Я сняла крышку и увидела, что коробка битком набита папками. Опять же эти папки были подписаны рукой мамы, и от этого мое сердце сжалось. Я нашла файл с отчетами об академической успеваемости. Наши с Дэнни отчеты были обычными, напечатанными на компьютере, а форма отчета Лизы была заполнена маминым почерком, подобные формы, должно быть, использовались при домашнем обучении. Судя по моему отчету начальной школы, я была образцовой ученицей. А у Дэнни дела шли намного хуже. Теперь я видела его детство совсем в ином свете, и как школьный психолог могла сказать, что ему пришлось очень нелегко из-за того, что ему постоянно лгали родители и еще манипулировали им. Вред бывает разный, сказал он мне как-то.
Я прочитала комментарии его преподавателей. «Дэнни хочет быть хорошим, но ему не хватает самоконтроля, что приводит к дракам с другими учениками и плохому поведению в классе». Я прочитала отчеты только за два года, после чего засунула их обратно в коробку. Я не могла без горечи думать о брате – каково ему было знать, что сестра убила человека, притом что взрослые утверждали, что у него извращенное воображение. В коробке также лежала толстая белая папка, посвященная Лизе. Награды, которые она выиграла. Почетные сертификаты. Я просматривала содержимое этого файла и заметила заголовок следующей папки «Свидетельства о рождении». Я вспомнила, как в интернет-статье советовали посмотреть свидетельство о рождении, чтобы понять, усыновили тебя или нет. Я читала об этом несколько недель назад, а казалось, прошло уже несколько месяцев. «Проверьте свое место рождения», говорилось в статье. Из папки я достала три свидетельства о рождения. Лиза и Дэнни родились в больнице Маунт-Вернон в Александрии, штат Виргиния, но в моем свидетельстве было написано другое – «Больница Мишн, Эшвилл, штат Северная Каролина».
Я с недоумением смотрела на документ – и вспомнила про то, как увидела его в первый раз. Мне было около десяти, и я тогда спросила маму, почему я родилась в Эшвилле. «Когда ты родилась, мы с папой были в гостях у миссис Лайонс», сказала она мне. Тогда это объяснение показалось мне достаточно логичным, но сейчас выглядело странным. Я весила 3 килограмма 800 грамм при рождении. Вряд ли я была недоношенной. Мои родители тогда жили в северной Виргинии. Зачем им навещать кого-то в шести часах езды от дома, если они знали, что у мамы подходит срок? «Они нашли девочку на удочерение здесь, в Северной Каролине», – сказала Вернис.
Меня охватил ужас. Я вспомнила, как впервые встретила Кристин и как она, схватив меня за руки, воскликнула: «Ты такая красивая, правда же, мам!»
– Только не это, – прошептала я, неожиданно вдруг вспомнив, что у Кристин были такие же темные кудрявые волосы, как и у меня.
Некоторое время я продолжала изучать свое свидетельство о рождении, рассматривая вписанные в него имена моих родителей. Как бы мне хотелось, чтобы именно они были моими биологическими родителями! Но все же мне кое-что следовало выяснить… Сделать это было просто необходимо. И тогда я взяла телефон.
45Когда я позвонила Дженни, та занималась составлением договора по продаже дома, но, услышав, что мой голос дрожит, пообещала, что приедет сразу, как только закончит. Весь следующий час я измельчала старые отцовские коммунальные и медицинские счета и была очень рада, что работа не требовала умственных усилий. Дело шло очень медленно, и поэтому к тому моменту, как Дженни припарковала свою машину на подъездной дороге, я избавилась лишь от бумаг из одного мусорного пакета.
Открыв дверь, я босиком вышла на крыльцо и стала ждать, пока Дженни покинет машину. Она захлопнула дверцу и направилась по тротуару ко мне навстречу, при этом ее белая блузка словно светилась в темноте.
– Что случилось? – спросила она, прикрываясь рукой от света фонаря на крыльце. – По телефону мне показалось, ты чем-то расстроена?
Я молча села на верхнюю ступеньку, и Дженни, поднявшись на крыльцо, последовала моему примеру.
– Что-то не так? – спросила она.
– Я нашла копию своего свидетельства о рождении, – сказала я, взглянув ей прямо в глаза. – Только говорите правду, Дженни. Кристин – моя мать? Вы моя бабушка?
Она широко раскрыла глаза.
– Нет! – воскликнула она. – Конечно же нет! С чего тебе взбрело это в голову?
– Не надо мне лгать! – отрезала я. – Я не перенесу… еще больше лжи и обмана.
– О чем ты?
– Я родилась в Эшвилле, – повторила я. – Я об этом совсем забыла, но сейчас нашла копию своего свидетельства о рождении. Вернис сказала, что мои родители нашли ребенка на удочерение в Северной Каролине. Как вы объясните тот факт, что я родилась в Эшвилле, в то время как моя семья жила в Виргинии?
Направив взгляд в темный двор, Дженни заговорила не сразу.
– Кристин покинула дом, когда ей было семнадцать, – наконец промолвила она. – Когда ты родилась, она жила в Амстердаме и скорее всего была настолько обкуренной, что не помнила собственного имени. Она всего несколько лет не употребляет наркотики. Поэтому ей так важна ее работа с распродажей. Она хочет сделать на этом карьеру. Ей это нужно.
– О, – тихо сказала я, понимая, что Дженни поделилась со мной чем-то таким, о чем ей было нелегко говорить. Но я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы развивать эту тему. – Тогда почему в моем свидетельстве о рождении указан Эшвилл? – спросила я. В какой-то момент я даже было подумала, что, может, сама Дженни моя мать?
Она опять посмотрела куда-то в сторону и глубоко и расстроенно вздохнула.
– Лиза никогда никуда не уезжала, чтобы продолжать учиться играть на скрипке, – сказала она. – Она жила со мной в Эшвилле, потому что ждала ребенка. – Дженни повернулась ко мне, в свете фонаря ее лицо казалось мертвенно-бледным. – Тебя.
Потребовалось некоторое время, чтобы до меня дошел смысл ее слов. Было такое ощущение, что земля ушла из-под ног. Я даже схватилась за край ступеньки, на которой сидела.
– Нет, – прошептала я.
Через минуту я встала и сошла с крыльца на темный газон. Непривычно было идти по прохладной траве босиком. Я сделала несколько шагов в направлении к улице, после чего повернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом, в котором выросла. Из окон гостиной лился золотистый свет, а резная отделка крыльца и облупившаяся желтая краска светились в темноте. Все словно плыло перед глазами. За этими стенами я прожила свою липовую жизнь.
Дженни смотрела на меня, продолжая сидеть на ступеньке, и весь вид ее говорил, что она готова в любой момент подскочить ко мне, если вдруг я начну падать. Она что-то еще говорила, но ее слова звучали так далеко, словно из соседнего города. Голова у меня гудела, и я совсем не слышала ее слов.
Опустившись на траву, я даже не сразу осознала, что ко мне подбежала Дженни. Как могли мои родители всю жизнь скрывать от меня такое? Мне лгали. Обо мне шептались. Они так и не рассказали мне всю правду.
А потом я подумала о Лизе, которая никогда даже не жила в этом доме. Сколько страха и боли она пережила. Сколько стыда и унижения. А ее карьера… Неудивительно, что качество ее игры так пострадало. Не было никакого таинственного учителя. Только таинственный ребенок. Я.
Дженни, тяжело дыша, села в своем новехоньком риелторском костюме на траву рядом со мной и положила руку мне на плечо.
– Ну как ты?
Я молча смотрела на небо. Луна и звезды затерялись в тумане.
– Никто не хотел, чтобы ты знала, – мягко промолвила она.
Я закрыла глаза и не двигалась, говорить было очень трудно.
– Что произошло? – наконец спросила я, посмотрев на нее. – Они отослали ее и сказали всем, что она занимается с неким преподавателем?
– Именно так, – кивнула Дженни. – Дэб позвонила мне в слезах и спросила, может ли Лиза остаться у меня, пока не родит. Она была так знаменита в музыкальных кругах, что Дэб и Фрэнк боялись, что на это отреагируют негативно и она погубит свою карьеру. Когда Лиза рассказала родителям, она была уже на четвертом месяце. Поначалу она была намерена отдать ребенка на усыновление, но, по мере того как приближался срок родов, она поняла, что не сможет этого сделать. Поэтому твои родители решили усыновить ребенка – тебя – сразу, как ты родилась. – Она смахнула с моей щеки прилипшую прядь. Ее прикосновение было нежным. – Лиза осталась у меня еще на пару месяцев после твоего рождения, чтобы то, что ты была ее ребенком, не казалось столь очевидным. А Стивену и всем остальным твои родители сказали, что она решила заниматься с кем-то другим.
Надо ли говорить, что я чувствовала в эти минуты, когда мне открылась вся правда? Я не могла вымолвить ни слова в ответ.
– Прости своих родителей, – негромко сказала Дженни. – Они хотели рассказать тебе правду, когда ты подрастешь, но из-за всего, что случилось с Лизой – обвинение и ее самоубийство, – они решили, что лучше тебе ничего не знать.
– То есть… это все-таки вы подарили ей тот медальон?
Она кивнула.
Я подумала о фотографии, лежащей на кофейном столике в гостиной. Как сиамские близнецы, сказала Дженни.
– Моим отцом был Мэтти?
В глазах Дженни блеснул свет фонаря, и она кивнула.
– Мы всегда думали, что это так, но Лиза категорически это отрицала. Поэтому твои родители никогда не говорили об этом ни с ним, ни с его родителями. Лиза сказала, что это был парень с одного из музыкальных фестивалей, на которые она ездила. В Риме. Я полагаю, это вполне возможно, но Лиза и Мэтти были неразлейвода, а потом родилась ты, темноволосая и кудрявая, поэтому мы просто предположили, что она родила от него. Они с Мэтти были так молоды. Может быть, они… экспериментировали, или еще что. Насколько я знаю, она так ему и не рассказала. Она много говорила с ним по телефону, когда жила со мной, но все их разговоры были только о новой технике игры на скрипке, которую якобы она осваивала. На самом же деле в Эшвилле она редко брала в руки инструмент. Она была в депрессии. – Голос Дженни дрогнул. – Всю жизнь я сожалела, что мне так и не удалось ей помочь, – вздохнула она. – Мне очень жаль, что я не смогла сделать для нее больше. Может быть, ей стоило принимать антидепрессанты?
– Мне нужно взять фотографию, – сказала я, вставая.
Идя к дому, я чувствовала слабость в ногах. Поднявшись по ступенькам, я вошла в дом. Казалось, с того момента, как я разбирала бумаги, прошло несколько дней. Я взяла фотографию Лизы и Мэтти со столика. Теперь она казалась мне драгоценной, я осторожно держала ее в руках. Когда я вышла на улицу, Дженни опять сидела на верхней ступеньке крыльца и промокала платком глаза. Я села рядом с ней, положив фотографию на колени так, чтобы на нее падал свет. Кудрявые волосы Мэтти казались мне убийственным подтверждением.
– Вы знаете, где он? – спросила я.
– Мэтти? Да откуда же?.. Насколько мне известно, он учился у Стивена Дэвиса до самого последнего дня, пока… ну, пока Лиза… в него не выстрелила.
– Его фамилия, если не ошибаюсь, Харрисон?
Она кивнула и положила руку мне на колено.
– Райли, Лиза была замечательной девочкой, – проговорила она. – И стала дорогим для меня человеком. Мне казалось, что с Кристин у меня не очень хорошо получилось, и мне так хотелось помочь Лизе, к тому же в сравнении с моей трудной дочерью с ней было очень легко. Я работала, а она помогала по дому. Я работала бухгалтером у нескольких докторов в Эшвилле. У меня был пес, который очень привязался к Лизе и скучал по ней, когда она уехала. Я тоже по ней скучала. – Она улыбнулась. – Я близко ее узнала. Возможно, даже ближе, чем знали ее родители, потому что со мной она иногда была более открытой. Ты же психолог. Сама понимаешь, как такое бывает.
– Но она так и не сказала вам, был ли это Мэтти?
– Я никогда и не давила. – Дженни поерзала на твердой ступеньке. – Именно поэтому она со мной и разговаривала. Потому что я не давила. Я ее любила. – Ее глаза опять затуманились. – Мне стало грустно, когда она вернулась домой. Я по ней скучала. У нее была чистая душа.
Как она могла оставить собственного ребенка? На меня вдруг накатило жуткое одиночество. Она инсценировала самоубийство, оставила меня и никогда не оглядывалась. Как я смогу с этим жить? Но я не могла сказать об этом Дженни. Она все еще думала, что Лиза мертва.
– И папа с мамой на нее рассердились? – спросила я. – За то, что она забеременела? – Я вдруг осознала, что отец приходился мне дедушкой. А мама – бабушкой. Дэнни же на самом деле был моим дядей. Я обхватила себя руками, и мне стало ужасно грустно. Всего за пару минут я потеряла семью, которую знала. Я потеряла единственного брата.
– Если они и сердились, мне они этого не показывали. Мне кажется, как только они смирились с ситуацией и решили усыновить Лизиного ребенка, твоя мама даже обрадовалась.
– Вы были рядом, когда я родилась? – спросила я.
Дженни замешкалась и вздохнула, будто бы решив ответить на любой мой вопрос.
– Давай зайдем в дом, – сказала она. – Я больше не могу сидеть на этой ступеньке.
Я проследовала за ней, мы обошли мешки с бумагой и подошли к дивану. Сев поудобнее, Дженни забрала у меня из рук фотографию и, взглянув на нее, сказала:
– Как-то утром Лиза позвонила мне и сказала, что у нее отошли воды и начались схватки. Она знала, чего ожидать, потому что мы много об этом говорили. Я сразу позвонила твоим родителям, и они поспешили в Эшвилл. Дэнни они оставили у друзей. Твои родители не успели вовремя. Мне удалось остаться с Лизой в родильном отделении. Я не буду врать и говорить, что все было легко. Что она не страдала. Ей было страшно, и мне тоже, но вместе мы с этим справились. – Она улыбнулась, глядя невидящим взглядом перед собой, и я поняла, что Дженни по-настоящему любила мою сестру. Мою маму.
– А потом она тебя обняла, – сказала Дженни. – Осыпала тебя поцелуями. Мне кажется, она не смогла бы тебя отдать на удочерение никому, кроме своих родителей. Она не могла с тобой расстаться. Она очень тебя любила.
При мысли, как Лиза меня обнимала, на глаза навернулись слезы.
– Ее медальон. – Дженни показала на фотографию. – Я подарила ей его сразу после того, как ты родилась. Я соврала, когда прошлый раз сказала тебе, что означают китайские иероглифы. Символ на лицевой стороне означает «мать», а символ на обратной – «дочь». Лиза говорила, что никогда его не снимет.
Когда Дженни ушла, я села на диван в темной гостиной и долго смотрела в пустоту. Мне казалось, я онемела. Где-то у меня была живая мама. Теперь мне еще больше захотелось ее найти, но кажется, она не желала оказаться найденной.
А потом, все так же сидя в темноте, я начала думать о живом мужчине, который, судя по всему, был моим отцом.
46Я нашла его.
Несмотря на то, что его имя было достаточно распространенным, Мэттью Харрисона найти было несложно. Сидя все на том же диване в час ночи с ноутбуком на коленях, я обнаружила его профессиональный веб-сайт и кучу фотографий. Его прическа почти не изменилась – копна темных кудрей. Это был симпатичный мужчина с убийственной улыбкой. Мэттью было сорок, столько же, сколько было бы сейчас Лизе. Собственно, почему было бы?..
Жил он в Балтиморе, преподавал в консерватории Пибоди при университете Джона Хопкинса. Я разглядывала эти фото более часа, пытаясь найти себя в его чертах, что было легко. Согласно его биографии он был женат и имел двух дочерей. Они были моими сводными сестрами? Получается, у меня в Балтиморе есть семья? Я поискала фото близняшек, но безуспешно.
В ту ночь я почти не спала. Вставала с кровати, включала компьютер и разглядывала фото мужчины, который, возможно, был моим отцом. Я стала думать, какими будут мои первые слова ему, ведь утром я собиралась ему позвонить. Я должна была это сделать. Он был так близок с Лизой. Знал ли он, что она все эти годы была жива? Мог ли знать, где она сейчас?
В половине восьмого утра я сварила кофе. Нервы были на пределе. Взяв чашку кофе с собой в гостиную, я села на диван и с тревогой стала ждать девяти часов, чтобы позвонить в консерваторию.
– Мистер Харрисон уехал в Японию, – сообщила мне женщина, ответившая на звонок.
Сердце ушло в пятки, я на мгновение растерялась. Мне представилось, что он паренек с фотографии – тинейджер, путешествующий с юными музыкантами, – хотя ведь он был их учителем.
– Вы можете оставить сообщение на его голосовой почте, правда, думаю, он ее проверит только по возвращении, через две недели, – сказала женщина. – Хотите, чтобы я вас переключила?
– Это срочно. – Я готовилась к этому звонку целую ночь и не могла ждать даже лишнюю минуту, не то что две недели. – Есть ли возможность связаться с ним прямо сейчас?
– Боюсь, что нет. Могу дать вам адрес его рабочей электронной почты, если хотите.
– Хорошо, – ответила я и записала адрес, точно зная, что не воспользуюсь им. Не собиралась я знакомиться с отцом по электронной почте. К тому же мне было страшно отправить письмо и не получить ничего в ответ. Придется ждать его возвращения.
В ту ночь я лежала в кровати с закрытыми глазами и думала о том, как изменился мой мир за последние пару дней. Мне хотелось вернуть прежнюю жизнь, ту, в которой я точно знала, кто я. Но она была безвозвратно утрачена.
Оставив попытки уснуть, я включила лампу на ночном столике. Возле лампы лежал роман. С момента отъезда из Дархема я к нему почти не притрагивалась. Также там лежал вчерашний номер нью-бернской «Сан джорнэл». Пытаясь отвлечься, я взяла газету и стала ее листать. Внизу на одной из страниц я заметила рекламу какого-то концерта в парке Юнион-Пойнт – ту же рекламу, что была наклеена на стене в отцовском фургоне. С тою же фотографией, какую на открытке прислали Фреду Маркусу на почтовый ящик, от которого я отказалась!.. «Джаша Трейс». Двое мужчин и две женщины стоят на узкой тропе, протянувшейся через все поле, каждый держит в руках инструмент: банджо, гитару, мандолину и скрипку. У скрипачки на груди белый кулон в форме овала…