Рука ее все время лежала у него на колене, и у обоих было такое чувство, точно они — двое влюбленных, отправившихся на воскресную прогулку. И тем не менее время от времени в сознании его мелькала мысль, что машина идет хорошо, ему хотелось петь от радости — он чувствовал себя не менее счастливым, чем если бы сидел за рулем «роллс-ройса» или «бентли» последней модели.
На Французской улице они поставили машину во дворе, что оказалось делом нелегким, несмотря на помощь привратницы:
— Правее, мосье Гюстав… А теперь налево — выворачивайте руль до конца. Вот так! Ей хорошо будет тут в глубине, не на ходу. Ну и красивая же машина!
Она любовалась машиной, подогреваемая в своих восторгах пятьюстами франков, которые были ей вручены. «О, этот мосье Гюстав Рабо — человек приличный, труженик, и вот ведь — купил себе машину, не то что какой-нибудь. Неплохо она все-таки устроилась, демуазелька-то…»
На следующий день с утра Гюстав отправился на заработки. Лоранс, высунувшись из окна, смотрела, как он отъезжает, и сердце ее сжималось от нежности. Все было так просто, так хорошо, — она благодарила бога за то, что он подарил ей такое счастье. И обещала богу — как только можно будет — выполнить все положенные обряды.
В десять часов она вышла за покупками, приготовила обед и принялась ждать.
Вернулся он только в час, возбужденный до крайности.
— Дай мне скорее поесть, у меня появился клиент, который ждет меня в два часа.
Она быстро поджарила ему отбивную и подала, а сама поела, не садясь, жуя на ходу. Он же тем временем, набив себе рот, рассказывал:
— Утром я отправился прямо на площадь Массена. Шоферы, уже стоявшие там, искоса поглядывали на меня. Наконец один подошел и спросил, кто я такой и оформлены ли у меня бумаги. Когда они увидели, что все в порядке, они сразу заговорили иначе. Один даже сказал: «Что ж, всем приходится зарабатывать на жизнь». Я пригласил их вечером выпить аперитив — тех, которые будут на месте. Там на углу площади есть маленькое бистро, куда они ходят. Ну вот, прождал я так целый час. Несколько машин уехало. Надо сказать, что у большинства — постоянные клиенты. Один, например, стоял и болтал со мной, пока клиент не позвал его. По его словам, день на день не приходится, а в общем здесь, в Ницце, прожить можно…
— Вот видишь: ты был прав.
— Да. Кажется. Так вот, поговорили мы. Он ввел меня в курс дела: рассказал о мелких хитростях, которые у них тут в ходу, о комбинациях с гостиничными портье. С ними надо ладить, давать им «на чай», и тогда они рекомендуют тебя клиентам, когда те просят достать им машину. Ну, и еще много всякой всячины он мне рассказал…
Она налила ему вина. Он выпил целый бокал. Счастливый, даже гордый, оп продолжал рассказывать:
— В десять сорок — на площади есть часы, так что я точно заметил время — появился какой-то господин, который окликнул меня. Он спросил, говорю ли я по-английски. Я ему сразу ответил по-английски.
— А ты хорошо говоришь?
Он поднял голову и с секунду удивленно смотрел на нее. Впрочем, откуда она могла знать?
— Я ведь рассказывал тебе, что жил в Америке.
— Долго?
— Десять лет.
— Оттуда ты сейчас и приехал?
— Да. Мне захотелось вернуться во Францию. Захотелось начать новую жизнь.
— И ты… у тебя ничего там не осталось?
— Ничего, — твердо сказал он. — Решительно ничего. Я ведь сказал тебе: моя жизнь начинается с тебя.
Она прижалась к нему — в эту минуту она как раз стояла возле него, собираясь подать ему овощи.
— Я тоже, — сказала она, — не жила до тебя.
— Поэтому, — сказал он, — все так и просто.
В приливе чувств он поцеловал ей руку и возобновил свой рассказ.
— Ну, господин этот, конечно, пришел в восторг от того, что я говорю на его языке. Он попросил меня приехать за ним в два часа. Он пробудет здесь неделю и на все это время нанял меня.
— Значит, то, что ты говоришь по-английски, вернее — по-американски, даст тебе преимущество перед остальными.
— Да. Я так и напишу на табличке, которую собираюсь изготовить: «English Spoken»[5]. Сегодня утром мы с ним уже ездили в разные места. Он остановился в «Рюле», предлагал пообедать с ним вместе. Но я сказал, что меня ждут дома. Он просил, чтобы я вернулся к двум: мы поедем в Ментону.
— А когда ты вернешься?
— Не знаю, это будет зависеть от него. Завтра мы поедем в Волчье ущелье. Он просил выехать пораньше…
— Так ты и обедать не будешь? — спросила она не без досады.
— Нет, конечно. Мы поедем по большому кругу, и мой клиент наверняка захочет пообедать в одном из ресторанов на виадуке.
— А ты не заблудишься на дорогах?
— Я купил карту района. Но я ведь знаю здешние места — я бывал здесь в сорок пятом, после высадки.
— Ты был здесь?
— Да, — сказал он.
И сразу нахлынули воспоминания — воспоминания о тех временах. Утром клиент заговорил с ним о Нью-Йорке, исилою вещей мысль побежала назад, охватывая эти десять лет, которые он прожил в Америке. Нелегкое это было все-таки время! А сейчас разговор с Лоранс вызвал воспоминания о высадке — и все остальное исчезло. Сколько же ей тогда было лет?
— Ты была совсем еще маленькая в сорок пятом!
— Совсем. Если бы ты встретил меня тогда, ты просто дал бы мне конфетку.
Они рассмеялись. Она уже забыла о том, что завтра его не будет с ней весь день. Да и потом — нельзя же раскисать: мужчина должен зарабатывать себе на жизнь. И как бы подтверждая ее мысли, он сказал:
— В итоге мы неплохо заработаем на этой неделе!
— Да, — сказала она, — нам повезло!
Он вытер рот, в спешке швырнул салфетку на стол.
— Иди, иди, — сказала она, — я сложу салфетку. Она проводила его до дверей, поцеловала.
— Когда же ждать тебя вечером?
— Ну, как я могу ответить на этот вопрос? Все зависит от клиента.
Человек он серьезный, благоразумный. Чего же тут расстраиваться? И у них еще будут такие дни, как вчера. Они позволят себе это, когда подзаработают денег. Немножко терпения, немножко… — слово, которое пришло ей на ум, было слишком сильным — …самопожертвования.
Вернулся он только в девять часов. Она прождала его весь день, никуда не выходила, занималась разными мелочами по хозяйству — штопала, прибирала. К шести часам она все переделала и взялась за книгу, старую книгу, которая принадлежала ее бабушке и которую она уже читала. Листая ее, она вспоминала свою жизнь подло старушки, жизнь, полную любви и в то же время настолько лишенную смысла, почти пустую. Что значит жить? Жить по-настоящему? Она поняла, что такое жизнь, лишь после того, как появился Гюстав, а с тех пор прошло всего несколько дней. Да, ей тоже надо быть благоразумной. И ожидание — одно из проявлений этой любви, о которой она мечтала с юных лет и которую так быстро встретила. Не надо быть слишком требовательной. Надо довольствоваться тем, что имеешь, не требуя, чтоб твое счастье ежеминутно было с тобой. К тому же подлинную его глубину познаешь лишь в разлуке. Это, конечно, нелегкие часы, но будут и другие.
Не успел он переступить порог, как все было забыто. Ему не терпелось поскорее поделиться впечатлениями прошедшего дня, рассказать обо всех перипетиях, о том, что он видел и где был; с юмором, без всякой горечи поведал он ей, как в Монте-Карло, в отеле «Париж», пока его клиент пил чай, он оказался среди шоферов — тех, что носят форму и, сняв фуражку, открывают дверцы машин.
— Ты никогда не будешь таким!
— Нет. Но видишь ли, это входит в нашу профессию. Мой клиент — человек славный, но простой. А чтоб иметь богатую клиентуру, надо быть шофером другого класса.
— И машину тоже надо иметь другую.
— Конечно. Но и приносить это будет гораздо больше.
— Нам хватит того, что ты сможешь заработать. Вот увидишь, все будет в порядке.
Он долго мыл руки: пришлось менять колесо.
— Я ему скажу, этому Валлоне: он поставил мне пересохшие шины — я не наезжал ни на гвоздь, ни на камень, а покрышка лопнула. Придется ему дать мне новые.
— Ты хочешь кушать?
— Сам не знаю. Что-то не пойму. До того устал — ноги не держат!
Он взялся за газету, пока она убирала со стола. Вернувшись в комнату, она увидела, что он дремлет. Осторожно, нежно она помогла ему встать.
— Пойдем, я тебя уложу. Тебе надо выспаться, отдохнуть.
— Да, — сказал он, — тем более что завтра утром я рано уезжаю.
— Когда же?
— В восемь часов.
— В восемь!
— Дни сейчас короткие. В половине девятого мы с клиентом уже должны выехать из гостиницы.
— Ложись. Я сейчас тоже лягу. Только доделаю кое-что. Утром я напою тебя кофе.
Она вернулась на кухню, за несколько минут вымыла посуду: ей не хотелось оставлять на завтра — так приучила ее бабушка. А когда вошла в спальню, то увидела, что он повернулся к стене и спит. Она потушила свет и долго лежала неподвижно в темноте, без сна, рядом с Гюставом. Через какое-то время она несмело протянула руку и погладила его. Но она знала, что он не проснется.
Глава VII
Это была очень удачная неделя для начала. До самого понедельника, — причем в воскресенье Гюстав был занят еще больше, чем в другие дни, — он не расставался со своим американцем. Во вторник он проснулся поздно и притянул к себе Лоранс — они могли не спешить и провести все утро вдвоем.
Они попили кофе, и Лоранс снова прилегла рядом с ним; Гюстав сдернул пиджак со спинки стоявшего рядом стула. Порылся в кармане.
— Смотри! — сказал он.
И, вытащив из кармана банкноты, стал их пересчитывать.
— Даже за вычетом расходов на содержание машины и на горючее, у нас остается недурная сумма.
Он радовался, как ребенок, и она разделяла его радость. Он считал и пересчитывал деньги. Потом сказал:
— Надо пойти в банк и открыть там счет.
— Ты полагаешь, что это необходимо?
— Нельзя же хранить такие деньги дома.
Однако Лоранс деньги, лежащие в банке, представлялись замороженным, ничейным, мертвым капиталом, — радость доставляют другие, живые, которые можно вынуть из кармана. Расплачиваться с помощью чека нет никакого удовольствия, — куда приятнее выложить сумму наличными. В свое время, когда бабушка, которая по понятным теперь причинам не держала внучку в курсе своих дел, решала что-нибудь ей купить, — хотя нередко такая покупка превышала их средства, — она отправлялась в банк, и Лоранс из рук в руки передавала деньги торговцу.
Но сейчас ей не захотелось перечить Гюставу, говорить ему: «Мне было бы приятнее держать деньги дома».
А он тем временем продолжал:
— Расплачиваться чеком удобнее: не надо носить с собой крупные суммы. Для шофера в этом есть свои преимущества. Да и расчеты производить так быстрее. Я буду за все расплачиваться чеками — и за горючее и за фурнитуру…
— Ты прав, — сказала она, — это будет лучше.
Он вспомнил, какими огромными деньгами ворочал он при помощи чеков, в какое приходил волнение при одном виде сумм, проставленных на листке бумаги, на корешке чековой книжки. Он произнес вслух цифру своих доходов — такую мизерную по сравнению с цифрами прошлого, — и громко рассмеялся.
— Ты рад? — спросила она, неверно истолковав его смех.
— Да, — сказал он и снова рассмеялся от всего сердца.
Встали они поздно, счастливые, вдоволь насладившись затянувшимся утром.
— Хорошая все-таки профессия, — подытожил он. — И для себя можно урвать время.
— Любовь моя, — сказала она, — я сейчас приготовлю обед. А потом будем делать, что захочешь: погуляем по городу, сходим в кино…
Она, правда, подумала, что со смерти бабушки прошло еще слишком мало времени, чтобы идти в кино или в театр, но мужчине нужна разрядка, нужно вознаграждение, которое он заслужил. И бабушка поняла бы, простила. Однако он, должно быть, угадав ее мысли, сказал:
— Я повезу тебя в Симьез. Давай отвезем цветы на могилу.
Она с благодарностью прижалась к нему. Право же, он само внимание, сама деликатность. Когда он станет ей ближе, она охотно поедет с ним на могилу его родных, чтобы разделить с ним его прошлое, как он делил с ней ее настоящее.
— По дороге заедем в банк, — сказала она. — У бабушки был счет в «Комптуар Нисуа». Мне ведь тоже надо привести все в порядок, побеседовать со сведущими людьми, узнать, что я должна делать и не надо ли мне пойти к нотариусу… Но я думаю, что никаких формальностей не потребуется: у бабушки ведь уже ничего не было, и перед самой смертью она выписала на мое имя чек, по которому я забрала всю наличность. Квартира же, как и обстановка, была переписана на мое имя, когда я достигла совершеннолетия, — так хотела бабушка. Когда мы с тобой поженимся…
— Мы непременно поженимся. Я напишу в Курпале.
— В Курпале?
— Да, — сказал он. — Там… там я родился.
Она только собралась спросить его, где это — Курпале, долго ли он там жил, чем занимались его родители, когда раздался стук в дверь.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил он.
— Нет. Провизию я купила вчера и ничего не заказывала на дом.
— Рабо?! — послышался голос за дверью. — Ты тут, Рабо?
Гюстав не сразу откликнулся. Рабо? Он еще не привык к этому имени.
— В чем дело?
— Мне нужен Рабо, шофер… Это здесь?
— Да, да, — сказал Гюстав, — иду. Сейчас открою.
Посыльный из отеля — об этом красноречиво свидетельствовала его форма — вошел в комнату и остановился, не без удивления воззрившись на Лоранс.
— Извините… мадам… Меня послал Жюль, из «Рюля». Понимаешь, Рабо, — сказал он, обращаясь к Гюставу, — там есть клиент для тебя. — И добавил: — К трем часам будь в «Рюле». Жюль представит тебя. Условия, само собой, как всегда. И не вздумай спускать цену — это американец. Он узнал, что ты говоришь по-английски, от того, которого ты возил на неделе, и поскольку сам он ни слова по-французски не говорит… Твой бывший клиент вроде повстречался с ним вчера вечером в баре. Видишь, он не осерчал на тебя, хоть ты отказался вести его сегодня на аэродром.
Только тут Лоранс узнала, что ради нее, ради того, чтобы провести с ней утро, Гюстав отказался от последней поездки с клиентом, и преисполнилась к нему горячей благодарности.
— Понимаешь… — начал было Гюстав.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что занят! Мосье желает побарствовать? Но Жюль рассчитывает на тебя. Клиент солидный: не скупится на чаевые. Ты знаешь, Жюль мигом плюнет на того, кто хочет быть сам по себе, кто его подводит.
— Хорошо. Я буду.
Когда рассыльный ушел, Гюстав сказал:
— Поеду посмотрю. Надеюсь, я не потребуюсь ему сегодня. Клиент просто хочет договориться со мной. Я мигом вернусь, и мы с тобой двинемся.
Она была огорчена и уже понимала, что планы их рухнули:
— Во всяком случае, мы успеем до трех часов заехать в банк.
— А в Симьез съездим к вечеру.
Он сказал это, хотя сам не слишком в это верил. Клиент рассчитывал на него, — ну, а он не мог подвести Жюля, который его рекомендовал, оказал ему доверие, — Жюля, которому, помимо комиссионных, он наверняка обязан будет подбросить еще кое-что.
Они пообедали и отправились пешком в банк, находившийся совсем рядом, — он как раз открылся после перерыва, когда они подошли. Формальности потребовали некоторого времени, но в результате Гюстав открыл счет и положил на него вместе с остатком от выигрыша в казино пятьдесят тысяч франков. А Лоранс тем временем провела минут десять в стеклянной клетке директора банка. Она выслушала соболезнования и поздравления, поскольку, не видя другого выхода, представила Гюстава как своего жениха, — к тому же, разве он сам не говорил с ней о браке? Ей ничего не надо было предпринимать: все и так было записано на ее имя. Желает ли она по-прежнему иметь у них счет? Да, вместо бабушкиного. Но, не успев принять это решение, она подумала, что класть ей на свой счет, собственно, нечего — ведь теперь ее жизнь, вся ее жизнь и материальное благополучие в руках Гюстава. Когда они вышли, он повел ее назад, домой.
— Разве тебе не надо в «Рюль»? — спросила она.
— Я хочу взять машину, а она стоит у нас во дворе.
— Но ведь «Рюль» в двух шагах отсюда.
— А если клиент захочет посмотреть, на чем я буду возить его?
Он не сказал: «А если клиент тут же попросит меня куда-нибудь поехать?» — но подумал об этом, и она догадалась.
— Ну, ладно. Я пошла наверх, — сказала она, когда они очутились во дворе.
— Смотри никуда не уходи, — сказал он, садясь за руль.
И вот он уехал один. В пять часов его еще не было, не было и в шесть. В половине седьмого, когда он вернулся, уже не могло быть и речи о том, чтобы ехать в Симьез: давно стемнело, и кладбище было закрыто.
— Он задержал меня.
— Я не сомневалась, что так будет.
— Если бы я не остался, он нанял бы другого, и я упустил бы отличный случай: он приехал в Ниццу по делам и на неопределенный срок.
— И ты должен все время находиться в его распоряжении.
— Что поделаешь! Такова наша профессия.
— А мне хотелось бы, чтобы ты хоть немножко бывал со мной.
— Не волнуйся: мыеще насидимся с тобой вдвоем. Настанут и пустые дни. А сейчас счастье нам улыбнулось…
— Да, — сказала она, — ты прав: я веду себя неразумно.
— А я и люблю тебя такую — неразумную.
— Просто так — любишь, и все?
— Ты же знаешь.
Поужинав, он сразу лег в постель и уже не пытался скрыть свою радость:
— Все ерунда — зато неделя какая выдалась! Я и не представлял себе, что дела пойдут так удачно. Скоро мы с тобой станем богатыми.
— Я не хочу быть богатой.
— Но ты же хочешь, чтобы мы поженились…
— Пожениться можно и не имея ничего.
— Все-таки надо же на что-то жить.
На другой день он привез ей косынку: вернулся он поздно, уже после ужина, предварительно велев одному из посыльных «Рюля» предупредить ее, что задерживается. Косынка была дорогая, купленная у «Гермеса» в Канне, — на ней были изображены дикие утки, в уголке стояла подпись: «Анри де Линарес». Она накинула ее на плечи, посмотрела на себя в зеркало с чувством удовольствия и одновременно досады на то, что он потратил деньги, считая нужным сделать ей подарок, как-то загладить свое отсутствие. Она обрадовалась косынке, и в то же время слезы застилали ей глаза. Стараясь отогнать печальные мысли, она прижалась к нему и, подтолкнув его к постели, принялась, словно ребенка, раздевать, снимать с него ботинки.