– Что ты сказал Гэри насчет его родного отца?
– Гэри? Чтоб сявкой не был. Всё ништяк, пока не попадешь.
Поняв, что не всё понятно, он смущенно пояснил:
– «Сявкой» – это, типа, чтоб не ссал. А попадалово – оно с каждым бывает. Все хорошо, пока не лопухнешься. Вот тогда тебя начинают строить. Указывать, что да как… И ты уже, получается, под кем-то ходишь.
Секунду-другую между ними стояла тишина.
– Я ему сказал, что у него все срастется, – пояснил Иэн. – А где надо, вы поможете.
Видимо, это была высшая форма пацанского комплимента.
– Ты мне так и не ответил, – заметил Малоун. – Почему ты бежал в аэропорту Атланты?
– И сбежал бы, если б Гэри мне тогда ногу не подставил.
В затуманенном мозгу всплыла мысль о Норсе с Девейном.
– Здесь тебе что-то угрожает?
Молчание. Иэн отстраненно глазел в сумрак.
Этого ответа и приходилось бояться.
12Антрим открыл глаза.
Он лежал на каменном полу, в безмолвном окружении тамплиерских изваяний. Мышцы мучительно сводило. Причина ясна: две ужаливших грудь пульки, а следом – разряд в пятьдесят тысяч вольт: тут любой отрубится. Оглушили, стало быть, тазером. Всё лучше, чем если б пристрелили. Но ощущение – никому не пожелаешь.
«Общество Дедала». Что за чертовщина?
Он бы с радостью отмахнулся от них, как от наваждения – подумаешь, старичье двинутое. Но оно, это самое старичье, устранило Фэрроу Керри, грохнуло агента в соборе Святого Павла и знало почти все, чем Антрим занимается. А это не шутки. Они определенно представляли собой силу, с которой приходится считаться. И которой необходимо что-то противопоставить. Им также ясно как белый день, что он что-то копает. Еще бы: его люди скрупулезно собирают исторические артефакты и манускрипты из хранилищ по всей Англии. Переснимают, где только удается, соответствующие тексты – от частных музеев до Британской библиотеки. Взломали даже гробницу Генриха VIII. И нигде ни намека на то, что их старания где-то всплывают на поверхность. И тут на тебе: какое-то никому не известное «Общество Дедала» оказывается в курсе, что он, отнюдь не рядовой агент ЦРУ, в строго определенный день и час – а именно сегодня в половине седьмого – окажется в соборе Святого Павла. Так, может, им известно и самое важное? А впрочем, упоминаний об Иэне Данне, флэшке и тому подобном вроде как не прозвучало.
И это обнадеживало.
Прошедшие три года были чередой горьких проколов – самые заметные из них в Польше и Прибалтике, где его неудачи аукнулись последствиями. Труднее всего в Лэнгли мирились с последствиями, особенно со стороны своего подразделения контропераций. Работой Блейка Антрима было проворачивать дела, а не стопорить их и уж тем более не ломать. Вашингтон изыскивал способ удержать Шотландию от выдачи массового убийцы в Ливию. Великобритания – союзница Америки. Так что инструкции Антрима ясны изначально.
Сделай это. Но не смей попасться.
Он потер свою саднящую грудь, помассировал ладонями глаза.
Произошедшее сегодня в соборе Святого Павла, а затем и здесь, безусловно, можно было охарактеризовать именно этим словом: попался.
Может, пора с этим кончать?
Пять миллионов фунтов. Это звучит гордо…
Блейк медленно, покачиваясь, поднялся, шурша в тишине намокшим пальто. Круг и хоры пустовали, все такими же скудными были разрозненные лужицы света. Ум был пока еще не в состоянии складывать связные мысли, но уже напрашивался вывод: кем бы ни были эти упыри, у них явно имеются связи со Средним и Внутренним темплами. А иначе откуда такая скрытность, умение действовать неожиданно, изнутри?
Он потер макушку, ушибленную при падении. Когда-то на его голове красовалась густая темная грива волос. А теперь вот темя почти оголилось, лишь с боков колосилось что-то пегое. Отец, помнится, тоже к пятидесяти облысел. Чего ж тут удивляться, если так многое от него унаследовано…
Блейк нашарил сотовый, проверил входящие сообщения. Ни одного.
А между тем что там с Малоуном и Иэном Данном?
Информация необходима.
На полу, между изваяниями, глаз что-то заприметил. Какой-то квадратик… Визитка.
Блейк нагнулся, поднял.
Визитка была его собственная: офис Госдепартамента в Бельгии, с указанием посольского адреса и телефона приемной. А сзади, синим, четко нарисована схемка.
Причем известно чего. Вот здесь. Крохотная келья наверху, куда для наказания заточался рыцарь-тамплиер, нарушивший устав Ордена. Блейк еще мальчишкой однажды туда забирался.
Голова повернулась в сторону хоров. Что там может быть?
Пройдя под сумрачным сводом, Антрим отыскал узкую винтовую лестницу. Петли давно отсутствующей двери были по-прежнему на месте. Блейк по неровным ступенькам взобрался к келье. Свет туда сочился из двух небольших отверстий: одно со стороны алтаря, другое – с Круга. Пространство пола от силы метр на полтора – ни лечь, ни даже толком сесть, – на что, собственно, и делался расчет.
Здесь Антрима действительно ждал сюрприз: его агент Гай Даймонд, застреленный в соборе Святого Павла. Тело запихано в тесное узилище, голова накренена под неестественным углом.
Это что, они притащили его сюда?
Ну а кто же еще.
Показать, на что они способны.
А на груди трупа, в окоченелых согнутых руках, книга. «Мифы Древнего мира».
Блейк осторожно отнял книгу у мертвеца. Где-то посередке из нее торчала еще одна из блейковских визиток. Надо бы, наверное, проверить Даймонду карманы на предмет удостоверения… А впрочем, труп здесь найдут не скоро. Если вообще спохватятся.
С книгой в руке Блейк спустился с лестницы и шагнул к одному из электрических канделябров, прикрепленных к хорам. Открыв заложенную страницу, он увидел обведенный кусок текста.
Овидий в своих «Метаморфозах» (VIII: 183–235) повествует, как Дедал со своим сыном, юным Икаром, оказались заточены в башню на Крите. Сбежать из нее по суше или по морю было невозможно: все пути бдительно стерегли. И тогда Дедал смастерил себе и своему сыну крылья. Воском скрепив меж собою перья, он придал им форму, как у птиц. Когда работа была завершена, он обучил Икара пользоваться этими крыльями, но сделал два предостережения: не взлетать слишком высоко к солнцу – иначе растает воск – и не опускаться слишком низко к морю – иначе намокнут перья. С помощью тех крыльев они сумели совершить побег; позади уже остались Самос, Делос и Лебинтос. Охваченный радостным волнением, Икар забыл о предостережениях отца и взмыл к солнцу. И тогда воск растаял, крылья не выдержали, а бедный юноша кубарем полетел в море, которое его и поглотило.
Внизу страницы под обведенным текстом имелась приписка, тоже синим.
Сразу же бросалась в глаза разница в написании: «sоn», в отличие от «sun»[3].
Эти люди были действительно сведущи.
Дальше еще что-то. И номер телефона в Англии.
Какая, однако, самоуверенность… Хочешь иметь с нами дело – звони. Но вначале обо всем подумай.
Несколькими глубокими, с присвистом, вдохами Блейк Антрим попытался себя успокоить. Он был близок к панике (что примечательно, страх и безотлагательность подкачивали мышцы силой).
Может, те стражи тьмы правы…
Все как-то разом выходило из-под контроля; при такой всеохватности и глубине проблемы с ней становилось сложно совладать.
Тот лист Блейк вырвал из книги и запихал в карман.
13Следом за Мэтьюзом Кэтлин вышла из зала под дождь. Здесь они пересекли улочку Мидл-Темпл, повернули налево и вошли в одно из множества офисных зданий – в частности, окнами на Памп-Корт, так называемый «Насосный двор». Своим названием небольшой внутренний дворик был обязан своим механизмом, когда-то использовавшимся для пожаротушения. Водный резервуар находился глубоко под дворовыми плитами и водой пополнялся от одной из лондонских подземных рек. Насосов здесь давно уже не было, а вот древний колодец сохранился. На северной стороне двора до сих пор виднелся темноватый круг от солнечных часов, ставших легендарными благодаря надписи внизу: «Тени мы есть, тенями и уйдем».
Двери всех контор в здании были закрыты, в вестибюле стояла тишина. Мэтьюз первым поднялся по лестнице на четвертый этаж, цокая тростью по деревянным ступеням. «Судебные инны» получили свое название оттого, что здесь прямо в служебных помещениях учились и жили новоиспеченные слуги закона. Когда-то инны имели статус независимых самоуправляемых колледжей, выпускники которых, принеся судебную присягу, становились барристерами, имея возможность выступать в суде защитниками клиентов.
Но при этом всегда подчинялись уложениям своих иннов.
В ту пору обычаем у клиентов было консультироваться со своими барристерами не в палатах, а у крыльца Храмовной церкви или в Вестминстер-холле, где суды заседали вплоть до конца XIX века. Теперь всех этих почтенных, освященных временем судебных практик там уже не было, а многие здания на территории Мидл-Темпл и Иннер-Темпл преобразовались во всевозможные конторы. Жилые помещения оставались только на верхних этажах, и ими совместно пользовались оба инна.
Вместе с Мэтьюзом Кэтлин взошла наверх, где тот открыл дверь в одну из служебных квартир. Света внутри не было. В полумраке проглядывали ампирная софа, стулья и антикварного вида буфет со стеклянными дверцами. На стенах виднелись голые крючки, где раньше, вероятно, висели картины. Ноздри щекотал запах свежей краски.
– Ремонт, – односложно пояснил Мэтьюз.
Он закрыл дверь и подвел свою гостью к окну на противоположной стороне. Там, внизу, на задах матового от дождя двора, стояла Храмовная церковь в тесном окружении прилегающих зданий.
– Здесь внизу тоже сосредоточено много исторических артефактов, – сказал Мэтьюз. – Эта церковь в том или ином своем виде просуществовала уже около тысячи лет.
Условие, с которым король Яков I безвозмездно пожаловал свою землю барристерам, было общеизвестно. Храмовная церковь – церковь Темпла – должна непременно оставаться местом молебнов и поклонения. От нее так и веяло загадочностью и романтическими легендами старины, помноженными на века, хотя Кэтлин знала ее в основном как частную часовню иннов.
– Мы, британцы, исконно гордимся верховенством закона, – продолжал Мэтьюз. – Инны были у нас местом, где свое ремесло осваивали будущие вершители правосудия. Как называлось это место? Благороднейшей купелью, где благословляются все свободы и гуманности в королевстве. Насколько в точку, а?
Кэтлин согласно кивнула.
– Основой нашей веры в закон явилось принятие Хартии вольностей, – с жаром развивал тему Мэтьюз. – Какой наиважнейший, поистине судьбоносный акт, если вдуматься. Бароны востребовали и получили от своего сюзерена тридцать семь уступок в его монаршей власти.
– Из которых большинство так ни разу и не применялись, а затем и вовсе были аннулированы, – колко заметила Кэтлин.
– Совершенно верно. На сегодня осталось только три. Но один, вседовлеющий постулат, исходит именно из Хартии вольностей. Ни один свободный человек не может быть наказан, кроме как через действующий в стране закон. Одно это положение изменило весь ход развития этой нации.
Внизу во дворе (то ли из согласия со сказанным, то ли наоборот) участился дождь.
Внезапно боковая дверь церкви приоткрылась, и оттуда появилась фигура – какой-то мужчина, спешно застегивая пальто и сутулясь, зашагал в сторону переулка Королевской скамьи и ворот, что выводят за территорию Темплов.
– Узнаёте? – спросил Мэтьюз. – Блейк Антрим, собственной персоной. Агент ЦРУ, стоит во главе операции «Ложь короля», именно сейчас проходящей здесь, в этой самой стране.
Кэтлин молча наблюдала, как фигура растаяла за бледным кругом одного из чугунных фонарей.
– Насколько вы с ним были близки? – с подкупающей прямотой спросил Мэтьюз.
– Мы? Всего с год, не больше. Я тогда изучала юриспруденцию в Лондоне, а затем подала на членство в Мидл-Темпл.
– Так это Антрим задал новый вектор в вашей карьере?
– Да почему же. – Кэтлин пожала плечами. – Не такой уж и новый. Я сама, еще когда мы были вместе, шла в этом направлении. От теории закона к практике. На момент, когда мы расстались, я уже подала заявление в АБОП.
– Что-то я не вижу в вас женщину, которая позволяла бы мужчине так глубоко на себя воздействовать. О вас я читал единственно, что вы умны, находчивы, с жестким характером, независимы в суждениях.
– Он был… сложный человек, – не сразу, а лишь после паузы ответила Кэтлин.
– Именно так характеризуют вас ваши начальники.
– Как могу, пытаюсь этому не соответствовать.
– Акцента у вас, я вижу, почти нет, дикция и синтаксис почти неотличимы от британских.
– Мой отец, британец, умер, когда мне было восемь лет. Мать американка. Снова замуж она не вышла, и хотя мы жили здесь, американкой так и осталась.
– Вам известен американец по имени Коттон Малоун?
Кэтлин покачала головой.
– Он бывший агент разведки. Состоял на высоком счету. Компетентен. Совсем не похож на Антрима. Очевидно, тот его знает и специально подстроил так, чтобы Малоун оказался в Лондоне. Есть еще один молодой человек, Иэн Данн, которого Малоун несколько часов назад возвратил сюда, на родину. Этого юношу Антрим разыскивает.
– Вы в курсе, что с Блейком мы расстались, так сказать, не на дружеской ноте? – вынуждена была спросить Кэтлин.
– И тем не менее он дал вам крайне лестную рекомендацию для АБОП.
– Это было до того, как мы с ним порвали, – единственное, что оставалось сказать Кэтлин.
– Свой выбор, мисс Ричардс, я остановил на вас по причине вашей бывшей связи с Антримом. Если отношения у вас стали враждебными или сошли на нет, то вы мне, откровенно говоря, без надобности. И как вам известно, ваша полезность для АБОП теперь, увы, тоже под вопросом.
– И вы можете это исправить?
Мэтьюз кивнул:
– Если вы можете помочь мне с моей проблемой.
– Снова сойтись с Блейком? – с иронией спросила Кэтлин. – Что ж, можно попробовать.
– Вот этих слов я от вас и ждал. При этом он не должен ничего подозревать. Ни при каком раскладе ваших взаимоотношений вы не должны раскрывать ему свою причастность к нам.
Кэтлин молча кивнула.
В мглистом расплывчатом свете окна она взглядом изучала главу верховного шпионского ведомства Англии. Легенду холодной войны. От рассказов о его похождениях и подвигов у Кэтлин, бывало, дух захватывало. Сколько раз в молодости она мечтала поступить в МИ-6, секретную разведслужбу. Но снова видеться, снова разговаривать с Блейком? Плата, что и говорить, высока…
– Я сам из Иннер-Темпл, – неожиданно открылся Мэтьюз. – Внутренний, можно сказать, храмовник. Пятьдесят лет членства. Я там, кстати, читал курс по юриспруденции. – Он кивком указал на окно за Храмовную церковь.
– Вот видите. Вы тоже сменили теорию на практику.
– Получается, так. Так что у нас, как видите, есть что-то общее.
– Но вы мне пока так ничего и не рассказали по сути.
Вместо ответа Мэтьюз подошел к откидному столику, выдвинул из-под него стул и жестом пригласил сесть. Кэтлин только сейчас заметила на столешнице темные контуры ноутбука.
Подняв крышку, Мэтьюз щелкнул по клавиатуре. Экран ожил ярким светом, от которого Кэтлин невольно сощурилась.
– Ознакомьтесь с этим, а затем действуйте согласно инструкции.
И Мэтьюз направился к двери.
– А как я разыщу Антрима? – спросила она вслед.
– Не беспокойтесь. Когда понадобится, вы получите дополнительную информацию.
– А меня вы как найдете?
– Мисс Ричардс, – приостановившись, укоризненно обернулся он. – Не задавайте глупых вопросов.
И вышел.
14Из дворовой постройки Малоун отвел Иэна обратно в Маленькую Венецию, где на каждом шагу можно было поймать такси. Девейн пока не перезванивал. От того, что Гэри в опасности, щемило сердце. Как он мог, как он смел такое допустить? Это противоречило всему, о чем он заботился, увольняясь из Министерства юстиции.
– Я ухожу с работы, – сказал он однажды Гэри.
– Я думал, ты свое дело любишь.
– Риски становятся чересчур велики, – покачал головой Малоун.
Это случилось в Мехико. Он помогал там стороне обвинения троих подсудимых, участников убийства агента УБН[4]. А во время обеденного перерыва сам угодил в эпицентр перестрелки; развязавшие стрельбу в общественном парке хотели с ним расправиться. Перестрелка переросла в кровавый кошмар с семерыми убитыми и девятью ранеными. Стрелков Малоун в итоге уложил, но при этом сам схлопотал себе пулю в плечо. Месяц ушел на поправку, и за этот срок Малоун внес в свою жизнь кое-какие коррективы.
– Тебе сейчас тринадцать, – сказал он Гэри, – и понять это для тебя будет непросто. Но иногда в жизни необходимы перемены.
О своем решении уйти он уже уведомил Стефани Нелл, подав рапорт об увольнении; так закончилась его двенадцатилетняя карьера в «Магеллане», а с нею и еще более длительный срок пребывания на флоте. За это время он дослужился до звания коммандера и мог подняться до капитана, но не более. Да и зачем это?
– Значит, уходишь, – сказал сын. – Переезжаешь в другую страну.
– Тебя я не покидаю, – ответил тогда Коттон.
Но, похоже, сделал именно это.
На момент ухода они с Пэм жили порознь уже пять лет. Однажды он приехал домой с задания, а ее там уже не застал. Она сняла дом на другой стороне городка, с собой взяв только то, что им нужно было с Гэри. О новом адресе Пэм и о том, что между ними все кончено, извещала записка. Практичная и холодная. В ее стиле. А также решительная. Вместе с тем на моментальном разводе ни один из них не настаивал, хотя общались они лишь тогда, когда речь заходила о потребностях Гэри.
За их совместную жизнь произошло многое. Он сменил флотское поприще на юридическое, затем поступил в Министерство юстиции. Юристкой стала и Пэм. По служебным делам Коттон колесил по свету, Пэм – по коридорам судов Атланты. Виделись они примерно раз в неделю, чередуясь на дежурство с Гэри, который рос так быстро, что не уследишь. Жизнь протекала среди друзей и знакомых, досконально не известных ни ему, ни ей. Впрочем, слово «жизнь» применительно к ним не годилось. Скорее существование. И вот, заполучив ту пулю в Мехико, Малоун наконец задумался: а такая ли жизнь ему нужна? Ни он, ни Пэм счастливы своей жизнью не были. Это понимали они оба. И скачок от недовольства к гневу легко и непринужденно осуществила Пэм.