Турбины рокотали и свистели очень тихо, не громче старого холодильника с разболтанным компрессором.
– Тимофей! – позвал Савельев с места ракетомётчика. – А пеленг взять никак нельзя?
– Отсюда никак! – виновато сказал Кнуров. – Вот сядем, тогда – да. Разложу всё по-быстрому, слинкуюсь…
– Здоровая бандура? – сочувственно спросил десантник Опанасенко. – Рация эта твоя?
– Здоровая… – уныло кивнул Тимофей. – Там же не просто связь, там сигма-усилитель, информационный фильтр, шифратор, модулятор, блок дистанционного управления и объёмного программирования…
Опанасенко хмыкнул.
– Я, – признался он, – только половину слов понял.
– Сапоги! – с нарочитым презрением выразился «альфовец» Костылин.
– Молчи, кроссовка! – крикнул конопатый Егоров, вступаясь за родимую «десантуру», и кабина переполнилась гоготом.
Кнуров, вымученно улыбаясь незамысловатому, порой весьма незамысловатому солдатскому юмору, смотрел в иллюминатор, пытаясь уловить хоть единый проблеск света и ещё разок убедиться, что «Анатра» летит, а не стоит на месте, бестолково шинкуя ночь…
С высоты было видно далёкое зарево, отсвет ночного города, вероятно, Тулы, но внизу расстилалась тьма. Иногда Тимофею казалось, что там курчавятся огромные деревья, поднимая кроны на высоту полёта, в иное время чудились провалы – в общем, шутило воображение. Но место с координатами, переданными микроинформаторами, было где-то там, внизу, совсем рядом.
Пилот включил инфракрасные прожектора, и на экране ноктовизора ярко вспыхнула картинка – невеликая пустошь с редкими кустами вразброс. Вертолёты пошли на посадку. Садились осторожно, но всё прошло штатно. Двигатели сбросили обороты, лопасти докручивались по инерции.
– Сколько времени? – спросил Кнуров.
Опанасенко задрал рукав и глянул на часы.
– Пять скоро!
– Поможете мне аппаратуру вытащить?
– Не вопрос!
Десантники в два счёта выгрузили Тимкино хозяйство и занялись решением боевых задач. А Кнуров ещё добрых полчаса соединял блоки, настраивал систему, разворачивал антенное устройство. Однако картинка не пошла. Индикация высвечивалась исправно, правда, показывала иную точку координат – всего в паре километров к западу Тимофей перепробовал все методы воздействия на закапризничавшую технику, вплоть до кулакостучания по корпусу, но ничего не помогало.
Близился рассвет. Восток зарделся, над тёмным лесом показалось красное солнце, и ночная прохлада уступила лёгкому сугреву. Попросыпались все местные пичуги, лесная живность ожила и пришла в движение, а бравые десантники стали подтягиваться поближе к контейнеру с «вечным» хлебом и костерку, на котором жарилось «условно-живое» мясо.
Часов в семь плоские экраны ожили и показали… женскую грудь. Красивую такую грудь, как опрокинутая чаша, с упругим соском, по-девичьи розовым. Тимофей сразу узнал её, а потом изображение скакнуло, и во весь экран разошлось Ритино лицо – ресницы трепещут, с припухших губ срываются стоны. Да, лицо у Риты становилось особенно красивым, когда они занимались любовью… Но кто же занимается этим с нею сейчас?!
Тимофей лихорадочно забегал пальцами по клавишам, как музыкант, потерявший ноту. Микроинформаторы, только что выстроившиеся в «цепочки» и сформировавшие соты «сборки», переключили ракурс. Изображение рывком отдалилось, и Кнуров разглядел спину Гоцкало, и плоскую верхушку стога сена посреди поляны. Инженер-программист оглянулся – не видят ли десантники? – и вернулся к экранам. Ему не было стыдно, просто не хотелось, чтобы «постельную сцену» наблюдал кто-то другой, кроме него. А он имел право, это была его Рита… В том-то и дело, что была. И уже не его…
Тимофей досмотрел до конца, как сплетались ноги, как мозолистые руки Сергея обжимали девичью грудь, дослушал все сладкие стоны, и горячие аханья, и бестолковый шёпот любви. Состояние у него было странное, и слово «оцепенение» подошло бы лучше прочих. Но было словечко повернее – Кнуров замертвел. Застыл весь, сидел, смотрел, впитывая глазами каждый Ритин жест, и не шевелился. Кажется, и сердце билось через раз…
Жила ли в нём ревность? Да нет, скорее это была боль утраты. Он понимал, что потерял девушку, но не винил в том ни себя, ни тем более её. Рита была здесь ни при чём.
Разве он любил её? Даже когда предлагал руку и сердце? Руку – ладно, а сердце? Лукавил он тогда, лукавил. Просто побоялся потерять очаровательную любовницу, вот и предложил ей замужество. Ведь так? Да вроде так… Но ведь было, было и ещё что-то, помимо прелюбодеяния! Была в нём и нежность, и влюблённость… И что? Тогда, в ночь на девятое марта, когда он проводил Риту до дому и остался у неё до утра, они оба просто получили разрядку. И потом, в апреле, в мае, в июне… Им было хорошо вдвоём, но разве это любовь? И ведь Рита не зря выговорила для себя время подумать о свадьбе, она прекрасно понимала… ладно, не понимала, но чувствовала – это не то, что нужно ей. Ему – может быть, а ей?
Тимофей отёр лицо ладонями и долго смотрел на Риту. Изнемогшая и расслабленная, она лежала на стогу, на разбросанной одежде, глядела в небо и улыбалась. Гоцкало сидел рядом и смотрел из-под руки – где враг?
– Устала? – спросил он ласково.
– Ну да! – смешливо фыркнула девушка. – Столько оттопать! Тащил меня как паровоз!
Сергей засмеялся и погладил любимую по рассыпавшимся волосам. Девушка опять закрыла глаза.
– Я сейчас почти самый счастливый, – признался Гоцкало.
– Почему почти? – открыла глаза Рита. – А, понимаю… Отбил девушку у друга! Да?
Она села и обняла Сергея со спины.
– Не думай об этом, – сказала Рита тихо, – с Тимой я сама поговорю. Он нормальный парень, и мне с ним было хорошо, но… но нельзя же всю жизнь провести в постели! Мы друзья, мы хорошие друзья, и, я надеюсь, останемся ими…
– А я? – тихо и напряжённо спросил Гоцкало.
– А тебя я люблю, – просто сказала девушка, и Серегино лицо залучилось и воссияло…
Тимофей вздохнул. На душе было погано. Паршиво до невозможности. И не всякому о таком расскажешь, ибо не всякий поймёт. Скажет, изменила она тебе, и не морочь себе голову! Да где ж тут измена? Кто ему Рита – жена? Невеста? Подружка, хорошенькая девочка, с которой приятно провести время. И она не клялась ему в верности. Правда, было такое, что вроде как ревновала к Даше. Да нет, то не ревность была… Просто, наверное, хотела сделать ему приятное. Как же, ревнуешь, значит, ценишь! Она же очень добрая, Рита…
– Это за нами! – послышался злой голос Гоцкало, и Кнуров встрепенулся, глянул на экран. С края пустоши показался джип, переваливавшийся на буграх и ямах. Левее двигались ещё две машины.
– Бежать мы уже не будем! – решила Рита. – Хватит.
– Да что позориться, – пробурчал Сергей, – всё равно ж догонят…
Девушка натянула платье и заозиралась.
– А ты мои трусики не видел?
– Нет… Да чёрт с ними.
– Правда что…
Рита, подобрав подол, соскользнула со стога и принялась отряхиваться, поправлять волосы. Джипы приблизились и остановились. Седоватый мужчина выпрыгнул с переднего сиденья и пошёл вразвалочку.
– Мадемуазель… – сказал он врастяжку. – Вы меня огорчаете!
Он повернулся к насупленному Гоцкало и сделал неуловимое движение рукой – Сергей согнулся в дугу, хватая ртом воздух, а Рита молча бросилась на седого. Тот одной рукой скрутил её и сказал:
– Будем считать это ЧП любовным свиданием, а не побегом. И продолжим наше сотрудничество. Коста! Морис! Поставьте палатки! Нет, там вот, под деревьями! Портос, помоги мне увести наших русских друзей.
В кадр попал плотный, коренастый малый. Скрутил руки Гоцкало за спиной и тычком указал направление движения.
Тимофей медленно поднялся. Постоял и двинулся к вертолёту. Останови его сейчас и спроси, что он делает, Кнуров вряд ли сумел бы ответить. То ли обида на весь белый свет вела его, то ли потеря девушки так на него повлияла, а только Тимофей в тот момент соображал плохо. Но действовал быстро. Он натянул на себя силикетовый спецкостюм, прихватил «дюрандаль» и пошагал на запад – идти ему было минут двадцать от силы.
Он шёл быстро, перескакивая через ямины, вспрыгивая на бугры. И ни разу не оглянулся на вертолёты с обвисшими лопастями, на спецкоманду, ждущую его сигнала.
Продравшись сквозь кусты, Тимофей выбрался к лагерю – три палатки в куче, рядом джипы и костерок. На огне кипит котел, Коста нагибается над ним, берёт пробу ложкой, дует, чмокает, задумчиво оценивает вкус.
Кнуров оглянулся – никого и двинулся к палаткам. Он ступал неслышно, пригибаясь за кустами и хоронясь за стволами деревьев, и вышел прямо к надутым тентам. В каком из них Рита? Он опустился на корточки и стал прислушиваться. Тут-то его и взяли. В какую-то секунду он лишился автомата, а лицо сунулось в палую листву.
Послышалась команда на французском, кто-то грубо перевернул Тимофея лицом вверх.
Послышалась команда на французском, кто-то грубо перевернул Тимофея лицом вверх.
– Ах, вот кто к нам пожаловал! – радостно воскликнул седой. – Месье Кнуров! Какая встреча! Надо же, все вершины треугольника в сборе.
В средней палатке охнули, и Тимофей понял, где прятали Риту.
– Отпустите девушку, – мрачно сказал он. – Что вам, нас двоих мало?
– Мало, – серьёзно сказал седой и тут же добавил в речь галльской лёгкости: – Нам без неё будет скучно!
– Вас же всё равно схватят, – пожал плечами Кнуров, – зачем же наглеть? Суд бы учёл смягчающие обстоятельства…
– Ах, Тимофей, Тимофей… – покачал головой седой. – Все русские – странные люди. Они терпеть не могут спецслужбы, но чуть что – начинают ими пугать! Ладно… Коста, вызов прошёл?
– Oui! – откликнулся костровой.
– Время, время! – озабоченно проговорил седой и прислушался. – Ага!
Он довольно потёр руки и стал глядеть в небеса. А там ширился и рос рёв, пока не перешёл в адский режущий свист. Из-за кромки леса выплыл странного вида летательный аппарат, похожий налетающую тарелку, завис над пустошью и стал опускаться. В выпуклом днище открылись лючки, высунулись телескопические опоры, коснулись земли, сжались, принимая вес, и рёв утих.
– Быстро грузимся! – скомандовал седой. – Портос! Арамис!
Названные кинулись к средней палатке и вывели Риту и Гоцкало. Девушка оборачивалась к Тимофею, пыталась что-то сказать, но дюжий Портос мало этому способствовал. Седой поволок Тимофея. Всех троих запихнули в тесный отсек с голыми стенами и надувным матрасом на полу, и откинутый трап поднялся, запирая узкий проём. Только маленький круглый иллюминатор пропустил луч света, вытянутым овалом лёгший на исшарканный металлический пол.
– Это ракетоплан! – подал голос Гоцкало. – Экспериментальная модель. Как они её, интересно, выцарапали?
– Деньги… – пожала плечами Рита, не поднимая склонённой головы.
Тимофей не знал, что сказать. Пробормотал только:
– Вот же дурак я… Надо было вертолёты поднимать на захват, а я сам припёрся… Как дурак!
Ефимова всхлипнула и заплакала. Гоцкало дёрнулся её утешать и остановился, взглядывая на Кнурова. Тот дёрнул рукой: чего ты, дескать? Утирай любимой слезы, я тут третий лишний…
За стенами взревело, отсек зашатался. Тимофей приник к окошку и увидел рушившийся вниз лес, а за лесом – поднимавшиеся вертолёты. Он обрадовался поначалу, но быстро понял беспричинность радости – ракетоплан заскользил над лесом на такой бешеной скорости, что никакому вертолёту не догнать.
Поверхность земли отдалилась, вокруг замельтешили облака, и вот уже ровное облачное поле, залитое солнцем, взбугрилось понизу, словно богатый урожай хлопка. Потом пошли разрывы, они ширились, пока облачность не исчезла вовсе.
Внизу проносилась земля, похожая на топографическую карту – узнавались дороги, кварталы городов, нарезанные квадратами и трапециями поля – одни из них желтели, другие зеленели или шли бурыми пятнами. Курчавыми моховищами гляделись леса, реки казались гнутыми зеркальными полосками, отражавшими небо.
– Куда мы летим?! – прокричала Рита.
– Не знаю! – проорал в ответ Кнуров. – Куда-то на юг!
– А?!
– На юг!
Шатаясь, он отошёл от двери-трапа и плюхнулся на матрас. Гоцкало подвинулся, но Рита осталась сидеть посередине, и Сергей потихоньку вернулся на старое место. Кнуров с новым ощущением – смущения и неловкости – притулился к тёплому боку девушки, стараясь не смотреть на голые ноги недавней подруги. Сидеть было неудобно, и голову не прислонишь – борт дрожал, и дрожь отдавалась под череп.
Сколько они летели, Тимофей не мог сказать, но спустя какое-то время он почувствовал, что ракетоплан пошёл на снижение – это ему доложили внутренности, захотевшие выпрыгнуть наружу. Он встал и подобрался к окошку. Внизу пролегала степь, а сбоку блестела мелкая вода. Юг Украины? Азовское море?
– Крым! – громко сказал Кнуров. – Я вижу Симферополь! И горы! Я их помню, садились как-то в Аэро-Симфи!
Ракетоплан выполнил разворот и потянул к горам. Степь с клиньями лесочков помчалась навстречу, кренясь и покачиваясь. Потом сливавшиеся потоки трав остановили свой бег, замерли, закружились и поднялись, подхватывая аппарат. Сели!
Минуты не прошло, а трап уже пошёл вниз – Тимофей едва успел отскочить. Седой – руки в боки – мотнул головой: вылезайте!
Кнуров, Ефимова и Гоцкало покинули отсек и сошли на траву. Седой и Портос с Арамисом без особых церемоний оттащили их подальше. Стратосферный ракетоплан завыл, как раненый демон, взлетел и канул в небо.
– Наш путь ещё не закончен, – бодро объявил седой. – Прошу в машину!
Жестом радушного хозяина он показал на лимузин с затемнёнными стёклами.
– Туссен, – сказала Рита, – когда вас поймают, я не сдержусь и дам пинка!
– О, мадемуазель! – воскликнул Туссен. – Пинок такой красивой ножкой доставит мне массу удовольствия!
Тимофей первым погрузился в прохладное нутро лимузина – на улице припекало – и подвинулся, освобождая место для друзей. За Гоцкало и Ритой залезли Портос и Коста, которого иногда называли именем нахального гасконца, попившего кровушки кардиналу Ришелье. Лимузин тронулся, и по дуге рампы-съезда выехал на Главный фривей.
Дорога то шла низиной, то взлетала на эстакаду, пересекая глубокий овраг. Степь да степь стлалась кругом, трамплинами восходя к горам. Их пологие уступы поднялись, зазеленели, сжали боками ленту автострады и расступились, пропуская к морю. А вот и оно, тёплое Чёрное, благодатный Эвксинский Понт! Синий разлив от галечных пляжей и слоистых обрывов уходил за горизонт и пропадал в туманной дымке. С высоты открылся город на берегу.
– Ялта! – узнала его Рита и спросила Портоса с невинной улыбочкой: – Мы что, на купания выехали?
Портос, по-русски ни бум-бум, только расплылся в улыбке.
Лимузин заскользил вниз, следуя серпантину дороги, и въехал на ялтинские улицы. Замелькали стандартные коттеджики, пошли расти этажи отелей и пансионатов. Народу на улицах хватало, но толкучки не было – не сезон.
Остановился лимузин у самого берега, за воротами роскошного особняка – новодела, но выстроенного в стиле девятнадцатого века. Коста молча показал на дверь, щёлкнувшую спущенной блокировкой.
Рита вышла первой, и Тимофей испугался, что её ноги оголятся до талии, демонстрируя наглым французикам плохо загорелую попу. Пронесло…
Во дворе собралась целая толпа, причем все – и приехавшие, и хозяева – оживлённо переговаривались, кто на языке Бальзака и Гюго, кто на родном наречии Диккенса и Голсуорси.
Пленников провели в комнату и угостили завтраком по-европейски: тостики, джем, масло, кофе. Кнуров, перекусивший с десантниками, отказался и передал свою порцию проголодавшимся Рите и Гоцкало.
– Что будем делать? – спросила девушка.
– Ты о нашем положении сейчас? – уточнил Тимофей. – Или о треугольнике?
– Задача о трёх телах… – усмехнулась Рита. – Да, она меня тоже интересует. Давайте раз и навсегда разберёмся с этим!
– Давайте… – сказал Кнуров и пожал плечами. – А чего тут разбираться? – Он вздохнул и добавил: – Я всё видел, правда, не с самого начала… Твои микроинформаторы показали, Сергей.
– Ты разобрался? – и смутился, и обрадовался Гоцкало. – Ну вот, я ж говорил…
– А что толку? – горько сказал Тимофей. – Мы явились на трёх вертолётах, а я все испортил! Герой-одиночка…
– Это ты из-за меня? – тихо спросила Рита.
– Я и сам не знаю… – признался Кнуров. – Но ум мне тогда точно отшибло. И нечего тут решать! Ты любишь его, он любит тебя, и всё. А я третий лишний.
– Тима… – выговорила Рита.
– Да нет, Рит, всё в порядке… Мы же друзья?
– Да…
Девушка обняла Кнурова и прижала его голову к груди. Тимофей вытянул губы и поцеловал пленительную, всё ещё пленительную выпуклость. Рита не отодвинулась, и он счёл это хорошим знаком.
Часа три продержали их взаперти, выпуская только по нужде, потом подали экспресс-обеды.
– И куда нас теперь? – спросила девушка, откупоривая рацион. – Я думала, до самого места по воздуху…
– Эта скотина-летун, шо продался за поганые евро, – проговорил Гоцкало, – просто побоялся границу пересекать. Так ещё ладно – кто заметит? Следят за ним? Скажет, навигационное оборудование забарахлило или ещё чего соврет. А за границу если смотается… тут уж его точно не пожалуют! Найдут и кокнут.
– Тогда как нас… – начала Рита и её осенило: – Морем! На яхте какой-нибудь. Тут много яхт в порту – из Франции, Израиля, из Англии есть, из Америки даже.
– И шо потом? – помрачнел Сергей.
– А ничего, – спокойно сказал Тимофей. – Сволокут в «ящик», создадут тебе комфортные условия и скажут: а ну-ка, склепай нам, мусью Гоцкало, предиктор!
– А если мы откажемся? – поинтересовался «мусью».
– Ты знаешь… – раздумчиво проговорил Кнуров. – Я немножко в тюрьме посидел и понял одну вещь – человека очень легко заставить делать то, чего его совесть вроде бы не позволяет. Вот подержат тебя в изоляторе с месяцок, и ты сам запросишься на работу!