«Не помню, за что их ненавижу, но отлично помню, как их убивать. Значит, прежде уже доводилось, и не раз?»
– Одумайся, Гром, – начал было болтливый нео, но стаббер не дал ему договорить: нож беглеца сверкнул в тусклом свете московского солнца, и дикарь отчаянно захрипел и обеими руками схватился за горло. Грязные пальцы мгновенно побагровели от крови, хлещущей из страшной раны, нанесенной Громом.
Не теряя времени даром, стаббер ударил противника ногой в грудь, и мутант буквально отлетел в сторону. Его безухий дружок заревел и бросился на Грома, но тот, конечно же, был готов к атаке. Натренированное тело разведчика двигалось само, на одних рефлексах: поднырнув под дубиной нео, он вонзил нож в незащищенный бок противника и оттолкнул раненого обеими руками. Увечный мутант смог устоять на ногах, но потерял драгоценные секунды форы, за которые разведчик умудрился вырвать из‑за пояса пистолет и всадить пулю дикарю в затылок. Зашатавшись, мерзавец рухнул на бьющегося в конвульсиях товарища и невольно припечатал собрата к земле.
«Минус два».
Гром, решив, что путь свободен, хотел броситься вдогонку за Бо, но другие нео уже неслись к нему, рыча и размахивая дубинами. Сколько их было, стаббер не считал – все, что он мог, это стрелять, и он стрелял, не жалея патронов, понимая, что не должен умереть сейчас, когда до их заветной цели осталось совсем чуть‑чуть.
«Ты должен… ради себя, ради Бо… должен жить…»
Вдруг Гром увидел, как его благоверная медленно входит в Красное поле Смерти, и, презрев опасность, рванул вперед, надеясь все‑таки удержать ее от непоправимого шага. Однако нео, конечно же, не остановились, а продолжили атаковать даже со спины. Стаббер пропустил один удар дубиной, затем – другой. Левая рука отнялась, повисла безжизненной плетью. После удара в торс каждый шаг отдавался в правом боку нестерпимой болью, от которой хотелось вопить в голос – похоже, ему сломали половину ребер. Новый выпад нео обрушил его на землю, но Гром не сдался – пополз на четвереньках, закусив нижнюю губу до крови.
Ему казалось, что он все‑таки сможет догнать Бо, потому что она как будто засомневалась и замерла у самой рубиновой границы… но это впечатление было обманчиво: пару мгновений спустя рабыня смело шагнула вперед, и алая полусфера поглотила ее целиком.
На глазах Грома навернулись слезы. Стабберы плачут нечасто, и сейчас был тот редкий случай, когда боль душевная оказалась сильней боли физической. Презрев последнюю, беглец рванулся к Полю Смерти с низкого старта. Гром надеялся, что еще не поздно, что красная полусфера еще не превратила Бо в прах…
Он был в считаных шагах от Поля, когда оттуда вдруг высунулась наружу распахнутая пасть «Рекса». Гром даже не успел затормозить. На полном ходу он влетел прямо в эту пасть и моментально погрузился во мрак.
А потом зловеще клацнули челюсти.
* * *
Беглый стаббер Громобой открыл глаза и уставился, часто моргая, в грязно‑серый потолок.
«На рай не очень‑то и похоже, – подумал нейромант. – По крайней мере, я всегда думал, там будет почище».
Он попытался резко повернуть голову влево, но шею прострелило, и Громобой, тихо охнув, решил действовать осторожней. Нейромант плохо помнил, что с ним было. Очевидно, что любезные нео и спешащая к Красному полю Бо существовали только в больной фантазии бородача и ничего общего с реальными прообразами не имели. Все знали, что дикари тупы и с «хомо» болтать не любят, а его чудесная жена ни за что не побежала бы в Красное поле сама…
Ну и Щелкун. С чего бы ему выныривать из Поля Смерти? С чего ему вообще там быть да еще и проглатывать собственного хозяина?
С пятой попытки Громобой смог‑таки повернуть голову и увидел стену, не менее грязную, чем потолок, и дверной проем в этой стене, за которым обнаружилась… еще одна грязная стена. По ощущениям, это были какие‑то развалины, ничем не лучше и не хуже тех, в которые нейромант забредал во время своих прежних странствий.
«Нет, это точно не рай. Это та же проклятая московская Зона, которую я уже истоптал вдоль и поперек…»
Громобой чувствовал, что их с Щелкуном связь по‑прежнему крепка, но боялся переключаться на стального ящера: сознание нейроманта было, по его ощущениям, еще довольно шатко. Бородач зажмурился, прислушался к себе. Нет, пожалуй, риск утратить контроль над «Рексом» был слишком велик. Стоило еще немного повременить с активными ментальными действиями.
Снова открыв глаза, нейромант уставился на уже помянутый дверной проем, за которым, возможно, скрывался ответ на главный вопрос – где же он оказался?
«Я умирал у какого‑то заброшенного дома, гладил Щелкуна, прощаясь, а потом – провал… и вдруг я – живой… и здесь, а не там… только где это – “здесь”?»
Хуже всего было то, что он не мог подняться. Руки и ноги не слушались, даже шея и та поворачивалась только с огромным трудом. Громобой не знал, последствия ли это ранений, полученных в бою с наемниками Арены, или он просто слишком долго пролежал без движения, настолько долго, что тренированные мышцы просто атрофировались от бездействия. Нейромант даже близко не представлял, сколько времени провел без сознания и почему вообще до сих пор жив, а не бродит по раю в компании любимой Бо, наслаждаясь тамошними пейзажами. По личному опыту бородач знал, что организм не способен без посторонней помощи избавиться от пуль и обеззаразить раны.
«Значит, кто‑то меня выходил, – заключил Громобой. – Потому что чудес не бывает».
Хотя Щелкун бы с ним наверняка поспорил: прежде био, вероятно, даже не подозревал, что найдутся люди, способные управлять им с помощью мыслей.
«Люди…»
Громобой припомнил о странной ментальной битве с нейромантом Арены. Тогда они вцепились в «Рекса», словно неразумные отроки – в лучшую игрушку: беглый стаббер пытался сохранить контроль над «питомцем», тогда как противник пытался этот контроль отобрать. К счастью, бородачу повезло больше. Но дуэль оказалась напряженной, настолько, что Громобой, слишком ей увлекшись, позволил всадить в себя несколько пуль.
Но сейчас это было не так уж важно.
«Так все‑таки кто меня спас и притащил сюда?»
Удивительно, но ответ не заставил себя ждать: прошло едва ли полминуты, когда в комнату вошел грязный мужчина. Более всего вновь прибывший походил на ворма, которого не слишком голодный био пожевал маленько и выплюнул, побрезговав глотать. В ушах незнакомца, как показалось вначале, болтались серьги, однако, когда бродяга подошел ближе, стало понятно, что это гайки. Длинный нос насквозь пронзал ржавый болт, а шею гостя обнимала потертая обойма подшипника.
«Как он умудрился его напялить? – удивленно подумал Громобой. – Не через голову же натянул… наверное, разрезал и разогнул, а, надев, сжал обратно, чтоб не сваливался… вот только шва не видать!»
В руках у мужчины была миска с чем‑то дымящимся. Ароматы странного варева мигом пробудили в нейроманте слегка подзабытое чувство голода, и он невольно облизнулся. Бородач не знал, что за «угощение» принес этот странный человек, но в те мгновения он готов был сожрать собственные ботинки – лишь бы хоть чем‑то желудок набить. И, когда в руках у незнакомца, будто по мановению волшебной палочки, появилась грязная металлическая ложка, нейромант внутренне заликовал.
«Еда!..»
Мужчина опустил ложку в миску, зачерпнул немного варева и понес к приоткрытому рту Громобоя.
«А вдруг отрава?» – мелькнуло в лохматой голове.
Но какой смысл травить его теперь, когда он пришел в себя? Хотели бы убить – убили бы раньше, пока он валялся в отключке. Или же вовсе дали бы ему умереть там, в Строгино, у безымянных развалин.
«Как вообще получилось, что Щелкун их не сожрал?» – подумал Громобой внезапно.
Вопрос этот показался нейроманту крайне занимательным. Бородач, признаться, так до сих пор и не знал наверняка, как себя ведет био, пока он спит. Паренек Игорь из Кремля утверждал, что робот в их единственный совместный ночлег стоял практически неподвижно, только головой медленно вращал из стороны в сторону, зорко озирая окрестности. Но ведь на сей раз Громобой не заснул, а потерял сознание… Ну и, опять же, на человека, своенравно уволакивающего куда‑то нейроманта, био просто обязан был напасть – вне зависимости от того, считал ли он спящего хозяином в тот момент или нет. Но Щелкун не тронул странного человека, обвешенного ржавыми деталями…
«Почему?»
Ложка уперлась в сомкнутые губы бородача. Хозяин развалин недоуменно выгнул бровь.
«Проглотить? Жрать хочется – жуть… да и не в том я состоянии, чтобы сопротивляться. А то, что он не пытается запихнуть в меня варево силой, уже о многом говорит: вполне вероятно, что я тут даже не на правах пленника…»
Нехотя Громобой все‑таки открыл рот и съел первую ложку. Это оказалась странноватая на вкус, но вполне съедобная похлебка, как будто из московских трав – по крайней мере, некоторые ароматы показались нейроманту знакомыми. Решив, что угощение вполне себе ничего, бородач с охоткой съел всю миску, чем вызвал у странного человека теплую улыбку. Так мог бы улыбаться радушный хозяин, глядя на гостя, за обе щеки уплетающего его стряпню. И очень вряд ли на подобное способен был человек дурной – а уж последних Громобой за свою жизнь повидал немало.
Наконец, когда ложка ударилась в пустое дно миски, нейромант перевел дыхание и с удовлетворением отметил, что сыт.
– Спасибо, похлебка замечательная, – слабым голосом поблагодарил он незнакомца.
Странный мужчина с улыбкой кивнул, явно довольный собой.
– Но… кто ты такой, скажи? – не придумав ничего лучше, спросил Громобой.
Незнакомец в ответ похлопал себя ладонью по груди, потом коснулся подшипника на шее и указал на нейроманта, склонив голову и смежив веки.
– Ты что… немой? – догадался Громобой.
Мужчина открыл глаза и, приложив палец к губам, с заговорщицкой улыбкой отправился к выходу из комнаты.
– Эй, постой! Нам надо поговорить! Точней, я буду спрашивать, а ты кивай… или головой мотай… не бросай меня тут одного!
В отчаянии Громобой резко, всем телом, подался вперед, однако боль моментально сковала его, и он, зажмурившись и тяжело дыша, вжался дрожащей спиной в лежак. Ему потребовалась минута, не меньше, чтобы пережить приступ; только тогда он смог спокойно вздохнуть. Впрочем, когда нейромант рискнул снова открыть глаза, о визите незнакомца напоминал только витающий в воздухе аромат его похлебки.
«Куда я вляпался?..» – озадаченно подумал бородач.
Он больше не был голоден, но, увы, так до сих пор и не знал, где находится и зачем. Странные украшения мужчины наводили на мысль, что его спас какой‑то сумасшедший бродяга (вроде его самого), но как их пути пересеклись, оставалось только догадываться.
Пребывать в неведении было равносильно муке, и потому Громобой, несмотря на слабость, все‑таки решился: собрав волю в кулак, он воспользовался связью с Щелкуном и переключился на «питомца», дабы взглянуть на мир его светящимися красными глазами.
Первое, что увидел Громобой – это какой‑то заброшенный дом, ничем не отличающийся от тысяч прочих, кроме, разве что, горящего внутри костра. Однако, присмотревшись, нейромант обнаружил на окнах массивные стальные решетки, а вход надежно защищала металлическая дверь. Кроме того, над этой дверью неизвестный художник желтой краской изобразил шестеренку.
«Символ Великого Механика?» – удивился Громобой.
Живущие внутри люди, судя по всему, имели какое‑то отношение к Зоне трех заводов, где бородач прожил большую часть своей жизни. Плюс ко всему здешние жители явно знали толк в защите собственного дома.
Медленно переставляя лапы, био Громобоя побрел к этому таинственному зданию, дабы взглянуть на горящий внутри костер с близи.
Металлический скрежет, сопровождающий движение робота, оказался настолько громок, что из дома наружу практически тут же показались двое. Они были практически точной копией навещавшего нейроманта чудика. Разница, незначительная, заключалась только в деталях: у одного, например, вместо гаек в ушах были шайбы, а у второго шея была обмотана проводами – такими же, какими в свое время напичкали «Рекса» его гениальные разработчики.
«Может, потому био их и не тронул? – мелькнула в лохматой голове шальная мысль. – Потому что счел за своих – за роботов? Вон на них сколько всего металлического…»
Идея показалась дурацкой, но, поскольку другого объяснения пассивности био не было, Громобой решил не ломать голову зазря и пока остановиться на этом варианте. В конце концов, так ли важно, почему «Рекс» не сожрал странных людей, если они не навредили бородачу, а, напротив, помогли?
Щелкун был метрах в семи от входа в здание, когда оба встречающих чудика вдруг упали перед ним на колени и уперлись лбами в потрескавшийся асфальт. Громобой велел «Рексу» остановиться и обескураженно уставился на незнакомцев красными глазами питомца.
«Что происходит? – удивленно подумал нейромант. – Почему они кланяются био?»
Вдруг из дома наружу показался еще один субъект. Он, в отличие от собратьев, был облачен не в грязные лохмотья, а в проржавевшую кольчугу с длинными рукавами, стальные поножи и черные перчатки. На шее у него был провод с огромной шестеренкой.
«Я что же, действительно вернулся в Зону трех заводов? – подумал Громобой, пожирая глазами шестеренку кольчужного мужчины. – Или это всего лишь очередное странное видение?»
Никто из местных жителей не походил ни на рабов Директора, ни тем более на горделивых стабберов. Падать ниц в Зоне трех заводов вообще было не принято, потому что в момент преклонения тебя могли отоварить по затылку чем‑нибудь тяжелым. Однако назвать происходящее «фантазией» язык не поворачивался: слишком реальным казались эти люди, а вкус похлебки до сих пор царил во рту. На всякий случай Громобой ущипнул себя правой рукой за бедро и невольно скривился: нет, пожалуй, это все же не сон.
«Тогда где же я? И кто эти люди?»
– О, могучий аватар! – неожиданно воскликнул мужчина с шестеренкой на груди. – Мы, Дети Механизмов, рады приветствовать тебя и твоего хозяина, Великого Механика, на грешной московской земле!
Громобой невольно открыл рот от удивления. Что только что сказал этот тип? Кого они приветствуют?
«Дети Механизмов? И они считают, что я – это… Великий Механик? Серьезно?»
– Я – Рупор, голос нашего малочисленного племени! – представился говоривший и согнулся в ростовом поклоне. – Очень жаль, что многие собратья не дожили до сего знаменательного дня, но ты должен понимать, о Великий Механик, что тела людские не так совершенны, как твои механизмы, и старятся куда быстрей…
У Громобоя голова пошла кругом от такого обилия информации. Да, прежде, еще в бытность стаббером в Зоне трех заводов, он, как и другие истинно верующие , заучивал наизусть историю Великого Механика, а также пророчества, связанные с его возвращением на грешную Землю для ее Упорядочения. Теперь эти воспоминания порядком подзатерлись, но общий смысл нейромант по‑прежнему помнил довольно неплохо. Что‑то в духе «И когда хаос окончательно поглотит наш мир, явится Он – сначала аватаром своим, который возвестит о скором пришествии Его, а после и сам снизойдет». Но какое отношение эта легенда имела к лохматому бродяге Громобою? Почему нейроманта приняли за божество, а «Рекса» – за его аватару? И откуда вообще взялись в Москве какие‑то там Дети Механизмов?
«Неужто это действительно выходцы из Зоны трех заводов? – осенила бородача внезапная догадка. – Когда‑то давно покинули Директора, как мы с Бо, но пошли не в Кремль, а зажили здесь, среди развалин, обособившись от всех… и в результате совершенно сбрендив на своей вере!»
– Позволишь ли ты, о аватар Великого Механика, поговорить с твоим хозяином напрямую? – продолжил тем временем Рупор. – Ибо молили мы Упорядоченное, чтоб ты сделал нас его частью, и вот ты снизошел до нас, смертных, так позволь же прикоснуться к твоему величию, пока мы не стали лишь машинным маслом, облегчающим работу твоих механизмов…
Казалось, этот парень с шестеренкой на шее может вещать без передышки часами напролет, однако, договорив про машинное масло, он замолк и с надеждой уставился на Щелкуна. Удивительно, но вся троица свято верила, что «Рекс» не станет жрать их, благочестивых. Хотя, может, даже участь быть съеденными эти странные Дети Механизмов приняли бы, как божественное благословение. Ведь какое у них главное предназначение, если не служение Великому Механику?
«И какого же ответа они ждут?» – подумал Громобой.
Три пары глаз вопросительно смотрели на «Рекса», однако говорить пастью «питомца» нейромант, увы, не умел. Подумав, он велел стальному ящеру кивнуть, и тот подчинился, чем вызвал у Детей Механизмов неописуемый, именно что детский восторг.
– Спасибо тебе, о Великий Механик! – сияя, пылко воскликнул Рупор и бросился внутрь.
Двое соплеменников, однако, подниматься с колен не спешили. Широченные улыбки, от уха до уха, на их грязных лицах выглядели довольно жутко. Громобой, и без того уже осознавший, что попал к безумцам, убеждался в этом все больше. Другое дело, что пока эти чудики не казались опасными, более того, они на бородача молились и готовы были умереть за него и по его приказу. Скажи им нейромант прыгнуть «Рексу» в пасть, и они, надо думать, не сомневались бы и секунды. Фанатики, неизвестно как выжившие среди унылых пейзажей нынешней Москвы, считали Громобоя реинкарнацией их кумира – Великого Механика. И разубедить их в этом, судя по всему, не могла даже смерть бородача на старом лежаке – будучи совершенно повернутыми на религии шестерней, дикари наверняка легко объяснили бы смерть божества не пригодным для его пришествия телом или иной, более хитрой причиной.