Он испугался.
«Они не для тебя, мой хороший и верный слуга. Ты видишь?»
И они исчезли. Их словно и не было — эти тяжело дышащие серые зверюги исчезли.
«Наблюдай», — сказал голос.
«Жди», — сказал голос.
И сон кончился. Он проснулся и обнаружил, что в окно комнаты мотеля проник яркий солнечный свет. И в этом свете стоял Малыш, казалось, ничуть не пострадавший от тесного содружества с компанией «Адольф Курс» прошлой ночью. Его волосы снова были уложены в прежние локоны, и он восхищенно пялился на свое отражение в зеркале. Свою кожаную куртку он повесил на спинку стула. Заячьи лапки свисали с пояса, как крошечные трупики с виселицы.
— Эй, сучок! Я уж думал, придется снова покропить тебе ладошку, чтоб ты проснулся. Пошли, у нас впереди большой денек. Сегодня много чего должно случиться, я прав?
— Конечно, прав, — ответил Мусорщик с загадочной улыбкой.
Когда Мусорщик вынырнул из сна вечером 5 августа, он все еще лежал на столе для блек-джека в казино «Гранд-отеля». Прямо перед ним на стуле сидел молодой человек с прямыми, соломенного цвета волосами, в зеркальных темных очках. Первое, что заметил на нем Мусорщик, — это камень, висевший у него на шее в V-образном вырезе открытой спортивной рубахи. Черный, с красным пятном в центре. Как глаз волка в ночи.
Он попытался сказать, что его мучит жажда, но сумел издать лишь слабое «О-ох!».
— Тебе пришлось здорово подзагореть на горячем солнце, я так понимаю, — сказал Ллойд.
— Ты — это он? — прошептал Мусор. — Ты — это…
— Вожак? Нет, я — не он. Флагг сейчас в Лос-Анджелесе. Но он знает, что ты тут. Я говорил с ним по радио сегодня днем.
— Он едет сюда?
— Что-что? Только чтобы повидаться с тобой? Черт возьми, нет, конечно! Он будет здесь в свое время. Ты и я, парнишка, мы с тобой люди маленькие. Он будет здесь, когда понадобится. — И он повторил вопрос, который задавал высокому мужчине этим утром, вскоре после того, как сюда заявился Мусорщик. — Тебе так не терпится повидать его?
— Да… нет… я не знаю.
— Ну ладно, как бы там ни вышло, а у тебя будет свой шанс.
— Пить…
— Конечно. На. — Ллойд протянул ему большой термос с вишневым напитком. Мусорщик мигом осушил его, а потом согнулся пополам, застонав и схватившись за живот. Когда судорога отпустила, он взглянул на Ллойда с немой благодарностью.
— Сможешь поесть чего-нибудь?
— Думаю, да.
Ллойд обернулся к стоявшему позади него мужчине. Тот рассеянно крутил колесо рулетки с прыгающим по нему маленьким белым шариком.
— Роджер, пойди скажи Уитни или Стефани-Энн, чтобы они сварганили этому парню жареной картошки и пару гамбургеров. А, черт, где ж моя голова? Он же заблюет тут все вокруг. Суп. Принеси ему супу. Сойдет, парень?
— Что угодно, — благодарно пробормотал Мусорщик.
— Тут у нас есть один малый, — пояснил Ллойд, — его зовут Уитни Хорган, так он раньше был мясником. Он просто жирный и крикливый мешок с говном, но как же он готовит! Господи Иисусе! И тут у них вообще все было. Когда мы приехали, электричество еще работало и морозильники были до отказа забиты. Ё…й Лас-Вегас! Ну разве не самое классное место на свете?
— Ага, — сказал Мусорщик. Ему уже нравился Ллойд, а он даже не знал его имени. — Это Цибола.
— Как ты сказал?
— Цибола. Ее многие искали.
— Да, было полно тех, кто искал ее годами, но большинство убрались восвояси, жалея, что нашли. Ладно, зови его как хочешь, приятель… Ты, похоже, чуть не сварился, добираясь сюда. Как тебя зовут?
— Мусорщик.
Это имя вовсе не показалось Ллойду странным.
— С таким именем, ручаюсь, ты раньше разъезжал на мотоцикле. — Он протянул руку. На кончиках пальцев все еще оставались еле заметные следы его пребывания в тюрьме Финикса, где он чуть не умер с голоду. — Я Ллойд Хенрид. Рад познакомиться с тобой, Мусор. Добро пожаловать на борт нашего классного корабля «Леденец».
Мусорщик пожал протянутую руку и едва сдержал слезы благодарности. Насколько он мог припомнить, ему впервые протягивали руку для рукопожатия. Он был здесь. Его приняли. Наконец-то он был с внутренней стороны чего-то. Ради этого мгновения он прошел бы расстояние вдвое большее, сжег бы вторую руку и обе ноги в придачу.
— Спасибо, — пробормотал он. — Спасибо, мистер Хенрид.
— Черт, братишка… Если ты не станешь называть меня Ллойдом, нам придется вылить твой суп.
— Хорошо, Ллойд. Спасибо, Ллойд.
— Так-то лучше. Когда поешь, я отведу тебя наверх и покажу тебе твою комнату. Завтра мы найдем, чем тебе заняться. Думаю, у вожака что-то припасено для тебя, но до той поры тебе тут найдется уйма дел. Кое-что нам удалось наладить, но, конечно, не все. Одна команда сейчас в Боулдер-Дам пытается восстановить всю электросеть. Еще одна работает с водоснабжением. У нас есть разведотряды — мы приводим в город по шесть — восемь человек в день, но тебя мы пока повременим приобщать к этому. Ты, похоже, нахлебался солнца на месяц вперед.
— Наверное, да, — со слабой улыбкой выдавил Мусорщик. Он уже готов был пожертвовать жизнью ради Ллойда Хенрида. Собрав все свое мужество, он указал на камень, лежавший в ямочке на шее Ллойда. — Это…
— Да, те из нас, на ком лежит особая ответственность, все носят такой. Он придумал. Это гагат. Знаешь, на самом деле это не камень. Он больше похож на нефтяной пузырь.
— Я имею в виду… красный огонек. Глаз.
— Тебе он тоже кажется глазом, м-мм? Это пятно. Специальный знак — его знак. Я не самый ушлый парень, которого он нашел, даже не самый ушлый в старом добром Вегасе, если говорить откровенно. Но я… а, черт, наверно, можно сказать, я — его талисман. — Он пристально поглядел на Мусорщика. — Может, и ты тоже. Кто знает? Уж точно не я. Флагг — он парень скрытный. Так или иначе, мы слышали о тебе — я и Уитни. О том, что ты особенный. А это совсем не в здешних правилах. Слишком много приходит сюда, чтобы всех выделять. — Он помолчал, а потом добавил: — Хотя, наверное, он бы смог, если бы захотел. Он, наверное, мог бы отметить кого угодно, независимо от количества.
Мусорщик кивнул.
— Он может творить чудеса, — слегка охрипшим голосом произнес Ллойд. — Я сам видел. Знаешь, не хотел бы я быть с теми, кто против него.
— Да, — сказал Мусорщик. — Я видел, что случилось с Малышом.
— С каким малышом?
— Тем малым, с которым я был, пока мы не добрались до гор. — Он вздрогнул. — Я не хочу говорить об этом.
— Ладно, парень. А вот и твой суп. И Уитни все-таки положил сбоку гамбургер. Он тебе понравится. Мужик делает классные гамбургеры, только постарайся не облеваться, ладно?
— Ладно.
— Что до меня, то у меня полно дел — нужно кое-куда сходить и кое-кого повидать. Если бы мой старый кореш Шпок видел меня сейчас, он глазам бы своим не поверил. Мне тут не легче, чем одноногому, пинающему в задницу соседа. Увидимся позже.
— Конечно, — сказал Мусорщик и почти робко добавил: — Спасибо. Спасибо за все.
— Ты не меня благодари, — дружелюбно ответил Ллойд, — благодари его.
— Я так и делаю, — сказал Мусорщик. — Каждую ночь. — Но он разговаривал сам с собой.
Ллойд уже был в центре холла, что-то говорил человеку, который принес суп и гамбургер. Мусорщик проводил их почтительным взглядом, пока они не скрылись из виду, а потом принялся жадно есть и съел бы все до конца, но… Все было бы отлично, не взгляни он вниз, в тарелку с супом. Это был томатный суп цвета крови.
Он отодвинул тарелку в сторону — у него резко пропал аппетит. Было очень легко сказать Ллойду Хенриду, что он не хочет говорить про Малыша, однако совсем другое дело — перестать думать о том, что с ним случилось.
Он подошел к колесу рулетки, отпивая из стакана молоко, принесенное вместе с супом. Он рассеянно крутанул колесо и кинул маленький белый шарик на поле. Тот побежал по ободку, потом ударился о гнезда и принялся прыгать туда-сюда. Он подумал о Малыше. Потом прикинул, придет ли кто-нибудь сюда и покажет ли его комнату. Опять подумал о Малыше. Потом погадал, на какой номер выпадет шарик — на красный или на черный, но… Больше всего он думал о Малыше. Наконец вертящийся и скачущий шарик замер в одном из гнезд. Колесо остановилось. Шарик лежал под зеленым двойным нулем.
Весь выигрыш — заведению.
В безоблачный день при двадцатисемиградусной жаре, когда они из Голена двинулись прямо к Скалистым горам по межрегиональному шоссе 70, Малыш бросил лакать «Курс» и перешел к бутылке виски «Ребел Йелл». Еще две такие же бутылки лежали между ними, рядом с рычагом переключения скоростей — каждая аккуратно упакованная в пустой пакет из-под молока, чтобы они не катались и случайно не разбились. Малыш прикладывался к бутылке, запивал глоток виски глотком пепси-колы, а потом во всю глотку орал: «Мать-драть!», «Я-хаа!» или «Секс-машина!». Несколько раз он сообщал, что ссал бы «Ребел Йелл», если бы мог. А потом спрашивал Мусорщика, верит ли тот в эти хенки-пенки. Мусорщик, бледный от страха и от все еще мучившего его похмелья после трех выпитых вечером банок пива, отвечал, что верит.
Даже Малыш не мог выжимать девяносто по этим дорогам. Он сбавил скорость до шестидесяти и бубнил про себя что-то об этих чертовых ё…х горах. Потом он просветлел и заявил:
— Когда доберемся до Юты и Невады, Мусорок, мы наверстаем упущенное. Эта маленькая красотка выжмет все сто шестьдесят на ровной дороге. Веришь в эти хенки-пенки?
— Конечно, это классная тачка, — с вымученной улыбкой согласился Мусорщик.
— Еще бы, мать твою. — Он глотнул виски. Запил пепси-колой. Во всю глотку проорал «Я-хаа!».
Страдальческим взглядом Мусорщик уставился на проносившийся мимо пейзаж, купавшийся в лучах утреннего солнца. Шоссе проходило прямо по телу горного массива, и временами по обеим сторонам дороги высились громадные скалы. Те скалы, которые он видел во сне минувшей ночью. Раскроются ли снова те красные глаза, когда стемнеет?
Он вздрогнул.
Вскоре он заметил, что с шестидесяти их скорость упала до сорока. Потом до тридцати. Малыш страшно и монотонно ругался. Двухместная тачка лавировала в уплотняющемся, застывшем потоке мертвых, безмолвных машин.
— Да что за ё… твою мать это такое? — выходил из себя Малыш. — Что их сюда занесло? Все решили подохнуть на высоте в десять тысяч ё…х футов? Эй вы, выблядки поганые, прочь с дороги! Слышите? А ну кыш с дороги!
Мусорщик съежился от страха.
Они свернули за поворот и очутились прямо перед свалкой из четырех автомобилей, полностью перегородившей все восточные ряды 1–70. Мертвец, весь покрытый давным-давно засохшей кровью, распростерся на дороге лицом вниз. Рядом с ним валялась разбитая кукла Кэти-болтушка. Слева путь вокруг завала был блокирован стальными столбиками ограды высотой в шесть футов. Справа был обрыв, и земля внизу скрывалась в тумане.
Малыш глотнул виски и повел тачку к обрыву.
— Держись, Мусорок, — прошептал он. — Мы объезжаем.
— Там нет места, — прохрипел Мусорщик. Глотку его словно протерли наждаком.
— Нам хватит, — прошептал Малыш. Глаза его блестели. Он начал сводить машину с шоссе. Правые колеса зашелестели по грунту обочины.
— Я пас, — торопливо сказал Мусорщик и схватился за ручку на дверце.
— Сядь на место, — рыкнул Малыш, — или еще одним дохлым пидером станет больше.
Мусорщик повернул голову и взглянул в дуло 45-го. Малыш напряженно хихикнул.
Мусорщик сел на место. Он хотел закрыть глаза, но не мог. С его стороны последние шесть дюймов обочины исчезли из виду. Теперь он смотрел прямо вниз, на далекие кроны серо-голубых сосен и громадные опрокинутые валуны. Он ясно представлял себе, что колеса теперь в четырех дюймах от края обрыва… в двух…
— Еще дюймик, — с широченной ухмылкой и выпученными глазами пропел Малыш. Крупные капли пота выступили на его бледном кукольном лобике. — Еще… один…
Все закончилось быстро. Мусорщик почувствовал, как правое заднее колесо вдруг скользнуло вниз. Он услышал шорох падающих мелких камешков, потом — камней покрупнее. Он заорал. Малыш страшно выругался, врубил первую передачу и вдавил педаль газа в пол. Слева, где в дюйме от двухместной тачки лежал перевернутый микроавтобус «фольксваген», раздался скрежет металла.
— Лети! — заорал Малыш. — Давай, как птица! Лети! Черт тебя возьми, ЛЕТИ!
Колеса их тачки бешено завертелись. На мгновение их, казалось, потянуло дальше вниз. Потом машина дернулась вперед и вверх, и они снова очутились на шоссе, по другую сторону завала.
— Говорил я тебе, она сделает это! — восторженно заорал Малыш. — Черт! Ну что, Мусорок, разве не вышло, цыпленок ты ё…й, х…сос вшивый?
— Мы сделали это, — тихо сказал Мусорщик. Он весь трясся, просто не мог удержать дрожь. А потом, во второй раз с момента своей встречи с Малышом, он бесхитростно произнес единственно верные слова, которые могли спасти ему жизнь; не скажи он их, Малыш наверняка убил бы его, подобным извращенным способом отмечая удачу. — Классная езда, чемпион, — сказал он.
Никогда в жизни до сегодняшнего дня он никого не называл чемпионом.
— А-аа… не преувеличивай, — покровительственно сказал Малыш. — По меньшей мере еще двое ребят в стране могли бы крутануть так. Веришь в эти хенки-пенки?
— Как скажешь, Малыш.
— Ты мне не рассказывай, золотко, — я сам тебе, мать твою, расскажу. Ладно, двигаем дальше. Тот еще денек.
Но дальше они двигали недолго. Двухместная тачка Малыша остановилась навсегда через пятнадцать минут, в восьмистах или больше милях от ее начального старта в Шривпорте, штат Луизиана.
— Глазам своим не верю, — сказал Малыш. — Не… мать твою… НЕ ВЕРЮ!
Он распахнул свою дверцу и выскочил наружу, все еще сжимая в левой руке на четверть полную бутылку «Ребел Йелл».
— УБИРАЙТЕСЬ С ДОРОГИ! — заревел Малыш, приплясывая на своих гротескно высоких каблучках, — крошечная разрушительная сила природы, похожая на бурю в стакане воды. — УБИРАЕТЕСЬ С МОЕЙ ДОРОГИ, Ё…Е МЕРТВЕЦЫ, ВАМ ВСЕМ МЕСТО НА КЛАДБИЩЕ, ВАМ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ НА МОЕЙ Е…Й ДОРОГЕ!
Он швырнул бутылку, и та, кувыркаясь в воздухе, полетела вперед и разбилась вдребезги о бок старого «порше». Малыш стоял молча, тяжело дыша и слегка раскачиваясь на своих каблучках.
В этот раз задача была совсем не так проста, как раньше. Теперь путь преграждал застывший поток транспорта. Восточные и западные ряды шоссе разделялись средней полосой, поросшей травой, шириной около десяти ярдов, и двухместная тачка, наверное, смогла бы переехать с одной стороны шоссе на другую, но состояние обеих дорожных артерий было одинаковым: четыре ряда каждой были заполнены шестью рядами машин, тесно прижавшихся боками и бамперами друг к другу. Разделительные полосы были так же плотно забиты, как и сами ряды. Некоторые водители пытались даже ехать по самой средней полосе, хотя она была усеяна рытвинами и торчавшими из земли, подобно зубам дракона, камнями. Возможно, каким-то экипажам с высокими подвесками и четырьмя ведущими колесами и удалось бы как-то продвинуться там, но все, что видел Мусорщик на средней полосе — это было автомобильное кладбище, забитое смятым, изуродованным детройтским железом на колесах. Всех водителей словно охватило какое-то массовое безумие, и они решили устроить смертельные апокалипсические гонки или какой-то сумасшедший турнир здесь, в вышине, на I–70. «Высоко на Скалистые горы влез, — пронеслось в голове Мусорщика, — дождь машин пошел с небес…» Он едва не хихикнул и торопливо захлопнул рот. Если бы Малыш услышал сейчас его хихиканье, ему скорее всего уже никогда больше не довелось бы хихикать снова.
Малыш подошел обратно к тачке на своих высоких каблучках — аккуратно уложенные волосы блестели, лицом своим он напоминал карликового василиска, в его глазах полыхала ярость.
— Я не оставлю мою ё…ю тачку, — сказал он. — Слышишь меня? Никогда. Я не оставлю ее. Ты иди вперед, Мусорок. Иди туда и погляди, как далеко тянется эта ё…я машинная пробка. Не знаю, может, там грузовик на дороге. Я только знаю, что мы не сможем вернуться — здесь нет обочины. Нам придется спуститься вниз. Но если там просто застрял какой-то грузовик или еще что-нибудь, я тут все разнесу к чертям собачьим. Я тогда подцеплю все эти сучьи потроха и по одному пошвыряю с обрыва. Я могу это сделать, и тебе лучше поверить в эти хенки-пенки. Давай двигай, сынок.
Мусорщик не спорил. Он осторожно пошел вверх по шоссе, пробираясь между застрявшими машинами. Он был готов пригнуться и побежать, если Малыш начнет стрелять. Но Малыш не стрелял. Когда Мусорщик отошел, по его мнению, на безопасное расстояние (за пределы пистолетного выстрела), он забрался в кузов грузовика и оглянулся. Малыш, миниатюрный панк из преисподней, фигурка, кажущаяся с расстояния в пол-мили и вправду кукольного размера, пил, облокотясь о бок своей двухместной тачки. Мусорщик хотел было помахать ему рукой, но потом решил, что не стоит.
Мусорщик начал свою пешую прогулку в тот день около половины одиннадцатого утра. Шел он медленно — машины стояли, так тесно прижавшись друг к другу, что часто приходилось перелезать через капоты и крыши грузовиков и фургонов, — и к тому времени, как он добрался до первого знака ТУННЕЛЬ ЗАКРЫТ, было уже четверть четвертого. Он одолел около двенадцати миль. Двенадцать миль — это не так уж много, во всяком случае, для того, кто проехал одну пятую всей страны на велике, но, учитывая все препятствия, он решил, что двенадцать миль — не так уж и плохо. Он давным-давно мог бы вернуться и доложить Малышу, что проехать невозможно, если бы… Если бы он имел хоть малейшее желание возвращаться — вот в чем дело. Конечно же, он не вернулся. Мусорщик в жизни маловато читал исторических книг (после электрошоковой терапии чтение давалось ему с трудом), но ему и не нужно было знать, что в старые времена короли и императоры нередко убивали приносивших дурные вести — просто с досады. Того, что он знал, вполне хватало: он достаточно насмотрелся на Малыша, чтобы понять больше он его видеть не хочет.