– Конечно, можно. Вы сумеете вернуться?
– Попробую. – Она повернулась и вошла в зал ресторана.
Подъехала машина. Дронго терпеливо ждал. Прошло пять минут, шесть, семь, десять. Наконец, не выдержав, он вошел в зал ресторана. Ее нигде не было. Он подошел к женскому туалету, замер. Нужно найти какую-нибудь женщину, чтобы она вошла в туалет и поискала там Рогаткину. Но никого рядом не было. Дронго посмотрел на часы. Почему так долго? Черт возьми! Что она может там делать? Может, ей стало плохо и она упала? Ждать больше нельзя. Он неуверенно постучал, но никто ему не ответил. Он постучал сильнее. Снова молчание. Он чуть приоткрыл дверь. Никого. Он нахмурился. Вошел в туалет. Здесь были три кабинки. Две были открыты, третья закрыта. Он снова постучал. И снова молчание.
– Если ее убили, то это будет идеальный сценарий для криминального фильма, – зло подумал Дронго.
– Светлана, вы меня слышите? – нетерпеливо спросил он.
Она не ответила. Он постучал сильнее. Затем вошел в соседнюю кабинку и еще раз позвал ее. Что она там делает? Ждать больше нельзя – может, что-то случилось. Стенки в этих кабинках не доходили до потолка. Он вошел в соседнюю, опустил крышку унитаза, встал на нее и посмотрел сверху. Она сидела и спала. Просто, опустив крышку, уселась прямо в одежде, не снимая брюк, и заснула. Очевидно, коньяк крепко ударил ей в голову. Он тихо, чтобы не напугать молодую женщину, окликнул ее. Никакого результата. Он позвал громче. Рогаткина вяло подняла голову.
– Как вы туда попали? – спросила она.
– Искал вас, – сообщил он.
– Здесь? – удивилась она, оглядываясь. – Это ведь женский туалет… Вы вошли в женский туалет?
– Выходите. Я жду вас уже двадцать минут, – сказал Дронго.
– Странно, – удивилась она, – почему я заснула? Извините. Я прямо так села и заснула?
Она вышла из кабины, вымыла руки. Он помыл руки рядом с ней.
– Кажется, у меня кружится голова. Извините, пожалуйста, – попросила она, – я никогда не пила столько коньяка. Честное слово. Он ударил мне в голову. Слишком хороший коньяк, – пробормотала она.
– Ничего страшного. Это я виноват.
Дронго помог ей выйти из туалета. Уже в дверях они столкнулись с полной женщиной, спешившей в туалет. Увидев выходившую пару, она неодобрительно покачала головой.
– Совсем совесть потеряли, – убежденно произнесла незнакомка. – Как вам не стыдно!
Дронго пожал плечами. Кажется, в этом ресторане ему больше нельзя появляться. Он довел молодую актрису до машины. В дороге она снова заснула.
– Ей нельзя столько пить, – заметил Эдгар, глядя на спящую попутчицу.
– Не забывай, что это мы ее напоили, – напомнил Дронго.
– Что ты думаешь делать завтра?
– Остались Сказкин, Полуяров и Морозов.
– Предположим, что нашли всех троих и поговорили. Что потом?
– Если ничего не сумеем найти, придется идти к следователю, – признался Дронго.
– В каком смысле?
– Начнем проверять рапиру, если ее еще не уничтожили. Другого выхода у нас просто нет.
– Тогда арестуют Аствацатурова, – напомнил Вейдеманис.
– Необязательно указывать на него. Скажем, что мы были на том спектакле и нам не понравилась эта рапира. Что-нибудь придумаем, необязательно выдавать старика.
Вейдеманис согласно кивнул.
– Кого ты больше подозреваешь? – поинтересовался он.
– Пока не знаю. Но Семен Ильич показался мне отвратительным типом, а Шунков довольно скользкая личность, ему я бы не доверял.
– И теперь прибавь к ним сына Зайделя. Ты слышал, как он ненавидел своего отца? Только за то, что мы пытаемся установить истину, он готов был избить тебя до полусмерти. А если это он организовал замену рапиры?
– Не думаю. Но пока не уверен. Он бы изобрел нечто более определенное. Смерть была слишком театральной, такую смерть мог придумать только актер или режиссер, но никак не бизнесмен.
– Похоже, ты прав, – снова согласился Эдгар.
К дому, где жила Рогаткина, они подъехали уже в двенадцатом часу ночи. Светлана наконец открыла глаза.
– Куда вы меня привезли? – жалобно спросила она. – Куда… вы…
– Выходите, – предложил Дронго, – мы уже приехали.
– Не нужно, – попросила она, забиваясь в угол салона, – только не нужно вдвоем. Я так не могу, честное слово.
Дронго шумно вздохнул. Похоже, Догель был прав. Оставлять девочку одну в Москве в семнадцатилетнем возрасте не всегда безопасно. Через какие тернии она прошла, если может предполагать подобное? С другой стороны, и ее «достижения» были более чем очевидны. Уже через несколько лет после того как она окончила училище, у нее была собственная однокомнатная квартира в Москве и своя машина. Не говоря уже о том, что она была актрисой в театре Эйхвальда.
– Мы подъехали к вашему дому, – пояснил Дронго, – и вы можете выйти.
– Ой, простите, я не поняла. – Она улыбнулась и быстро вылезла из автомобиля. Огляделась по сторонам. Дронго вышел следом. Она обернулась к нему и спросила:
– Вы подниметесь ко мне пить кофе?
– Обязательно, – кивнул Дронго, – только давайте сначала найдем ваш подъезд и вашу квартиру.
– Не нужно искать. Вот мой подъезд, – показала она на дверь, рядом с которой они притормозили.
Он помог ей войти в подъезд. Они поднялись на второй этаж. Рогаткина достала ключи, открыла дверь.
– Входите, – пригласила она, обернувшись и глядя на Дронго, – я сейчас сделаю вам кофе.
– Лучше выпейте его сами, – посоветовал Дронго, – и закройте за мной дверь. Спокойной ночи.
– Вы не останетесь у меня на ночь? – удивленно спросила Светлана.
Опыт общения с незнакомыми продюсерами у нее явно был. И по большей части очень негативный.
– Нет, – он хотел закрыть за собой дверь, – до свидания.
– Я поняла, – неожиданно сказала она.
– Что? – не расслышал он.
– Я поняла, – повторила Рогаткина. – Вы не продюсер, – тихо сказала она.
– Почему вы так решили? Только потому, что я не хочу оставаться в вашей квартире на ночь? Обычно все продюсеры остаются?
– Часто, – призналась она. – Никакой продюсер не стал бы заказывать для меня такой коньяк. Я ведь не Ольга Шахова. И весь вечер вы расспрашивали меня только о Зайделе, а не о моих ролях. А потом пришли за мной в туалет. Другой продюсер просто уехал бы, а вы пришли и вытащили меня. И привезли домой. Вы, наверное, журналист? Или нет. Скорее вы из милиции. Хотя откуда у нашей милиции деньги на такой дорогой коньяк? Даже если есть деньги, они не будут их тратить на меня. Значит, вы из другого ведомства. Где есть интеллигентные, воспитанные, хорошо оплачиваемые сотрудники. Такие, как вы. Я не знаю, как называется сейчас такое ведомство? ФБР?
– Это в Америке, – ответил Дронго. – В России схожая организация называется ФСБ, но я и к ним не имею никакого отношения.
– И все равно вы шпион, – вздохнула Рогаткина. – Так мне и надо. Поверила, что вы продюсер, а вы оказались шпионом. Но шпионы тоже не отказываются остаться на ночь. Не хотите остаться?
– Я думаю, что любой нормальный мужчина хотел бы с вами остаться. Но это будет не совсем порядочно.
– Ничего не поняла. Вы женаты?
– Начнем с того, что да. И это тоже немаловажное обстоятельство, не позволяющее мне здесь остаться. Но главное в другом. Нельзя спаивать молодую женщину коньяком, а потом, пользуясь ее состоянием, оставаться у нее в квартире. Нельзя и вам быть столь неразборчивой, иначе можно нарваться на маньяка или подлеца.
– Все мужчины одинаковые, – убежденно произнесла Светлана. – Вот вы говорите правильные слова, а сами, наверное, хотите остаться со мной. Неужели не хотите?
– Хочу. Но именно поэтому не останусь. Спокойной ночи.
– Ладно, идите, – махнула она рукой, – а то ваш друг-режиссер будет волноваться. До свидания, мистер Шпион.
– До свидания.
Он закрыл дверь и спустился вниз. Сел в машину и долго молчал.
– Что-нибудь не так? – спросил Эдгар.
– Она нас вычислила, – сообщил Дронго, – кажется, мы ведем себя не совсем адекватно. Нужно будет учесть это на будущее.
Глава 11
Рано утром раздался телефонный звонок. Дронго посмотрел на часы. Было около девяти. В это время ему обычно никто не звонил. Он прислушался. Включился автоответчик, сообщивший, что готов записать разговор на пленку. И раздался тревожный голос Дениса Крушанова, завхоза театра на Остоженке:
– Доброе утро. Я хотел позвонить вам вчера, но не знал номера вашего телефона. Вчера вечером мне позвонил Зиновий Эммануилович. Он беспокоится за вас. Дело в том, что Ольга Сигизмундовна рассказала сыну о вашей встрече с ней, и выяснилось, что тот слышал о вас и знает, что вы известный эксперт по расследованию преступлений. Господин Шахов позвонил и в очень резкой форме выразил свое недовольство тем, что наш главреж невольно способствовал этой встрече. Он откуда-то узнал, что вас послала вдова Натана Леонидовича. Но Эйхвальд ему об этом не говорил. И просил меня предупредить вас.
Раздался щелчок, и телефон отключился. Дронго тяжело вздохнул. Нужно так сильно ненавидеть своего родного отца, чтобы не испытывать желания даже встречаться с ним и не успокаиваться после его смерти! Как же воспитывала своего сына Ольга Шахова? Какую ненависть к отцу она внушила мальчику, не понимая, что эта ненависть разрушит душу ее сына? Вот Эдуард и вырос эгоистом, привыкшим решать свои проблемы с помощью денег и телохранителей.
Дронго поднялся и направился в ванную комнату. Сон окончательно улетучился. При воспоминании о вчерашнем нападении он нахмурился. Этот Шахов может не успокоиться. Возможно, придется еще раз встретиться с его матерью, чтобы попытаться объяснить ей, как неправильно она ориентирует своего собственного сына. Он позвонил Вейдеманису, и они договорились, что встретятся через полчаса.
У них оставались только три актера, с которыми они хотели встретиться. Гамлет, Горацио и Озрик. Самые важные лица, участвующие в сцене смерти короля. Пожалуй, самые важные актеры, которые могли пролить свет на это загадочное преступление. Но Морозов все еще не вернулся из Санкт-Петербурга. Дронго перезвонил Крушанову и попросил успокоить главного режиссера, сообщив тому, что они уже встретились и переговорили с сыном Ольги Сигизмундовны.
– Он ничего не говорил? – несколько напряженно уточнил Крушанов.
– Нет. Он был очень любезен, и мы с ним весьма дружески переговорили, – соврал Дронго.
– Странно. Обычно он бывает совсем другим, – признался Крушанов.
– Мне нужны Полуяров и Сказкин. Когда я могу их увидеть?
– Сказкин сегодня в театральном училище, у них там семинар. А Полуяров будет в театре к двум часам дня, – сообщил Крушанов, уточнив по графику.
– А Морозов точно приезжает завтра?
– Да, точно. Завтра утром он будет в Москве. Вечером у него спектакль, – сообщил завхоз.
Дронго взял у него номера телефонов всех троих актеров и попросил номер мобильного телефона Ольги Сигизмундовны.
– У меня его нет, – испугался Крушанов, – и в театре ее не будет. Есть только городской телефон. Может, номер мобильного есть у Зиновия Эммануиловича, но его сейчас нет в театре.
– Давайте городской, – согласился Дронго.
Прежде всего он позвонил Игнату Сказкину.
– Доброе утро. Простите, что я вас беспокою. У меня к вам важный разговор.
– Кто это говорит? – спросил Сказкин. В трубке слышались голоса; очевидно, он был уже в училище.
– Меня обычно называют Дронго, – сообщил эксперт, – нам нужно срочно увидеться.
– Почему? Кто вы такой?
– Я эксперт по вопросам преступности. Действую по поручению Нины Владленовны.
– Понятно. Когда вы хотите увидеться?
– Прямо сейчас.
– Сейчас не получится. У нас семинар. Давайте завтра.
– Когда закончится семинар?
– К полудню. Но через час у меня будут занятия по сценическому мастерству.
– Часа вполне достаточно. Мы приедем ровно в двенадцать.
– Хорошо. Тогда жду вас в двенадцать, – согласился Сказкин.
Затем Дронго набрал номер городского телефона Ольги Шаховой. Ему почти сразу ответили.
– Доброе утро, – вежливо начал Дронго, – я хотел бы переговорить с Ольгой Сигизмундовной.
– Ее нет дома, – ответила женщина, очевидно домработница, – что ей передать?
– Скажите, что звонил эксперт Дронго. Мне нужно с ней срочно переговорить.
– Я все передам.
– Скажите, что это по поводу ее сына. Лучше запишите. И номер моего мобильного телефона.
Только после этого он положил трубку. И буквально через минуту услышал, как звонит его мобильный телефон. Он взял аппарат.
– Мало того что вы меня обманули, у вас еще хватает наглости звонить ко мне домой? – услышал он гневный голос.
– Я вас не обманывал. Я вам честно сказал, что являюсь экспертом по вопросам преступности и действительно пытаюсь разобраться, каким образом погиб Натан Зайдель, ваш первый муж и отец вашего сына.
– Не смейте так говорить! – разозлилась она. – Он только биологический отец. Он никогда не был настоящим отцом, как вы этого не понимаете? И вы ничего не сказали о том, что в театр вас прислала вдова Зайделя, которая платит вам деньги и по поручению которой вы бегаете к нам как прирученная собачка.
Было очевидно, что она была в ярости. Но он не хотел принимать ее тон.
– Не нужно меня оскорблять, – попросил он. – Я эксперт, а не собачка, тем более прирученная. И позвонил я вам только потому, что речь идет о вашем сыне. Скажу больше. Вы мне понравились как женщина…
– А вы мне нет, – успела вставить она.
– …как женщина в своей бесподобной ненависти к первому мужу, – закончил он свою фразу. – А теперь я обязан был вам позвонить, чтобы попытаться помочь вашему сыну. Боюсь, что ваша ненависть убила вашего первого мужа и теперь может причинить очень много неприятностей вашему сыну.
– Каких неприятностей? – сразу уточнила она. Мать победила в ней и актрису, и женщину.
– Вчера с помощью своих телохранителей он попытался напасть на меня. У одного из них в руках был кастет. Мне удалось на какое-то время защититься, задержать их. А затем уже подоспел мой напарник, который только с помощью своего оружия сумел остановить этих молодчиков.
– Зачем вы мне это рассказываете?
– Если бы он опоздал и этим бандитам удалось нанести мне какой-либо ущерб, то он начал бы стрелять в них. Вы понимаете, что вашего сына вчера могли просто пристрелить?
Она молчала. Долго молчала.
– Что вы хотите? – спросила Шахова.
– Во-первых, поговорите со своим сыном. Постарайтесь его успокоить. Это может плохо кончиться, прежде всего для него самого. Во-вторых, перестаньте третировать его именем отца. Вы внушили сыну такую ненависть, что он до сих пор не может спокойно произносить его имя.
– Это не ваше дело, – быстро сказала она. – Что еще вы хотите?
– И в-третьих… я даже не знаю, как вам сказать…
– Говорите как есть. Я не сахарная, не растаю…
– Прекратите ваши отношения с Федором Шунковым. Он явно не тот человек, который может быть рядом с вами.
– Пошел к чертовой матери, – разозлилась она и бросила трубку.
Он пожал плечами. В конце концов, он сказал ей главное, ради чего позвонил. Остальное решать ей.
В половине двенадцатого они были уже в театральном училище. Им пришлось немного подождать, пока Сказкин наконец вышел в коридор. Это был высокий, немного сутулившийся мужчина с узким, вытянутым лицом. Длинный нос, узкие глаза; очевидно, среди его предков были и азиаты. Темные волосы почти без седины. Он первым подошел к обоим напарникам.
– Вы, очевидно, господа эксперты? – спросил он, протягивая руку. Ладонь у него была длинной и сухой, такие обычно бывают у пианистов.
– Да, – кивнул Дронго, – мой напарник – Эдгар Вейдеманис. Где мы можем поговорить?
– Идемте в аудиторию. Сейчас она освободится. Никто из студентов не останется на целый час в аудитории, – пояснил Сказкин.
Они подождали, пока выйдут последние студенты, и вошли в небольшую аудиторию. Сказкин показал им на пустые стулья и сел на один из них. Дронго и Вейдеманис устроились рядом.
– Что именно вас интересует? – поинтересовался Сказкин.
– Как погиб Натан Зайдель. В данном случае нам важно, как вели себя все участники этого спектакля и как именно погиб Зайдель. Желательно по минутам или по секундам.
– По секундам я могу не помнить, – вздохнул Сказкин, – но все остальное расскажу. Тем более что мой рассказ фиксировали следователи, которые занимались разбирательством этого уголовного дела.
– Давайте начнем. Когда вы поняли, что рапира заточена? – спросил Дронго.
– Не понимал до тех пор, пока Марат Морозов не нанес свой удар. Я думал, что актеры просто дурачатся.
– Но вы видели, что сначала Морозов порвал рубашку Шункова?
– Нет. Я не обратил на это внимания.
– Потом они дважды нанесли удары, поменявшись рапирами.
– Они начали нервничать, и на них нельзя было не обратить внимания, – согласился Сказкин, – но я не понимал, почему они так суетятся. В театре говорили, что у них были причины для соперничества.
– Вы не знаете какие? – быстро уточнил Дронго.
– Представьте себе, знаю. И все знают. Они не поделили одну юную особу. Ну это дело молодое, ничего страшного. Я не придавал этому такого значения.
– Насколько нам стало известно, там был квартет, а не дуэт претендентов, – вставил Дронго.
– Значит, она молодец, – сказал Сказкин без тени улыбки, – я не ожидал от нее таких успехов.
– И вы не знаете, кто остальные двое?
– А я должен знать?
– В вашем театре об этом все знают.
– В таком случае просветите меня, – угрюмо произнес Сказкин, отворачиваясь в сторону.
– Говорят, что благосклонностью вашей бывшей ученицы пользовались главный режиссер и ваш покойный друг.
– Не нужно говорить такие скабрезности о покойном, – нахмурился Сказкин, – а наш главный режиссер, как настоящий пожилой фавн, не пропускает молодых актрис. Считает, что они стимулируют его творческую потенцию. Даже смешно. Но как в настоящем феодальном государстве, все признают его право на подобное поведение. У него есть индульгенция на «право первой ночи», как у настоящего хозяина.