– Ох, боюсь, они будут разочарованы!
– Тогда почему же я не буду разочарован?
– Твои ожидания будут значительно скромнее. – Кейт просияла улыбкой. – Впрочем, ты обязательно будешь. Для этого твои ожидания окажутся достаточно велики.
– Однако ты готова обречь меня на это?
– Я хочу сделать жизнь для нее приятной, – заявила Кейт. – Ради этой цели я использую то, что у меня есть. А самое дорогое, что у меня есть, это – ты, вот я и использую тебя самым беспощадным образом.
Деншер устремил на девушку долгий взгляд:
– Мне очень хотелось бы побольше использовать тебя. – После этих слов, поскольку она все еще молча улыбалась ему, он спросил: – У нее что, очень плохо с легкими?
Кейт с минуту выглядела так, будто от всей души хотела бы этого.
– Не с легкими. Разве чахотка, если ее вовремя захватить, теперь не излечима?
– Да, несомненно, людей теперь умеют латать. – Но он продолжал расспросы: – Так ты хочешь сказать, что у Милли такое, что уже не залатаешь? – И прежде чем она успела ответить: – По правде говоря, похоже, что сам ее вид уже как бы выводит ее за пределы таких вещей: ведь, несмотря на ее юный возраст, она пережила столько такого, что только можно вообразить, что только может выпасть на долю человека. Я бы сказал, она подобна человеку, спасенному после кораблекрушения. Такой человек, конечно, способен в наши дни, по теории вероятностей, снова уверенно отправляться в море. Она уже пережила свое крушение, она уже и приключение повстречала на своем пути.
– О, я могу гарантировать тебе ее крушение! – До сих пор Кейт с готовностью ему отвечала. – Но позволь ей все же наслаждаться ее приключением. Бывают крушения, вовсе не похожие на приключения.
– Ну что ж, были бы только приключения не похожи на крушения! – Деншер уже соглашался, но все же вернулся к своим вопросам. – Я хочу сказать, что она все же не производит впечатления… не воздействует на нервы, или на что там еще, как человек, пораженный тяжелой болезнью.
Кейт, со своей стороны, тоже отдавала справедливость этой черте Милли:
– Да! В этом – ее красота.
– Красота?!
– Да. Она просто чудесная. Она ни за что этого не покажет – не больше, чем твои часы, когда уже собираются остановиться из-за того, что завод кончается, дают тебе заблаговременно знать об этом или идут не так, как обычно. Она не станет умирать, она не станет дозировать жизнь по капле. Она не станет, кстати говоря, пахнуть микстурами. И вкусом лекарств, кстати говоря, от нее отдавать тоже не будет. Никто ничего не узнает.
– Тогда о чем же, – резко спросил он, откровенно озадаченный, – мы тут толкуем? В каком таком экстраординарном состоянии она находится?
Кейт продолжала таким тоном, будто на этот раз пыталась определить что-то для себя самой:
– Я думаю, что если она вообще больна, то больна серьезно. Я думаю, что если с ней плохо, то на самом деле очень плохо. Не могу сказать почему, только я вижу ее именно так. Она будет жить по-настоящему или – так же по-настоящему – не будет. Она получит все – или все потеряет. Только я не думаю, что она получит все.
Деншер слушал ее рассуждения, не сводя с нее глаз, тогда как взор Кейт задумчиво блуждал по комнате, и слова ее казались ему более впечатляющими, чем вразумительными.
– Ты то «думаешь», то «не думаешь» и в то же время даже слабого представления не имеешь о ее недуге?
– Нет, представление я как раз имею, только это такого рода проблема, знанием о которой я обладать вовсе не хочу. Тем более что и она сама не хочет, чтобы кто-то хотел все знать; в отношении того, что ее, видимо, гнетет, Милли отличает какая-то яростная застенчивость – я даже не знаю, каким словом это назвать, – какая-то неуемная гордость. А еще… А еще… – Тут Кейт заколебалась.
– А еще – что?
– Ох, я по-свински отношусь к болезням. Ненавижу болезни! Тебе ужасно повезло, что ты здоров как бык.
– Благодарю покорно! – рассмеялся Деншер. – Тогда и тебе довольно-таки повезло – ведь ты сама сильна, как морская волна!
С минуту Кейт смотрела на Деншера, словно испытывая эгоистическую радость по поводу свойственной молодым невосприимчивости их обоих к болезням. Это было единственное, чем они обладали оба, но эта их собственность, по крайней мере, была совершенно лишена недостатков: каждый обладал красотой, счастливым даром физического здоровья, личной порядочностью, каждый любил и желал другого. Однако вышло так, что сознание этого счастья отбросило их снова к чувству жалости по отношению к несчастной девушке, обладавшей буквально всем на свете благотворным добром, которого – увы! – не имели они, но лишенной того, чем сами они обладали.
– Как мы о ней говорим! – вздохнув, с раскаянием произнесла вдруг Кейт. – Но от фактов ведь деться некуда. Я всегда держусь от болезней подальше.
– Да ведь это не так, раз ты, несмотря на все, что ты говоришь, оказалась в самой гуще событий.
– Ах, я ведь только наблюдаю…!
– И выдвигаешь вперед меня вместо себя самой?
– О, да я просто «вторгаю» тебя туда, – сказала Кейт. – Пусть это даст тебе представление о мере того, чего я от тебя ожидаю. И начинать нужно как можно скорее.
Она отодвинулась от него, словно ее вспугнуло какое-то движение на балконе, и отняла свою руку, которой он владел минуту назад. Это предупреждение вернуло ему осторожность.
– Так тебе неизвестно, не нужно ли здесь хирургическое вмешательство?
– Я бы сказала, что такое возможно; то есть если вообще все к чему-то сведется, то может свестись к этому. Она, разумеется, попала в руки высочайшего качества.
– Значит, доктора не оставляют ее своим вниманием?
– Это она их не оставляет, но ведь это все равно. Мне думается, теперь я уже могу сказать: она ходит на прием к сэру Люку Стретту.
Тут Деншер коротко поморщился.
– А-а, пятьдесят тысяч скальпелей! – Потом добавил: – Не так уж трудно догадаться.
– Да. – Но она отмахнулась. – Не надо догадываться. Просто поступай, как я говорю.
Теперь, в наступившем на миг молчании, он смог вобрать все в себя, смог увидеть перед собою все целиком.
– То, чего ты от меня хочешь, это – попытаться «подмазаться» к больной девушке.
– Ах, но ведь ты сам признаешь, что она не производит впечатления больной. Более того, ты сам понимаешь, в какой мере – больше или меньше – тебе придется это делать.
– Просто поразительно, – тотчас же отреагировал он, – как ты видишь, что я понимаю, а что – нет!
– Ну что же, мой милый, раз ты сам подвел меня к этому, – отвечала Кейт, – это ведь ты сам заставил меня ввязаться в эту историю. И, кроме того, что до попыток «подмазаться», так на это найдется тьма других охотников.
Весьма возможно, что Деншер, под влиянием такого ее заявления, некоторое время представлял себе их юную подругу на груде подушек, в неизменном пеньюаре, в комнате с задернутыми шторами и уставленной цветами, в окружении высшей английской аристократии.
– Другие пусть следуют своим собственным вкусам. Помимо всего прочего, они свободны.
– Но ведь и ты свободен, мой милый!
Она произнесла это с раздражением, и то, что она при этом неожиданно поднялась с дивана, усилило это впечатление. Однако Деншер не сдвинулся с места, только продолжал смотреть на нее снизу вверх.
– Ты просто поразительна!
– Конечно я поразительна!
И, как тотчас же случилось, когда он, сидя, взирал на происходящее, Кейт снова доказала это. Пока она говорила, дверь из коридора распахнулась, чтобы впустить джентльмена, который, обнаружив девушку в своем поле зрения, немедленно двинулся к ней – поздороваться, еще прежде, чем его имя, объявленное слугою, донеслось до слуха ее собеседника. Тем не менее Деншер почувствовал, что его быстро включили в отношения: Кейт приветствовала гостя с такой поспешностью, будто обращалась к своему другу с просьбой. В ответ на нее тот медленно поднялся на ноги.
– Не знаю, знакомы ли вы с лордом Марком? – И затем, обращаясь уже к другой стороне: – А это – мистер Мертон Деншер, только что возвратившийся из Америки.
– О! – произнесла другая сторона, тогда как Деншер не произнес ничего, сразу же погрузившись в обдумывание главным образом упомянутого звука.
Всего через мгновение он признал, что звук оказался гораздо менее неопределенным, чем представлялось поначалу, и что в нем явно присутствовало нечто положительное. То есть это вовсе не было, как он понял, «О!» явного глупца, как ни велико на беглый взгляд было внешнее сходство; это было «О!» человека умного, хорошо образованного; оно являлось особой чертой говорившего, и за умением его произнести крылись годы дорогостоящего обучения и опыта. Деншер почему-то чувствовал, что, словно неожиданно попавшийся в руки ценный предмет, оно будет сохранять интерес как редкая антикварная вещь. Все трое некоторое время стояли в неловком молчании, и Деншер понимал, что вносит в ситуацию и свою посильную лепту; Кейт забыла пригласить лорда Марка сесть, но дала ему понять, что он найдет миссис Лоудер, вместе с некоторыми другими гостями, на балконе.
– О, и мисс Тил тоже там, я полагаю? – мне кажется, я еще снаружи слышал такой узнаваемый голос миссис Стрингем.
– Да, но миссис Стрингем сегодня здесь одна. Милли неважно себя чувствует, – объяснила Кейт, – и ей пришлось нас разочаровать.
– Ах, «пришлось разочаровать» – жаль! – И, чуть помедлив, он задержал взгляд на Деншере. – Надеюсь, это не слишком серьезно?
Деншеру, после всего, им услышанного, легко было предположить, что лорд Марк интересуется Милли; но столь же легко он мог представить себе, что тот способен заинтересоваться и молодым человеком, с которым беседовала Кейт и которого он теперь разглядывал, не имея о нем достаточной информации. Сам же молодой человек через минуту заключил, что лорд Марк поступает, как ему угодно, по отношению к обоим своим собеседникам. И в этом ему тотчас же поспособствовала Кейт, ответив:
– О Небо, нет! Я думаю, что нет. Я только что уверяла в этом мистера Деншера. – И затем добавила: – Который, как и все мы, тоже о ней тревожится.
– О! – снова произнес лорд Марк, и снова это прозвучало прекрасно.
Это, как видел (или ему казалось, что видел!) Деншер, делалось именно для него. А потом и для остальных.
– Мои опасения требуют, чтобы их успокоили. Нам следует о ней очень позаботиться. Мне куда – сюда?
Кейт прошла с ним несколько шагов и, в то время как Деншер, задержавшись, с откровенным интересом глядел им вслед, вдруг снова остановилась, чтобы продолжить разговор. Что произошло между ними, наблюдавший за ними Деншер не уловил, но Кейт быстро вернулась к нему, а лорд Марк присоединился к остальным. К этому моменту Деншер был уже готов к разговору.
– Так это он – протеже твоей тетки?
– О, в огромнейшей степени!
– Я хотел сказать – ее человек для тебя?
– Так и я это хотела сказать, – улыбнулась Кейт. – Он, собственной персоной. Так что сам можешь теперь судить.
– Судить – о чем?
– Судить о нем.
– С какой это стати мне судить о нем? – спросил Деншер. – Какое мне до него дело?
– Тогда с какой стати ты о нем спрашиваешь?
– Чтобы судить о тебе, а это совсем другое дело.
Казалось, Кейт некоторое время рассматривает это «другое дело».
– Ты хотел сказать – чтобы измерить степень грозящей мне опасности?
Он молчал колеблясь. Потом сказал:
– Осмелюсь сказать, что думаю я об опасности для мисс Тил. Как твоей тетушке удается примирить его интерес к мисс Тил…
– С его интересом ко мне?
– С ее собственным интересом к тебе, – ответил Деншер, в то время как Кейт размышляла над ответом. – Если этот интерес – то есть интерес миссис Лоудер – принимает форму лорда Марка, не следует ли ему поосторожничать с формами, которые принимает он сам?
Вопрос вроде бы показался Кейт интересным, но она ответила:
– Ах, он легко принимает самые разные формы. Красота ситуации в том, что она ему не доверяет.
– Кто – Милли?
– Да, и Милли тоже. Но я имела в виду тетушку Мод. По-настоящему – нет, не доверяет.
Тут Деншер выразил свое удивление.
– Она принимает его интересы так близко к сердцу и не доверяет ему?! Полагает, он способен на обман?
– Да, – ответила Кейт. – Таковы люди. Как они думают о своих врагах, кто его знает, наверняка очень худо, только меня больше всего потрясает то, как они думают о друзьях. Правда, с Милли все иначе: состояние ее души, – продолжала она, – самое счастливое. Это – самая надежная гарантия тетушки Мод, хотя она еще не совсем это осознала. Кроме того, это и надежная гарантия безопасности Милли.
– Так что, ты считаешь, это реальный выход для тебя – не питать к нему нежных чувств?
Кейт покачала головой, прелестно выразив вполне серьезное неодобрение:
– Ты не должен заставлять меня говорить тебе слишком много. Но я рада, что это не так.
– Что ты не слишком много мне говоришь?
– Что я не питаю нежных чувств к лорду Марку.
– О! – отреагировал на это Деншер, произнеся звук, весьма похожий на «О!» его светлости. Затем спросил: – А ты абсолютно уверена, что бедная девушка тоже таких чувств к нему не питает?
– Но ты же знаешь, в чем я абсолютно уверена насчет бедной девушки!
Его вопрос снова вызвал раздражение Кейт. Однако Деншер еще с минуту не оставлял этой темы.
– Но ты вряд ли назовешь его одним из юных герцогов, я полагаю?
– О Небо, нет, ни в коем случае! Он, если сравнивать его с другими возможностями, «вне игры», а Милли, – сказала она, чтобы быть точной во всем, – не обладает врожденным чувством социальных ценностей, вовсе не понимает наших социальных различий, не знает, кто есть кто и что есть что.
– Ясно, – рассмеялся Деншер, – Вот где причина, почему я ей понравился!
– Точно! В отличие от меня, которая, по крайней мере, понимает, что теряет! – съязвила Кейт.
Ну что же, все это в конце концов обрело для Деншера значительный интерес.
– А что тетушка Мод? Зачем от нее все это скрывать? Ну, что этот твой приятель на самом деле ничего собой не представляет? Она что, считает, что он может быть по достоинству приравнен к герцогу?
– Вряд ли. Если только в том смысле, что он приходится дядей герцогу. Это все-таки что-то, и это неопровержимо. Более того, он – лучшее, что мы можем достать.
– Ох-ох! – произнес Деншер, и выраженное им сомнение было не таким уж насмешливым.
– Дело не в величии лорда Марка, – продолжала девушка, не обратив на это внимания, – потому что только в этом отношении – денег ведь у него нет! – можно было бы больше всего сделать. Но тетушка Мод нисколько не корыстна, она только принимает в расчет корыстность других. Кроме того, он достаточно велик, имея одного герцога в собственной семье и другого – по другую сторону родословной. Все дело в его гениальности.
– И ты в это веришь?
– В гениальность лорда Марка? – Словно для того, чтобы высказать более решительное мнение, чем от нее до сих пор требовалось, Кейт на какой-то момент задумалась. Она так колебалась с ответом, что трудно было предположить, каким он будет, и наконец произнесла своевременное и вполне уверенное: – Да!
– Гениальность в политике?
– Во всем! Во всяком случае, я не знаю, – сказала она, – как иначе это назвать, когда человек оказывается способен без всяких усилий, без насилия, без каких бы то ни было махинаций так интенсивно дать себя почувствовать. Он каким-то образом воздействует на других, и притом так, что они вовсе не замечают в нем причины этого воздействия.
– А если это воздействие неприятно…? – спросил Деншер сознательно легкомысленным тоном.
– Но оно приятно!
– Да уж наверняка не для всех и каждого?
– Если ты себя имеешь в виду, – откликнулась Кейт, – то у тебя на это могут быть свои резоны; и вообще – мужчины не считаются. А женщины не понимают, приятное оно или нет.
– Вот это да!
– Да, верно, – такое требует от него гениальности.
Деншер стоял перед ней, словно задаваясь вопросом, чего же «потребует» все то, что она так быстро, легко и, сверх всего, так занимательно ему ответила, если подвергнуть ее ответ некоторому анализу? Неожиданно что-то, будто от последнего, решающего касания, поднялось в нем и перелилось через край – и это было ощущение собственного везения и вечного разнообразия Кейт, обещания счастья с нею и интереса, который вызывала и создавала она.
– Все женщины глупы – кроме тебя одной. Как могу я даже взглянуть на какую-то другую? Ты совсем иная, иная – и снова иная! Нечего удивляться, что все планы тетушки Мод строятся на тебе, да только ты слишком хороша для того, ради чего она их строит. Даже ваше «высшее общество» не понимает, насколько ты лучше его, – оно слишком глупо – ты вне пределов его понимания. Тебе бы надо его подтянуть повыше – ведь это ты, ты сама стоишь на вершине! Другие женщины, которых приходится встречать – что они такое? – всего лишь давно прочитанные книги. А ты – целая библиотека не только не читанных, даже еще не разрезанных книг! – Деншер почти стонал. Ему было больно от глубины его чувства. – Честное слово, я записываюсь в эту библиотеку!
Кейт слушала его речь, и снова на лице ее было написано все, что она собиралась ему ответить, и снова они смотрели в глаза друг другу и были едины в своем единственном неотъемлемом богатстве – богатстве жизни.
– Это ты вызываешь меня к жизни. Я существую в тебе – не в других.
Однако было похоже, что радостное волнение от их близости само по себе освободило в нем, как это часто бывает с чувством великого счастья, острую пружину страха.
– Только смотри, Кейт, ты не… Знаешь, ты только не…
– Только не – что?
– Только не оставляй меня. Это меня убьет.
С минуту она смотрела на него молча – говорили только ее глаза.
– Так что, ты предпочтешь вовремя убить меня, чтобы помешать этому?
Кейт улыбалась, но он тотчас заметил, что улыбается она сквозь слезы; однако уже через мгновение она совершенно оставила эту частную тему, переключившись на другую, одну из ее собственных, а ее собственные были так тесно связаны меж собой, что темы Деншера могли вместиться туда в лучшем случае только в скобках. Тем не менее ей пришлось пройти до нее некоторое расстояние.