– Ну, просто, без церемоний. Будет тоскливо – подруливай! Посидим, поболтаем, чаю попьем!
Ольга улыбнулась:
– Спасибо!
На улице, за калиткой, она сразу попала словно в другой мир: пыль, жара, грязь по обочинам…
Села в машину, открыла окна и быстро нажала на газ.
И в первый раз за долгое время включила радио.
Пел Фрэнк Синатра. Про свой сложный путь. И Ольга не заметила, что впервые не выключила радио и даже стала тихонечко подпевать.
Утром следующего дня, в воскресенье, Ольга быстро встала, умылась, выпила кофе и, немного подумав, быстро оделась и пошла к машине.
У знакомого серого забора, оклеенного драными листами старых реклам, она припарковалась и, оглянувшись по сторонам, толкнула скрипучую калитку.
И там, за забором, в ту же секунду ощутила, что снова попала в другой мир – яркий, зеленый, душистый и… успокаивающий. Словно оказалась в зазеркалье. Как будто этот старый, ветхий забор отгораживал, закрывал и защищал ее от страшного, черного одиночества.
На деревьях, перекрикивая друг друга словно соседки на коммунальной кухне, громко скандалили какие-то горластые птицы.
Цветущий старый сад пах свежо и пряно – ночью прошел дождь.
На полянке перед домом все так же жужжали шмели и пчелы, вспархивали бледно-желтые капустницы и стрекотали кузнечики. Тобик спал, доверчиво и бесстрашно опрокинувшись на спину и явив миру светло-палевое, пушистое и беззащитное брюхо.
Вдруг тишину перерезал визгливый и громкий звук инструмента, похожего на электропилу.
На столе, под той же клеенкой с потертыми клубничинами стояли чашки и блюдца, очевидно оставленные после завтрака.
Ольга собрала посуду и понесла ее к умывальнику.
Обернулась, услышав голос дяди Степана:
– А, Олька! Привет! Хорошо, что приехала, девочка!
Ольга вздрогнула. «Олькой» ее называла только любимая бабушка Тоня. И больше никто. Ольга почувствовала, как из глаз покатились слезы. И еще почувствовала, что ее здесь ждали, ей рады!
Дядя Степан подошел к ней, вытер щеки ладонью, и Ольга почувствовала ее шершавую, почти наждачную кожу.
– Сегодня – праздник! – важно объявил Степан.
– Да? – удивилась Ольга. – А какой, позвольте спросить?
Степан искренне удивился:
– Что ты, девонька? Правда не знаешь? – он хитро улыбнулся и погрозил пальцем. – Воскресенье, Оленька! И… ты пришла к нам!
– Тоже мне радость… – усмехнулась Ольга. – Подарок какой!..
Она села на скамейку и почему-то расстроилась. «И что я сюда приперлась? Нет, правда? В какую-то левую мастерскую, к совсем посторонним людям? Праздник у них!.. Воскресенье! Ну, просто смешно…»
– Я… деньги привезла, – сказала Ольга. – В смысле, аванс.
Степан беспечно махнул рукой:
– Потом отдашь! Дашке. Она у нас бухгалтерия! – А ты не рассиживайся! Дел будет по горло!
«Ну, дела так дела, – подумала Ольга. Главное, что не дома, что не одна».
Вскоре из дома выкатилась как всегда полусонная Дашка. Потом подтянулся и племянник, а за ним из-за угла, словно тень или призрак какой-то, неслышно возник резчик по камню, Митяй.
Хозяин восседал за столом, просматривал какие-то бумаги и громко щелкал доисторическими деревянными счетами. Что-то бормотал, недовольно ворчал, изредка покрикивал и давал указания.
Спустя какое-то время на полянке, слегка прихрамывая, появился молодой парень. В руках у него были корзины со снедью. Из одной корзинки аппетитно торчал румяный бок лаваша. Парень выложил на стол свертки с парным мясом, помидорами, огурцами и сыром. Потом достал пакет с молодой картошкой и репчатым луком.
И тут же посыпались распоряжения Степана:
– Олька! На огород, за зеленью!
– А где этот ваш огород?
– За сараем! Пройдешь курятник и увидишь! Укроп, петрушка, лучок – вся зеленушка!
У курятника топтались куры. Увидев Ольгу, громко закудахтали и бросились врассыпную.
За курятником и вправду обнаружились грядки. Ольга удивленно покачала головой и начала срезать остро пахнущую зелень.
Молчаливая Даша старательно чистила картошку, племянник занимался мясом, а хромой парень, принесший корзины, пытался разжечь мангал.
Ольге велено было нарезать свежий салат.
Посуда стояла тут же, в стареньком и облезлом шкафчике на терраске.
Эмалированные миски, видавшие виды – с черными «родимыми» пятнами сколов – простые грубые тарелки (привет из московского общепита!). Такие же фаянсовые кружки и граненые стаканы. Степан обозвал их фужерами.
Совсем скоро запахло жареным мясом, и Ольга, как и вчера, вновь торопливо сглотнула слюну.
На стол торжественно, под всеобщий гул и одобрение, водрузили огромную миску с дымящимся, исходящим парком, каплями жира и влаги только что снятым с шампуров мясом. Степан поднял вверх палец – призыв подождать.
И тут же щедро ссыпал с доски горку фиолетового, нарезанного кольцами репчатого лука. Все дружно зааплодировали!
Подняли стаканы с темно-красным, кроваво-багряным вином.
– Ну, чтобы все были здоровы! – произнес дядя Степан и жестом призвал начать трапезу.
Ольга ела жадно и торопливо. Ей было совершенно наплевать, как это выглядит со стороны. Мясо брала руками, по ним тек жир и сок, а она улыбалась, вытирала руки каким-то не очень чистым полотенчиком, громко и с удовольствием хрупала редиской и огурцом, отрывала кусок лаваша и макала – по совету Степана – острые перья зеленого лука в блюдце с крупитчатой, сверкающей на солнце солью.
Конечно, она быстро опьянела! Ольга безмятежно и счастливо улыбалась, кивала головой, азартно, громко звякая стаканом, чокалась со всеми. Ей казалось, что все эти странные люди, которых она не только не знает, но и видит всего-то второй раз, ее близкие знакомые, друзья! Да что там друзья – просто родня! Семья! Как это все ни удивительно!
В этом странном, загадочном и почти нереальном месте, всего-то в нескольких километрах от Кольцевой, Ольга впервые почувствовала себя в безопасности и душевном комфорте, который, как ей еще недавно казалось, не наступит уже никогда.
Компания этих очень разных, непонятных и малознакомых ей людей внушала покой и доверие: ее здесь никогда не обидят! Ольге вдруг показалось, что именно здесь она нашла свой странный приют.
Не заметила, как уснула. И только едва, сквозь свое же тихое бормотание, почувствовала, как чьи-то сильные, пахнущие дымом и костром руки переносят ее на диван. А другие, легкие и невесомые, накрывают чем-то мягким и пушистым и поправляют подушку.
Ольга спала. Иногда сквозь пелену сна она слышала приглушенные голоса, запах курева, негромкий звон стакана или ножа, плеск воды и звук зажигаемой спички.
И снова засыпала: ни звуки, ни запахи, ни слабый писк комара у щеки ей не мешали.
Снилась баба Тоня – еще молодая и крепкая. Она цепко держала маленькую Олю за руку, а та все вырывалась, капризничала и спорила.
Потом они подошли к берегу реки, и вода в реке была прозрачной и даже на вид холодной.
Оля снова пыталась вырваться, а бабушка ее ругала. Но вдруг ослабила руку и отпустила. Потом чуть подтолкнула в спину и крикнула: «Ну, беги!»
И Ольга побежала – по крутому, заросшему свежей травой склону, вниз, вниз…
Уже внизу обернулась: рядом с бабушкой стояла мама – совсем юная, в ярком цветастом платье, косынке на плечах, с распущенной девичьей косой. Обе махали ей руками. И лица их были спокойны и грустны – словно они прощались с ней. Навсегда…
Когда Ольга проснулась, на столе стоял самовар, вокруг – чашки. На блюде лежал пышный пирог, украшенный толстыми косами из теста.
За столом сидели все те же. Но появились и новые лица: немолодая и полная женщина в темном платье, с черной повязкой на седых, почти белых волосах. Рядом с ней сидела молодая девушка со строгим, красивым и печальным лицом.
Напротив курил мужчина средних лет с глубоким шрамом на правой щеке.
Все тихо переговаривались, словно караулили Ольгин сон.
Ее пробуждению обрадовались. Сразу заговорили громче и принялись наливать чай и угощаться пирогом.
Пирога Ольга не хотела, а вот чай пила жадно – после вина и мяса мучила жажда.
Прислушавшись к разговору, Ольга поняла, что новые люди – давние и хорошие знакомые обитателей дома. Разговор шел обычный, житейский: политика, грядки, цены на продукты.
Дядя Степан прилег на освободившийся диван и моментально захрапел. Все дружно засмеялись и тут же зацыкали друг на друга: «Тише, тише! Капитан спит!»
Ольга подумала, что это и вправду какой-то полубезумный, но спасительный, старый и ветхий корабль среди огромного городского моря страха, тоски и отчаяния.
Потом она помогла Даше убрать посуду и стала собираться домой.
Проснувшийся хозяин ее остановил: «Какой дом? Ты крепко выпила – за руль не пущу!»
Уезжать Ольге не очень-то и хотелось. Как вспомнила свою пустую и постылую от тишины квартиру – тут же сжалось сердце. Но все же она устала. От всего устала и хотела побыть одна.
Странным образом Степан это почувствовал, внимательно посмотрев на гостью. И кликнул Дашу:
– Проводи!
Даша кивнула и пошла в дом. Ольга, поколебавшись какое-то мгновение, отправилась следом.
На улице становилось зябко. Все-таки еще конец мая. А в полутемном доме было тепло. Даша завела ее в комнату, включила свет и стала копаться в шкафу. Вынула чистое белье, тяжелое ватное одеяло и кивнула:
– Устраивайся!
Ольга огляделась. Комнатка была маленькой, стены оклеены старенькими обоями в мелкий деревенский цветочек. Кровать – тоже из древних времен, с пружинным матрасом и металлическими спинками. Возле кровати стояла тумбочка с настольной лампой без абажура. В маленькое оконце, еле прикрытое обрезком тюля, нагло светила яркая желтая луна.
Ольга постелила постель. Белье пахло сеном и было чуть влажным. Укуталась тяжелым, из далекого детства, одеялом и тут же уснула.
Проснулась она от отчаянного и громкого крика петуха. За окном светило солнце, обещая жаркий и безоблачный день.
В первый раз за многие месяцы она встала легко! Тело снова было подвластно ей, голова светлая и ясная, не болела спина, не ныли ноги и – вот чудеса! – опять захотелось есть!
Ольга вышла на улицу, потянулась, вдохнула свежий, теплый воздух и огляделась. На терраске никого не было. Стол убран. Никакого намека на вчерашнее пиршество.
Она выпила холодного чаю из самовара, съела кусок подсохшего лаваша и засобиралась домой.
Потом вдруг задумалась – и быстро пошла в сад. Под яблонями росли редкие полевые ромашки, у забора собрались в дружную стайку васильки и иван-чай, а вдоль дороги пестрели яркие примулы.
Ольга быстро нарвала цветов, вернулась во двор, на шкафчике с посудой обнаружила темно-зеленого, мутного цвета кувшин, налила воды и поставила в него собранный букет.
Оставив вазу с цветами на столе, она стремительно пошла по дорожке к машине.
На улице, за калиткой, она снова возвратилась в реальность: проезжавшие мимо грузовики взбивали густую пыль, обдав ее жаром мотора и запахом плохого бензина. Вдалеке шумела Кольцевая и виднелись высотные дома большого города.
Ольга ехала домой и думала об этом странном вчерашнем дне, проведенном с совершенно чужими и посторонними ей людьми, среди которых она чувствовала себя как дома.
Странная, молчаливая Даша. Племянник с суровым лицом. Резчик Митяй – тоже не из болтунов, но с чудным, необычным и острым юмором.
Хромой юноша, принесший корзины со снедью. Женщина в черной повязке. Девушка с печальным лицом, мужчина со шрамом…
Кто они? Гости? Родня? Племянник и резчик – работники этой странной конторы. Понятно. Даша – что-то вроде администратора. Хозяин – Степан. А женщины, мужчина, юноша? Хорошие знакомые? Или «родня – не родня, друзья – не друзья»?
Было какое-то странное чувство, что на этом крошечном островке тепла и добра собралась чудна́я, несуразная, непонятная, чудаковатая, довольно нелепая компания не очень счастливых людей… И она, Ольга, в их числе.
Потом пошли предотъездные хлопоты. Надо было уволиться с работы, приготовить квартиру – что-то убрать, собрать, отдать, отвезти квитанции на оплату Алке, сходить в ЖЭК – словом, разобраться со всеми этими неприятными, но, увы, необходимыми вопросами.
В этой бесконечной суете Ольга на время забывала обо всем остальном. И ее немного отпускало.
Но по вечерам опять становилось плохо. Ольга долго не решалась убрать фотографии – два альбома, любовно собранные в давние годы бабушкой, лежали на подоконнике в ее комнате. Альбомы были тяжелые, с толстыми картонными страницами. И в них – отражение всех важных событий их, увы, не такой долгой совместной жизни.
Женский альбом, часто думала Ольга, листая серые плотные листы с уголками для фотографий. Вообще, в нашей стране какая-то странная женская жизнь! Она нацелена на несчастья – так, что ли? Сколько вдов, сколько брошенных и оставленных женщин!..
Бабушка Тоня. Вдова в тридцать два. Мама – вдова в двадцать семь. Ну а я – я даже женой побыть не успела!
Отца Ольга почти не помнила. Так, что-то очень расплывчатое, размытое, неясное. В детстве помнила его пальто на вешалке в передней – несколько лет мама просила его не убирать. Бабушка Тоня постоянно ворчала, и через какое-то время пальто исчезло. Ольга помнила, что пальто это – черное, тяжелое, с серым каракулевым воротником – ее немного пугало.
В маминой комнате стояла фотография мужа, Ольгиного отца. Ольга часто вглядывалась в нее, пытаясь найти хоть какое-то сходство, уловить хоть какие-то общие черты – тщетно. Узколицый мужчина со строгим, казалось, придирчивым взглядом смотрел с фотографии недоверчиво, колко.
Ольга ничего не чувствовала к нему. Совсем ничего. Пустота, полный ноль: ни эмоций, ни чувств, ни воспоминаний.
Однажды спросила у бабушки:
– А он… был хороший?
– Нормальный, – сухо ответила бабушка.
Тогда Ольга поняла: между тещей и зятем имелись противоречия.
Впрочем, характер у бабушки Тони был, мягко говоря, не сахар. А безвольная, по словам бабушки, мама наверняка была из терпимиц.
В тот вечер Ольга решилась открыть альбомы. Фотографии были в основном подписаны бабушкиным «куриным», как она сама говорила, почерком.
Объяснения были короткими, емкими: «Оля идет в первый класс», «Оля на море в Евпатории», «Оля на даче в Ильинке».
«Лена на выпускном в школе», «Первый день в институте», «Поездка на картошку, Лена, 1962 год».
А вот фото мамы и отца были не подписаны. Словно бабушка проигнорировала их, не удостоила своим вниманием. Да и было их совсем мало – две карточки: одна у загса, вторая – у роддома, с младенцем на руках.
Мама – бледная, совершенно измученная, с отрешенным взглядом – смотрит куда-то в сторону. Отец и муж держит сверток с младенцем напряженно, неловко. А бабушка смотрит на него настороженно, прищурив глаза, словно ожидая подвоха и неловких действий. Кажется, что она еле сдерживается, чтобы не вырвать сверток из рук отца.
Ольге стало смешно – так явственно проступило на этой фотографии их недовольство друг другом!
Вот бабушкины сестры – Тамара и Аня. Обе – старые девы. Странно, а ведь на фото довольно хорошенькие! Обе прожили вместе всю жизнь. Прожили тихо, но грызлись все время как мыши. Бабушка говорила: «Судьба!»
Всю жизнь они переписывались. А два раза в год бабушка звонила в далекую Вологду – поздравить сестер с днем рождения.
У телефона они шумно ссорились, выхватывали друг у друга трубку, а бабушка, закончив разговор, сурово припечатывала: «Господи, какие же дуры!»
Так же, два раза в год, она отправляла посылки – тоже ко дню рождения. Килограмм шоколадных (московских!!!) конфет, банку растворимого кофе и палку сухой колбасы (если удавалось достать).
Мама всегда напоминала бабушке: «Пусть Олька чего-нибудь нарисует! Им будет приятно!»
Бабушка отмахивалась: «Какое «приятно»? Им эти рисунки – как рыбе зонт! Да им и неинтересен никто. Старые девы!..»
В пятом классе Ольга и бабушка собрались в Вологду. В гости к сестрицам – так называла их бабушка. И в этом чувствовалось легкое пренебрежение.
Ольга хорошо помнила, что ее там, в Вологде, потрясло. Женское одиночество! Вернее, что из него вырастает. Пример тому – ее тетки, точнее – двоюродные бабки, Тома и Анночка. Даже тогда, в весьма солидном возрасте, тетки были прехорошенькими: худенькие, со стройными ножками, с причесочками и подкрашенными губами. Только вот губки эти славные и обихоженные были вечно поджаты, на вечном «замке».
В доме было очень чисто и очень тихо. Они и вправду все делали тихо, «интеллигентно» – по их собственному утверждению. Тихо ходили, тихо слушали радио и тихо грызлись. Две одинокие мыши в норе. Друг без друга существовать они не могли. Но и быть вместе – тоже не могли! Каждая, видимо, винила другую в неустройстве своей женской судьбы. Там и вправду были «истории». Например, у Томочкиного жениха перед свадьбой обнаружился туберкулез. Анночка стояла насмерть: «Какой брак с инфицированным?»
Ну и расторгла Томочка помолвку, послушав сестру. Потом стало что-то складываться у младшей. Там, правда, все было сложнее – возлюбленный Анны оказался человеком женатым. Кто знает, сложилось бы там у них или нет? Ну, если бы все текло своим чередом? Но черед был изменен – Томочка, благочестивая Томочка, борец за чистоту нравов и советскую крепкую семью, отправилась прямиком в эту самую семью. Точнее – к обманутой супруге изменника. В общем, получился превеликий скандал! Итог понятен: любовник сбежал от Анны…
Вот так и попрекали они друг друга всю жизнь – упоенно и даже с каким-то наслаждением.
Баба Тоня тоже тяготилась сестрицами. Погуляли они с Ольгой по городу, купили керамический бочонок знаменитого вологодского сливочного масла, маме – кружевной воротничок на синее платье. И – домой!