ощущаю себя как-то странно, будто проверяли только тело и мозг, но не меня самого. На всем протяжении экзаменов никто со мной даже толком не общался, если не считать Кассия.
Вымотанный и ошарашенный, ковыляю в раздевалку. Здесь уже набралось народу, поэтому беру вещи и пробираюсь вдоль ряда шкафчиков в дальний угол. Вдруг слышу, как кто-то тихонько насвистывает знакомую мелодию. Ту самую, что я слышу даже во сне. Ту, с которой умерла Эо. Иду на звук и вижу – в уголке, спиной ко мне, стоит девушка и натягивает рубашку на стройное мускулистое тело. Кашляю, чтобы привлечь внимание, вижу ее глаза – и краснею. Золотым не пристало стесняться наготы, но пока ничего не могу с собой поделать. Девушка прелестна – лицо сердечком, пухлые губы, смеющиеся глаза… и смеются они в точности как тогда, на лугу. Я валялся в траве, а она ускакала прочь на своем вороном, обозвав меня эльфиком.
Она вопросительно поднимает бровь, но я не знаю, что сказать. Поспешно отворачиваюсь и ухожу.
Настоящий золотой тут же выбросил бы этот случай из головы, но на обратном пути, сидя с Маттео в челноке, я то и дело вспоминаю лицо незнакомки и румянец на ее щеках. Она тоже покраснела.
Лететь совсем недолго, а жаль. С интересом вглядываюсь сквозь прозрачный пол. Хотя терраформирование завершено, растительности на планете еще мало – отдельные полосы в долинах и у экватора, похожие на зеленые шрамы, исчертившие помеченное оспой лицо. Пейзаж знакомый – редкий день у меня проходит без виртуальных прогулок по Марсу.
Обширные кратеры понемногу наполняются водой, образуя глубокие озера. Великая Северная равнина, где больше всего отложений льда, кишит всевозможной водяной живностью. В других регионах сухо, и пыльные смерчи постоянно угрожают посевам, унося плодородный слой земли. На полюсах вечный лед и снежные бури, там способны обитать только черные, на остальной территории климат в основном умеренный.
На Марсе тысяча городов со своими мэрами, назначенными лордом-губернатором планеты, а вокруг каждого города – сотня шахтерских колоний, которыми управляют медные вроде нашего Поджинуса.
При таком множестве шахт лорд-губернатор со съемочной группой могли запросто оказаться не в нашем поселке, а в каком-нибудь другом. Сыграло роль то, что я проходчик. Им нужен был показательный пример для устрашения. Эо сначала вообще никого не интересовала, а если бы там не было губернатора, она и петь не стала бы. У жизни случаются жестокие шутки.
– Интересно, на что похоже это их училище? – спрашиваю, выглядывая в окно.
Маттео пожимает плечами:
– Откуда мне знать? Наверное, как обычно, коридоры и классы.
– Информации нет?
– Нет.
– Совсем никакой?
– Ну, разве что самая основная. Закончившие училище делятся на три категории: нобили со шрамом, обычные выпускники и изгои. Первые делают карьеру в Сообществе, вторые, в принципе, тоже, но их шансы существенно ниже, да и шрам все равно надо заслужить. Изгоев ссылают в дальние колонии вроде Плутона надзирать за первыми шагами терраформирования.
– Интересно, на что похоже это их училище? – спрашиваю, выглядывая в окно.
Маттео пожимает плечами:
– Откуда мне знать? Наверное, как обычно, коридоры и классы.
– Информации нет?
– Нет.
– Совсем никакой?
– Ну, разве что самая основная. Закончившие училище делятся на три категории: нобили со шрамом, обычные выпускники и изгои. Первые делают карьеру в Сообществе, вторые, в принципе, тоже, но их шансы существенно ниже, да и шрам все равно надо заслужить. Изгоев ссылают в дальние колонии вроде Плутона надзирать за первыми шагами терраформирования.
– Как стать нобилем?
– Могу предположить, что проводятся какие-то конкурсы или соревнования. Во всяком случае, сама порода золотых складывалась в ходе завоеваний, так что логично было бы включить в программу что-то в этом роде.
– Туманно как-то, – вздыхаю я. – Иногда от тебя пользы как от козла молока.
– Да будет тебе известно, патриций, что основная форма организации у золотых – это патронат, отношения патрона и его подопечного. Фактически обучение в училище представляет собой непрерывный конкурс с целью заполучить влиятельного и могущественного покровителя-патрона. И если ты не хочешь просрать, – он делает ударение на последнем слове и язвительно усмехается, – весь наш грандиозный проект, то будешь стараться изо всех сил. Вдруг повезет и ты станешь подопечным претора? Тогда лет через десять сможешь выбиться в преторы сам и будешь командовать флотом. Ты только задумайся, чего можно добиться, имея в своем распоряжении целый флот!
Обычно Маттео не слишком склонен к полету фантазии, и поэтому его горящие глаза производят на меня впечатление. Заставляют задуматься.
16 Училище
Сижу в пентхаусе, практикуюсь в культурной идентификации и правильном произношении. Последние лучи заходящего солнца заливают комнату розоватым светом. Только начал выкладывать Маттео свои стратегические соображения о перспективах йорктонского клуба спортбоя «Супернова», как мой планшет вдруг звякает, сигнализируя о срочном сообщении. От неожиданности чуть не опрокидываю чашку кофе.
– К моему планшету подключилось бюро стандартов!
Он взлетает с кресла:
– У нас четыре минуты!
Бежит в библиотеку, где на воздушной кушетке устроилась читать Гармони, и та пулей выметается из квартиры. Я прохожу по комнатам, проверяю, на месте ли голографические семейные портреты покойных Андромедусов, и даю указания слугам. Их всего четверо, трое бурых и один розовый, все в наших гербовых ливреях с Пегасом. Один бурый отправляется хлопотать на кухню, а розовая горничная начинает разминать мне плечи. Сам Маттео садится в прихожей чистить ботинки. Конечно, это может делать и машина, но какой же аурей упустит случай нанять еще одного человека, продемонстрировав лишний раз свою власть?
Вдали уже показался городской флаер, похожий на стрекозу. Он постепенно увеличивается в размерах и наконец зависает за стеклянной стеной. Боковой люк отъезжает в сторону, и медный в форменном мундире отвешивает вежливый поклон. Нажав кнопку на планшете, я открываю окно, и чиновник плавно влетает в комнату на жужжащих гравиботах. За ним следуют трое с белыми знаками на руках – эксперты бюро.
– Имею ли я удовольствие лицезреть Дэрроу Андромедуса, сына покойных Лайнуса и Лексы Андромедус из дома Андромедус? – спрашивает медный.
Я гордо выпрямляюсь:
– Вы имеете эту честь.
В глазах у чиновника мелькает раздражение, но внешне он – сама почтительность.
– Я Бондилус Танкрус из бюро стандартов. Не будете ли вы так любезны ответить на несколько вопросов?
Мы расселись на кухне по разные стороны массивного дубового стола. Мой палец вложен в сенсорный зажим детектора, а один из экспертов надел специальные очки, чтобы следить за зрачками и другими физиологическими реакциями. Так они надеются распознать мою ложь.
– Мы начнем с контрольных вопросов, чтобы зафиксировать вашу нормальную реакцию при правдивых ответах, – объявляет Медный. – Вы принадлежите к семье Андромедус?
– Да.
– Вы аурей по происхождению?
– Да, – уверенно вру я.
– Вы жульничали на вступительных испытаниях в училище два месяца назад?
– Нет.
– Вы применяли нейронуклеины с целью улучшить восприятие и аналитические функции во время экзаменов?
– Нет.
– Вы применяли сетевые устройства, чтобы привлечь для выполнения заданий внешние ресурсы?
– Нет, – нетерпеливо вздыхаю я. – Это невозможно, в помещении работало устройство подавления. Спасибо за вопросы, медный, я рад, что вы не тратите впустую мое время.
В ответ – вежливая холодная улыбка.
– Вы знали вопросы заранее?
– Нет. – Пожалуй, тут уместно усилить эмоции. – Да что все это значит, в конце концов? Я не привык, чтобы меня обвиняли во лжи люди вашего сорта!
– Это стандартная процедура для всех заметных фаворитов, лорд аурей, надеемся на ваше понимание, – угрюмо бубнит чиновник. – Любой результат, сильно превышающий среднестатистическое отклонение, становится объектом пристального внимания… Выполняя задания, вы передавали управление своим планшетом другим лицам?
– Нет, я же сказал, это было невозможно!
Они берут у меня кровь на анализ, сканируют мозг и отбывают восвояси, даже не сообщив результатов.
– Таков порядок. Вы получите ответ через две недели.
Мы получили его через четыре. Признаков жульничества на вступительных испытаниях не обнаружено. Затем, через два месяца после экзаменов, приходят результаты, и теперь я понимаю, отчего так засуетилось бюро стандартов. Я ответил неправильно только на один вопрос – из сотен!
Танцор, Гармони и Маттео молча смотрят на меня, выкатив глаза. Потом Танцор падает в кресло и истерически хохочет:
– Мы это сделали! Будь я проклят!
– Не мы, а он, – поправляет Маттео.
Отсмеявшись и отдышавшись, Танцор бежит за шампанским, но я словно продолжаю ощущать на себе его опасливый взгляд как на что-то странное и чужеродное. Такое впечатление, что они сами не понимают и испуганы тем, что создали. Тайком прикасаюсь к обручальной ленте на груди и к цветку гемантуса в кармане. Не они меня создали. Она. Эо.
Вскоре из училища прибывает служитель, чтобы препроводить меня к месту учебы. Пришла пора прощаться. Танцор долго держит, пожимая, мою руку и смотрит в лицо так, как смотрел отец перед казнью. Старается подбодрить меня, но в глазах – беспокойство и сомнение. Готов ли я к столкновению с новым, чуждым для меня миром? До конца ли выполнили наставники свой долг? Отцу было двадцать пять, когда он смотрел на меня в последний раз. Танцору – сорок один, но взгляд точно такой же. Усмехаюсь про себя: дядька Нэрол никогда так не смотрел, даже когда отпустил к виселице снять тело жены. Вероятно, слишком хорошо знал ответы на эти вопросы, испытав мой удар правой. Нэрол учил меня больше, чем кто-либо другой, и танцам, и главному, – быть мужчиной. Можно подумать, он знал мое будущее, и, хотя пытался отговорить идти в проходчики, именно его уроки позволили мне выжить. Остается надеяться, что новые уроки окажутся не хуже.
Танцор дарит мне свой перстень с лезвием, но теперь он переделан и напоминает латинскую L.
– Пускай думают, что это спартанский знак, который лакедемоняне носили на щитах, – поясняет он, – а тебе он напомнит о Ликосе и родном клане.
Гармони берет мою руку и нежно целует в то место, где раньше был наш круг со стрелой. Прежде холодный и злой, глаз на здоровой половине лица покраснел от слез. Другой плакать просто не может.
– Эви будет жить с нами, – шепчет она, потом вдруг лукаво улыбается. – Думаешь, ты один все замечаешь? Здесь ей будет лучше, чем с Микки.
С Маттео мы обмениваемся формальными поклонами и произносим все положенные слова и титулы. Потом он протягивает руку, но, к моему удивлению, не пожимает мою, а выхватывает у меня из кармана засушенный красный цветок. Тянусь, чтобы отобрать назад, но Маттео до сих пор единственный, чья реакция быстрее моей.
– Нет, патриций, – грустно качает он головой, – столько красного брать нельзя. Красная обручальная лента на пальце и то смотрится странно.
– Оставь хоть лепесток.
– Так и думал, что попросишь. – Маттео достает золотой кулон со знаком дома Андромедус и вкладывает мне в руку. – Скажи ее имя. – В ответ на слово «Эо» стилизованная фигурка Пегаса раскрывается, как цветочный бутон, и Маттео кладет внутрь один лепесток. – Это твое сердце, оно теперь в золотой броне.
– Спасибо, Маттео… – Со слезами на глазах я обнимаю его, не давая отстраниться. – Если выживу там дольше недели, то только благодаря тебе… патриций.
– Держи себя в руках, – бормочет розовый смущенно, освободившись от объятий. – Манеры, манеры и еще раз манеры… – Голос его вдруг крепнет. – А потом спали́ эту их лавочку, на хрен!
* * *Сжимая в руках золотого Пегаса, снова разглядываю убегающую поверхность планеты сквозь прозрачный пол челнока. Где-то там, глубоко под красными песками и зеленым редколесьем, протянулись лабиринты шахт, где я вырос. Интересно, кто теперь в Лямбде проходчик? Лоран не дорос еще, а Барлоу, наоборот, старый. Киран? Нет, он слишком ответственный. У него дети. А в нашей семье и так было слишком много смертей. Выгорел Киран, не пойдет он на риск. Лианна и то горячее его, но женщину никто не возьмет. Скорее всего, Даин, брат Эо. Отвага бьет через край, жаль только, мозгов маловато. Типичный проходчик – проживет недолго. От этой мысли мне становится дурно.