Я намеренно забивала голову не относящимися к делу глупостями – чтобы не думать о Ромке. Поэтому к кабинету физики подошла с абсолютно пустой головой. И как оказалось, напрасно.
Мы с Иркой тихо проскользнули за свою парту – благо она совсем рядом с дверью – и затаились. Физик расхаживал у доски и что-то вещал. Ну, здорово, значит, опрос закончился и теперь новая тема, мы даже не очень опоздали. Очень хотелось обернуться и посмотреть, на месте ли Ромка, но я запретила себе это делать.
К чудному имени физика – Жак Ардолеонович – приделывалась самая что ни на есть простецкая фамилия – Иванов. В его внешности французского тоже не было ни на грош – нос картошкой, свето-рыжие кудряшки. А вот Жак Ардолеонович, и все тут!
В классе поднялась какая-то странная суета. А, это физик отчего-то замолчал и двинул к своему столу.
– Ну вот и все по вектору электромагнитной индукции, – сказал он. – А сейчас давайте вернемся к теме прошлого урока.
И взялся за журнал!
Мы с Иркой ошарашенно переглянулись и принялись дергать Светку с Ольгой:
– А что, еще не спрашивали?
– Нет, – отмахнулись они, хватаясь за учебники.
– К доске пойдет… – задумчиво проговорил физик.
Класс замер. Я давно заметила – вот в такие секунды тишина бывает самой полной, глубокой, ничем не нарушаемой. Все замирают, склоняются над партами и тупо таращатся в заданный на дом параграф. Смысл его не очень-то доходит, особенно не запоминаются формулы, но есть наивная надежда, что в памяти отложится хоть что-то.
– Так, тема сложная, думаю, надо спросить кого-нибудь из мальчиков, – сказал тем временем физик. И опять уткнулся в журнал.
Девчонки облегченно вздохнули. А он объявил:
– Смирнов.
По классу снова пронесся облегченный вздох, но обрадовались мы рано, потому что Смирнов встал и честно сказал:
– Я не готов.
– Два, – в том же телеграфном стиле ответил Жак и нарисовал в журнале закорючку.
– Тогда к доске пойдет…
Я боялась, что вызовут Ромку. Вряд ли он физику выучил, учитывая все вчерашние события… И мне почему-то жутко не хотелось, чтобы он вот так же, как Смирнов, стоял дурак дураком и говорил, что не готов.
– Крохин.
Крохин, в отличие от Смирнова, не просто встал, но и прошел к доске.
– Сме-е-ертник, – пронеслось по рядам.
– Ни пуха! – донеслось откуда-то с задних парт.
Но, как оказалось, снова напрасно – Крохин помялся-помялся, да и пошел себе восвояси.
– Вижу, мальчики что-то нас подводят, – хитро усмехнулся Жак. – Придется позвать на помощь девочек!
Парни, надо сказать, нисколько не расстроились, наоборот, облегченно вздохнули. А мы снова уткнулись в учебники, глаза судорожно забегали по странице… Не раз уже замечала: за какие-то доли секунды каким-то шестым или седьмым чувством обычно понимаешь – тебя.
– Антипова!
Уже вставая, последний взгляд на страницу. Тревожный шепот Ирки:
– Знаешь?
Отвечать уже некогда. Проходя мимо первой парты, я услышала ободряющий шепот Светки с Ольгой:
– Подскажем!
Это утешает, но, в принципе, я справилась и так: «четверку» законную получила. И когда после урока мы толпой выходили из класса, Орещенко тихо сказал:
– Молодец, – и тут же стал остервенело проталкиваться к выходу.
А я так и осталась с раскрытым ртом. Как будто не по физике ответила, а экзамен по высшей математике сдала!
Да и вообще день прошел вполне мирно, напрасно я боялась – никто на меня косо не смотрел, не лез с вопросами. Только перед физрой случился казус.
Когда мы пришли в раздевалку, там еще были ашки. Счастливые, у них физра уже кончилась… Я, как обычно, спряталась в угол за вешалку – никогда не могла заставить себя переодеваться на виду у девчонок.
– Ну, как там у вас Яблоков? – услышала я из своего угла, высунулась и увидела Олеську Петренко – самую отвязную девчонку из «ашек».
– Нормально, – откликнулась Юлька Дроздова. – Нас он больше любит!
– Ну да, – усмехнулась Олеська. – Куда нам против тебя.
– Ты что это? – вдруг толкнула меня Ирка.
Я обнаружила, что вылезла из-за вешалки и стою посреди раздевалки с колготками в руках, не сводя взгляда с болтающих девчонок.
– Ревнуешь? – не отставала она.
Я смутилась и отошла к стене:
– Нет, что ты.
– Что у него за жена! – продолжала тем временем Петренко. – Такому мужику рубашки погладить не может!
И тут уж я не выдержала, снова вылезла из-за вешалки:
– Какое ваше дело? Только и знаете в грязном белье ковыряться!
– Да, и постирать рубашки тоже не мешало бы, – невозмутимо кивнула Олеська.
– Да что вы вообще понимаете, – отмахнулась я.
– Ой, конечно, ты-то про своего любимого историка все понимаешь!
– Я его как человека и личность уважаю, – твердо сказала я. – Не то, что вы…
– Да конечно, рассказывай!
Короче, мало мне было вчерашнего скандала, так еще и сегодня в новый ввязалась. Ну что я за человек такой, а?
А когда мы с Иркой снова драили коридор, на этот раз заключительно – после уроков – я снова встретилась с Лешкой.
– Ты чего опять так поздно? – осведомилась я, орудуя шваброй.
– Давай домывай быстрей, по дороге расскажу, – заговорщицки оглянулся он.
– Умный какой – домывай! Хочешь быстрее – помогай.
– Ну давай швабру, – на удивление быстро согласился он.
– А швабры у нас лишней нету, – развела руками я.
– А может, ну его? – выдвинул рациональное предложение Леха. – И так чисто!
– Ирка, слышишь? – с сомнением оглянулась я.
– И так, – без промедления согласилась подруга.
Оглядевшись и не заметив поблизости никаких заинтересованных лиц, мы досрочно свернули поломоечную деятельность и, не привлекая внимания, тихо разошлись по домам.
– Ну колись, – сказала я по дороге. – Чего опять натворили?
– Ты только никому, – дежурно предупредил Леха.
– Обижаешь!
– Короче, приходим мы сегодня, смотрим – лужи нет, а стулья стоят на своих местах. Миха предположил, что Елена до сих пор сидит в классе, не зная, что лужа высохла, и питается цветами из горшков и мелом, но ее там почему-то не оказалось. А вскоре появилась бригада сварщиков! – торжествующе объявил он.
– И что? – не разделила его восторга я.
– Да ты что! – возмутился Леха. – Сварщики – это же выдающиеся люди! Температура сварки две тысячи градусов, поэтому они рано уходят на пенсию. На руках сохнет кожа, устают глаза, так что сварщики – люди нервные и раздражительные. Поэтому они все время матерятся.
– Что? – возмутилась я.
– Мы сами слышали, в столовой. Обычно-то варили во время уроков, чтобы никто не видел, и мы смогли как следует рассмотреть их только в столовой. Они сидели в грязных спецовках и матерились.
– А я ничего такого не видела, – удивилась я.
– Просто наши столы рядом стояли. Ну так вот. Миха Бондаренко увидел провода, сказал, что они хотят взорвать школу, и решил им помешать. На следующей перемене мы спрятались за угол аппендикса и увидели, как невеселые сварщики тащатся с двадцатикилограммовым мотком провода, разматывая его на ходу. Мишка подождал, когда они отойдут подальше, наступил на провод, а потом потянул на себя. Скоро из-за угла показался сварщик. Увидев Миху, он сказал: «Не балуйся» и обматерил его.
– Да ладно! – усомнилась я.
– Не веришь – спроси Миху, – горячо возразил Лешка.
Спрашивать странноватого Миху я, естественно, не собиралась, поэтому он продолжал рассказ:
– Миха сказал: «Хорошо, хорошо», но вернулся, когда сварщик ушел, и снова натянул провод. На этот раз мы успели убежать, но сварщик не ушел, а остался караулить. Так что на той перемене мы уже ничего не смогли сделать. Но к следующей тупые сварщики все забыли, и мы начали по новой.
– И как?
– Да на каждой перемене этими развлекались. А после уроков, – Леха сделал интригующую паузу, – мы долго следили за сварщиками, выбирая момент, когда они отвлекутся. И тогда Миха зацепил провод за ручку двери в аппендиксе – за наш кабинет русского, где сидела классная.
– И что? – невольно заинтересовалась я.
– Да мы сразу убежали, так что не знаю, чем дело кончилось.
– Ну вы даете, – вздохнула я.
– Ты обещала – никому, – еще раз предупредил Леха.
– Да что толку, если вас там и так видели.
– Так я же имею в виду – дома, – расплылся в улыбке он.
Глава 8 Зима на Меркурии
Астрономию у нас вел все тот же Жак Ардолеонович.
– На этот предмет нам выделена всего одна четверть, – сразу предупредил он. – Поэтому будем двигаться ускоренными темпами и на сегодняшнем уроке рассмотрим параграфы с первого по пятнадцатый.
Мы и ахнуть не успели, как понеслось. Периоды обращения планет, масса, скорость света и звука… Все это было бы даже интересно, если бы не формулы. Такие же, как на физике, даже еще сложнее!
Астрономию у нас вел все тот же Жак Ардолеонович.
– На этот предмет нам выделена всего одна четверть, – сразу предупредил он. – Поэтому будем двигаться ускоренными темпами и на сегодняшнем уроке рассмотрим параграфы с первого по пятнадцатый.
Мы и ахнуть не успели, как понеслось. Периоды обращения планет, масса, скорость света и звука… Все это было бы даже интересно, если бы не формулы. Такие же, как на физике, даже еще сложнее!
– А еще, – сказал так уже в конце урока, – каждый из вас должен будет сделать доклад по различным небесным телам. Начнем, конечно же, с планет Солнечной системы и будем двигаться сверху по алфавиту.
Я фыркнула и собралась было записать это выдающееся высказывание в специальный блокнотик для маразмов, как до меня дошло, с какой первой по алфавиту планеты Солнечной системы начнет Жак…
– Итак, на следующем уроке Антипова Анастасия сделает нам доклад о Меркурии.
– Ну, спасибо, – прошипела я. – Ох, кому-то, кто заполнял журнал, надо руки оторвать!
Светка с Ольгой синхронно оглянулись и захихикали.
– Да ладно, – попыталась меня утешить Ирка. Видимо, чувствовала себя виноватой оттого, что на моем месте должна была быть она. – Всем же когда-нибудь придется. А так отделаешься, и все.
Физик тоже, видимо, заметил мою излишне бурную реакцию на Меркурий и успокоил:
– Я книжку дам, по которой можно готовиться. Это, это что-то!
– Сразу предупрежу на будущее, чтобы морально подготовить, – усмехнулся Жак и заглянул в журнал. – Через урок мы послушаем доклад Александровой Ирины о второй планете Солнечной системы – Венере. Потом книгу передашь, – кивнул он мне.
И Ирка сразу перестала меня утешать. После урока ко мне подошел Орещенко:
– Отличный доклад! И рисунок такой хороший…
– Ты теперь будешь хвалить за каждый ответ у доски? – прищурилась я.
На сегодня было назначено первое занятие театральной студии, и мы договорились встретиться в школе без пятнадцати три. С большим удивлением я узрела не только Тезикову, но и Светку. Я поздоровалась с ней как ни в чем не бывало, чтобы это не выглядело каким-то из ряда вон выдающимся событием. Пусть не думает, что какое-то судьбоносное одолжение нам сделала! И все-таки интересно, как Ольга ее на это раскрутила. Надо будет при случае поинтересоваться.
– О, еще народ прибавился, – радостно приветствовала нас девушка, кажется, Юлия.
– Все равно, что ж вас так мало? – задумчиво оглядела нашу скромную компанию Светлана Юрьевна.
– Ну, может, потом еще какой народ подтянется, – оптимистично предположила Юля.
– Ну хорошо, занимайтесь, – милостиво разрешила культмассовичка. – Пока в этом классе, а там посмотрим.
После ее ухода все как-то синхронно облегченно вздохнули.
– Давайте знакомиться, – весело предложила девушка. – Меня зовут Юля, я учусь в училище культуры, вернее, уже заканчиваю в этом году. Меня к вам на практику отправили. Так что будем с вами заниматься актерским мастерством. Начнем с чего-нибудь простенького, ну, скажем, я вас попрошу показать какую-нибудь профессию. Подумайте минутку, и жду ваших выступлений.
Думала я недолго. Вышла к доске, оглядела ряды поднятых на парты стульев и объявила:
– У меня будет…
– Нет, не надо рассказывать, – прервала меня Юля. – Наоборот, мы должны угадать.
– Ну, думаю, вы легко угадаете, – отчего-то смутилась я.
– Показывай уже, не надо оправдываться.
Я послушно прошествовала, как по подиуму, вдоль доски и обратно.
– Ну манекенщица, – сказала Ольга.
– Да, – кивнула Юля. – Это-то понятно. Но надо было постараться, чтобы в этом небольшом выступлении была какая-то фишка, событие. Например, упало что-нибудь или расстегнулось…
– Брюки превращаются… – пробормотала Ирка.
– Да, что-то в этом роде, – кивнула преподавательница. – Ну давайте дальше.
Иркин «фотокорреспондент», Ольгина «повариха» и Светкина «учительница» удостоились примерно таких же комментариев.
– Что ж вы сразу не предупредили, что событие нужно, – упрекнула Ольга.
– Хотела посмотреть, догадаетесь ли вы сами! – заявила Юля. И без перехода продолжала: – А вообще-то нам с вами теорией заниматься особенно некогда, Светлана Юрьевна четкую задачу поставила – сделать номер к юбилею школы.
– Какому еще юбилею? – удивилась я.
– Ну вы даете, – в свою очередь удивилась она. – В родной школе юбилей, а вы не в курсе?
– Не-а, – вразнобой ответили мы.
– Ну так знайте! Вашей школе скоро стукнет тридцать лет, и по этому поводу готовится грандиозный концерт, на котором мы и должны выступить. Я так понимаю, театральная студия в основном для этого и создавалась.
Мы понимающе кивнули. Римма всегда славилась любовью к показухе!
– Помимо номера, – продолжала Юля, – нашей студии почему-то еще поручено написать юбилейные стихи для праздничной стенгазеты. Кто возьмется?
Мы замолчали, потупив глазки.
– Значит, стихи будет писать… – Юля оглядела наши скромные ряды и постановила: – Настя.
– Почему я? – сразу вскинулась я.
– Уверена, у тебя получится, – заверила она.
Я совсем не разделяла ее уверенности, но спорить не стала. Пусть сама убедится!
Дома я отнюдь не ударилась в стихотворство, а нашла у Лешки энциклопедию «Астрономия для самых маленьких» и засела за доклад. Несмотря на то, что для маленьких, вполне толково написано. Главное, наглядно, с картинками. Хоть как-то компенсируется заумность книжки, выданной физиком!
Неожиданно для себя я увлеклась. Такая интересная планета этот Меркурий, кто бы мог подумать. Оказывается, он вокруг своей оси не вращается, а только вокруг Солнца. Поэтому на одном полушарии там вечная зима, а на другой – вечное лето.
Зачитавшись, я не заметила, как явился со своей стрельбы Лешка, и, конечно, немедленно развопился:
– Ах, ты опять мою энциклопедию взяла? С тебя еще одно сочинение!
– Может, еще два сочинения?
– Можно и два, – не стал отказываться он.
– Тогда с тебя доклад по астрономии!
– Какой еще доклад?
– По астрономии! – повторила я. – Раз энциклопедия твоя, сам и делай!
– Ну… – растерялся Лешка и тут же разрешил: – Ладно, бери уж. Так и быть.
– Ну спасибо!
Я увлеченно занималась Меркурием, когда рядом снова нарисовался брат.
– Насть, когда сочинение напишешь? – совсем другим тоном спросил он.
– Напишу, – вздохнула я, вспомнив, что так и не выполнила обещание. – Напомни тему.
– «Роль описаний природы в романе Пушкина «Евгений Онегин», – с готовностью зачитал он из тетрадки.
– Ладно, давай своего Пушкина.
Так от звезд небесных я плавно переплыла к земным. После Меркурия картины природы показались мне просто детским садом.
– Все, переписывай, – я подала Лешке двойной тетрадный листок. – Только без ошибок!
– Так ты ж потом проверишь, – легкомысленно отозвался он.
Лешка уселся переписывать в тетрадку плоды моих трудов, а я решила заняться возложенной на меня высокой миссией – сочинением праздничных стихов для стенгазеты. Начало – «В школе нашей юбилей, тридцать лет сравнялось ей» – дались относительно легко. А вот дальше меня замкнуло. Ну никак я не могла продвинуться дальше этих двух несчастных строчек.
– Насть, это что за слово? – беспардонно вторгся в мои творческие муки Лешка.
– Где? – я с досадой заглянула в текст. – «Проникновенный», что непонятного!
– Попробуй разбери твою куропись, – проворчал он.
– Не нравится – не ешь, – отозвалась я.
– Да нет, мне все нравится, – сразу передумал он, принимаясь снова строчить в тетради.
Нет, в таких условиях писать стихи совершенно невозможно! Я быстренько оделась и пошла в прихожую. А что, все великие поэты искали вдохновения в природе. Тот же Пушкин не придумал же свои описания! Мне, конечно, не пейзаж нужен, но все-таки…
– Настя, куда так поздно? – окликнула мама.
– Во двор, – отозвалась я. – Ненадолго.
– Ненадолго! – строго повторила она.
Я вышла из подъезда. И правда, уже совсем стемнело. Я поежилась – и похолодало. Осень наступила, листики опали. Не все пока опали, конечно, только пожелтели и покраснели… Ничего, лучше будет думаться. Вот и у Пушкина как раз осенью самое вдохновение случалось.
Ушла я недалеко – за соседний дом. Там гуляли собачники, так что было совсем нестрашно. Да и на помойку время от времени кто-нибудь пробегал.
Да, так на чем я остановилась… Я шла по краю дорожки, зарываясь носками ботинок в сухие листья, и не могла не признать, что так мне думается гораздо лучше. В голове сами собой рождались строчки…
В школу ходим мы с тоскою,
Это я от вас не скрою,