Шатаясь и подпрыгивая, вся компания протиснулась сквозь люк в следующий отсек, кают-компанию. Её стены украшали панорамные панели с лунными видами: волнистые равнины моря Спокойствия, желтовато-бурые с серым отливом, ярко освещённые голым Солнцем на фоне аспидно-чёрного неба; уходящая вдаль Стена – почти вертикально вздыбленный склон, где тёмное играло в паззлы со светлым, как на картинах Эшера; евроамериканский «Порт-Рорис» – серебристые цилиндры разложены на манер чурбачков при игре в городки, а шпили ретрансляторов и кружевные параболоиды антенн блестят ослепительным детским «конструктором».
Дроздов, улыбаясь до ушей, раздал всем присутствующим маленькие бутылочки с лёгким виноградным вином и грянул:
– Ну, поехали!
Все дружно чокнулись и опростали кукольную посуду.
– Мы тут все друг друга знаем, – поднялся директор, – а кое-кто с кое-кем ещё не знаком.
Нос мужичины был перебит, из-за чего его речь звучала несколько гнусаво, но в этом был и некий шарм – выглядел директор этаким покорителем Вселенной.
– Я – Черкасов Николай Павлович, – представился он, – заведую всем здешним хозяйством и пытаюсь даже руководить этой толпой ярких индивидуальностей… Между нами говоря, – приглушил он голос, обращаясь к генеральному инспектору, – они все вздорные люди и страшные склочники!
– А сам-то! – подскочила одна из женщин, раздевавших Царёва.
– А Катерина – в особенности! – возвысил голос Черкасов и стал жаловаться: – Постоянно нарушает трудовую дисциплину – шляется на работу по выходным! А что она натворила в Новый год, сказать? Пока все благонравные граждане провожали старый год, она заперлась в лаборатории и злонамеренно вела актинографические исследования.
– Так вспышка ж была! – подскочила Катерина.
Все засмеялись, а Царёв почувствовал себя в окружении друзей, пусть и незнакомых пока.
– Татьяна в последнее время тоже испортилась, – продолжал обличать Черкасов. – Поддалась дурному влиянию Катерины, и теперь они вдвоём разлагают дисциплину в коллективе.
Европеец слушал начальника 03 и неуверенно улыбался. Царёв ему посочувствовал – не знает, бедный, что ему делать. Вроде все смеются… но разве могут быть смешны нарушения?
Черкасов представил всех сидевших за столом, в последнюю очередь указав на гражданина Евросоюза.
– Вот! – сказал он торжественно. – Вот с кого мы должны брать пример! Ни одного опоздания домой. Ни одного пропущенного выходного. Ни разу не был пойман за работой в праздничные дни. Вот, что значит Европа! Позвольте вам представить Сильвио Донадони. Он у нас по обмену. Сильвио – сменный бортинженер…
– … Всем ребятам пример! – закончил Жуков с уморительносерьёзным выражением лица.
Синьор Донадони поклонился, смутно подозревая подвох.
Улыбаясь, Царёв выслушал шёпот Катерины, горячивший ему ухо:
– Мы его Дондоном зовем. Потрясающий зануда! А ябедничает с таким чувством долга… О-о! Он нас всех по паре раз уже закладывал! Хорошо ещё Палыч у нас с понятием, а то было б нам…
– Да наподдали бы ему пару раз! – удивился инженер-контролёр, он же генеральный инспектор. – Чего с ним цацкаться?
– Нельзя… – потускнела Катерина. – Строжайший приказ по УКСу с подачи РВ – неукоснительно соблюдать все нормы поведения. За малейшее нарушение нас отсюда за шкирку и домой, и никогда больше мы орбит не увидим… Нет, уж лучше потерпеть этого кукушонка в своём тёплом гнёздышке, чем лишиться визы в космос!
– Ч-чёрт… – процедил Царёв. – И сюда РВ достало!
– Ох, и не говорите… – вздохнула Катерина. – Нас всех строго предупредили, чтобы дружно проголосовали за Клочкова, но уж фиг им. Мы все за Жданова!
– Правильно! – сказал Геннадий и подхватил бутылочку. – Ну, за будущего президента! – произнес он тост в манере Дроздова.
Все Царёва поняли и дружно чокнулись.
Между третьей и четвёртой Черкасов подплыл к Царёву и негромко сообщил, что все десять гель-кристаллов вызрели и уже упакованы в аккуратный пуленепробиваемый и несгораемый кейсик.
– Спасибо вам огромное! – обрадовался Геннадий. – А когда я смогу вернуться? Мне срочно надо на Землю!
– Придётся потерпеть до завтра, – виновато вздохнул Черкасов. – Загрузим «Буран» – и сразу вниз.
– Ладно… – вздохнул Царёв. – Что ж делать… Потерпим.
Однако судьба не стала испытывать его терпение.
Геннадия разбудил резкий звон и мигание красного света. Механический голос проревел:
– Метеоритная атака! Внимание! Метеоритная атака! Немедленно надеть пустотные скафандры!
Мало что разумея, Царёв отстёгнулся и, как был, в одних трусах полез в свой пустотник. «Гардар» сотрясся, по отсекам прокатился грохот, сменившийся оглушительным свистом.
– Осторожно! – тут же взревел голос по громкой связи. – Разгерметизация!
– Генка! Гена-а! – донёсся вопль Дроздова, а вскоре сам командир корабля влетел в бытовой отсек, где ночевал «генинспектор». – Мухой отсюда!
– Что за рой? – крикнул на бегу-полете Царёв, с холодком в душе наблюдая, как из трубы гидросистемы хлещет пар.
– Какой рой?! Это ракеты! Посбивали нам все технологические модули!
– Ни хера себе…
– На «Буран», живо! Завод приказано эвакуировать в срочном порядке!
Тут Царёв затормозил, едва не отрываясь от магнитного пола.
– Черкасов где?
– На борту!
– Кейс с ним?
– Какой ещё, на хрен, кейс?!
– Какой надо! Без кейса я не покину «Гардар»!
Витиевато матерясь, Дроздов соединился с Черкасовым.
– Алё! Кейс у тебя? А то наш генеральный растопырился тут и ни в какую! Что? Понял! – Командир корабля развернулся в редеющем воздухе к Царёву и резко сказал: – Все десять драных кристаллов лежат в драном кейсе! Кейс у Черкасова! Доволен? Марш вперёд!
Мест на «Буране» хватало, поместились все, включая европейского «кукушонка». Ровно в двенадцать по Б В «Буран» отстыковался в аварийном режиме, сориентировался и начал спуск.
– Какая сволочь стреляла? – рычал Черкасов, следя за удалявшимся 03 – весь верх станции был будто обглодан. – Удушил бы паскуду!
– Это даже не ЧП, – проговорила Катя, снимая шлем, – это как война…
– Знать бы, кому она мать родна!
Царёв подозревал кому, но помалкивал, лаская кейс с гель-кристаллами.
Всё шло штатно. «Буран» крутил виток над Тихим океаном, внизу проплывали голубые морщины волн с ватками облаков. Зелёные крендельки атоллов, отороченные белёсыми кружавчиками прибоя, то сбегались архипелагами, то разбегались одиночными вкраплениями суши в бескрайнюю голубизну вод.
Сильвио Донадони внезапно отстегнул крепления и встал из кресла.
– Ты чего? – удивился Жуков.
– Немедленно сядьте! – резко сказал Дроздов.
– Заткнись, – холодно ответил Донадони.
Распустив «молнию» на мягком спецкостюме, он достал плоский пистолет и передёрнул затвор.
– Всем оставаться на местах! – крикнул он. – Иначе буду стрелять!
– Ты что, совсем с ума сошёл?! – заорал Ашот и попытался вылезти из кресла.
– А ну сядь! – рявкнул на него Хилько.
– Благодарю за понимание момента, – усмехнулся Донадони и перевёл дуло пистолета на Дроздова. – Господин командир, будем считать, что ваш корабль захвачен. Ровно через минуту начинайте спуск!
– Вы что, действительно сошли с ума? – процедил Иван. – А куда сажать корабль?! На Трансамазонское шоссе?!
– Я покажу куда, – сказал Донадони, – там есть оборудованная полоса… Я же сказал: начать спуск! До ВПП ровно восемьсот километров!
Дуло пистолета ткнулось Дроздову в затылок, и командир «Бурана» подчинился.
– У вас будут большие проблемы, Сильвио, – проговорил он.
– Следите лучше, чтобы они не появились у вас! – огрызнулся Донадони.
– На кой хрен тебе занадобился наш челнок? – разлепил губы Царёв.
– А ты не догадываешься? – осклабился европеец.
Царёв криво усмехнулся.
– Проект «Деус»? – осведомился он.
– О-о! – протянул Донадони. – А вы неплохо осведомлены.
«Буран» спускался хвостом вперёд, его двигатель работал на торможение, гася первую космическую.
Показался берег Перу, скалистый, с моря выбеленный прибойной пеной. Потянулись зубцы Анд, коричневые или земляного цвета, испятнанные нашлёпками снегов и голубыми блёстками горных озёр. Хребты начали опадать, скатываясь в сплошную зелень сельвы, похожую сверху на коврик из губчатой резины. «Губка» всё приближалась и приближалась, далёкий горизонт круглившейся Земли распрямлялся и распрямлялся, раскатывая шар планеты в плоскость.
Плотные слои атмосферы встретили корабль упругим отбивом – корабль мячиком подлетел вверх, и Дроздов мастерски проделал маневр переворота.
Именно этим моментом и воспользовался Царёв, пять лет оттрубивший на Тихоокеанском флоте в чине сержанта морской пехоты.
«Буран» чувствительно тряхнуло, Донадони отбросило и припечатало к борту. Царёв, мигом освободившись от ремней, перепрыгнул кресло и врезал ещё не очухавшемуся Сильвио по печени. Донадони увернулся, поставив блок, и провёл грамотный двойной удар, рукой и ногой. Хук левой Геннадий погасил, а бьющую ногу перехватил и повалил европейца мордой об пол. Пистолет у того выпал, Царёв подхватил оружие в кувырке и направил на Донадони.
– Стоять! – рявкнул он. – Лицом к стене!
Но Сильвио не послушался. Он метнулся к ближайшему креслу, в котором сидела бледная Катерина, схватил её за волосы и приставил к горлу выпрыгнувшее лезвие пружинного «спринг-найфа».
– Давай стреляй! – оскалился Донадони. – Только учти, эту я прирезать успею!
– Кончайте! – устало сказал Дроздов. – Гена, разряди пистоль и выбрось. Обратно нам всё равно не взлететь, в любом случае будем садиться!
Царёв хмуро кивнул. Выщелкнув обойму, он бросил её в одну сторону, а разряжённое орудие убийства – в другую.
– Убери нож, гнида! – прорычал он.
Донадони спокойно отвёл клиночек и картинно щёлкнул кнопкой, пряча лезвие.
– Всем сесть! – скомандовал Дроздов. – Идём на посадку!
Донадони сел на свое место и сказал:
– Берите пеленги! – Продиктовав цифры, он глянул на экран-карту и удовлетворённо кивнул. – Хорошо идём! До ВПП сто шестьдесят километров.
«Буран» скользил над рваной облачностью, в прогалах которой зеленела сельва в прожилинах рек – мутных, желтовато-красноватых или почти прозрачных, стиснутых лесистыми берегами. Впрочем, вдоль полоски Трансамазонского шоссе лес был сведён начисто, голая почва краснела, словно сочась сукровицей. Унылые коробки стандартных домиков выстраивались рядами и шеренгами – войско, наступавшее на дикую природу. Квадраты и прямоугольники полей были как бледное отражение прежнего растительного буйства.
И опять потянулись под кораблём нагромождения зелени. «Буран» шёл уже очень низко, опускаясь по-самолётному. Внизу различались даже отдельные сейбы и пальмы.
Впереди, точно по курсу, открылась широкая просека, с пнями и подлеском, пошедшим в рост. Царёв похолодел. Мельчайший пенёк под колёсами порожнего челнока, жердина, яма – и хана «многоразовой транспортной космической системе»!
«Буран», строго выдерживая угол, коснулся колёсами посадочной полосы, сотрясся и покатился, плавно опуская нос. Геннадий выпустил воздух и задышал. Пронесло! Видать, это такое специальное покрытие было, с крупным ворсом «под траву», с нарисованными пнями и деревцами.
Полоса была первоклассной, растянутой на пять километров. Челнок медленно прокатился и остановил свой пробег. Финиш…
Инженер-контролёр склонился к нижнему иллюминатору и увидел подбегавших к «Бурану» молодцеватых качков, мордоворотов в камуфляже.
– Приехали… – прокряхтел Дроздов и обернулся к Донадони: – Слышь, ты? У тебя какое хоть звание?
Сильвио осклабился и четко отдал честь:
– Обер-майор Объединённых Вооружённых Сил Европы.
– Обер-атаман… – буркнул Царёв и сложил руки за спиной. – Веди уж!
Донадони усмехнулся с пониманием.
– Вы тут ненадолго, – пообещал он. – Просто у «Бурана» случился досадный сбой, вот и пришлось сажать его здесь.
– Это официальная версия угона? – уточнил Дроздов.
– Это официальная версия досадного ЧП, – поправил его Донадони. Согнав с лица любезную улыбку, он сухо скомандовал: – На выход!
– С вещами? – спросил Царёв, вынимая из гнезда кейс с кристаллической квазибиомассой.
– Дай сюда!
Вырвав у Царёва ценный груз, Донадони вытолкал всех по одному.
Глава 37. Три минус один
Амазония, район Риу-НегруКнуров сидел около иллюминатора и старался не смотреть на Риту и Гоцкало, шептавшихся на диванчике. Тщательно выстраиваемое понимание рухнуло под ударами бури эмоций: Тимофея жгла обида – Рита была не с ним! Её личная жизнь уже не сопряжена с его личной жизнью, отныне они рядом, но не вместе. Вон уже какие-то тайны от него появились… Господи, до чего ж это муторно! Если их, сидельцев в каюте-камере, пересчитать, то в сумме получится трое, а применишь высший житейский счёт, выходит «двое» и «один»…
– Где мы летим? – нарочито бодрым голосом спросила Рита.
– Джунгли какие-то внизу – пробурчал Кнуров.
– Атлантику мы ночью пересекли, – сказал Гоцкало. – Я вставал, выглядывал… Это или Бразилия, или… не знаю… Гвиана какая-нибудь. Или Колумбия…
Девушка придвинулась к иллюминатору и вдруг запищала:
– Ой, смотрите, смотрите! Там «Буран»!
– Какой буран?! – удивился Гоцкало. – Тропики же!
– Да ты не понял! Наш «Буран»! Челнок! Ну, этот, корабль космический!
– А что ему тут делать? – снова удивился старший оператор-информатор.
– Скоро нам это объяснят, – криво усмехнулся Тимофей.
Дирижабль снизился и завис, носом уткнувшись в причальную мачту. В дверях каюты-камеры тотчас же объявился давешний бородач и красноречиво повёл «дюрандалем»: выходим по одному!
Независимо фыркнув, Рита вышла первой. Кнурову опять определилось место замыкающего.
Дирижабль выключил маск-систему, зависнув обтекаемой громадой, вещественной и непрозрачной. Было просто страшно стоять под этой исполинской округлостью, гигантской сигарой, снизу до середины – синей, сверху – зеленоватобурой, – чудились тонны и тонны… А подальности стоял «Буран» – белый верх, черный низ. Что к чему?
Было нежарко, градусов двадцать пять – двадцать восемь. Небо затянули облака. Типа, осень.
Сразу за лохматой полосой аэродрома поднимался лес. Сельва. На фоне хилой флоры, прущей из земли часто, как тростник, утёсами торчали могучие деревья в пятнадцать обхватов. Хватаясь за гибкие ветки, скакали рыжие обезьяны, надсадно визжа и ухая. Попугаи с оперением чистейших спектральных цветов перелетали с места на место, стайками и поодиночке, и тоже орали. На суку, как на насесте, сидел тукан, невозмутимый и до того яркий, что казался искусственным.
Безразлично поблескивая бусинками глаз, он чистил двойной клюв о тёмный ствол дерева-великана и в упор не видел «двуногих без перьев».
Дирижабль встречали человек десять, все с маленькими, будто игрушечными автоматами. Туссен Норди передал им похищенных и сделал ручкой: адью! Цеппелин плавно вознёсся в небеса, носом разворачиваясь к северо-востоку, а «встречающие» живо построились и повели двух пленников и пленницу – сверху над ними сомкнулись готические своды леса, пала зеленистая тень. Под ногами не чавкало и не шуршало – гладкая стекло-массовая дорожка уводила в чащобу, аллеей стелясь между громадных стволов сумаум, заросших эпифитами и обмотанных лианами. Узкие листья сумаум вяло обвисали, не колеблемые никаким сквозняком.
Аллея вывела на просторную пустошь, застроенную приземистыми круглыми зданиями, каждое размером с московский цирк на Воробьёвых горах. Их конические или полусферические крыши зеленели покровами дерна. Создавалось впечатление, что травянистые холмы срезали у подножия и водрузили на стеклянные постаменты. Кое-где земляные крыши прорастали молодыми деревцами, по «кровле» шастали мелкие зверьки, прыгали пичуги, клювами стучась в полукруглые окошки, зеркалами отблёскивавшие из-под массивных навесов, заросших кустиками и вьюном. Порхали роскошные бабочки, соревнуясь с изящными колибри.
– Слились с природой! – ехидно прокомментировал Гоцкало.
– Зато сверху фиг заметишь… – сказала Рита. – Замаскировались!
Кнуров промолчал. Прозрачная дверь бесшумно раскрылась перед ним, странно контрастируя с земляной крышей. Он перешагнул порог и оказался в обширном светлом вестибюле, куда сбежался, вероятно, весь персонал. Персонал был в длинных серебристых плащах с капюшонами, походя на апгрейд Святой инквизиции. Вперёд вышел костлявый хомбре под два метра ростом и громко поприветствовал прибывших на корявом русском:
– Добро пожаловать! Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях!
Хомбре делал произвольные ударения, словно забавы ради смещая акценты.
– Я директор сего Центра, – обвёл он рукой просторное помещение, – и руководитель проекта «Деус». Зовут меня Мишель Бонасье. Уверен, мы с вами сработаемся…
– И не надейтесь! – отрезала Рита.
Бонасье залучился пуще прежнего, источая сплошной елей пополам с сиропом.
– Проводите их в блок «Ц»! – скомандовал он, не переставая улыбаться.
Двое индейцев в комбезах, с татуировками на щеках и смешной прической «под горшок», повели Кнурова, Риту и Гоцкало по указанному адресу, сжимая в руках крошечные автоматики.
В блоке «Ц» не было окон, но светопанели заливали круглое помещение ярким голубоватым светом, и вовсю работали кондиционеры и ионизаторы – народу было, как сельдей в бочке. Десять человек, и среди них…
– Генка! – заорал Гоцкало. – И ты здесь!
– Здорово! – прогудел Царёв. – Привет, Маргаритка!
Под конец ритуала приветствия он влепил свою пятерню в подставленную ладонь Кнурова.
– Так это вы с «Бурана»? – дошло до Тимофея.
– Да, угнала одна сволочь… – поморщился коренастый человек со светлым чубом и протянул руку: – Иван. Дроздов.
Примеру Дроздова последовали все улетевшие с «Гардара»:
– Ашот!
– Фёдор…
– Панас.