Падая сверху на Лидию Максимовну, он заученным движением вырвал из-за пазухи пистолет, оттолкнулся левой рукой от плотного снега, вывернулся и, едва разглядев своего врага сквозь разбитое дверное стекло, вскинул руку и выстрелил трижды в направлении машины.
Тотчас же там взревел мотор. Машина, взвизгнув на наледи задними колесами, рванула вперед. Тепляков, вскочив, успел послать ей вслед еще две пули. И лишь тогда почувствовал все нарастающее жжение в левом боку, легкое головокружение и тошноту. Ноги вдруг ослабли, и он увидел будто со стороны, как медленно опускается на снег его тело, скользя спиной по раскрытой двери, как поднимается с четверенек Лидия Максимовна, но увидел сквозь обволакивающий его туман. Прошло какое-то время, из тумана выплыло испуганное лицо, несколько раз беззвучно открылся ярко-красный рот, затем над ним склонились другие широкие женские лица, их синие халаты охватывали узкое пространство, в котором метались какие-то тени. Его о чем-то спрашивали, но до его сознания не доходил смысл этих вопросов. Потом его подняли, потревожив рану, острая боль охватила все тело, над головой проплыл белый потолок «Скорой», и черный туман поглотил его окончательно.
— Вам очень повезло, молодой человек, — говорил пожилой доктор в голубом халате и голубой же шапочке, возвышаясь над Тепляковым. — Пуля, судя по всему, срикошетила и плашмя ударила в ваше ребро. как раз напротив сердца. При этом почти переломила ребро пополам. Да так там и застряла. Ребро мы скрепили шиной, рану зашили. У вас был сильный болевой шок. Иногда в таких случаях останавливается сердце: ему ведь тоже больно. Вот ваша пуля. На память. Я думаю, следствию она не понадобится: у него и без нее этих пуль хватает. — И доктор протянул Теплякову кусочек сплющенного металла.
— Спасибо, доктор, — поблагодарил Тепляков, разделяя слова на слоги, стараясь дышать ровно и не слишком глубоко, чтобы не тревожить рану.
— Я смотрю, на вашем теле и без того хватает боевых шрамов. Служили? — спросил доктор, проследив, как Тепляков осторожно засовывает пулю под подушку.
— Служил.
— Оно и заметно. Я тоже служил. Таких, как вы, в Афгане и Чечне прошло через мои руки сотни. Поправляйтесь. Если не будет никаких осложнений, мы вас выпишем дня через три-четыре. Долечиваться будете дома. Есть кому за вами присмотреть?
— Найдется. Спасибо, доктор. Давно я здесь?
— Со вчерашнего вечера. Без малого пятнадцать часов.
— Мне никто не звонил?
— Не знаю, не знаю, голубчик. Это не по моей части. Если у вас был мобильник, то его забрала милиция. То есть, простите, полиция. — И проворчал с презрительной усмешкой: — Некоторым господам кажется, что от перемены мест слагаемых сумма непременно должна измениться в сторону увеличения. Кстати, под дверью давно сидит следователь, ждет, когда вы очнетесь. Сможете с ним поговорить?
— Пожалуй. Только вряд ли я буду ему полезен.
— Ну, это уж вы сами, голубчик. Так я его к вам пущу, если не возражаете?
— Пускайте.
Доктор вышел, а через пару минут в палату вошел человек лет пятидесяти, с лицом, изрезанным глубокими морщинами. Он не спеша приблизился к койке, на которой лежал Тепляков, остановился, внимательно посмотрел в его глаза.
— Здравствуйте, Юрий Николаевич. Я старший следователь по особо важным делам Владимир Харитонович Гуменников. Вот мои документы.
Тепляков протянул руку, и Гуменников вложил в нее красные «корочки», предварительно их раскрыв. На курсах «Кристалла» курсантов знакомили с различными документами, учили отличать поддельные от настоящих, при этом оговариваясь, что иногда поддельные выглядят убедительнее неподдельных, изобличить которые могут лишь эксперты.
Тепляков вернул «корочки».
— Я к вашим услугам.
Следователь сел на табуретку, раскрыл коричневую папку, достал шариковую ручку.
— Итак, начнем с самого начала.
С самого начала шли обычные данные: ФИО, что, где, когда и откуда. Записав, Гуменников закрыл папку.
— А теперь рассказывайте.
— Что именно?
— Кто стрелял? Во сколько это случилось? Короче говоря, все подробности происшествия.
Тепляков, морща лоб, начал рассказывать, как он подъехал, что увидел, почему возникли подозрения, как покидали машину и когда начали стрелять.
Гуменников кивал головой, как будто ему уже все было известно и он лишь хочет поймать Теплякова на лжи.
— Вот, собственно, и все, — заключил Тепляков свой рассказ. — Я думаю, другие, а там были люди, видели больше.
— Где были люди?
— У подъезда.
— И вы при этом стали стрелять в сторону машины. А фактически — в сторону подъезда.
— Да. Стал стрелять в сторону машины. Но не в сторону подъезда. Потому что на линии огня не было никого. Да и те, кто стоял у подъезда, шарахнулись в подъезд при первых же выстрелах.
— И много было выстрелов?
— Не считал. Не до того было. Но думаю, половину рожка он выпустил. Ведь вы же осматривали машину. Небось и посчитали.
— Итак, вы поднялись и, не видя машины, открыли стрельбу. Знаете, как это называется?
— Во-первых, я видел, куда стреляю, — цедил сквозь зубы Тепляков. — Во-вторых… — Он приподнялся на локте, чувствуя, как им начинает овладевать бешенство. — Во-вторых, вы, собственно, зачем сюда пришли? Чтобы найти преступников или обличить меня в преступлении? Если последнее, то. Я вам больше не скажу ни слова без адвоката.
— Ну, зачем же так нервничать, Юрий Николаевич? — сбавил тон Гуменников, кривя узкие губы в густой сети морщин. — Разумеется, первое. Но и второе тоже никуда не денешь.
Тепляков откинулся на подушки, поморщился от боли в ребре.
— Я вам сказал все. Больше мне добавить нечего.
— Почему же? Мне, например, хочется знать о ваших отношениях с госпожой Ковровой.
— Наши отношения находились в строгих рамках служебных инструкций, — отрезал Тепляков.
— Возможно, возможно. Но у меня имеются другие данные.
— Плевать мне на ваши данные, господин Гуменников. И вообще — валите отсюда. Без адвоката я не произнесу больше ни слова.
— Зря грубите, Тепляков. Это может вам дорого обойтись. У меня к вам последний вопрос: каковы отношения между госпожой Ковровой и ее гражданским мужем, Михаилом Михайловичем Укутским?
— Спросите у них, господин. как там вас?
— Сожалею, но придется вызывать вас в следственный комитет, — произнес Гуменников, поднимаясь. — До скорой встречи.
— Пошел ты. — скорее подумал, чем произнес Тепляков, кусая нижнюю губу и от боли, и от досады, что не сдержался.
Едва закрылась дверь за следователем, как в палату стремительно вошла Лидия Максимовна, держа в руке плетеную из ивовых прутьев корзинку с фруктами. Поставив корзинку на пол возле тумбочки, она вдруг опустилась на колени перед кроватью, приблизила лицо к лицу Теплякова. По ее щекам текли слезы, смывая с ресниц черную краску.
Такой он не ожидал увидеть свою хозяйку.
— Юра! Юрочка! — заговорила она придушенным голосом. — Прости меня, глупую бабу! Ради. — она всхлипнула и продолжила: — Ради господа бога и всех святых! Поверь мне на слово: я и представить не могла, что именно на меня совершат покушение! Я следователю так и сказала.
— Да что вы, Лидия Максимовна! У меня к вам никаких претензий! Честное слово! — воскликнул потрясенный Тепляков. — Да встаньте же вы! Вот табуретка. Я сам виноват: все собирался вам сказать, как вы должны себя вести в подобных случаях. Вот и дособирался. на свою же голову. А вы как?
— Да что я? — отмахнулась она рукой, тяжело поднялась с колен и села на табуретку, вытирая глаза надушенным платочком. — Я и сейчас думаю, что они охотились на Михал Михалыча, а не на меня. У тебя-то следователь о чем спрашивал?
— Я рассказал ему, как все было. глядя со своей колокольни, разумеется. — Тепляков судорожно вздохнул и поморщился от боли. — А его больше всего интересовало, как смел я стрелять в сторону машины, когда неподалеку были люди? Я сказал ему, что без адвоката рта не раскрою.
— Тебе больно? — забеспокоилась Лидия Максимовна. — Позвать доктора?
— Не надо. Так, ничего особенного.
— Он и меня расспрашивал о стрельбе, — сообщила Лидия Максимовна. — А что я могла видеть? Только снег у себя под носом. — Она посмотрела на испачканный губной помадой и краской для ресниц платок, убрала его в сумку. — Адвоката тебе я уже наняла. Одного из лучших в городе. Он придет сегодня сюда во второй половине дня. Они забрали твой и мой мобильники, чтобы списать последние разговоры, — торопилась она сообщить Теплякову самое важное. — Я принесла тебе другой мобильник. Боже, у тебя кровь! — вскочила она и кинулась к двери.
Тепляков откинулся на подушку и улыбнулся: странно, как все поменялось в самой хозяйке. Как вообще все изменилось вокруг него. — И тут же его кольнуло: — А как же Машенька? Что с нею? Знает она о его ранении или нет?
Тепляков откинулся на подушку и улыбнулся: странно, как все поменялось в самой хозяйке. Как вообще все изменилось вокруг него. — И тут же его кольнуло: — А как же Машенька? Что с нею? Знает она о его ранении или нет?
В палату быстро вошел знакомый доктор. За ним проскользнула Лидия Максимовна и замерла у двери,
— Ну-тес, что тут у вас произошло? — спросил он, откидывая одеяло. — Что же вы, батенька мой, так неосторожно себя ведете? Этак я запрещу к вам пускать кого бы то ни было.
— Извините, доктор. Просто я по старой привычке очень сильно вдохнул воздух. Душно тут. Вот и.
— Вам надо быть предельно осторожным, молодой человек. Ваши привычки хороши для здорового человека. А вы в некотором роде — на положении инвалида.
— Я уже учел это, доктор. Буду вести себя тише воды, ниже травы.
Бросая косые взгляды в сторону хозяйки и видя ее терпеливо-покорную позу, Тепляков, пока ему делали перевязку, вдруг вспомнил, что еще вчера заметил машину, которая весь день то и дело мелькала в зеркале заднего вида. Может быть, и не одна и та же, но уж точно — одной и той же марки. Он не стал проверять свое подозрение, да и времени на это не было. Тем более что хозяйка вряд ли согласилась бы на такую проверку. А главное — номера: прочесть их было совершенно невозможно. Пожалуй, надо было сказать об этом следователю. Хотя — это всего лишь его домыслы. Но следователь. Что еще было странного в его вопросах? Отношения между Мих-Михом и женой? Пожалуй. Но почему он задал этот вопрос именно ему, Теплякову? Ведь он не может не знать, что тот всего лишь неделю исполняет свои обязанности. Когда бы он успел заметить что-либо в этих отношениях? Но, видимо, что-то между ними неладно, если он задал такой вопрос. И наконец, не стоило возмущаться по поводу этих вопросов, не раскинув мозгами. «Дурак ты, Юрка, — пригвоздил он себя к позорному столбу. — Пора бы научиться прежде думать, а потом уж размахивать кулаками».
Лидия Максимовна сидела на табурете, плотно сведя колени, и с болезненным состраданием смотрела на Теплякова. Былая решительность и уверенность в себе явно ее покинули.
— Юра, если ты хочешь еще что-то мне сказать, то говори сейчас. Потому что я не знаю, как все сложится дальше, удастся ли нам с тобой поговорить без свидетелей, — произнесла она громким шепотом.
— Нас подслушивают? — спросил Тепляков, и тоже очень тихо.
— Все может быть, Юрочка. Все может быть.
— Он спрашивал, какие отношения между вами и Михал Михалычем. Меня этот вопрос возмутил. Хотя, по здравому рассуждению, он теперь не кажется мне таким уж странным. Что еще? Пожалуй, все. Это что касается вопросов следователя. Но есть еще один штрих в этой истории, за подлинность которого я, к сожалению, поручиться не могу. Похоже, со вчерашнего дня нас все время преследовала одна и та же машина. Не знаю, почему именно со вчерашнего дня у меня возникло это подозрение. Но если бы оно не возникло, я бы, скорее всего, не обратил внимания и на машину у подъезда.
— Вот как! — удивилась Лидия Максимовна. — Кстати. а может, и не совсем кстати: сегодня утром нашли эту машину, из которой стреляли. Нашли в какой-то подворотне. А в ней два трупа. Об этом с самого утра сообщают по телику. Пока следователи молчат. Предположительно, один из них стрелок, а второй сидел справа от водителя. Еще неизвестны результаты вскрытия. Не исключено, что одного из них то ли убил, то ли ранил ты.
— Этого не может быть! — перебил Лидию Максимовну Тепляков. — Пистолетная пуля не может пробить даже стекло машины. Тем более на таком расстоянии.
Лидия Максимовна, пожав плечами, потерла лоб двумя пальцами. Пожаловалась:
— Все время о чем-то забываю. О чем-то важном. Да, вот еще. Рассадов должен сюда подъехать. Я разговаривала с ним. Зачем я ему звонила? Не знаю. Скорее всего, потому, что не с кем было посоветоваться. Что еще? Ах, да! Страховку тебе заплатят. Со своей стороны я сделаю все, чтобы после выписки из госпиталя у тебя были нормальные условия для выздоровления. О деньгах не беспокойся.
В дверь простучали.
— Это, наверное, Илья Константинович, — предположила Лидия Максимовна. И откликнулась на стук: — Да! Входите!
В приоткрытую дверь заглянуло настороженное лицо Рассадова.
— Входите, Илья Константинович, — пригласила она. — Не бойтесь!
Рассадов переступил порог.
— Шутить изволите, сударыня!
— Больше ничего не остается.
— Еле-еле добился разрешения на посещение, — широко улыбнулся Рассадов. Подошел к койке, протянул руку Теплякову. — Ну, здравствуй, герой! О тебе весь город жужжит, на самом деле, как потревоженное осиное гнездо. Уж и не знаю, к добру это на самом деле или к худу. — Склонился к руке Лидии Максимовны, тронув ее губами, затем протянул Теплякову газету. — Вот, читай — на первой полосе: «Кто стоит за выстрелами на Дворянской улице!» Сам-то ты, Юра, что думаешь по этому поводу?
— Еще не успел подумать, — ответил Тепляков с виноватой улыбкой. — Да и что я знаю? Практически — ничего. В нас стреляли, я стрелял в них. Вот и все. А почему стреляли, аллах их знает.
— Обычная история, — отмахнулся Рассадов. — Но я, на всякий случай, привез с собой парочку своих парней и посадил около твоей двери. Знаю, знаю! — воскликнул он, усаживаясь на другой табурет. — Знаю, что охотились не на тебя. Что из «макарыча» стрелять по машине — пустое дело. Но мстить за трупы на самом деле могут и тебе. Поговаривают о кавказском следе. А там, как известно, все еще живут по законам Средних веков. Так что от греха подальше. Буду уходить, покажу тебе ребят, чтобы знал, кому доверена твоя жизнь.
— Спасибо, конечно, но. Впрочем, вам виднее, Илья Константинович.
— Именно! Именно, что виднее. — Рассадов, хлопнув ладонями по коленям, поднялся. — Ну, будь здоров, Юра! Дела. Как-нибудь загляну еще.
Пожав Теплякову руку, пошел к двери, открыл ее, и тут же в палату вошли два плечистых парня. Остановились, с любопытством разглядывая Теплякова и Лидию Максимовну.
— Вот они и будут тебя охранять, — сказал Рассадов и представил каждого: — Вот этого зовут Петром, а этого, что пониже, Леонидом. Ребята надежные, поэтому, Юра, можешь спать спокойно.
— А я тебе цветы принесла, а меня с ними не пустили, — пожаловалась Лидия Максимовна, когда дверь закрылась. — Но — что поделаешь. Как-нибудь переживем. Поправляйся, Юра. У меня, как всегда, дела. От них не убежишь. Знал бы ты, как мне все это надоело.
Она склонилась над ним, поцеловала в лоб, пошла к двери неуверенной, тяжелой походкой. Тепляков проводил ее растерянным взглядом: женщина, казавшаяся ему непреклонной, самоуверенной, а главное — довольной своим положением, предстала перед ним слабой, беззащитной и несчастной.
Глава 20
Машенька Яловичева открыла дверь своим ключом, сняла рюкзачок с книжками и тетрадками и приткнула его в угол на ящик для обуви. После этого, не раздеваясь, принялась звонить Юре с домашнего телефона.
Долго никто не отвечал. Затем чей-то чужой голос спросил:
— Вам кого?
— Ой, извините! Я, наверное, неправильно набрала номер, — ответила Машенька, глядя с недоверием на панель своего навороченного мобильника, где друг под другом стояли имена: Мама, Даша, Юра и нескольких одноклассников и одноклассниц. После этого неуверенно повторила вызов. И снова тот же ленивый голос:
— Вам кого надо, девушка?
— А вы кто? — спросила Машенька, и сердце ее от испуга забилось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Ей сразу же представилось, что ее Юрочку ограбили, стукнув сзади по голове, как это случилось совсем недавно с ней самой, забрали все, в том числе и мобильник: иначе кто еще, кроме грабителей, может отвечать на ее звонок таким чужим и ленивым голосом?
— По-моему, я первым задал вам вопрос: кому вы звоните? — прозвучал сердитый голос. И совсем глухо, видимо, прикрыв телефон ладонью: — Тут Теплякову какая-то баба звонит. Чо ей сказать-то?
Машенька отключила телефон, положила его на столик и уставилась на себя в зеркало: на нее смотрела девчонка, в глазах которой набухали слезы. Ясно было одно: с Юрой что- то случилось. Может, его взяли в заложники. Или. или.
В двери повернулся ключ — и Машенька, вздрогнув от неожиданности, уставилась на дверь, чувствуя, как слабеют ноги.
Дверь открылась — на пороге стояла мама.
— Мама! — вскрикнула Машенька в отчаянии. — Я звоню Юре на его мобильник, а мне отвечает чужой голос. Ма- мо-чка-а! С Юрой что-то случи-и-илось! — И Маша, кинувшись к маме, прижалась к ней всем своим телом и разрыдалась.
— Господи! Доченька! Да что с тобой? Что с ним может случиться? Расскажи толком.
Машенька лишь трясла головой, не в силах вымолвить ни слова.
— Ну, погоди! Что ты так сразу — случилось? Может, ничего и не случилось. В конце концов, нельзя же так убиваться, ничего не выяснив, — увещевала дочь Татьяна Андреевна. — Давай разденемся и спокойно во всем разберемся.