— Это вы? — спросила Вера. — Но как вы меня нашли? Как вы здесь оказались?
— Вы забыли, что разговариваете со следователем, — улыбнулся Муслим. — Все очень просто. Я знал ваше имя и дату рождения. Ваша подруга сообщила, что вы родились в год Дракона. Кроме того, я знал, на какой машине вы приехали.
— Но вы не видели моего номера, — несколько ошеломленно произнесла она.
— Мне не нужно было видеть номер. Достаточно сделать запрос, чтобы выяснить, кто из владельцев синего «Пежо» может быть молодой женщиной шестьдесят четвертого года рождения.
— Как просто, — согласилась она, — а если бы я водила машину по доверенности? Если бы она была оформлена на имя мужа?
— То и тогда все данные были бы в информационном центре МВД, — пояснил Муслим, — все действительно очень просто.
— Вы меня поразили, — тихо произнесла она. — Я даже не думала, что подобное возможно. Хотя вчера вы произвели на меня впечатление. Своей искренностью.
— Вы тоже. Хотя вы не были до конца со мной искренни. Я же видел, как вы нервничали, когда я рассказывал о своих семейных проблемах. О своем предстоящем судебном разводе. Очевидно, вас ждет подобная процедура? Я угадал?
— Да, — кивнула Вера, — я тоже развожусь со своим мужем. Мне начинает казаться, что вы умеете читать чужие мысли. Или это только опыт следователя?
— Не знаю. Может, мы куда-нибудь пойдем? Я замерз, пока вас ждал.
— Представляю. Садитесь в машину. Я включу печку, — предложила она, — а там мы решим, куда нам поехать.
Он не заставил себя упрашивать. Сев в машину, она сняла шапку, тряхнула волосами, посмотрела на него.
— Неужели вы действительно искали меня и ждали рядом с домом?
— А вы как думаете?
— Не знаю. Боюсь даже подумать. Мой супруг никогда не отличался особой галантностью. Ему бы и в голову не пришло ждать меня рядом с домом. — Она помрачнела.
— Вы разводитесь?
— Да. Официально подали на развод. Мы прожили с ним слишком много. Целых семь лет. Говорят, что после семи лет совместной жизни бывает особенно сильный кризис и его нужно пережить. Вы сколько прожили со своей супругой?
— Шесть, — улыбнулся Муслим, — неполные шесть. До критического срока мы даже не дошли.
— А мы дошли, — задумчиво произнесла она, — мы вместе с ним учились в университете. Он казался мне таким ярким, начитанным, талантливым. Уже позже я поняла, что он больше позер, чем глубокий человек. Его начитанность оказалась поверхностной, его интеллигентность показной. Знаете, как говорил академик Лихачев? Можно притвориться всем, чем угодно. Но нельзя притвориться интеллигентным человеком. Не получается. Вот у моего мужа и не получилось. Его оставили на кафедре, он быстро сделал кандидатскую, а потом начали обнаруживаться некоторые дурные свойства его характера. Отец помог ему устроиться в «Союзвнешторг». Все мечтали туда попасть. Мы сразу поехали в заграничную командировку. Там вообще начали проявляться все худшие черты, которые только могли быть в мужчине. Жадность, зависть, пренебрежение к людям, откровенный цинизм. Я долго терпела. А потом взяла дочь и вернулась сюда. Сейчас мы живем одни. Сама не знаю, почему я все это вам рассказываю. Может, потому, что вы вчера рассказали мне свою историю.
— Не совсем, — ответил Муслим, — у меня было несколько иначе. Я вернулся в Баку после тяжелого ранения и познакомился с моей будущей женой. Мне казалось, что мы можем создать нормальную семью. Были, конечно, трудности, но она с ними не хотела мириться. А в последние годы у нас на все были разные точки зрения. И на воспитание дочери, и на нашу дальнейшую жизнь, и на наши отношения. Она считала, что я обязан делать карьеру. Мне предлагали поехать куда-то в сельский район заместителем прокурора. Конечно, я отказывался, а ей это не нравилось. Вот так, слово за словом, мы и решили расстаться.
— Значит, встретились «два одиночества», — грустно улыбнувшись, пробормотала Вера. — Наверно, со стороны на нас смешно смотреть.
— У вас жизнь только начинается, — возразил Муслим, — вам только двадцать восемь лет.
— Я чувствую себя уже такой старой, — пожаловалась она, — вы даже не представляете, до какой степени. Мои сверстницы, девочки из нашей группы, кажутся мне такими юными созданиями. Наверно, сказалось все. И моя неудавшаяся семейная жизнь. И наша заграничная командировка. Там быстро взрослеешь. Чувствуешь свою ответственность, особенно в капиталистических странах. Хотя у нас сейчас тоже капитализм.
— Мы пока не знаем, какой у нас строй. И какой у вас, — возразил Муслим, — пока я вижу только всеобщий развал и бардак. Что будет дальше — увидим.
Она улыбнулась.
— Вы, наверно, коммунист?
— Конечно. Иначе меня бы давно выперли из прокуратуры. Я и вступал только потому, что так было нужно. В армии вступал, после ранения. Мне сказали, что нужно написать заявление, и я написал, не придавая этому никакого значения. Потом меня быстро взяли на работу в прокуратуру, я был уже кандидатом в члены партии. Тогда только с помощью партии можно было сделать карьеру.
— Сделали?
— Нет. Как был следователь, так им и остался. Стал только следователем-«важняком», так у нас говорят про следователей по особо важным делам. Зато в январе девяностого все наши идейные прокуроры дружно вышли из партии, сдав свои партийные билеты. Через несколько месяцев состоялось собрание, и они забрали свои партийные билеты. Забрали обратно, решив снова вернуться и стать членами партии. Еще через год они снова начали сдавать свои партбилеты. Во время августовских событий прошлого года, когда в Москве объявили ГКЧП, многие бросились снова забирать свои партийные билеты в парткоме. Когда выяснилось, что путчисты проиграли, эти же принципиальные коммунисты стали в очередной раз сдавать билеты. Мне было так стыдно на них смотреть. Я не представляю, как они после этого себя чувствуют. Я никогда не был идейным коммунистом, и мне всегда было немного смешно, когда я сидел на наших партийных собраниях. Но свой партийный билет я принципиально никому не отдавал. Это мое прошлое, часть моей жизни, истории моего народа. Может, я не прав, как вы думаете?
— Не знаю. Я всегда презирала наших секретарей парткомов. Только следили за всеми и стучали в компетентные органы. Демагоги и подхалимы. Может, поэтому все и рухнуло. Никто и ни во что уже не верил. Особенно те, кто работали на Западе. Они видели, какое несоответствие между нашим существованием и жизнью в этих странах.
— У нас просто политический диспут, — улыбнулся он.
Она рассмеялась. Он чувствовал, как ему все больше и больше нравится эта молодая женщина с таким необычным взглядом.
— Вы истратите весь бензин на обогрев машины, — предупредил Муслим. — Может, куда-нибудь поедем? Вы должны знать, где есть поблизости ресторан или кафе.
— Поедем, — согласилась она, — здесь рядом есть небольшой ресторан. Там играет тихая музыка и дают хороший кофе.
Она водила машину довольно уверенно. Уже через несколько минут они припарковались у небольшого кафе «Золотая антилопа». Она оказалась права, здесь действительно было достаточно комфортно. Где-то далеко играла тихая музыка, а посетителей почти не было видно за горшками с цветами, расставленными по всему залу. Им выделили столик в самом углу.
Потом они долго разговаривали. Он рассказывал ей о своей жизни, о своих двух ранениях, о работе в прокуратуре, о событиях, происшедших в его республике за последние несколько лет. Он рассказал ей почти всю свою жизнь, за исключением того случая в Ленинграде, который произошел с ним двенадцать лет назад. Она рассказывала ему о своей командировке, о своих впечатлениях от посещения Бельгии и Федеративной Республики Германии. Рассказывала, как случайно оказалась в Восточном Берлине после объединения Германии и как испугалась разницы в уровне жизни двух половинок некогда единого города, уже успевшего снова стать единым. Им было просто интересно друг с другом. Официантка несколько раз недовольно подходила к ним, гремя посудой и давая понять, что им нужно уходить. Наконец девушка не выдержала.
— Извините, — сказала она, — уже десять минут двенадцатого. Мы закрываемся в одиннадцать.
Муслим ошеломленно взглянул на часы. Они даже не заметили, как прошло столько времени. Она грустно усмехнулась.
— Кажется, мы засиделись…
— Простите. — Муслим подозвал официантку, чтобы расплатиться. — Где ваша дочь, Вера? Вы, наверно, должны были ее забрать?
— Не беспокойтесь, — ответила она, — девочка у родителей мужа. Они ее просто обожают и часто берут к себе. У них хорошая зимняя дача. Отец моего мужа был крупным чиновником, он получил эту дачу от государства, когда ее конфисковали у какого-то валютного спекулянта. Они сейчас живут там, за городом. Мать мужа тяжело больна, и мы не говорим ей о нашем разводе, чтобы ее не волновать. Делаем вид, что все в порядке.
Он понимающе кивнул. Они вышли на улицу. Стояла ясная погода, какая обычно бывает зимой в северных городах. Искрящийся ночной снег, вкусный, холодный, обжигающий воздух и полная луна. Они снова уселись в салон автомобиля.
— Куда вас отвезти? — спросила она. — Где вы остановились?
— В «Прибалтийской». Но я вам не разрешу меня туда отвозить. Только этого у меня в жизни не было. Чтобы меня провожала женщина. Мы поедем к вам домой, и я провожу вас до вашей квартиры. А потом поймаю такси и поеду в гостиницу.
— Но это неправильно.
— Возможно. Но не забывайте, что я кавказский мужчина. У нас свои представления о приличиях. Нельзя, чтобы женщина меня провожала, я буду чувствовать себя после этого самым несчастным человеком.
— Хорошо, — улыбнулась она, — мне нравятся ваши традиции.
Они снова вернулись на Суворовский проспект. Вышли из салона. Она протянула ему руку.
— У меня такое ощущение, что я знаю вас очень давно. Уже много лет, — призналась она.
— У меня тоже, — смущенно ответил Муслим, — спасибо за чудесный вечер.
— Надеюсь, что вы узнали не только мой адрес, но и домашний телефон? — лукаво спросила она.
— Да, — кивнул он.
— Звоните и не пропадайте, — пожелала она на прощание. — Когда вы заканчиваете свою работу?
— Через неделю, — ответил он с некоторым сожалением, — но, возможно, я еще немного задержусь. Слишком много работы.
— Как ваш друг себя чувствует после вчерашнего? — вспомнила Вера. — Голова не болит?
— Еще как болит. И ему досталось от супруги. Поэтому он теперь под домашним арестом. Никуда не ходит и ни с кем не общается.
Они рассмеялись. Он поднес ее руку к губам. От ее тела исходил такой чудесный запах. Где-то он читал, что люди ориентируются в своих вкусах именно на запахи. Он медленно, с чувством наслаждения поцеловал ее руку.
— Спасибо, что вы уделили мне так много времени.
— И вам спасибо. Прощайте. — Она помахала ему рукой и пошла к своему подъезду. Подходя к дому она снова обернулась и помахала ему рукой.
Он пошел по улице, чувствуя, как радость сегодняшней встречи переполняет его душу. Уже давно он не испытывал ничего подобного. Кажется, сегодня он впервые в жизни встретил женщину, с которой его вкусы совпадали на все сто процентов. У них были одинаковые взгляды на культуру, искусство, историю, человеческие отношения. Одинаковые вкусы и пристрастия, одинаковая любовь и ненависть. Он словно встретил свою вторую половинку. Неужели подобное бывает в жизни?
Он даже не заметил, как вышел на Невский проспект и повернул в сторону Невы. Пройдя еще немного, он подошел к гостинице «Москва». Остановился. Взглянул на горящие окна отеля. Двенадцать лет назад у него произошла здесь невероятная встреча с женщиной, о которой он помнил все эти годы. Он так и не узнал ее фамилии. Нет, она ему просто не сказала. Он помнил только ее имя и отчество. И эту незабываемую ночь. Муслим улыбнулся. Кажется, в этом городе сама атмосфера располагает к романтическим встречам. Или ему просто повезло. Рядом с отелем стояло несколько свободных машин. Такси в городе уже практически не было, их повсюду заменили частники. Нужно было торговаться с каждым из них. Но торговаться в эту ночь ему не хотелось. Он подошел к одному из них и, узнав цену, согласно кивнул головой.
К себе в отель он приехал во втором часу ночи. Поднялся на свой этаж, открыл двери, вошел в комнату. Долго сидел в кресле, вспоминая сегодняшний вечер. Он был как награда за все дни, проведенные в этой командировке. Затем отправился умываться. И в этот момент в дверь постучали. Он удивленно взглянул на часы и пошел открывать. Кто мог стучаться во втором часу ночи? Он даже боялся подумать о том, что это могла быть она. О подобном он не смел и мечтать. Муслим сделал несколько шагов и распахнул дверь. На пороге стояла Вера.
— Я подумала, что это нечестно, — немного запинаясь, произнесла она, глядя ему в глаза, — в конце концов, вы приезжий, а я местная. Мне нужно было вас проводить. Я приехала узнать, как вы добрались…
Было заметно, как она смущается. Он сделал шаг назад, с восхищением глядя на нее. О подобном он не смел даже мечтать. Возможно, это был всего лишь сон. Или исполнившаяся мечта.
— Я вас ждал, — прошептал он, протягивая ей руку.
Она вошла в комнату, закрыла дверь, сняла шапку. Он осторожно обнял ее, прижимая к себе.
— Только будь нежным, — попросила она, — и не очень требовательным. У меня это в первый раз в жизни. Честное слово. Кроме моего мужа, у меня никогда и никого не было…
— Я знаю, — сказал он, вдыхая запах ее волос, — я это знаю.
Глава 7
Он смотрел на сидевшую перед ним женщину и не мог поверить услышанному. Значит, она вошла в квартиру следом за своей дочерью. Этого следовало ожидать. Он должен был помнить, какой у нее смелый характер. Как она могла отпустить свою дочь к одинокому мужчине, который уже сделал ребенка ее троюродной кузине? Ни одна мать спокойно не поступила бы так. И она не отпустила. Поехала вместе с ней. А Мелентьев, похоже, дурак. Нужно было понять психологию обеих. Матери, которая в сорок лет руководит таким крупным управлением. Она привыкла брать на себя ответственность и принимать решения, отвечая за них. Она должна была поехать вместе с дочерью. И когда та поднялась, она ждала в салоне машины, когда Наташа вернется. А потом решила взять ситуацию в свои руки. В конце концов, Виктория была дочерью ее двоюродной сестры. И тогда она сама поднялась к Фамилю. Он невольно взглянул на ее руки. Кажется, она говорила, что любит теннис. У нее должны быть сильные, натренированные руки. Такая могла точно и жестко ударить молодого человека, который начал бы ей хамить или попытался что-либо сказать о ее родственницах. Такая могла сделать все, что угодно. Нужно будет поработать с ее водителем. Возможно даже, Фамиль обидел Наталью, она спустилась вниз в слезах, и тогда поднялась наверх мать. Он был уверен, что это вернулась сама Наталья. Мужчины вообще часто бывают излишне самоуверенны на свой счет, считая себя центром Вселенной. И тогда она его ударила…
— Ты долго будешь молчать? — спросила Вера. — Или так испугался, что не знаешь, как на это реагировать? Успокойся, я его не убивала. Он был жив и здоров, когда я от него уходила. И тем более его не могла убить Наташа, которая вышла до меня. Мой водитель все видел. Он работает со мной уже много лет и решил показать понимание ситуации. Поэтому следователю он рассказал только о визите Наташи. Я слишком известный человек в городе, чтобы меня приплетать. Хотя он мог бы и все рассказать. Меня все равно нельзя посадить в тюрьму даже по подозрению, у меня депутатский иммунитет.
— Зачем ты поднялась к Измайлову после Наташи? Что у вас там случилось?
— Ничего не случилось. Она спустилась вниз взволнованная, вся в слезах. Ты же видел, какая она эмоциональная. Ей казалось, что она сможет ему все объяснить, помочь Виктории, с которой они вместе выросли. А он даже не захотел с ней толком разговаривать. Можешь себе представить, в каком состоянии она была. Я решила, что мне нужно вмешаться, и поднялась к нему сама. Он сразу открыл мне дверь, даже не посмотрев в глазок. По-моему, он думал, что это Наташа вернулась к нему. А увидев меня, очень испугался. Я ему сказала, как нужно вести себя порядочным людям, и сразу ушла. Ты не волнуйся, я была там две или три минуты. И сразу вышла. Ничего не трогала, ни к чему не прикасалась. И моих отпечатков пальцев там тоже не найдут.
— Я тебя не спрашивал про отпечатки пальцев. Тебя мог кто-то увидеть, — мрачно произнес Муслим, — и сообщить об этом в прокуратуру. Ты можешь себе представить, какой скандал в таком случае разразится. Наше генеральное консульство обязательно вмешается. Все ваши газеты напишут об этом диком случае. В убийстве подозреваются мать и дочь. При этом мать руководитель самого крупного управления городской мэрии, правая рука Валентины Матвиенко. Можешь представить такие заголовки? И подробные статьи журналистов о том, как вы мстили за поруганную честь своей родственницы. Мотив известен, подозреваемые налицо. И ваши портреты крупным планом.
— Мне и так тяжело, — нахмурилась Вера, — не нужно сыпать соль на рану. Я рассказала тебе как другу. Как бывшему другу. А ты сразу встаешь в дурацкую позу, вспоминая, что ты следователь…
— Следователь другой страны, — горько напомнил он.
— Ну ладно, хватит, — она поднялась, — я пришла к тебе, не зная, что это именно ты. Мне просто не хотелось, чтобы приехавшие разговаривали с моей дочерью. Она и так недопустимо вольно повела себя и в результате попала в эту историю. Я и тогда не хотела, чтобы она разговаривала с Фамилем, но она сумела меня убедить. Ведь они были подруги, и она его достаточно неплохо знала, как ей казалось. А сегодня она вообще выкинула эту дикую выходку и решила прийти к тебе. Хорошо, что здесь оказался ты. А если бы здесь был кто-то из родственников погибшего? Представляешь, как бы он реагировал на ее появление?