Тогда пожалела Надежда Николаевна, заведующая отделением. Разрешила Нине спать в санитарной комнате на больничной банкетке.
Нина там и обустроилась: поставила электрическую плитку, купила маленький телевизор, коврик, занавески повесила. Словом – свила гнездо.
Правда, боялись проверок. На эти дни Нина снимала занавески, прятала плитку, сворачивала коврик и постельное белье и относила все это в кладовку сестры-хозяйки. Но все это было зыбко, ненадежно и в любую минуту могло прекратиться. Не помогла бы тогда и Надежда Николаевна.
Впрочем, об этом Нина старалась не думать – жизнь приучила ее жить сегодняшним днем.
Но все же иногда становилось страшно. А вернуться к детям невозможно. Общежитие же ей, как москвичке с жилплощадью, было не положено.
«Так и подохну на больничной кушетке, – думала Нина. – Ну, значит, такая судьба!..»
На Надежду Николаевну Нина молилась: чужая и строгая женщина пожалела ее и пригрела. А когда заведующая предложила Нине ухаживать за ее свекровью, да еще за зарплату, – Нина отказать не могла.
«Копи на жилье, – строго сказала заведующая. – Свои деньги не трать, у них – пенсия. Две калеки и ты – прокормитесь! Сколько я смогу тебя прикрывать – сама не знаю. Сегодня я тут, а завтра… В общем, копи!»
Нина и копила. Складывала все до копеечки. С ее опытом экономии двух пенсий вполне хватало. Нина готовила по-деревенски сытно, много и расчетливо: блины, пироги, картошка и каши.
К своим подопечным – строгой и суровой хозяйке и ее больной и такой милой, неприхотливой дочке – Нина быстро приноровилась.
Обеих одинаково жалела: судьба, не приведи господи! Вот ведь судьба! И ее судьба, Нинина, такая безжалостная и горючая, казалась ей не такой безысходной. «Я – на ногах, – твердила она, – а все остальное…»
К своим подопечным она даже привязалась – привыкла. Женщиной она была сердобольной и жалостливой. Да и как не жалеть двух несчастных калек?
Алексей тоже вздохнул свободнее: приезжал к своим теперь раза два в неделю. И сердце успокаивалось. В доме пахло свежей едой, пирогами, чистыми полами и отглаженным бельем. Повеселели и мать, и сестра.
– Дай бог вам здоровья, Нина Ивановна! – искренне восхищался домоуправительницей Алексей.
Наде Алексей был особенно благодарен – от всего сердца. «Умница, умница! И как человеку все удается?! Расставить все на свои места, распорядиться мудро и грамотно!..»
Однажды ночью, погладив жену по руке, Алексей тихо сказал:
– Спасибо тебе! Как у нас все получилось! Как складно и ладно!..
– А у меня все так получается! – усмехнулась Надя. – Ты не замечал?
При этих словах Алексей почему-то вздрогнул и отодвинулся. Да! Она, как всегда, права. У нее все получается! Так почему же ему неприятно все это слышать? Может, обидно? За свою очередную нескладность обидно?
* * *Мать умерла среди ночи. Нина Ивановна позвонила Алексею только утром.
– Зачем вас будить? Теперь ничего не попишешь, – грустно вздохнула она.
Надя приболела. Ничего страшного – обычная простуда, ОРВИ.
На похороны идти отказалась.
– Никому этого не надо! – холодно отрезала жена. – Ни мне, ни тем более твоей матери. Она всю жизнь меня еле терпела. И вся эта мутотень… Мне наплевать на обычаи и условности! И ей теперь уже тоже.
Алексей ничего не возразил. «Да, все правильно. Обе друг друга едва терпели. Вернее – совсем не терпели. Кто виноват? Что разбираться… Жизнь прошла, матери больше нет… Традиции? Наде всегда было наплевать на условности. «Иначе я бы не выжила», – с горечью говорила она».
Дочь тоже заартачилась:
– Пап, у меня… сессия, дела!
Но жена коротко бросила:
– Иди! Уважь родителя! Иначе… Папаша твой совсем закиснет, – с пренебрежением заключила Надя.
Против матери Маринка не шла. Сделав кислое выражение лица, буркнула:
– Пойду…
И опять Алексей пытался оправдать свою жену. Имеет ли она право на «нелюбовь» к его матери?
И уверенно отвечал сам себе: «Да, имеет! Имеет полное право! Мать была тогда не права. В конце концов, не пожалеть почти сироту и почти девочку… Не принять ее – сразу и резко… Не попытаться разобраться в ней… Да, это мать направила отношения с невесткой в подобное русло! Получается, Надя права…»
Поминки «собрала» Нина Ивановна. все, как положено: блины, кутья, бутылка кагора.
Тёпа куталась в черную материнскую шаль и беззвучно плакала.
После кладбища Марина сразу уселась перед телевизором. К поминальному столу присоединилась позже других.
Пришли соседи – семейная пожилая пара. Какая-то дальняя родственница отца. Алексей ее совсем не помнил… Тёпа лежала у себя в комнате, отвернувшись к стене.
Алексей зашел к сестре. Она обернулась и взяла его за руку:
– Что теперь будет, Лешик? Что будет со всеми нами?
Алексей гладил сестру по руке, по волосам, приговаривая: «Все будет отлично».
– Как? – переспросила Тёпа и горько усмехнулась: – Я ведь… только маме и была нужна. Я все понимаю. Она несла свой крест терпеливо. У тебя семья. А Нина Ивановна – она ведь чужой человек! Нет, она замечательная! Я так ей за все благодарна! Но все же… Мне страшно, Алеша! Так страшно без мамы, что хочется умереть!..
Нина Ивановна прожила с Тёпой еще восемь месяцев. А потом объявила, что уезжает к сестре. В деревню. «Денег подсобрала… Может, и себе полдомика прикуплю. А что, цены там копеечные! Деревня-то дальняя! А многого мне и не надо – комнатка да терраска! Ну, и огородик в пару соток – зелень, картошка, огурчики. Прокормлюсь! По уколам побегаю по старушкам. Там – родина, там родня. Нажилась я в городе, дерьма похлебала. А ты привози Наташку на лето! Отпою ее парным молочком! Воздухом надышится! А то все в квартире, в квартире…»
Алексей уговорил сиделку пожить хотя бы до мая, пока что-нибудь разрешится…
В голове Алексея мысли толкались сумбурные, неровные. А выхода не видно было. Найти новую сиделку? Да, это единственный выход. Только где? И такую, чтобы Тёпе было комфортно. Хотя после Нины Ивановны…
Поговорил с коллегами в поликлинике. Молодые девчонки шарахались от его предложения, как от чумного больного: «Сиделкой? С инвалидом? Да что вы! Да ни за какие деньги! У нас молодость: киношки, свидания, танцы! А вы нас – на цепь? И денег никаких нам не надо! Какие тут деньги, когда жизнь за окном?»
Женщины в возрасте тоже отказывались: у кого семья, у кого внуки, у кого здоровья нет…
А как хотелось все решить самому. Без жены. Хотелось справиться, разрулить. Как всегда, когда справлялась и разруливала Надя, – быстро, легко и изящно.
Но не получалось…
А тут Маринка засобиралась «взамуж». Надя скандалила, пыталась дочь образумить:
– Рано, третий курс, родишь еще не ко времени… Помощников нет… Вот так и жизнь свою молодую загубишь!..
Но, дочь – Надин характер – просто так не собьешь. Сказала, что выйдет, и точка!
– Иначе… – Марина хотела еще что-то добавить, но замолчала.
– Что? – переспросила мать, сузив глаза. – Что иначе? Пугаешь? Или?..
Надя замерла от своей догадки:
– Залетела, дурища?!
Маринка часто замотала головой и что-то залепетала в оправдание.
А вечером дочь стала ластиться к отцу:
– Пап, хоть ты на нее повлияй!
И призналась ему:
– Да, залетела…
Спокойный разговор с женой не получился. Надя извергала громы и молнии:
– Взять его к себе? В эту квартиру? И как ты себе это представляешь? Он – иногородний! Без прописки! И еще младенец! Ты представляешь, что с нами будет? Может, ты предлагаешь разменять эту квартиру? – И жена, ослепленная гневом, обвела руками пространство.
– Ты мне кого-то напоминаешь, – усмехнулся Алексей. – Не догадываешься кого?
Надя замерла, переваривая его слова.
– Напоминаю? Да эта квартира мне досталась… Сам знаешь, как я пахала всю жизнь! А твоей матери, между прочим, все досталось просто так, на халяву! От ее нелюбимой, между прочим, свекрови! От Анны Васильевны! Она ведь еле терпела ее! Ты, похоже, запамятовал?!
– Позавидовала? – снова усмехнулся Алексей. – Матери моей позавидовала? Судьбе ее… легкой?
Он стукнул кулаком по столу и вышел прочь из кухни.
И ничего вслед не услышал. Даже удивился этому обстоятельству.
А ночью жена прижалась к нему:
– Леш! А ведь выход… он есть!
Алексей не ответил. Только напрягся и замер, словно что-то предчувствуя.
– Наталью надо определить в интернат, – тихо и быстро проговорила жена.
Алексей резко развернулся и сел на кровати:
– Что?! Что ты сказала? Нет, ты повтори!
– А что? – Надя тоже привстала. – А что тут такого? Нина уезжает, найти замену мы не можем. И как оно будет? Нет, ты мне скажи! А деньги, Леша? Как все потянуть? Ну, тянула я сколько могла!..
Голос ее окреп и все больше набирал силу:
– Красиво быть чистеньким, а?.. Интернат я найду – самый лучший! Отдельная комната – максимум на двоих. Медицина, уход. Питание. Что в этом плохого? А как иначе, Леша? Как все это будет?
Голос ее окреп и все больше набирал силу:
– Красиво быть чистеньким, а?.. Интернат я найду – самый лучший! Отдельная комната – максимум на двоих. Медицина, уход. Питание. Что в этом плохого? А как иначе, Леша? Как все это будет?
А Маринка… С мужем своим дурацким и ребенком этим… Они переедут туда! Ну, разве плохо? И волки сыты, и овцы целы! Да, и еще дачу вашу дурацкую нужно продать! Продать, понимаешь? Ну, сам посуди: кому она, развалюха, нужна? Дома, считай, нет. Да и не было… А земля там сейчас дорогая! Можно продать и сделать ремонт квартиры. Да еще и на машину останется!
Алексей молчал. Сидел, свесив ноги и низко опустив голову. В голове было пусто…
Потом он медленно встал, надел брюки и майку, взял свою подушку и у двери обернулся:
– Я подумаю, Надя! Подумаю. И завтра… дам тебе ответ.
Жена удовлетворенно кивнула, легла, обернувшись в одеяло, и закрыла глаза.
– Вот и славно, – прошептала она. – Вот все и решилось! Слабак, что говорить. Таких только об колено и ломать…
Рано утром Алексей выпил чашку чая, достал с антресолей чемодан и стал собирать свои вещи. Вещей оказалось немного.
Потом он замер у зеркала в прихожей, пару минут разглядывая свое отражение, словно видел себя впервые.
Обвел глазами квартиру, положил связку ключей на комод и решительно вышел на лестницу, аккуратно и тихо прикрыв за собой входную дверь – воскресенье, выходной день. Жене надо выспаться.
Алексей шел по весенней улице, вдыхая аромат молодых, клейких листьев. Природа в мае всегда свежа и прекрасна!
Остановив такси, Алексей назвал водителю знакомый адрес.
Город был тихим и сонным – совсем непривычным.
У знакомого дома он вышел, посмотрел на окна и вошел в подъезд.
Дверь открыл своими ключами. Из комнаты Тёпы раздавалась приглушенная музыка – сестра была отчаянным меломаном.
– Тёп! Я вернулся! – крикнул он, снимая пальто. – Тебе чай или кофе?.. Лично мне очень хочется кофе!
Алексей отнес чемодан в комнату матери. Поставил его на кровать и открыл. Осмотрелся.
«Ну вот… – подумал он. – Наконец-то я дома!..»
И Алексей громко, с облегчением выдохнул.
Человеку всегда становится легче, когда он принимает решение.
Даже слабак не может терпеть унижения вечно – он или погибнет, либо восстанет. Алексей решил жить.
Спутники и попутчики
В молодости вокзалы у нее ассоциировались с переменами в жизни. Причем с хорошими! С открытиями, новыми впечатлениями и ощущениями…
Впрочем, тогда все было в радость! И узкая вагонная койка, и запах подгорелого уголька, и дробный перестук колес. И стакан чая, чуть позвякивавший на пластиковом столике купе. Звук этот не нарушал крепкий сон, не раздражал, а только, казалось, что-то обещал.
Сердце тревожно томилось и будоражилось в предвкушении – завтра, ну в крайнем случае – послезавтра она выйдет на перрон незнакомого города и…
И будет море… Или какой-нибудь милый и тихий, очень зеленый и сонный среднерусский городок. Или томная, затянутая туманами остроконечная Рига, пахнущая ванилью, кофе и тмином. Или волнистые булыжные улочки старого Тбилиси и вечный аромат свежей зелени и жареного мяса. Или минареты Самарканда и освещенные солнцем, пылающие изразцы мечетей… Все обещало события, праздник, непременную радость от новизны, заставляющую волнительно биться юное и пылкое сердце.
А с возрастом… Стало… труднее, что ли? Вот как было раньше? Да легко было – вот как! В дорожную сумку – смена белья, пара-тройка каких-нибудь тряпок, любимый шампунь, зубная щетка, бигуди в мешочке и – вперед, дорогая! Лети!
И вот теперь – шампунь плюс бальзам (раньше никто и не слышал про бальзамы!). Фен, пенка для укладки (прежде – расческой по волосам, на бегу и – красота!), пижама (ха-ха!), свитер – один теплый и один не очень. Юбка и две пары брюк. Кроссовки – куда теперь без них, когда так болят и устают ноги? Да, халат! Обязательно! Любимые тапки! Интересно, кто в молодости брал с собой любимые тапки? Наверное, только законченный педант и зануда…
Книжка, очки. Зарядка от телефона, планшет. Кремы – для тела, лица, рук, под глаза. Ну, и самая, так сказать, заключительная часть Марлезонского балета – сумочка с лекарствами. Это… «песня»! В кавычках. От головы, от живота, от давления. От спины, от, пардон, несварения. Успокоительные, снотворные, спазмолитические, болеутоляющие… Боже ж мой!.. Такой вот мешочище! Просто смешно… Нет, очень грустно!..
Но факт, куда денешься?..
Вот и превращалось теперь любое путешествие, любой выезд – в утомительные хлопоты!
Смешно сказать, но радовалась очередному кризису – командировок становилось поменьше!
Вслух сказать бы точно побоялась – народ бы не понял.
А тут любимый сыночек, сыночка, детка, сынуля… Женился. Да ладно, обычное дело – парню уже двадцать шесть! И все ничего, если бы… сын не уехал из Москвы. Из столицы. Все рвутся сюда, а он – детка родимая – в регион!
Захотел, видите ли, тишины. К тому же молодая жена была аккурат оттуда – из региона.
…Возвратился тогда возбужденный, тревожный и суетливый. Влюбленный в тот край, в тот городок: «Мам, там спокойно! Понимаешь: спокойно! Там люди – другие! С другими глазами! Нет мстительного желания, почти необходимости оттолкнуть, отпихнуть, уничтожить! А воздух какой! А леса! Речка, мам! Река!! Волга!! Рыбы полно, честное слово! Судак, караси!..»
Господи, ну при чем тут караси? При чем тут река? И воздух… При чем все это?
Нет, со многим она, конечно, согласна: народ в Москве действительно вредноватый.
И все же… Сына она не поняла. Но смирилась. Считала, что человек должен выбирать сам.
Невестка ее устраивала: девочка милая, без дурацких понтов. Мама – учительница, отец – инженер. Можно сказать, провинциальная интеллигенция. Да, собственно, так оно и было. Люди спокойные, милые. Без нервного блеска в глазах.
Жили вполне достойно: квартира в центре, крепкий, хороший, деревенский дом на берегу – «летняя резиденция», как говорил глава семьи. Дом строили сами: отец, брат, дядья… Большая и дружная семья – целый клан.
Она осмотрелась и поняла: сыну здесь будет спокойно. Все правильно. Может, сын и прав… Да, денег будет поменьше, а вот спокойствия – точно больше. Что держаться за эту столицу?
С жильем, правда, было туговато: в квартире полно народу – брат с семьей, сын с женой, родители. Тогда на семейном совете решили: дочку с зятем отселить. В смысле, в летнюю резиденцию. А брата с семьей оставить в квартире – сноха была на сносях.
А через полгода и дочь объявила: они ожидают потомство. Что делать? Кто поможет молодым? Сватья – на подмоге у сына с невесткой. Там, между прочим, родилась двойня, близнецы.
Вот сын и позвонил, попросил помощи: «Мамуль, хоть на первый месяц! Я на работе, Аленка одна…»
Все правильно: кому помогать-то, как не собственным детям? Вспомнила фразу: «Мы все должны своим детям!»
Ну, и решилась. А разве был выбор?..
Пошла к начальнику, все объяснила. Начальник был ее ровесником и почти приятелем. Мужик адекватный, как теперь говорят. Слушал, кивал, ну и ответил: «Ирина Михайловна, я все понял. Но и вы поймите меня: два месяца даю и – домой! Вы уж простите… А на две месяца я вас, так и быть, заменю».
Она громко выдохнула. На два месяца, честно говоря, она и не рассчитывала. Благородство начальника подтвердилось. Потерять хорошую работу, с очень приличной зарплатой в ее сорок восемь лет, знаете ли… Такой работой бросаться не принято. Да и таким начальником – тоже.
Словом, собралась. Два дня ходила-бродила над раскрытым чемоданом, круги нарезала.
Разморозила и вымыла холодильник, оплатила счета за коммуналку, с грустью оглядела свою любимую норку и… «Вперед, Ира! Дети – это святое!»
Состав уже стоял на перроне. Вкусно пахнуло вокзальным дымком и дальними странствиями. Народ суетливо прощался, кто-то спешил к своему вагону. Ну и лица у всех! Озабоченные какие-то… Словно столица потрясла всех за плечи и поддала коленкой под зад.
Проводница осветила фонариком билет и паспорт. Равнодушно сказала:
– Проходите.
В купе было уютно: мягко светило малиновое бра, на столике лежала жестко накрахмаленная кипенно-белая скатерка. На тарелке под такой же ослепительной салфеткой лежало печенье и несколько шоколадных конфет. Постель была застлана идеально отглаженным белоснежным бельем.
Ирина сняла плащ и повесила его на плечики. Потом села на свою полку, провела ладонью по покрывалу и стала смотреть в окно.
До отхода поезда оставалось восемь минут. Приятный мужской баритон напоминал провожающим, что хорошо бы им не остаться в вагоне.
Провожающих на перроне почти не было – время такое, не до провожаний. Все живут хлопотно, суетливо. Да и что время терять на провожания? Только молодая девушка в красной вязаной шапке, из-под которой торчали буйные рыжие «проволочные» кудри, никак не могла оторваться от своего парня: привстав на цыпочки, она обвила, как ветками, его шею своими тонкими руками. А парень терся губами о кончик ее курносого носа и непрестанно осыпал поцелуями ее щеки и лоб.