— Могу я чем-нибудь помочь, командир? — спросил он.
— Нет нужды. Нет нужды, — раздраженно отозвался военный. — Восстановленный и я, мы просто зашли посмотреть на кабину.
Он махнул рукой на платформу.
— Это она?
— Да, это она, — ответил студент, глядя на Уэйда.
Уэйд отвернулся. Он не смог определить, был ли этот студент одним из четверых, которых он видел раньше. Они все были на одно лицо. Студент вернулся к своей работе.
Уэйд с военным взошли на платформу. Военный стал пристально рассматривать внутреннее убранство кабины.
— Н-да, — задумчиво протянул он, — интересно, кто на этом сюда прибыл.
— Не знаю, — отозвался Уэйд. — Я не видел ни одного из них.
— И ты думал, что сумеешь ее запустить? — Военный засмеялся.
Уэйд нервно оглянулся по сторонам, удостоверившись, что студент не подсматривает. Повернувшись снова, он спешно осмотрел сферу и понял, что она никак не закреплена. Он вздрогнул, когда вдруг раздалось громкое жужжание. Быстро обернувшись, Уэйд увидел, как студент нажал кнопку на стене. Он окаменел от страха.
На маленьком телевизионном экране, встроенном в стену, возникло лицо Клемолка. Уэйд не слышал, о чем говорит историк, но на его лице наконец-то отражалось волнение.
Уэйд быстро развернулся лицом к кабине и спросил:
— Может, можно мне заглянуть, посмотреть, как там внутри?
— Нет-нет, — возразил военный. — Ты выкинешь какой-нибудь фокус.
— Ну что вы, — сказал Уэйд. — Я только…
— Офицер! — закричал студент.
Военный повернулся. Уэйд толкнул его, и массивный военный полетел головой вперед, размахивая руками в попытке сохранить равновесие, а на его лице отражалось изумление и негодование.
Уэйд протиснулся в кабину, ударившись коленями о металлический настил, и заполз внутрь.
Студент бежал к сфере, держа перед собой одну из этих тускло блестящих черных трубок.
Уэйд вцепился в тяжелую дверь и, стеная от напряжения, притянул ее. Тяжелый круг металла встал на место, отрезав поток голубого пламени, нацеленный в Уэйда. Уэйд неистово крутил винт, пока дверь не оказалась запертой намертво.
Они в любой момент могут начать резать кабину.
Его взгляд скользил по кнопкам, пока руки застегивали ремни. Он увидел, что в главном окошке все еще выставлено пятьсот лет, и, протянув руку, он задал обратное направление.
Все, кажется, было готово. Он обязан воспользоваться предоставленным шансом. Нет времени проверять. Поток смертоносного пламени, может быть, уже направлен на металлическую сферу.
Ремни пристегнуты. Уэйд потянулся и переключил главный рубильник. Ничего не произошло. Крик смертельного ужаса сорвался с его губ. Взгляд заметался по сторонам. Пальцы дрожали над панелью управления, пока он проверял верность соединений.
Один провод болтался. Схватив его обеими руками, он всунул его в разъем. И кабина тут же завибрировала. Пронзительный гул механизма показался ему музыкой.
Вселенная снова захлестнула его, черная ночь омывала его океанской волной. На этот раз он не лишился сознания.
Он был спасен.
Кабина перестала дрожать. Тишина стояла почти оглушительная. Уэйд сипел в сумраке, задыхаясь, хватая ртом воздух. Потом вцепился в кран на двери и быстро открутил. Пинком распахнул дверь и спрыгнул на пол аппаратной в лаборатории колледжа Форт, огляделся вокруг, спеша увидеть знакомые предметы.
Лаборатория была пуста. Одинокий светильник на стене тускло помаргивал в тишине, от машин падали огромные тени, и его собственная тень скакала по стенам. Он дотрагивался до скамеек, стульев, измерительных приборов, машин — всего подряд, просто чтобы убедить себя, что действительно вернулся.
— Все это на самом деле, — повторял он снова и снова.
Вызванная облегчением невыносимая слабость окутала его вуалью. Он привалился к кабине. Кое-где на обшивке виднелись темные отметины и свисали лохмотья металла. Он ощутил к сфере едва ли не любовь. Даже подстреленная, она все равно доставила его обратно.
Он внезапно взглянул на часы. Два ночи… Мэри… Он должен быть дома. Быстрее, быстрее.
Дверь оказалась заперта. Он нашарил ключи, открыл дверь и кинулся бежать по коридору. Здание было безлюдно. Он добежал до входной двери, отпер ее, вспомнив, что надо запереть за собой, хотя его уже трясло от волнения.
Он пытался идти, но все время переходил на бег, а его мысли в предвкушении неслись впереди него. Вот он на крыльце, вот входит в дверь, взлетает по ступенькам в спальню… «Мэри, Мэри», — кричит он… Врывается в спальню… Она стоит у окна. Вот она развернулась, увидела его, бесконечное счастье отразилось у нее на лице. Она заплакала от радости… Они обнимают друг друга, целуются: вместе, они вместе.
— Мэри, — бормотал он, задыхаясь, и снова принимался бежать.
За спиной осталось высокий черный Корпус социальных наук. Вот уже кампус оказался позади, и он радостно несся по Университетскому проспекту.
Уличные фонари мелькали перед глазами. Грудь вздымалась от прерывистых вдохов. Резкая боль пронзила бок. Рот широко открылся. Обессиленный, он вынужден был перейти на шаг. Отдышался и снова побежал.
Осталось всего два квартала.
Впереди, на фоне небосклона, вырисовывался темный контур его дома. В гостиной горел свет. Она не спит. Она не теряет надежды!
Сердце его устремилось к ней. Жажда ощутить тепло ее рук была почти невыносима.
Он устал. Замедлил шаг, ощутил, как дико трясутся конечности. От волнения. Все части его тела либо пронзала боль, либо сковывало онемение.
Он был уже на подъездной дорожке. Входная дверь оказалась открыта. Через затянутую москитной сеткой внутреннюю дверь он видел лестницу на второй этаж. Он остановился, глаза его сверкали от болезненной жажды.
— Дома, — пробормотал он.
Он проковылял по дорожке, потом вверх по ступенькам крыльца. Пронзительная боль корежила тело. Голова готова была взорваться.
Он открыл дверь и ринулся в арку гостиной.
Жена Джона Рэндалла спала на тахте.
Нет времени на разговоры. Он хочет видеть Мэри. Он развернулся и подошел к лестнице. Заковылял наверх.
Он споткнулся, едва не упал. Схватился за перила правой рукой. Крик зародился и застыл у него в горле. Рука растворялась в воздухе. Рот сам раскрылся от пронзившего его ужаса.
— Нет! — хотел выкрикнуть он, но у него получился только жалкий писк.
Он продолжал карабкаться наверх. Распад пошел быстрее. Кисти рук. Запястья. Они просто рассылались на куски. Ощущение было такое, будто его кинули в чан с концентрированной кислотой.
Разум закручивало внутрь самого себя, когда он пытался осмыслить происходящее. Но все равно продолжал подниматься по ступенькам, теперь уже на лодыжках, на коленях, на расползающихся останках исчезающих ног.
И тут он понял все. Почему дверь кабины была заперта. Почему они не позволили ему увидеть собственный труп. Почему его тело просуществовало там так долго. Потому что он добрался до две тысячи четыреста семьдесят пятого года живым и только потом умер. И теперь ему придется вернуться в тот год. Он не сможет быть рядом с ней даже в смерти!
— Мэри!
Он пытался кричать. Она должна узнать. Но не получилось издать ни звука. Он ощутил, как распадаются части горла. Он должен как-то добраться до нее, дать ей знать, что вернулся.
Он добрался до лестничной площадки, протиснулся в открытую дверь их спальни, увидел ее, лежащую на кровати, забывшуюся в горестном изнеможении.
Он позвал. Ни звука в ответ. Гневные слезы брызнули из пересохших глаз. Он стоял в дверном проеме, пытаясь войти в комнату.
«Без тебя мне не жить».
Всплывшие в памяти слова терзали его. Его плач был похож на отдаленное бульканье лавы.
Он почти уже растворился. То, что от него осталось, поднималось над ковром, словно утренний туман, черные глаза сверкали яркими темными бусинами в клубящейся мгле.
— Мэри, Мэри… — теперь он мог только думать, — как сильно я тебя люблю.
Она не проснулась.
Он усилием воли придвинулся ближе, впитывая в себя ее расплывающийся образ. Чудовищное отчаяние сдавило его разум. Его призрак содрогнулся от едва слышного стона.
А потом женщина, улыбнувшаяся в тревожном сне, осталась в комнате одна, если не считать пары призрачных глаз, которые повисели в воздухе еще мгновение, а затем исчезли, как будто крошечные миры, вспыхнувшие при рождении и в тот же миг умершие.
Примечания
1
У героя говорящая фамилия: wade — по-английски «переходить вброд». (Прим. ред.)
2
Бак Роджерс — герой фантастических комиксов и рассказов 1920-х годов и сериала 1939 года, действие которых происходит в XXV веке. В 1979–1981 годах был снят более известный ныне сериал «Бак Роджерс в XXV веке», но это случилось после написания данного рассказа (1951) и после времени его действия (1975). (Прим. ред.)
Ричард Матесон Возвращение
Профессор Роберт Уэйд только присел на густую душистую траву, как увидел, что его жена Мэри стремительно мчится вдоль Корпуса социальных наук, направляясь в кампус.
Совершенно очевидно, что она так и бежала от самого дома, добрый километр. А ведь она беременна. Уэйд сердито впился зубами в мундштук своей трубки.
Кто-то ей рассказал.
Он увидел, как раскраснелось ее лицо и сбилось дыхание, пока она спешно шагала по дорожке, огибающей по овалу Корпус гуманитарных наук. Он заставил себя подняться.
Она уже перешла на широкую дорожку, идущую параллельно громадному, облицованному гранитом Центру физико-биологических наук. Грудь ее резко вздымалась и опадала. Она подняла правую руку и откинула с лица пряди темно-каштановых волос.
Уэйд позвал:
— Мэри! Я здесь! — и помахал ей своей трубкой.
Она замедлила шаг, хватая ртом холодный сентябрьский воздух. Ее взгляд скользил по широкому, залитому солнечным светом кампусу, пока она не заметила его. Тогда она сбежала с дорожки на траву. Он увидел, что лицо ее искажено вызывающим жалость испугом, и его гнев угас. Зачем ей кто-то сказал?
Она всем телом прижалась к нему.
— Ты сказал, что на этот раз не пойдешь, — произнесла она, слова прерывались вдохами. — Ты сказал, к-кто-нибудь другой отправится в этот раз.
— Тише, тише, дорогая, — принялся успокаивать он. — Отдышись.
Он вынул из кармана пальто носовой платок и бережно промокнул ей лоб.
— Роберт, зачем? — спросила она.
— Кто тебе сказал? — спросил он. — Я просил их не говорить.
Она отстранилась и пристально посмотрела на него.
— Не говорить мне?! — переспросила она. — Ты бы отправился, не сказав мне?
— Что странного в том, что я не хотел тебя пугать? — спросил он. — Особенно теперь, когда ты ждешь ребенка?
— Но, Роберт, — произнесла она, — ты должен сообщать мне о подобных вещах.
— Идем, — сказал он, — давай сядем на ту скамейку.
Они прошли через зеленую лужайку, обнимая друг друга.
— Ты сказал, что не пойдешь, — напомнила она ему.
— Дорогая, это же моя работа.
Они дошли до скамейки и сели. Он обнял ее за плечи.
— Я вернусь домой к ужину, — произнес он. — Это просто работа, назначенная сегодня на вторую половину дня.
Она казалась напуганной до смерти.
— Отправиться на пятьсот лет в будущее! — воскликнула она. — Это ты называешь просто работой, назначенной на вторую половину дня?
— Мэри, — сказал Уэйд[1],— ты же знаешь, что Джон Рэндалл путешествует уже пять лет, и я сам перемещался добрую сотню раз. Почему ты вдруг испугалась теперь?
Она закрыла глаза.
— Я не теперь испугалась, — пробормотала она. — Я просто умираю от ужаса с тех пор, как вы, мужчины, изобрели это… эту штуку.
Ее плечи задрожали, и она снова заплакала. Он протянул ей свой платок, на лице его застыло беспомощное выражение.
— Послушай, — сказал он, — неужели ты думаешь, что Джон позволил бы мне отправиться, если бы существовала хоть малейшая опасность? Неужели ты думаешь, что доктор Филипс позволил бы?
— Но почему ты? — спросила она, — Почему не какой-нибудь студент?
— Мы не имеем права посылать студентов, Мэри.
Она обводила взглядом кампус, комкая платок.
— Я знаю, что нет никакого смысла говорить тебе, — произнесла она.
Он ничего не ответил.
— Да, я знаю, что это твоя работа, — продолжала она. — Я не имею права жаловаться. Просто… — Она развернулась к нему. — Роберт, не лги мне. Ты подвергаешься опасности? Существует ли хоть малейший шанс, что ты… не вернешься назад?
Он успокаивающе улыбнулся.
— Дорогая моя, риска не больше, чем во все другие разы. В конце концов, это же…
Она замолк, потому что она снова прижалась к нему.
— Без тебя мне не жить, — сказала она. — Ты это знаешь. Я умру.
— Тсс, — произнес он. — Не говори о смерти. Помни, что теперь в тебе две жизни. Ты потеряла право на единоличное отчаяние.
Он поднял ее подбородок.
— Улыбнись, — попросил он. — Ради меня. Вот так. Так-то лучше. Ты слишком хорошенькая, чтобы плакать.
Она потерлась щекой об его ладонь.
— Кто же тебе рассказал?
— Я не стану ябедничать, — ответила она, улыбаясь. — В любом случае, мне сказали только то, что я и без того уже знала.
— Ну вот теперь ты знаешь, — произнес он. — Я вернусь домой к ужину. Все просто.
Он принялся выколачивать из трубки пепел.
— Нет мне каких-нибудь поручений на двадцать пятый век? — спросил он, и улыбка тронула уголки его узкого рта.
— Передай привет Баку Роджерсу[2],— попросила она, и он вынул из кармана часы.
На лице ее снова отразилось беспокойство.
— Сколько осталось? — прошептала она.
— Примерно сорок минут.
— Сорок минут…
Она схватила его за руку и прижала ее к своей щеке.
— Ты вернешься ко мне? — спросила она, глядя ему в глаза.
— Я вернусь, — заверил он, любовно поглаживая ее по щеке. После чего скроил свирепую физиономию. — Но только если ты, — завершил он, — приготовишь на ужин что-нибудь вкусненькое.
Он думал о ней, пристегивая себя ремнями к сиденью в сумрачной кабине для перемещения во времени.
Большая сверкающая сфера покоилась на основании из толстых токопроводящих жил. Воздух потрескивал от работы гигантских динамо-машин.
Сквозь высокие окна без переплета солнечный свет ложился на прорезиненный пол зала раскатанными рулонами золотистой материи. Студенты и инструкторы, спешно ныряя в тени и объявляясь снова, проверяли и подготавливали «Транспозицию Т-3». Зуммер на стене зловеще попискивал.
Все внизу завершили последние приготовления, после чего спешно направились к большой комнате управления с застекленной стеной и вошли.
Низенький человечек средних лет в белом лабораторном халате подошел к кабине. Вгляделся в сумрачный интерьер.
— Боб? — позвал он, — Ты хотел меня видеть?
— Да, — ответил Уэйд. — Я просто должен сказать одну банальность. На тот призрачный случай, если я не смогу вернуться, мне бы…
— Банальность! — засопел профессор Рэндалл. — Если ты считаешь, что такая вероятность вообще существует, пошел вон из кабины. Мы не настолько заинтересованы в будущем.
Он сощурился, глядя внутрь.
— Ты улыбаешься? — спросил он. — Не могу разобрать.
— Улыбаюсь.
— Прекрасно. Не о чем беспокоиться. Только сиди пристегнутый, соблюдай меры предосторожности и не флиртуй с этими женщинами Бака Роджерса.
Уэйд усмехнулся.
— Ты мне напомнил, — сказал он, — Мэри просила меня передать привет Баку Роджерсу. А у тебя есть какое-нибудь поручение для меня?
— Просто возвращайся через час, — проворчал Рэндалл.
Он подался вперед и пожал Уэйду руку.
— Все ремни застегнуты?
— Все застегнуты, — ответил Уэйд.
— Отлично. Мы отправим тебя отсюда, э-э… — Рэндалл бросил взгляд на большие часы с красными цифрами, висевшие на глухой стене зала. — Через восемь минут. Готов?
— Готов, — ответил Уэйд. — Скажи за меня «пока» доктору Филипсу.
— Ладно. Будь осторожен, Боб.
— Увидимся.
Уэйд наблюдал, как его друг возвращается через зал к комнате управления. Затем, глубоко вздохнув, он закрыл толстую круглую дверь и, повернув кран до упора, задраил ее. Всякие звуки как отрезало.
— Две тысячи четыреста семьдесят пятый, я иду, — пробормотал он.
Воздух казался тяжелым и разреженным. Он знал, что это всего лишь иллюзия. Он быстро взглянул на часы на панели управления. Шесть минут. Или пять? Неважно. Он уже готов. Он провел рукой по лбу. Пот закапал с ладони.
— Жарко, — произнес он. Голос его прозвучал гулко, нереально.
Четыре минуты.
Он левой рукой отстегнул прижимную планку и, сунув руку в задний карман брюк, вытащил бумажник. Когда он открывал его, чтобы взглянуть на фотографию Мэри, пальцы его потеряли цепкость, и бумажник упал на металлический пол кабины.
Он попытался дотянуться до него. Ремни потянули его обратно. Он встревоженно посмотрел на часы. Три с половиной минуты. Или две с половиной? Он забыл, когда Джон начал отсчет.
Его наручные часы показывали другое время. Он заскрежетал зубами. Не может же он оставить бумажник здесь. Его может затянуть в гудящий вентилятор, где бумажнику придет конец, а заодно и самому Уэйду.
Две минуты вполне достаточно.
Он нащупал ремни на запястьях и груди, отстегнул их и поднял бумажник. Пристегивая ремни снова, он еще раз покосился на циферблат часов. Полторы минуты. Или же…
Внезапно сфера завибрировала.
Уэйд почувствовал, как окаменели мышцы. Провисший ремень на поясе расстегнулся и захлопал концами по переборкам. Резкая боль затопила грудь и живот. Бумажник снова выпал.