— Так. Хотя, если…
— Хотя, если старика убила сама Миллеман, то, следовательно, историю с пропажей она выдумала специально, чтобы впоследствии быть вне подозрений.
— Да, я говорила, что по Миллеман не поймешь, о чем она думает, но из этого вовсе не вытекает, что она замышляла убийство.
— А разве я сказал, что вытекает? Господь с тобой! Итак, если сэра Генри убил кто-то из Анкредов, выходит, убийцу подтолкнула речь сэра Генри на ужине и преступник еще не знал, что сэр Генри в тот же вечер составил новое завещание. При условии, что второе завещание было действительно составлено в тот же вечер.
— Если, конечно, его не убил просто со злости кто-нибудь из второстепенных наследников, посчитавший, что старик его надул.
— Или Фенелла и Поль, которым он вообще ничего не оставил. Да. Вот именно.
— Фенелла и Поль на такое не способны, — твердо сказала Агата.
— Ну а если убийца — Дездемона, или Томас, или Дженетта…
— Дженетта и Томас исключаются.
— …то версия об авторе шуток никуда не вписывается, потому что, когда начались первые проделки, ни одного из них в Анкретоне еще не было.
— В итоге остаются Соня Оринкорт, Седрик, Миллеман и Полина.
— Насколько я понимаю, ты в основном подозреваешь мисс Оринкорт и Седрика.
— В первую очередь Соню, — призналась Агата.
— Хорошо, тогда расскажи, моя радость, что эта дама собой представляет. Хватило бы у нее ума придумать такой план? Могла ли книга о бальзамировании подсказать ей, что, если в трупе обнаружат мышьяк, этот факт ничего не докажет?
— Она в той книге не поняла бы ни бельмеса, — уверенно сказала Агата. — Старый, стилизованный шрифт, буквы бледные, вместо «с» почти всюду «ф». Соня не из тех, кто станет с интересом изучать библиографические редкости, если, конечно, они не представляют интереса в более понятном ей денежном выражении.
— Теперь тебе полегчало?
— Да, спасибо. Я уже и сама кое-что сообразила. Мышьяк ведь действует очень быстро, правильно? И у него отвратительный вкус. Сэр Генри не мог проглотить его за ужином, потому что когда он уходил из театра, то, хотя и клокотал от ярости, чувствовал себя вполне нормально. А если… а если Соня подсыпала мышьяк ему в овлатин[48] — или не знаю, что там ему наливали на ночь в термос, — то разве мог он по глоточку выпить смертельную дозу и не заметить странного вкуса?
— Вряд ли.
Оба снова замолчали. «Телепатия дело сомнительное, — подумал Родерик. — Но попробую. Думай о другом! Интересно, она расслышала?»
Зазвонил телефон, и Родерик с радостью снял трубку. Звонил инспектор Фокс. С работы.
— Где же вас носило, старый вы черт? — В голосе Родерика была та особая сердечность, с какой мы приветствуем явившегося на помощь.
— Добрый вечер, мистер Аллен. Не хотелось бы причинять неудобства вам и миссис Аллен, но если вы не против…
— Приходите, приходите, — перебил Родерик. — Какие могут быть неудобства? Агата будет очень рада; правда, дорогая? Это Фокс.
— Конечно, — громко сказала Агата. — Пусть обязательно приходит.
— Вы очень любезны, — продолжал Фокс в своей размеренной манере. — Полагаю, я все-таки обязан сначала объяснить. Тут возник один вопрос по нашей части. Я бы сказал, совершенно необычные обстоятельства. Просто, я бы сказал, contretemps[49].
— Браво, Фокс, произношение у вас стало лучше.
— Мне бы побольше практики, сэр. Но, возвращаясь к нашему разговору… Полагаю, вам захочется, фигурально говоря, проконсультироваться с миссис Аллен. Насколько я могу судить, она сейчас рядом с вами.
— Что такое? — быстро спросила Агата. — Я слышала. В чем дело?
— Да, Фокс, — помолчав, сказал Родерик. — Но в чем дело?
— Это касается покойного сэра Генри Анкреда. Когда приеду, объясню, сэр. Пришло анонимное письмо.
4— Совпадения случаются часто, — надевая очки, сказал Фокс и разгладил на колене листок бумаги. — Думаю, вы согласитесь, сэр, что в нашей работе к ним привыкаешь. Вспомните, например, дело Гатериджа, когда наш сотрудник случайно попал в ту самую машину. Или дело Томпсона и Байуотерса…
— Я вас умоляю! — не выдержал Родерик. — Признаем, что совпадения случаются, и обойдемся без примеров. Тем более что пример налицо. Да, то, что моя жена гостила у Анкредов в их дурацком замке, самое что ни на есть неожиданное совпадение, и поставим на этом точку, черт побери! — Он посмотрел на Фокса: тот, как всегда, был почтительно-невозмутим и слушал с внимательным, серьезным видом. — Простите, Фокс. Я веду себя глупо, но у меня сложное отношение к собственной работе. Я стараюсь четко отграничить ее от моей личной жизни. Как, вероятно, заявили бы русские, очень нереалистический подход, и тем не менее наша жизнь с Агатой для меня — одно, а расследование преступлений — совершенно другое. Так надо же было, чтобы судьба дала мне под дых и, как на блюдечке, преподнесла Агате эту историю! Если там что-нибудь нечисто, Агате придется выступать свидетелем.
— Но, сэр, возможно, там ничего такого нет.
— Очень разумно. Именно это я только что вдалбливал Агате битый час.
Глаза у Фокса округлились.
— Да-да, она успела прийти к выводу, что юбилей в Анкретоне попахивал чем-то подозрительным.
— Вот как? — медленно произнес Фокс. — Неужели?
— Да, представьте себе. Она специально вышла, чтобы нам не мешать. Я могу хоть сейчас все вам рассказать, или, если хотите, расскажет она сама. Но вначале я лучше послушаю вас. Что это за бумага?
Фокс протянул письмо Родерику.
— В Ярд оно поступило вчера, прошло через обычные инстанции, потом наконец попало на стол к шефу, и сегодня вечером он меня вызвал. Вы к этому времени уже ушли, но шеф просил, чтобы я с вами переговорил. Письмо было в белом конверте, адрес написан печатными буквами: Лондон, Скотленд-Ярд, Уголовно-следственный отдел. Штемпель почтового отделения у вокзала «Виктория».
Родерик взял листок. Бумага была разлинована бледными линиями не совсем обычного светло-желтого цвета, сбоку были проведены поля. В письме лаконично и категорически заявлялось:
ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ ПОЛАГАТЬ, ЧТО В СМЕРТИ СЭРА ГЕНРИ ПОВИНЕН ТОТ, КОМУ ОНА ПРИНЕСЛА НАИБОЛЬШУЮ ВЫГОДУ.
— Водяные знаки — торговая марка писчебумажной фирмы «Кресент скрипт», — сказал Фокс. — Такие анонимки вещь обычная. За этим может ничего не стоять, сами знаете. Но, как всегда, придется проверить. Полагаю, надо поговорить с начальником тамошней полиции. И с врачом, который лечил старого Анкреда. Может быть, он сумеет внести какую-то ясность. Вот и все.
— Врач, конечно, постарается, — мрачно заметил Родерик. — Даже не сомневайтесь.
— Пока что шеф рекомендовал, чтобы я вам доложил и заодно поболтал с миссис Аллен. Он вспомнил, что перед вашим приездом она гостила в Анкретоне.
— Чтобы вы мне доложили? Другими словами, если что-то всплывет, он хочет, чтобы делом занялся я?
— Да, сэр, мне так показалось. Он еще пошутил, что в нашей практике пока не было случаев, чтобы первые показания следователь получал от собственной жены.
— Остряк выискался! Старый он осел! — непозволительно вспылил Родерик.
Фокс тактично потупил глаза.
— Ну ладно, давайте отыщем Агату, сядем и вместе обмозгуем эту галиматью. Агата у себя в мастерской. Пойдемте.
Агата встретила Фокса очень бодро.
— Я уже в курсе, мистер Фокс, — сказала она, пожимая ему руку.
— Вы меня извините, — начал Фокс, — мне, право, очень неловко…
— И совершенно зря, — перебила Агата. — Что вы извиняетесь? Вам нужно со мной поговорить? Пожалуйста. Ничего страшного.
— Сейчас мы присядем, и я по порядку изложу все, что ты рассказывала, — сказал Родерик. — Если в чем ошибусь, поправишь, а если вдруг вспомнится что-то еще, дополнишь. Ничего больше нам пока не надо. Пойми, дорогая, письмо может оказаться полной ерундой. Анонимщики пишут в Скотленд-Ярд так же часто, как пенсионеры — в «Таймс». Итак, Фокс, внимайте. Сага об Анкредах — расскажу, как смогу.
Методично излагая слышанное от Агаты, он на ходу соотносил между собой различные события, то вычленял, то вновь вплетал в ткань повествования отдельные самостоятельные линии и под конец свел их все воедино.
— Ну как? — закончив, спросил он Агату и с удивлением увидел в ее глазах восторг, будто он показал ловкий фокус.
— Исчерпывающе полно и точно, — сказала она. — Я потрясена.
— Итак, Фокс? Какие выводы?
Фокс потер подбородок.
— Знаете, сэр, я нередко задаю себе вопрос: почему, едва мы начинаем искать связь между обстоятельствами почти любой внезапной смерти, они кажутся нам подозрительными? Что я хочу сказать: крысиный яд держат дома многие и пропадает он тоже у многих. В больших домах вещи теряются часто.
— Очень разумно, Фоксик.
— Что же касается старинной книги о бальзамировании, сэр, то я задаю себе вопрос: разве не мог кто-нибудь полистать ее после похорон, а затем постепенно настроить свои мысли на тот же лад, что и миссис Аллен? Вы говорите, Анкреды не жалуют мисс Оринкорт и, вероятно, обиделись на покойного сэра Генри за его завещание. Кроме того, как я понял, они люди чрезмерно эмоциональные, легковозбудимые…
— По-моему, я не страдаю чрезмерной эмоциональностью, мистер Фокс, и к легковозбудимым меня тоже не отнесешь, — сказала Агата, — однако мне пришла точно та же мысль.
— Ну вот! — Фокс щелкнул языком. — Я, как всегда, сел в галошу, да, сэр?
— Расскажите лучше, какие еще вопросы вы себе задаете, — попросил Родерик.
— Еще я задаю себе вопрос: разве не мог кто-нибудь из этих огорченных, раздосадованных людей — скорее всего, женщина — дать волю фантазии и в сердцах, под влиянием минуты написать это письмо?
— А как же серия шуток, мистер Фокс? — спросила Агата.
— Очень глупые забавы, просто хулиганство. Нельзя так портить людям нервы. Если девочка не виновата — а, по-видимому, она не могла это проделать, — значит, чувство меры потерял кто-то другой. Человек злобный и мстительный, — серьезно добавил Фокс. — Возможно, как вы предположили, он пытался восстановить против нее сэра Генри. Но все это отнюдь не означает, что произошло убийство. При чем здесь убийство?
— Вот именно! — Родерик обнял его за плечи. — Дорогой Фоксик, вы к нам заглянули как нельзя кстати. Давайте-ка все чего-нибудь выпьем. — Другой рукой он обнял за плечи жену, и они втроем двинулись в гостиную.
У двери мужчины пропустили Агату вперед, в это время зазвонил телефон, и она пошла снять трубку. Родерик задержал Фокса на пороге, они переглянулись.
— Вы сыграли очень убедительно, Фокс. Большое спасибо.
— И все равно странноватая история, сэр, вы не находите?
— Более чем. Проходите.
Когда они вошли, Агата прикрыла рукой трубку и повернулась к ним. Лицо у нее было бледное.
— Рори, — сказала она. — Это Томас Анкред. Он хочет с тобой встретиться. Говорит, они все получили такие письма. Говорит, он сделал одно открытие. Хочет приехать. Что мне ему сказать?
— Хорошо, я с ним встречусь, — кивнул Родерик. — Пусть приезжает утром в Скотленд-Ярд. Черт бы его побрал!
Глава десятая СЕНСАЦИОННАЯ НОВОСТЬ ТОМАСА
1Томас Анкред прибыл ровно в девять, как ему и было назначено. Беседа проходила в кабинете Родерика, на ней присутствовал Фокс.
Как все художники, Агата очень точно описывала внешность людей, а словесный портрет Томаса удался ей особенно. Редкий пушистый хохолок, широко открытые, чуть удивленные глаза, маленький рот с поджатыми губами, мягкий, запинающийся голос — у Родерика было ощущение, что он знаком с Томасом давно.
— Большое спасибо, что разрешили приехать, — сказал Томас. — Мне вообще-то не слишком хотелось, но с вашей стороны очень любезно, что вы меня приняли. Мы ведь знакомы с миссис Аллен, вот нам и пришла эта идея.
— Кому «нам»? — спросил Родерик.
— В основном Полине и Дези. Поль и Фенелла тоже поддержали. Миссис Аллен, конечно, рассказывала вам про нашу семью?
— Давайте будем считать, что я пока ничего ни о ком не знаю.
— О боже мой! — Томас вздохнул. — Значит, разговор будет долгий.
— Так о каких письмах вы говорили?
— А, да-да. — Томас похлопал себя по карманам. — Письма… Они у меня где-то с собой. Это, знаете ли, анонимки. Я, конечно, и раньше их получал. Сами понимаете, театр — разочарованные поклонники, обиженные актрисы. Но это совсем другое… да-да… Где же они? — Он приподнял полу пиджака, с подозрением поглядел на оттопыренный карман и, после некоторых колебаний, извлек оттуда какие-то бумаги, два карандаша и коробок спичек. — Вот видите, — просияв, он посмотрел на Родерика, — все-таки нашел. — И с победным видом положил на стол восемь копий уже знакомого Родерику письма, написанных печатными буквами той же самой ручкой и на такой же бумаге.
— А конверты?
— Ой, мы их не сохранили. Я про свое письмо никому говорить не собирался, — после небольшой паузы продолжал Томас, — Дженетта и Милли — тоже, но, конечно, все заметили, что другим пришли такие же письма, а потом Полина (это моя сестра, миссис Полина Кентиш) вскрыла свой конверт и подняла такой шум, что деваться было некуда, сами понимаете.
— Здесь восемь писем. Вас сейчас в Анкретоне восемь?
— Соня письма не получила, и все считают, что в анонимке намекается на нее.
— Вы разделяете эту точку зрения, мистер Анкред?
— Ну разумеется. — Томас широко раскрыл глаза. — По-моему, это очевидно. Учитывая завещание и все прочее. Естественно, там намекается на Соню, но лично я, — Томас неуверенно кашлянул, — лично я не думаю, что она убила папочку. — Он робко и беспокойно улыбнулся. — Это было бы все же большое свинство. Да и как-то трудно себе представить… Но Полина прямо-таки ухватилась за эту идею. Дези, в общем, тоже. Они обе ужасно разнервничались. Полина и так на похоронах упала в обморок, а тут еще эти письма — она переживает безумно. Вы даже не представляете, что у нас там сейчас творится.
— Значит, обратиться в Скотленд-Ярд предложила миссис Кентиш?
— И Дези. Это моя незамужняя сестра. Дездемона. Письма мы все распечатали вчера утром, за завтраком. Представляете? Я спустился в столовую первый и… для меня это был шок, поверьте. Я уже хотел бросить письмо в камин, но тут вошла Фенелла, и я незаметно сложил его под столом в маленький квадратик. Вон, сразу видно, какое из них мое — на нем следы сгибов. А то, которое будто жевали, — это Поля. Он, знаете ли, так разволновался, что его скомкал. В общем, я заметил, что у всех перед тарелкой лежит точно такой же конверт. Соня всегда завтракает у себя, но я спрашивал Баркера, и он сказал, что ей никакой почты не было. Потом один за другим пришли все остальные. Фенелла уже прочла свое письмо, и лицо у нее было довольно-таки странное. Полина сказала: «Ой, что это мне за письмо пришло? Адрес печатными буквами. Как будто ребенок писал». А Милли сказала: «Небось опять Панталоша» — и тут же начался скандал, потому что Полина и Милли из-за Панталоши всегда ссорятся. А потом и все остальные сказали: «Ой, мне тоже такое письмо пришло». Ну и распечатали. Полина, естественно, чуть не упала в обморок, а Дези закричала: «Ах, чуяло мое сердце!» — и очень разволновалась, а Милли сказала: «Когда люди пишут анонимки, то уже дальше некуда!» Дженетта (это моя невестка), Поль и Полина сказали: «Да, Милли, ты права». А потом… что же было потом? Да, а потом все начали друг друга подозревать и стали выяснять, кто автор, и Полине пришло в голову — вы уж извините, — что, может быть, написала миссис Аллен, потому что она замужем за…
Родерик покосился на Фокса и, увидев, что тот шокирован, промолчал. Томас, красный от смущения, торопливо продолжал:
— Но, естественно, мы все на нее зашикали и не дали договорить. Фенелла, помнится, сказала: «Сама мысль, что миссис Аллен способна написать анонимку, такая беспросветная глупость, что ее даже не стоит обсуждать!» — И тут разразился новый скандал, потому что эта мысль пришла Полине, а Фенелла и Поль помолвлены против ее воли. Тут вмешался Седрик (это мой племянник, он теперь глава семьи) и сказал, что письмо вполне могла написать сама Полина. Он напомнил, что Полина очень любит оборот «есть основания полагать». Милли (это мать Седрика) весьма ехидно засмеялась — и, естественно, опять был скандал.
— Вчера вечером вы говорили, что сделали какое-то открытие, — сказал Родерик. — Что же вы открыли?
— А, да-да. Я постепенно дойду. Вернее, уже дошел, потому что остальное случилось только после обеда. Но мне это очень не понравилось, поверьте. Я даже вышел из себя и сказал, что, если они не прекратят вовлекать меня в свои глупости, я никогда больше не приеду в Анкретон.
— Боюсь, что я… — начал Родерик, но Томас тут же его перебил:
— Вы, наверно, не поняли? Хотя, конечно, как вы могли понять, если я еще не рассказал? Так что лучше расскажу.
Родерик молча ждал.
— Хорошо, — наконец сказал Томас. — Слушайте дальше.
2— Все вчерашнее утро война из-за этих писем шла полным ходом, — продолжал Томас. — И не то чтобы кто-то против кого-то, а просто Поль, Фенелла и Дженетта хотели письма сжечь, а Полина и Дездемона кричали, что, мол, мало ли что, на всякий случай надо сохранить. И к обеду страсти очень накалились, можете мне поверить. А потом, знаете ли…
Томас замолчал и, глядя куда-то поверх Фокса, уставился в одну точку. За ним это водилось: не досказав историю до конца, он мог остановиться на полуслове. Эффект был такой же, как если бы ни с того ни с сего резко остановили патефон. И нельзя было понять, то ли Томас сбился и не может подыскать нужное слово, то ли его осенила новая мысль, то ли он просто забыл, о чем рассказывал. Лицо его в такие минуты неподвижно застывало, и только в глазах тускло поблескивала жизнь.