Такие мужчины, особенно начальники, представляют для простых людей большую опасность. Они привыкли измерять все по себе. Они сильные – и в остальных они не хотят видеть слабостей. Они красивые и ухоженные, они всегда уверены в себе, их никогда не тревожат мечты о 70 % Off. Они вообще не мечтают – они действуют. И им непонятны те, кто действовать не умеет или не может. А я была именно из таких – всю жизнь плыла по течению. И, между прочим, нельзя сказать, что я чем-то недовольна. Разве что тем, что в моих волнах мало плавало лодок с хорошими мужчинами.
– Скажите, а сколько вашей дочке лет? – спросил Шувалов, когда мы подходили к его машине.
Я все думала, как глупо ехать домой с ним. Собиралась на дачу, а теперь мне придется возвращаться за машиной. Наверное, на дачу поеду с утра.
– Пятнадцать. То есть почти шестнадцать уже. Через месяц будет.
– Да неужели? – удивился он. – Вы же совсем еще молодая женщина.
– Да? И чем одно мешает другому? – обиделась я.
– О, я не в этом смысле, – смутился он.
Я пожала плечами.
– Я родила ее в восемнадцать лет.
– Это совсем не важно. Хотя нет, что я говорю. Вот, садитесь, – он открыл мне дверцу своего автомобиля.
Я затравленно огляделась и села в кресло, еще пахнущее свежестью новенькой кожи. Велюровая обивка моего «гольфика» пахнет смесью всех видов сигарет. А у Шувалова – вот это да, вот это машина. Мне б такую!
– Спасибо.
– Вы водите? – спросил он, пристегивая ремень безопасности. Я тоже последовала его примеру, хотя, если честно, сама далеко не всегда делала это. Меня же не видно через тонированные стекла.
– Да, иногда. То есть только когда есть что водить, – поправилась я.
– Я имел в виду, что трудно, наверное, воспитывать ребенка, если сам еще совсем молодой человек.
– Да уж, задача не из легких, – согласилась я. – Но оно того стоит.
– В смысле? – заинтересовался Шувалов, аккуратно выруливая из гаража.
Я мысленно попрощалась со своей машинкой, одиноко скучающей буквально в паре поворотов, и вернулась к разговору. Разговаривать с Шуваловым вдруг стало совсем не страшно.
– Моя дочь – чудесный человечек. Честно говоря, если я и сделала что-то хорошее в жизни, так это родила такого ребенка.
– Мне прямо завидно, – улыбнулся Шувалов.
Я застыла и впервые внимательнее посмотрела на него. Эта улыбка не была из серии «хорошего дня». Нормальная добрая улыбка приятного мужчины, который к тому же крайне медленно ездит по дорогам. В пятницу всегда пробки, но его, кажется, это нисколько не смущало.
– Нам направо, там прямо – кирпич, – не успев подумать, ляпнула я.
Шувалов странно на меня посмотрел, но повернул.
– Вы часто водите?
– Иногда. У мужа есть машина, иногда он мне ее дает.
– Вы замужем? – удивился Шувалов.
– Нет, уже нет. Сейчас я в разводе, – поспешно сообщила я. И только после этого задумалась, что вопрос-то, в общем-то, был совсем не из тактичных. Какое ему дело, замужем я или нет? И вообще, зачем он повез меня домой? Разве то, что я еду на директорской машине, – событие в порядке вещей? Может быть, я все не так поняла и Шувалов считает, что я чем-то ему обязана за его доброту? Это было бы вполне по-вампирски. И по-мужски! Платить телом за место менеджера по продажам – что может быть смешнее?
Глава 6 Где мои грабли? Дайте-ка я на них наступлю!
Весь мой богатый жизненный опыт подсказывает, что мужчинам верить нельзя. По крайней мере, тем, которые старше восьми и младше восьмидесяти. У нас с ними разные задачи. Мы, женщины, пытаемся выстоять под перекрестным обстрелом жизненных обстоятельств, гнемся под ветром перемен, прогибаемся под требования времени. А они – мужики – стремятся поймать удовольствие за хвост, подержаться за подходящую корму и утроить свой годовой доход. Даже президенты, даже они мечтают о чем? Утроить ВВП. Действительно, им не до наших проблем, они думают, куда плыть дальше, любезно предоставляя нам грести веслами.
Вот я недавно видела рекламу. Она висела где-то на автобусной остановке… ах, да, около школы дочери. Там была изображена несколько замученная женщина в неэротичном одеянии, а подле ее ног сидели трое разновозрастных киндера. И над всем этим возвышался веселенький призыв: «России нужен твой подвиг!» Напрашивается вопрос. Вернее, два. Действительно ли материнство у нас теперь считается подвигом? Я в смысле – официально. Если да, то где моя медаль? И второй вопрос: а где папаша? Все-таки это социальная реклама, люди на нее равняются и все такое. Где же он? Ау? Или от него уже никто ничего не ждет, в том числе и на уровне государства? Да, мужики пошли странные, ей-богу.
Я ехала и думала, что же мне делать, если мой хищноподобный начальник остановится в темном переулке и набросится на мое нежное девичье тело. При мысли об этом мной овладевало двойственное чувство: с одной стороны, мне было как-то противно от такой перспективы, с другой – Шувалов был вполне привлекательным мужчиной, так что… Меня одолевали смутные сомнения. В конце концов, разве не оказывалась я в чьей-то постели и по гораздо более мелким поводам? В общем, я сидела и думала, дать или не дать Шувалову по морде за его грязные предложения? Он тоже молчал. Интересно, о чем он думал в этот момент? Впрочем, это скоро выяснилось.
– Интересно, и почему вы, женщины, тратите столько слез впустую? На этой энергии можно было бы месяц работать, – с недовольством заявил он.
– А вы держите все в себе, а потом падаете с инфарктом.
– У нас жизнь такая. Должен же хоть кто-то за что-то отвечать. Представьте, Митрофанова, если я, вместо того чтобы действовать при получении плохой сводки аналитиков, принялся бы рыдать и размазывать по лицу дешевую тушь.
– Интересно, с чего вы решили, что у меня дешевая тушь? – возмутилась я. Хотя, конечно, тушь у меня была обычная, просто сам факт такой наглости! А вдруг у меня не тушь, а сплошной эксклюзив?
– А что, нет? Дорогая тушь не раздражает глаза. С ней можно плакать сколько хочешь.
– О, боже мой, откуда такие познания? – обозленно пробухтела я.
Шувалов с улыбкой поглядел на меня:
– Моя жена регулярно практикует эти ваши бабские штучки. Когда-то я на это очень велся. А потом узнал, что она даже тушь выбирает, чтобы слезы не размывали макияж. И что, я должен верить, что ей реально плохо?
– А я-то тут при чем? – возмутилась я.
– Ни при чем, конечно, – согласился он. – Просто, если уж на то пошло, для сохранения работы совсем необязательно было учинять такой спектакль. Достаточно было просто слушать, что я говорю. И не лазать в шкаф.
– Какие вы все умные! – закипела я.
– Кто это – мы? – усмехнулся Шувалов.
– Вы – мужики! Во всем на свете вините женщин. А сами и пальцем не пошевелили, чтобы сделать мир хоть немного лучше! – Меня понесло. – Только и думаете о себе. Женщины рожают, тащат на себе семью, из-за этого отказывая себе в самом лучшем… да что там, в самом необходимом. Карьера? Попробовали бы вы построить карьеру с маленьким ребенком на руках! А этот ваш мужской клуб! Знаете, сколько за все это время я видела женщин в руководстве? Да-да, ни одной. Потому что это – только для тех, кто с членом.
– Вот как? А я, признаться, видел, и немало, – вставил Шувалов.
– Да? И что о них говорили? Что они – чьи-то протеже? Вы ведь даже мысли не допускаете, что женщины могут сами чего-то добиться. Только через постель. И потом, если женщина умная, вы ее тут же возненавидите.
– Послушайте, а у вас язык не сломается? Вам надо на трибуны. На баррикады, – ехидно подначивал меня Шувалов.
– Не хочу я на трибуны. Ничего я не хочу, только спокойно жить.
– Ну так живите! – раздосадованно воскликнул он. – Кто вам не дает.
– Мы приехали, – угрюмо буркнула я. Странный у нас получился разговор. И чего ему все-таки надо, этому Шувалову? Если это харассмент[4], то очень нетипичный.
– Прекрасно. Вы успокоились? Выговорились? Сбросили стресс? – деловито поинтересовался он.
– Вам-то что?
– Мне кажется, вы слишком перенервничали. Я только хотел сказать, что сегодня можно было обойтись и без этих слез. Всем было бы легче. Впрочем, я не спорю. В нашем мужском мире женщины не всегда к месту. Если вам от этого легче, я совсем этого не одобряю.
– Да? – удивилась я.
– Мне приходилось работать с умнейшими женщинами. И надо сказать, их путь всегда тяжелей. Но так будет не всегда, – зачем-то заверил он меня.
– Это обнадеживает, – улыбнулась я. – А тушь у меня действительно дешевая.
– Разве это важно? Она вам очень идет. Если не размазывать по лицу, – усмехнулся Шувалов.
Я напряглась. Да, глаза у меня красивые. Что дальше? Я не до такой степени хочу сохранить рабочее место, чтобы… или до такой?
– Я пойду? – Я на секундочку задержалась около дверцы.
– Конечно. – Он приветственно махнул рукой. – Идите.
– Спасибо вам… спасибо за все. И что подвезли, конечно.
– Я пойду? – Я на секундочку задержалась около дверцы.
– Конечно. – Он приветственно махнул рукой. – Идите.
– Спасибо вам… спасибо за все. И что подвезли, конечно.
– Не за что, – в который раз отмахнулся он.
Я захлопнула дверь и пошла к подъезду. Не оглядываясь. Мне казалось, что его взгляд прожигает мне спину. Или, наоборот, что он вообще на меня не смотрит. Я испытала даже нечто вроде разочарования. Интересно, я что, хотела бы, чтобы мой начальник… м-м-м… использовал свое служебное положение? Я что, совсем сбрендила? Он приличный человек, к тому же что во мне такого, кроме голубых глаз и жалобно-трогательного выражения лица, когда я о чем-то думаю? Ничего! Вот и шагай, дорогуша. Тебе еще за машиной возвращаться, потому что ты все так запутала, что черт ногу сломает.
– Митрофанова! – вдруг окликнул меня Шувалов.
Я медленно обернулась.
– Да?
Шувалов стоял все в той же позе у открытой двери своего черного скакуна и, прищурившись, смотрел на меня.
– Можно я к вам зайду на минуточку?
– Ко мне? – Я аж выдохнула от напряжения. Неужели же… да как он посмел?
– Мне надо набрать воды. В бачке омывателя вода совсем кончилась, а мне по пробкам ехать еще неизвестно сколько. Грязь страшная.
– Ну… в принципе, – промямлила я, напряженно соображая. Налить воду в бачок, это теперь так называется? Хорошо, что у меня дома Ника.
– Вам что, жалко воды? – нахмурился он.
– Ну что вы, – моментально сдала я назад. Что ж, посмотрим, что будет. – Пойдемте!
– Сейчас. – Он повернулся к машине, открыл багажник и… достал оттуда пустую пятилитровую пластиковую бутылку. Ему что, и правда нужна вода?
Мы прошли к подъезду мимо мрачных подростков, потягивающих пиво на детской площадке. Они собирались здесь почти каждый вечер и порой вели себя совсем не так тихо. Я в который раз порадовалась, что моя Ника с отвращением относится к бессмысленным тусовкам.
И снова, второй раз за этот вечер, я ехала в лифте с собственным боссом и нервно молчала. Мне хотелось курить, но Шувалов, кажется, не курил. Что у него на уме? Я никогда не доверяла таким мужчинам. В принципе, не так-то часто у меня был повод им доверять или не доверять. Но стоило мне столкнуться с такими вот самоуверенными типами, как я сама добровольно уходила в подполье. От них – холеных тигров в дорогих шкурах – я никогда не знала, чего ждать.
Шувалов зашел в прихожую и остановился, щурясь в темноте. Он так нелепо смотрелся среди нашей с Никой разбросанной обуви. Как только мы пересекли границу входной двери, я страшно пожалела, что не слушалась в детстве маму. Она всегда ругала меня за неаккуратность. В свое время, когда мы только-только переехали в Бутово, она приходила к нам домой, чтобы поругаться. И всегда демонстративно «падала в обморок» при виде «той свалки, в которой могут жить только крысы и тараканы». Ничего такого на самом деле не было. И все-таки аккуратным наш с Никой дом тоже не назовешь.
– Проходите. Вот, можно взять эти тапки, – я протянула Шувалову пару тапок.
– Я обойдусь без тапок, – отшатнулся Станислав Сергеевич.
– Не гарантирую, что вы никуда не вляпаетесь, – предупредила я и про себя чертыхнулась. Надо подметать полы чаще. И белье не оставлять лежать в ванной.
– Мам, ты точно решила ехать на дачу? Ой… Здравствуйте. – В коридор вылетела Ника. Как и принято ходить у нас дома, в старых спортивных штанах и майке. В руке бутерброд с колбасой. Колбаса в три раза толще хлеба. Ника бережет здоровье, всем известно, что хлеб вреден.
– Добрый вечер, – несколько слишком торжественно произнес Шувалов.
– Это моя дочь Ника. Вероника. А это Станислав Сергеевич Шувалов, мой начальник. Ему нужно набрать воды, – пояснила я и смутилась.
Ника недоверчиво переводила взгляд с меня на Шувалова и обратно.
– И что, ты, как всегда, начальнику даже чаю не предложишь? Мать, так карьера не делается. Вы какой пьете? Зеленый, черный, с жасмином? Может быть, фруктовый? Каркаде? – заулыбалась Ника.
Гостеприимство – это у нее от дедушки. И, конечно, такт – она даже не спросила, что мой начальник делает в нашей квартире с пустым пластиковым баллоном. Откуда он вообще взялся.
– Какой большой список! – восхитился Шувалов и посмотрел на меня. – Вы не будете возражать, если я выпью чаю?
– У нас даже шоколадные конфеты есть, – ехидно заметила я.
– Нет. Я все съела, – виновато призналась Ника. – Там было всего три штуки. Но зато остался зефир в шоколаде. Вы любите сладкое?
– Обожаю, – широко улыбнулся Шувалов.
Надо признать, что не так страшен черт, как его малюют. Мы сидели на нашей кухне, больше похожей на сарай или кладовку из-за обилия всяческих баночек-скляночек, бутылочек и пучков всяческой ерунды. Шувалов несколько диковато озирался по сторонам, прихлебывал демократичный черный чай из большой (Кириной, которую я мстительно при разводе оставила себе) кружки и трескал наш зефир. Больше всего Шувалов удивился, когда заметил над плитой связки сушеных грибов.
– Что это? Какой-то корень? Вы увлекаетесь народной медициной? – спросил он.
Я мучительно хотела курить, но терпела. В конце концов, не навечно же он пришел.
– Это грибы! Неужели никогда не видели? – рассмеялась Ника. – Ну вы и дикарь. Мам, ты представляешь, он никогда не видел грибов!
– Отчего ж, видел. И не раз. В ресторане. Только они были уже жареные, – парировал Шувалов. Вообще он чувствовал себя у нас дома вполне вольготно.
– И что, вы ни разу не ходили в лес? Никогда? И не находили маленький белый гриб? Ну, тогда вы ничего не видели в жизни. – Вероника изобразила крайнюю степень сочувствия.
– Станислав Сергеевич, не слушайте ее. Она любого заговорит до смерти!
– А что ты хотела? Я же – будущая актриса, – задрала она нос.
– Играть тебе Бармалея, не иначе, – засмеялась я.
Ника, всклокоченная, в майке, – и что, это будущая звезда? Я-то лично в этом не сомневалась, но остальные…
– И что, вы действительно всерьез об этом думаете? – заинтересовался Шувалов. – Вы уверены, что этого хотите? А как же страх сцены и все такое? Надо сначала попробовать, прежде чем делать такие выводы. Вдруг вам это не подойдет?
– Как же, вам мама что, не рассказывала? О нашей студии? – обиделась Ника.
Я вмешалась.
– Станиславу Сергеевичу это неинтересно. Он же наш начальник. Директор.
– Да, я очень большой начальник, такой страшный и такой большой, что при виде меня все теряют дар речи и бегут прятаться в шкаф, – с иронией добавил он. И искоса посмотрел на меня.
Я покраснела. Ника непонимающе переводила взгляд с меня на Шувалова.
– Не надо подробностей. Станислав Сергеевич ничего не знает о твоей студии. И вообще о студиях. Расскажи, если хочешь, – предложила я, только чтобы сменить тему.
– О, наш режиссер – он душка! Зайчик. Он сам пишет тексты песен. Мы поставили мюзикл. Представляете, я пою!
– Да что вы? – делано изумился Станислав Сергеевич. – И у вас получается?
– Судите сами, – заявила Ника. Всегда, если рядом есть хоть какой-то зритель, Ника готова петь и плясать. Ну а тут такой случай. Она встала одним коленом на табуретку, раскинула руки и с трогательно-трепетным выражением лица запела:
– Это Брэдбери, «451° по Фаренгейту», – осторожно шепнула я.
Шувалов кивнул.
– Я так и понял. Браво!
Ника живописно упала на наш линолеум, аккуратно обогнув острый угол батареи. Потом вскочила и добавила:
– И тут меня поднимают на цепях. Мама, скажи, это было круто?!
– Это реально было круто. Все рыдали. Очень трогательная сцена, – улыбнулась я.
Шувалов посмотрел на меня и спросил:
– То есть вы это играли при публике?
– Конечно! В понедельник у нас была премьера! – гордо сообщила Ника.
– Ну, поздравляю, – кивнул Станислав Сергеевич и странно посмотрел на меня.
Я поморщилась. Вот теперь он знает, зачем я сбежала в понедельник. И что, меня опять увольняют? Но нет, вроде бы он спокойно сидел и расспрашивал Нику, что она думает о том и об этом. И косился на меня. Я молчала. Интересный все-таки он товарищ.
Я всю жизнь старалась жить как-то невзначай, потихонечку. И не лезть туда, где мне могут причинить реальный вред. Так зачем начинать теперь? В моем уже совсем не детском возрасте. Но где-то в глубине души опять, как уже много раз бывало, вдруг зазвенел предательский колокольчик. И голос, который молчал со времени… да, пожалуй, что папиной смерти, вдруг снова тихо-тихо сказал: «А вдруг?»
Нет-нет, не смей даже думать. Это исключено! Невозможно!
«Но почему? – возмутился голос. – Вот же, посмотри, он сидит, живой и здоровый, на твоей кухне. И по-моему, вполне достоин того, чтобы хоть помечтать».
«А по-моему, нет!» – поспешно ответила я.
– Что нет? – удивился Шувалов.
Я оглянулась. Оказывается, последнюю фразу я произнесла вслух.