За их совместную жизнь произошло многое. Он сменил флотское поприще на юридическое, затем поступил в Министерство юстиции. Юристкой стала и Пэм. По служебным делам Коттон колесил по свету, Пэм – по коридорам судов Атланты. Виделись они примерно раз в неделю, чередуясь на дежурство с Гэри, который рос так быстро, что не уследишь. Жизнь протекала среди друзей и знакомых, досконально не известных ни ему, ни ей. Впрочем, слово «жизнь» применительно к ним не годилось. Скорее существование. И вот, заполучив ту пулю в Мехико, Малоун наконец задумался: а такая ли жизнь ему нужна? Ни он, ни Пэм счастливы своей жизнью не были. Это понимали они оба. И скачок от недовольства к гневу легко и непринужденно осуществила Пэм.
– Ты когда-нибудь угомонишься? – спросила она. – Флот, затем переквалификация, школа юриспруденции, адвокатура, «Магеллан»… Теперь вдруг этот уход. Что дальше?
– Переезд. В Данию.
На ее лице не отразилось ничего. С таким же успехом Малоун мог сказать, что переезжает на Луну.
– И зачем это тебе?
– Надоело, что в меня стреляют.
– С каких это пор? Тебе же в «Магеллане» нравилось.
– Время расти.
– И ты думаешь, что это чудо произойдет за счет переезда в Данию?
Намерения объясняться у него не было. Ей все равно. Оно и к лучшему.
– Поговорить на этот счет я хочу с Гэри. Чтобы знать, нормально он к этому относится или нет.
– С каких, интересно, пор для тебя стало что-то значить его мнение?
– Причина моего ухода со службы – это он. Я хотел, чтобы у него был отец…
– Ерунду не говори. Ты ушел только из-за себя. И нечего выставлять ребенка в качестве повода. Все, что бы ты ни планировал, делается во имя тебя, а не его.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты рассказывала мне о моих мыслях.
– Тогда кто тебе это скажет? Наш брак был долгим. Думаешь, легко мне было все эти годы дожидаться тебя бог знает откуда? В мыслях, живой ты приедешь или в «цинке»? Я заплатила эту цену, Коттон. И Гэри тоже. Но этот мальчик любит тебя. Не просто любит – обожает, без всяких оговорок. Мы оба знаем, что он скажет, потому что у него есть голова на плечах. На фоне всех наших совместных неудач он единственный без изъяна.
Она была права.
– Послушай, Коттон. Причина твоего отъезда за океан – дело исключительно твое. И если ты от этого счастлив, флаг тебе в руки. Только очень тебя прошу: не используй Гэри как повод. Последнее, что ему нужно, – это безутешный родитель, силящийся чем-то воздать за свое собственное несчастное детство.
– Тебе так нравится меня унижать?
– Правда должна быть правдой, и ты это знаешь.
Правда? Едва ли. Она опускала самое важное.
Гэри не его биологический сын.
В этом она вся. Один набор правил для нее, другой – для всех остальных.
И вот теперь проблема – и огромная – была у них обоих.
Все это время Иэн шел рядом по тротуару. Шагал и молчал. Примечательно, как выживание рождает инстинкт, даже в подростковом возрасте. В той халупе Коттон на Иэна жутко разозлился, и теперь было видно, что паренек внутренне с ним согласен: с Гэри действительно вышло нехорошо. И мысленно, похоже, давал себе зарок впредь такого не допускать. Парню сейчас нужно было сострадание, а не враждебность.
Ну а в чем нуждался Гэри?
Знать, кто его биологический отец?
Какой, спрашивается, в этом толк теперь, по прошествии пятнадцати лет? К несчастью, Пэм в какую-то минуту об этом позабыла. И каким только местом думала…
Ответ был очевиден.
Она не думала. А лишь играла.
Женщины не были его сильным местом. Малоун не знал и не понимал, как их воспринимать. Поэтому он их избегал. Так намного проще.
Но иногда без них чувствуешь себя одиноким.
Гэри – вот единственное, чего у него никому не отнять.
Или все-таки можно?
До Коттона вдруг дошло, почему он узнал об этой правде с таким нелегким сердцем. Он больше не был родителем неоспоримо. Причастность к рождению ребенка остается с человеком навсегда. И нет меры, кроме судебной, с полным лишением родительских прав, которая из-за допущенных ошибок (а уж понаделал их Малоун о-го-го!) лишает тебя звания отцовства, но опять-таки лишь на бумаге.
А это… От этого теперь не отрешиться никогда.
В самой главной части.
Гэри мог бы познакомиться со своим биологическим отцом. Быть может, он прекрасный парень. И для него шоком будет узнать, что у него есть сын. Между ними возникнет связь. Со временем она окрепнет, а любовь Гэри разделится. И там, где все эмоции ребенка принадлежали ему целиком, отныне придется делиться.
Или, может, они окажутся полностью утрачены?
От одной этой мысли саднило сердце.
15Кэтлин проштудировала информацию в ноутбуке. Рассказанное ветераном разведки о том, что происходило у смертного одра Генриха VII, а затем Генриха VIII, по-своему интриговало, но информация с экрана добавила нечто большее.
Генрих VII Тюдор, основатель династии, скопил несметные богатства, которые в конце жизни передал своему сыну Генриху VIII. Последние пять лет из тридцативосьмилетнего правления этого монарха основная часть состояния Тюдоров хранилась в железных сундуках Вестминстера, а также в нескольких тайниках в недрах королевских дворцов. Науку стяжательства бывший романтик принц Генри усвоил от своего отца в полной мере, так что в королевскую казну стекались огромные суммы в виде недоимок, податей, торговых операций короны, а также аннуитетов от французов. Еще большее богатство хлынуло в казну с разорением монастырей. В 1509 году, на момент вступления Генриха на престол, их в стране существовало восемь с половиной сотен. К 1540-му уцелело всего пятьдесят, и то обобранных до нитки конфискациями. По самым скромным оценкам, тайные королевские запасы измерялись десятками миллионов фунтов (в сегодняшних цифрах миллиарды и миллиарды). Хотя полной описи сокровищ Генриха VIII не существует. Сведения, уцелевшие и дошедшие до сегодняшнего дня, в лучшем случае фрагментарны. Известно лишь, что до королевского наследника Эдуарда VI, взошедшего на трон вслед за отцом в январе 1547-го, из того богатства дошло лишь немногое.
На момент смерти родителя Эдуарду исполнилось всего десять лет, и по завещанию Генриха власть в стране осуществлял регентский совет, правивший большинством голосов. В марте 1547-го Эдуард Сеймур (брат покойной королевы Джейн Сеймур и дядя короля) получил титул регента, который должен был оставаться за ним до достижения Эдуардом совершеннолетия. Сеймур тут же прибрал к рукам пять сокровищниц, предположительно оставленных Генрихом своему сыну. Позднее в том же году назначенная регентским советом комиссия отыскала то, что осталось от богатств Генриха VIII. А остался от них пшик: всего 11 435 фунтов золотом, соверенами и испанскими реалами.
Остальное бесследно исчезло.
Соответственно, участь Сеймуров оказалась предрешена.
Чувства венценосного Генриха к Джейн Сеймур были, пожалуй, крепче, чем к другим его пяти женам. Еще бы: она родила ему столь долгожданного престолонаследника! Но спустя несколько дней после родов королева внезапно скончалась. Семейство Сеймуров, при жизни монарха пребывавшее в большом фаворе, с его смертью потерпело при дворе поражение. В 1549 году Эдуард Сеймур был лишен властных полномочий, а затем в 1552-м казнен за измену. Не лучшая участь ждала и его младшего брата Томаса. В апреле 1547-го он женился на Екатерине Парр, последней из королев сиятельного Генриха, а затем тоже был предан смерти за измену – в том же 1549-м, незадолго до отстранения брата от власти.
Король Эдуард VI умер в 1553-м, так и не дожив до своего совершеннолетия.
Насчет Генриха VIII издавна известно, что сведения о тайнике, где хранились сокровища для сына, он передал Екатерине Парр. Хотя эта деталь традиционно воспринималась не более чем сноска на полях истории. Малозаметная, а значит, малозначительная. И вот с недавних пор поиском этой полустертой со скрижалей записи вплотную занялась американская агентура. За истекший год в ее поисках она перевернула всю страну.
Ее начальник уже должен был проинформировать Кэтлин о целом ряде специфических выемок и краж, а она своими глазами видела варварски взломанную усыпальницу Генриха VIII. Ключ к местонахождению того тайного места указан в некой малоизвестной хронике, написанной исключительно тайнописью. Ниже прилагается страница из нее.
Эту тайнопись мог расшифровать некто Фэрроу Керри – человек, работавший на американцев. К сожалению, пару месяцев назад он при невыясненных обстоятельствах попал под поезд метро и погиб. Из надежного источника известно, что плоды его поиска, судя по всему, уцелели. И ее содействие нужно именно в контексте их получения. В настоящее время аналогичными поисками занят и Блейк Антрим.
«Для того чтобы вы были полностью готовы, у нас назначено отдельное совещание. Прошу вас незамедлительно прибыть в оксфордский Джизус-колледж, где вам будет предоставлена надлежащая информация».
На этом вводная часть заканчивалась.
Сидя в темноте, освещаемой белым светом экрана, Кэтлин молча смотрела вперед отсутствующим взглядом.
Она думала о Блейке Антриме. Встречались они на протяжении года – она училась на юридическом, он работал якобы в Госдепе. А в конце концов он ей раскрылся.
– Я работаю на ЦРУ, – сказал Блейк.
Кэтлин была удивлена. Никогда бы не подумала.
– И чем ты там занимаешься?
– Старший полевой аналитик. Но скоро стану тим-лидером. Задействован в контрразведке.
– А мне это говорить обязательно?
Он пожал плечами:
– Сомневаюсь, что ты шпионка.
Этот вывод отчего-то вывел ее из себя.
– По-твоему, я совсем уж не гожусь?
– Просто тебя это вряд ли интересует.
Познакомились они в лондонском пабе (свел кто-то из общих знакомых). А конец… Все закончилось в одночасье, когда он застукал ее с другим. А ей самой к той поре все уже надоело. Особенно его вспышки гнева на ровном месте. По ничтожным поводам и без. Свои дела и сослуживцев он ненавидел, только и знал брюзжать о тех и других. В итоге и в воспоминаниях Кэтлин, и в ее памяти он остался печальным, несдержанным слабаком, плюс которого – обаятельная внешность, минус – отсутствие искренности.
Помнился их последний день.
– Шлюха ты, вот кто.
Глаза Антрима сочились ядом. Его гневные выплески она видела, но такие еще нет. В квартиру Кэтлин он заявился рано, без уведомлений. От нее только что, пять минут назад, вышел гость, с которым они вместе провели ночь. И когда в дверь постучали, Кэтлин подумала, что это вернулся ее новый любовник – из игривости, еще раз чмокнуть перед расставанием. А за дверью оказался Антрим.
– Между нами все кончено, – объявила она. – Нас больше ничего не связывает.
Блейк рывком ворвался и захлопнул дверь у себя за спиной.
– Значит, так ты все обставляешь? – напустился он с порога. – Новый воздыхатель? Здесь? Где мы с тобой были все это время?
– Вообще-то я здесь живу.
Хотелось только одного: чтобы он ушел. От одного его вида все внутри перехватывало. Неизвестно даже, когда увлеченность этим человеком переросла в свою противоположность. Ну а после того как интерес к ней проявил другой – полная противоположность этому расчетливому прохиндею, с которым у нее прошел весь этот год, – возможность высказать свою неприязнь Блейку в лицо превратилась в неодолимый соблазн.
Она ведь сама планировала ему сегодня позвонить, чуть погодя.
– Все кончено, – машинально повторила Кэтлин. – Уходи.
Он набросился так резко, что женщина и не ожидала. Рукой схватил за горло, завалил спиной на столик; пеньюар распахнулся, открыв ее наготу. От силы броска ноги Кэтлин подлетели над полом (она сейчас была пригвождена к столешнице).
Так грубо на нее еще никогда не нападали.
Антрим придвинулся лицом. Было трудно дышать. Мелькнула мысль вцепиться ему в рожу: по глазам видно, что струсит, мразь. Это он перед ней хорохорится, а на что-то большее (будем надеяться) духу не хватит.
– Чтоб ты в аду сгорела, – процедил он.
А затем отшвырнул ее и стремглав вышел.
Об этом дне Кэтлин долго не вспоминала. Бедро потом саднило целую неделю. Антрим пробовал дозвониться, оставлял на автоответчике извинения, но она их игнорировала. А как раз за неделю до того случая он написал ей обалденную рекомендацию для поступления в АБОП. Сам вызвался, попутно открывшись, что работает в ЦРУ и что доброе словечко ей не повредит. А она все не могла решиться перейти из юриспруденции в область правоприменения. И подвигнул ее на это именно их бурный разрыв.
Уж чего-чего, а такого обращения с собой она впредь не допустит.
Так Кэтлин овладела приемами самообороны, навыками стрельбы, получила именной жетон. В ней также появилась некая злая бесшабашность – непонятно даже, благодаря Антриму или вопреки ему.
Люди вроде Блейка Антрима живут в убежденности своего превосходства над остальными. Вышестоящее положение для них важней, чем даже само дело, которым они занимаются. А когда эта фантазия сталкивается с объективной реальностью, реакцией у них является насилие.
Был в нем некий изъян, эдакая червоточинка неуравновешенности. Он никогда не отступал. Не мог. Мосты он оставлял не просто сожженными, а еще и радиоактивными. Закрытыми для прохода навсегда.
Единственный путь для него – это вперед.
Так что не исключено, что Мэтьюз заблуждается в своих расчетах.
Повторное, спустя десять лет, сближение с Антримом может оказаться труднее, чем можно себе представить.
Часть вторая
1620.30
Возвращаться в Оксфорд Кэтлин всегда нравилось. Здесь прошли четыре года ее студенчества. Так что когда комментарий в ноутбуке задал ей направление – сто километров на северо-запад, – она этому только обрадовалась.
Свое существование этот город отсчитывал с X века; первыми замок здесь возвели еще норманны. В XIII веке здесь был образован колледж. Теперь же в здешних медвяного цвета готических зданиях размещались и неустанно состязались меж собой тридцать девять учебных заведений, каждое из них высшее и подчеркнуто обособленное. Звались они на свой исконный, монастырский манер: Корпус-Кристи (или Тела Господня), Харфорд, Крайст-Черч (то есть Христова Церковь), а также колледжи Магдалины и Троицы – в совокупности старейшая во всей Англии федерация, известная как Оксфордский университет.
Реки Темза и Черуэлл стекались здесь воедино, а Кэтлин много раз теплой и тихой предвечерней порой каталась на плоскодонке, отталкиваясь шестом под сонный переплеск вод, и, надо сказать, здорово в этом деле поднаторела. Здесь, в этом городе, умер король Гарольд и появился на свет Ричард Львиное Сердце; получал образование Генрих V и веселилась в окружении шпилей, башен, крытых галерей и прямоугольных двориков Елизавета I, приезжавшая сюда на церковные празднества. Этот город был средоточием истории, теологии и учености; здесь во все эпохи обучались великие священнослужители и политики, поэты и философы, не говоря уже об ученых. Кэтлин где-то однажды прочла, что Гитлер якобы запретил люфтваффе бомбить Оксфорд, намереваясь после падения Англии перенести британскую столицу сюда.
Оксфорд был именно тем, чем его назвал Мэтью Арнольд.
Городом мечтающих шпилей.
Пока ехала, она размышляла о Блейке Антриме. Перспектива снова его увидеть вызывала в душе неприятие. Не из тех он людей, что спускают обиды или прощают: для этого у него слишком уязвимое самолюбие. Скольких женщин он успел сменить? Был ли женат? Стал ли отцом (родным вряд ли, но хотя бы приемным)?
Четкой информации Мэтьюз не дал и на второй встрече, а просто сказал прямиком идти в холл колледжа Иисуса, что в самом сердце города, среди магазинчиков и пабов. Основанный валлийцем, но содержание и покровительство получавший от англичанки Елизаветы I, этот колледж был единственным из оксфордских, что вырос и окреп при ее правлении. Небольшой, примерно на шестьсот человек, включая собственно студентов, магистрантов и профессуру. Кэтлин в нем всегда нравился характерный дух англиканства. Ей знаком был обширный зал колледжа, чем-то напоминающий Мидл-Темпл. Та же прямоугольная форма, резные деревянные панели, лепные картуши с завитками, а также портреты маслом – один из них непосредственно самой Елизаветы, главенствующий над высоким столом вдоль северной стены. Правда, потолок здесь был уже не с тюдорскими балясинами-стропилами, а просто ровный слой штукатурки.
Учитывая, что сегодня пятница, да к тому же вечер, Кэтлин переживала насчет того, как ей попасть в кампус, однако ворота на Терл- и Шип-стрит оказались открыты, свет в вестибюле зажжен, а внутри ее дожидалась женщина – изящная, невысокого роста, с седоватыми светлыми волосами, собранными в пучок. Строгий костюм цвета морской волны, туфли на низком каблуке. Представилась она официально, по имени и званию: Ева Пазан, профессор истории из колледжа Линкольна, еще одного оксфордского заведения со стажем.
– Хотя училась я в Эксетере, – уточнила она. – А вы, я так понимаю, в Сент-Эннз.
Получается, обе они из федерации тридцати девяти оксфордских вузов. Колледж Святой Анны отдавал предпочтение абитуриентам из госсектора (в их число входила и Кэтлин), а не выпускникам частных школ. Поступление туда было для Кэтлин едва ли не самой яркой страницей ее биографии. Сколько же, интересно, Пазан лет? Ведь в Эксетере до семьдесят девятого года обучались только мужчины.
– Вы, должно быть, одна из первых поступивших туда женщин?
– Была. Получается, мы ознаменовали исторический рубеж.
Кэтлин осторожно недоумевала насчет своего здесь местонахождения, и это, по всей видимости, не укрылось от ее собеседницы.
– Сэр Томас просил меня передать вам некоторые детали, которые не прозвучали в Лондоне. В записи эта информация не приводится по причинам, которые станут для вас очевидны. И он подумал, что лучше меня вам никто не объяснит. Моя специальность – Англия времен Тюдоров. Я преподаю в Линкольне, но время от времени консультирую по историческим нюансам наши службы, в том числе и разведывательные.