— Ой! — взвыла Мерета.
Схватившись за зубочистку, она медленно засунула ее в рот. Осторожно попыталась нащупать, не застряло ли под десной что-нибудь, способное вызвать это воспаление, но едва острие коснулось десны, как мучительная боль вспыхнула с новой силой.
— Давай, Мерета, надо проткнуть в ней дырку, — сказала она себе сквозь слезы.
Она снова притронулась кончиком зубочистки к нарыву, и от этого то немногое, что оставалось у нее в желудке, чуть не вывернулось наружу. Надо было сделать прокол, но она не смогла. Просто не смогла, и все тут!
Не справившись с этой задачей, она подползла к шлюзу посмотреть, что они ей сегодня прислали. Вдруг там найдется что-нибудь, что поможет хоть немного облегчить эту боль? Допустим, если прополоскать рот, боль утихнет?
Она заглянула в ведро и увидела там такие привлекательные вещи, о которых прежде не смела и мечтать. Два банана, яблоко, кусочек шоколада. Полный абсурд! Значит, они решили раздразнить ее аппетит, заставить есть. А она не может! Не может и не хочет.
Новый приступ боли чуть не свалил ее с ног. Тогда она вытащила из ведра все фрукты, выложила на пол и схватила канистру с водой. Сунув пальцы в воду, поднесла их к нарывающей десне, но холод не оказал ожидаемого действия. Вот боль, вот вода, но одно к другому не имело никакого отношения. Вода даже не утоляла жажду.
Тогда она уползла обратно и улеглась под иллюминаторами, свернувшись в позе зародыша и моля Бога о прощении. Когда-нибудь тело устанет от борьбы, она это понимала. Последние дни ей придется провести в мучениях.
Но и они пройдут.
Сквозь туман до нее донеслись голоса. Они звали ее по имени. Требовали, чтобы она откликнулась. Приоткрыв глаза, она сразу же отметила, что нарыв успокоился, а ее обессиленное тело по-прежнему лежит возле туалетного ведра под окнами. Она посмотрела на потолок: высоко над головой одна из люминесцентных ламп слабо замерцала. Только что она слышала голоса? Это было на самом деле или ей только показалось?
— Действительно, фрукты она забрала, — произнес в этот миг отчетливый голос, которого Мерета раньше не слышала.
«Значит, это было на самом деле», — подумала она, но от слабости даже не испытала потрясения.
Голос был мужской — не юношеский, но и не старческий.
Она приподняла голову, но только немножко — так, чтобы сверху ее нельзя было разглядеть.
— Мне отсюда видны фрукты, — произнес женский голос. — Они лежат на полу.
Говорила та женщина, которая обращалась к ней один раз в год, ее голос Мерета не спутала бы ни с каким другим. Очевидно, люди за стеной пробовали с ней говорить, а потом забыли отключить переговорное устройство.
— Она заползла под окна. Я уверена, она там, — продолжала женщина.
— Думаешь, она умерла? Прошла ведь уже неделя? — спросил мужчина.
Они разговаривали так естественно, но на самом деле это было неестественно. Речь шла о ней.
— От этой гадины всего можно ожидать.
— Давай выровняем давление и войдем посмотрим.
— А с ней-то как тогда быть, ты об этом подумал? Все клетки ее тела приспособились к давлению в пять атмосфер. Чтобы она привыкла к меньшему давлению, потребуется не один день. Если открыть дверь сейчас, у нее не просто начнется кессонная болезнь, ее тут же разорвет в клочья. Ты же видел ее стул, как все расширяется. А моча — она же кипит и пузырится. Не забывай, она провела в барокамере три года.
— Разве нельзя посмотреть и сразу же снова поднять давление, если мы увидим, что она еще жива?
Женщина за стеной ничего не ответила. Но было уже ясно, что об этом не может быть и речи.
Мерете было все труднее дышать. Она слышала голоса двух дьяволов. Если бы это было возможно, они бы заживо содрали с нее кожу, и снова зашили, и продолжали бы так бесконечно. Она попала в самый нижний круг ада. Там, где люди мучаются вечной мукой.
«Попробуйте только зайти, скоты!» — подумала она, осторожно пододвигая к себе фонарик.
От этого движения свист в ушах усилился. Она врежет фонариком в глаз первому, кто к ней приблизится. Ослепит мерзавца, который посмеет нарушить священные пределы ее камеры. Уж с этим она как-нибудь справится, перед тем как умереть!
— Мы не будем ничего предпринимать до возвращения Лассе, понял? — сказала женщина тоном, не допускавшим возражений.
— Но его придется ждать еще целую вечность. Она помрет гораздо раньше, — ответил мужчина. — Что же нам делать? Лассе будет в ярости.
Последовало тяжелое и гнетущее молчание, словно стены надвинулись на нее, зажав, как пойманную блоху, которую вот-вот раздавят ногтями.
Мерета еще крепче стиснула в руке фонарик и принялась ждать. И тут вдруг на нее, точно дубинка, снова обрушилась боль. Выпучив глаза, она вдохнула как могла глубже. Еще немного, и боль прорвалась бы наружу в невольном крике, но Мерета сдержалась. К горлу подступала тошнота, казалось, ее вот-вот вырвет, но она не издала ни звука. Только запрокинула голову, глотая слезы, скатывавшиеся на пересохшие губы.
«Я их слышу, но они не должны слышать меня», — повторяла она себе снова и снова. Она хваталась за горло, проводила рукой у щеки, за которой сидел нарыв, раскачивалась взад и вперед и непрестанно сжимала и разжимала свободный кулак. Каждый нерв в организме отзывался на эту адскую боль.
И крик вдруг вырвался. Он жил своей отдельной жизнью. Тело взяло свое. Глухой, утробный вой звучал и звучал, не переставая.
— Слышишь? Она жива. Я так и знала.
Затем в переговорном устройстве раздался щелчок.
— Отойди от стены, чтобы мы тебя видели, — потребовал мерзкий голос женщины за стеной, и только тут они заметили, что у них что-то не в порядке.
— Слушай, — сказала женщина. — Кнопка застряла.
Она постучала по кнопке, но это не помогло.
— Так ты, дрянь, значит, подслушивала, о чем мы тут говорим? — В хамской грубости ее тона ощущалась многолетняя привычка к жестокости и холодная бесчувственность.
— Лассе починит, когда вернется, — сказал мужчина. — Он починит. Какое это имеет значение.
Челюсть у Мереты болела так, что казалось, щека сейчас лопнет. Мерета старалась не обращать внимания, но ничего не могла с собой поделать. Надо встать. Что угодно, только бы подавить ответную реакцию организма на сигналы пульсирующей боли. Она встала на четвереньки, оттолкнулась руками, борясь с неодолимой слабостью, приподнялась и села на корточки. Боль во рту вспыхнула с новой силой, но кое-как она привстала, оторвав от пола одно колено.
— Господи помилуй! Ну и вид же у тебя, красавица! — произнес холодный голос за стеной. Затем женщина расхохоталась, и этот хохот ранил Мерету, как град из скальпелей. — Да у тебя же зубы болят! — насмехалась женщина. — Надо же, вы только посмотрите — у этой грязной свиньи в клетке зубки болят.
Резким движением Мерета повернулась к непроницаемому стеклу. Даже разомкнуть губы было убийственно трудно.
— Погоди, ты мне еще заплатишь за это, — прошептала она и плотно прижалась лицом к стеклянной поверхности. — Ты мне еще заплатишь, вот увидишь!
— Если ты не станешь есть, то в скором времени будешь гореть в аду, не успев отомстить, — прошипела женщина с другой стороны.
Она словно играла, как кошка с мышью, и не закончила эту игру. Она хотела, чтобы добыча еще пожила — ровно столько времени, сколько она решила ей отвести, и ни часом больше.
— Я не в состоянии есть, — простонала Мерета.
— У тебя зуб нарывает? — спросил мужской голос.
Она кивнула.
— Управляйся с этим сама, как умеешь, — ответил он холодно.
В иллюминаторе она увидела свое отражение. У несчастной женщины в зеркале щеки ввалились, а глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит. Верхняя часть щеки перекосилась от флюса, круги под глазами красноречиво говорили о ее болезненном состоянии. Сразу становилось видно, что она находится на грани смерти.
Прислонившись спиной к окну, Мерета медленно соскользнула на пол и села. На глазах у нее проступили злые слезы, и одновременное ее осенило неожиданное открытие: ее тело может и хочет жить. Она возьмет то, что ей подали в бачке, и заставит себя это съесть. Боль убьет ее или не убьет — это покажет время. Во всяком случае, она не сдастся без борьбы, потому что дала мерзкой бабе за окном обещание и собиралась его сдержать. Придет время, и она отплатит мерзкой бабе той же монетой.
На мгновение в ее теле воцарился покой — как в разоренной бурей местности в сердцевине урагана. И тут же снова вернулась боль. На этот раз Мерета заорала, не сдерживаясь, во всю глотку. Ощутила на языке крошки от пломбы, а пульсирующая боль распространилась по всей щеке и била уже в висок.
Тут из шлюза послышалось шипение, и в отверстии показался новый бачок.
— На! Мы послали тебе кое-что в качестве первой помощи. Бери, не бойся, — со смехом произнес женский голос.
На мгновение в ее теле воцарился покой — как в разоренной бурей местности в сердцевине урагана. И тут же снова вернулась боль. На этот раз Мерета заорала, не сдерживаясь, во всю глотку. Ощутила на языке крошки от пломбы, а пульсирующая боль распространилась по всей щеке и била уже в висок.
Тут из шлюза послышалось шипение, и в отверстии показался новый бачок.
— На! Мы послали тебе кое-что в качестве первой помощи. Бери, не бойся, — со смехом произнес женский голос.
Мерета торопливо подползла на четвереньках, вытащила бачок из отверстия и заглянула внутрь.
На самом дне, на кусочке марли, как положено для хирургических инструментов, лежали щипцы.
Большущие щипцы. Большущие и ржавые.
27
2007 год
Утро у Карла выдалось тяжелое. Дурные сны, а потом еще пререкания с Йеспером за завтраком выкачали из него последние остатки энергии; а затем, плюхнувшись в служебную машину, он обнаружил, что бензин в ней уже на нуле. Поход за три квартала по загазованному шоссе на участке между Нюмёллевай и Вэрлёсе также не способствовал пробуждению таких качеств, как обаяние, любезность и терпение.
Усевшись наконец на свое место в подвале под полицейской префектурой и увидев перед собой лучащееся утренней бодростью лицо Ассада, он вдруг ощутил позыв подняться к Маркусу Якобсену и расколошматить там парочку стульев, чтобы его отправили в такое место, где за ним будут как следует присматривать и куда всевозможные житейские невзгоды проникают лишь в виде телевизионных новостей.
Своему ассистенту он только кивнул. Если бы на минутку приглушить энергию Ассада, тогда, может быть, батарейки Карла успели бы как-то подзарядиться. Он покосился на кофеварку с пустой емкостью и принял из рук Ассада протянутую чашку.
— Я не совсем понимаю, что к чему, — начал Ассад. — Даниэль Хейл, ты говоришь, мертв, но на встрече в Кристиансборге был не он. Тогда кто же?
— Не знаю. Но Хейл не имеет к Мерете Люнггор никакого отношения. Зато тот, кто подменил Хейла, очень даже имеет.
Карл отхлебнул мятного чая. Его вполне можно было бы пить, если бы Ассад положил сахара на четыре-пять ложечек меньше.
— Но откуда же тогда этот парень знал, что тот миллиардер, который организовывал встречу в Кристиансборге, никогда раньше не видел Даниэля Хейла?
— Действительно, откуда? Допустим, этот тип и Хейл встречались.
Карл поставил чашку на стол и поднял глаза на доску объявлений, к которой приколол брошюру из «Интерлаб АО» и где на портрете можно было видеть ухоженную личность Даниэля Хейла.
— Так значит, это не Хейл принес письмо, да? И совсем не с ним Мерета Люнггор была в «Банкроте»?
— По словам сотрудников Хейла, он вообще в это время находился за границей.
Обернувшись к своему помощнику, Карл спросил:
— Что там говорится в полицейском протоколе об автомобиле Хейла после аварии, ты не помнишь? Был он в порядке? Обнаружились в нем какие-нибудь поломки, которые могли стать причиной аварии?
— Ты про то, в порядке ли были тормоза?
— Тормоза, рулевое управление, что угодно. Были ли признаки, что там что-то откручивали?
Ассад пожал плечами:
— Там трудно было что-то обнаружить, потому что машина горела. Но если я правильно понял то, что написано в протоколе, это была обыкновенная авария.
Ну да, Карл помнил то же самое. Ничего подозрительного.
— К тому же там не было свидетелей.
Оба взглянули друг на друга.
— Я помню, Ассад. Помню.
— Только тот водитель, который на него наехал.
— Да, именно.
Карл в рассеянности снова отпил из чашки, и его передернуло. Не хватало только еще и к этому пристраститься. Нет уж, спасибо!
Он подумал, что надо бы выкурить сигарету, но даже на это у него не хватило энергии. Надо же было такому случиться! Он как раз собирался закрыть дело и покончить с этой морокой, и тут вдруг всплывают новые весьма неожиданные обстоятельства! Перед его внутренним взором выросло непаханое поле работы, а ведь это всего одно дело, в то время как на столе громоздилось еще штук сорок-пятьдесят других таких же.
— Карл, а как насчет свидетеля из другой машины? Может, нам поговорить с человеком, который столкнулся с этим Даниэлем Хейлом?
— Я уже настропалил Лизу, чтобы она его разыскала.
На лице Ассада проступило разочарованное выражение.
— Для тебя я припас другое задание, — утешил его Карл, чем вызвал у своего помощника мгновенный приступ радости и широкую улыбку. — Ты поедешь в Хольтуг в округе Стевнс, еще раз встретишься там с домработницей Хелле Андерсен, покажешь ей фотографию Даниэля Хейла и спросишь, этот ли человек передал ей письмо.
— Но ведь это же был не он, а другой человек, который…
Карл жестом остановил Ассада:
— Не он. Мы с тобой это знаем. Но когда она, как мы ожидаем, ответит «нет», ты спросишь, есть ли между этими людьми какое-то сходство. Нам же надо как-то выйти на этого типа. И еще одно: спроси, присутствовал ли при этом Уффе и видел ли он, хотя бы мельком, человека с письмом. И последнее, что тебе надо спросить: куда Мерета, придя домой, клала свой кейс. Он был черного цвета и с одной стороны поцарапан. Кейс раньше принадлежал их отцу и был при нем в машине, когда они попали в аварию. Эта вещь явно что-то значила для нее. — Карл снова поднял руку, не дав Ассаду открыть рот. — А затем ты поедешь к антикварам, которые купили дом Люнггоров в Маглебю, и спросишь у них, не попадался ли им где-нибудь такой кейс. И тогда уж, завтра, мы обо всем об этом поговорим, хорошо? Можешь забирать машину. Сегодня я буду ездить на такси, а домой вернусь поездом.
Но тут Ассад выразительно замахал руками:
— Да, Ассад?
— Одну минуточку! Ладно? Я только хочу взять блокнот. А ты, уж пожалуйста, повтори мне все еще раз!
Харди выглядел уже получше. Раньше казалось, что его голова просто впаяна в подушку, но теперь она приподнялась и стали видны тонкие жилки, бьющиеся на висках. Лежа с закрытыми глазами, он имел умиротворенный вид. Постояв над ним, Карл подумал, не лучше ли просто уйти. Часть прежней аппаратуры из палаты была вынесена, хотя дыхательный аппарат остался и продолжал качать воздух. Надо думать, все это было хорошим знаком.
Карл осторожно повернулся и сделал шаг к двери, но тут его остановил голос Харди:
— Почему ты уходишь? Не можешь смотреть на лежачего?
Карл обернулся: Харди был все в том же положении.
— Если хочешь, чтобы люди не уходили, покажи как-нибудь, что не спишь. Например, открой глаза.
— Нет. Не сегодня. Сегодня мне неохота открывать глаза.
И тотчас же огорошил Карла во второй раз.
— Мне приходится так делать, чтобы один день хоть чем-то отличался от другого.
— Понятно.
— Завтра я решил смотреть только направо.
— О'кей, — согласился Карл, но в глубине души ему стало очень больно от таких слов. — Харди, ты несколько раз разговаривал с Ассадом. Ничего, что я его тебе прислал?
— Очень даже чего, — сказал Харди, почти не шевеля губами.
— Ну, раз уж прислал, так что же теперь? И буду посылать его столько раз, сколько потребуется. Не возражаешь?
— Только если он притащится с этими пахучими жареными штучками.
— Непременно скажу ему.
Из неподвижного тела, когда-то бывшего его товарищем Харди, вырвались звуки, которые при желании можно было принять за смех:
— От этих штук меня потом так пронесло, как никогда в жизни. Сиделку довел до отчаяния.
Карл попытался отогнать от себя эту картину. Слышать такое было тяжело.
— Я скажу Ассаду, чтобы в следующий раз не пичкал тебя такими сильнодействующими угощениями.
— Есть какие-нибудь новости в деле Люнггор?
С тех пор как Харди парализовало, он впервые выразил к чему-то интерес. Карл почувствовал, как стало жарко щекам. Пожалуй, так недолго и заплакать.
— Да, появились кое-какие новости.
Он рассказал о развитии событий, связанных с именем Даниэля Хейла.
— Знаешь, что я думаю? — спросил Харди, выслушав рассказ.
— Ты подумал, что в этом деле появились зацепки, от которых можно танцевать.
— Точно. За километр слышно: тут что-то нечисто. — Харди на миг открыл глаза, глянул в потолок и снова закрыл. — Ты не наткнулся, случайно, на какой-нибудь политический след?
— На это ни намека.
— Разговаривал с представителями прессы?
— Ты о ком?
— С каким-нибудь политическим комментатором в Кристиансборге. Они первые все разнюхивают. Или с кем-нибудь из бульварных газет? Например, Пелле Хюттестед из «Госсипа». Этот пустозвонный бочонок после увольнения из «Актуэльт» занялся выгребанием грязи из закоулков Кристиансборга, так что он на этих делах собаку съел. Спроси у него, и будешь знать больше.
На лице Харди мелькнула улыбка и тотчас же пропала. «Скажу ему прямо сейчас», — подумал Карл и заговорил очень медленно, чтобы все дошло с первого раза: