– Ну же! – не утерпев, снова воскликнул Голос Племени.
Громобой шумно выдохнул и оторвал ногу от пола. Вторая тут же начала подкашиваться, и он спешно опустил первую и обеими руками ухватился за свою кровать, дабы не упасть. Сердце его бешено стучало в грудную клетку.
«Всего один маленький шажок, а я уже на грани. Наверное, если дойду до порога, можно будет сразу за ним хоронить…»
– Не кажется ли тебе, что на сегодня достаточно, о Великий? – осторожно поинтересовался Рупор.
– Достаточно чего? Смеха? Я шагу не могу ступить, Рупор. А у меня в запасе всего пятнадцать дней, чтобы упорядочить этот проклятый мир.
– Ты всегда можешь воспользоваться телом любого из нас, – тут же напомнил Голос Племени, – если это придет в негодность.
– Я к этому‑то только начал привыкать, а ты мне уже новое предлагаешь! – усмехнулся Громобой. – Нет уж, хватит с меня и нынешних неудобств…
– Могу ли я чем‑то помочь тебе, о Великий? – вызвался Рупор. – Может, ты будешь опираться на мою руку?
– Что ж, давай, – смерив дикаря оценивающим взглядом, нехотя согласился нейромант. – По крайней мере, так мы сможем хотя бы отойти от этой треклятой кровати.
Голос Племени шустро подбежал к Громобою и протянул ему руку, и бородач, морщась, за нее ухватился. Однако вторую убирать с кровати нейромант все еще не решался – видимо, боялся, что Рупор его не удержит.
– Все будет в порядке, о Великий, – заверил дикарь. – Я вижу, что вы уже привыкли к этому телу, и потому я буду с ним очень осторожен, клянусь!
– Не надо громких слов, – пробурчал Громобой. – Просто не дай мне упасть.
– Для этого я здесь.
– То есть готов? – на всякий случай уточнил бородач.
– Готов, о Великий.
Нейромант шумно сглотнул и оттолкнувшись от кровати левой рукой, выпрямился. Ноги подрагивали от забытых нагрузок. Громобой не знал, чем обернутся перенесенные раны от пуль, но пока все выглядело не слишком радужно. По крайней мере, первые эксперименты с ходьбой вызывали стойкое желание вернуться в кровать и больше никогда не вставать. Дети Механизмов, безусловно, сотворили настоящее чудо, вернув нейроманта с того света, однако тело его, судя по всему, было не слишком подготовлено к возвращению души. И если верхняя часть туловища еще более‑менее функционировала, то с нижней явно хватало проблем.
– Давай, о Великий. Я поддержу тебя.
Громобой закусил нижнюю губу, оторвал левую ногу от пола и спешно ее опустил. Прислушался к себе: вроде бы ноги не скручивает дикая судорога, боль есть, но вполне терпимая.
– Кажется, получилось? – спросил нейромант, с надеждой посмотрев на своего помощника.
– Ну… – протянул Рупор, старательно избегая взгляда бородача. – Наверное, можно и так сказать, о Великий.
– Ты, вроде бы, как‑то не слишком уверен, да? – уточнил Громобой, нахмурившись.
– Я… – Рупор замялся. – Позволите честно, о Великий?
– Ну, валяй, – дозволил нейромант.
– Технически вы просто подняли и опустили ногу, а не сделали шаг.
Возникла неловкая пауза.
– А… что есть шаг, как… не поднятие ноги… с последующим ее… опусканием? – с трудом подбирая слова, поинтересовался Громобой.
– Тем, что, когда человек шагает, его тело перемещается в пространстве. Вы же остались на месте.
Нейромант глупо захлопал глазами. Он чувствовал себя круглым идиотом. По крайней мере, Рупор точно говорил с ним, как с полным кретином.
– Но не переживай, о Великий! – спешно добавило не в меру болтливое Дитя Механизмов. – Люди так и учатся ходить, а ты ведь совсем недавно поселился в этом теле…
«Ах, да. Вот почему он так любезно растолковывает вещи, которые знают все на свете люди: он до сих пор думает, что я – ожившее божество в незнакомом ему теле человека!»
Громобою жутко захотелось рассказать Рупору правду, снять маску Великого Механика, коим он не являлся, но бородач вовремя себя одернул. Пока он не обретет прежние кондиции, сознаваться во всем было, как минимум, опасно: что, если дикари сочтут его обманщиком? С Щелкуном вот так, за ручку, по Москве не походишь. Можно, конечно, разъезжать на его загривке, но это тоже влечет за собой определенные неудобства. Вдруг однажды они наткнутся на более сильного противника, и био погибнет и унесет его, обездвиженного калеку, с собой в могилу? В московской Зоне можно и нужно было полагаться только на себя, и потому Громобою требовалось восстановить атрофировавшиеся мышцы и вернуть себе пистолеты. Иначе он станет легкой добычей даже для стаи крысособак.
«К черту. К черту все эти поблажки самому себе!»
– Великий? – Рупор недоуменно выгнул бровь, когда Громобой вдруг вырвал свою руку из его ладоней.
– Сам, – проворчал нейромант.
– Как скажешь, о Великий. – Голос Племени поднял руки кверху, будто сдающийся в плен, и попятился от бородача, освобождая ему дорогу.
Громобой стиснул зубы, сжал кулаки, шагнул вперед… и упал на пол, больно ударившись правым бедром. Рупор ринулся помогать, но нейромант прорычал:
– Сам!
– Но, Великий…
– Сам! – повысил голос бородач.
Голос Племени сдался и отступил, а Громобой уперся руками в пол и попытался выпрямить их и подняться. Мышцы ныли, на бедре, судя по ощущениям, стремительно надувался синяк, но нейромант терпел.
«Не набив шишек, ходить не научишься», – упрямо напомнил себе бородач.
У него оставалось всего пятнадцать дней, чтобы вернуться к былым кондициям.
И он не собирался тратить время понапрасну.
* * *
– Интересно, что здесь прежде было? – полюбопытствовал Мрак, вопросительно посмотрев на Захара.
– Видимо, какой‑то отстойник для дождевой воды, – подумав, ответил десятник.
Игорь с тоской уставился на грязно‑серый бетонный забор, опоясывающий большую, метров тридцать в диаметре, площадку. Прошедший недавно дождь обновил воду в отстойнике, и какой там уровень, по щиколотку, по пояс или по шею, дружинник мог только догадываться. Казалось бы – какая тебе разница, сколько там налилось, обойди стороной да и топай дальше. Но московская Зона коварно разместила два Поля Смерти слева и справа от бетонного «колодца» соответственно. И теперь нужно было либо обходить препятствие по другой улице, либо спускаться в отстойник и идти напрямик.
– Как поступим? – спросил Богдан, угрюмо рассматривая огненно‑красный купол слева от «колодца». – Через него пойдем? Или до соседнего квартала потащимся?
Захар не ответил. Спешившись, он передал узды своего фенакодуса побратиму и пошел к отстойнику. Игорь и Мрак недоуменно переглянулись.
– Что ты задумал, брат? – окликнул десятника разведчик.
– Хочу проверить, насколько так идти безопасно, – отозвался Захар.
– Я б туда спускаться не стал, – подал голос опальный наемник Третьяк.
– Тебя не спросили, умник, – бросил Захар через плечо.
Он остановился у самого края и, опустившись на корточки, уставился на водную гладь.
– Что там? – нетерпеливо вопросил Миха.
– Пока ничего, – буркнул Захар. – Потерпите малость, куда торопитесь?
Он согнулся, подобрал что‑то с земли и снова выпрямился. Приглядевшись, Игорь понял, что это обломок рыжего кирпича. Размахнувшись, десятник швырнул находку в отстойник, и через несколько секунд камень с бульканьем нырнул в воду. Захар и прочие напряглись и замерли в ожидании; каждый представлял себе свое: кто‑то – болотного, клыкастого и кровожадного, как шам; кто‑то – пиявок, мелких, юрких и прожорливых. Игорю сразу вспомнился «строгинский» Удильщик, который совсем недавно едва не уволок его в Провал. Если б не Щелкун с Громобоем, уже давно переварил бы дружинника этот болотный мутант.
Однако сейчас ничего подобного не случилось. Захар продолжал стоять у края отстойника и смотреть на воду, но ни одна тварь не встрепенулась, не поднялась со дна, разбуженная брошенным «снарядом».
– Кажется, никого, – заключил десятник.
В голосе его, однако, не было особой уверенности. Хотя откуда ей там взяться? Они ведь находились в московской Зоне, а здесь каждый шаг мог обернуться смертью. И уж тем более никто бы не поручился, что под водой на дне Богом забытого отстойника не сидит какой‑нибудь голодный мутант.
«Не знаю, какая здесь глубина все же, – подумал Игорь, глядя на широкую спину собрата. – Но, думаю, какие‑нибудь пиявки хищные тут вполне могут плавать. Сейчас спустимся, а они как присосутся к кому‑то из нас…»
– Вроде бы никого… Вот только как с фенакодусами быть? – вдруг спросил Захар.
Воцарилась неловкая тишина. О скакунах почему‑то никто не подумал.
– Надо ж, – усмехнувшись, сказал Богдан.
Тихо прыснул Миха. Плечи Захара затряслись, и Игорь засмеялся тоже. Даже у Третьяка уголки рта невольно поползли вверх. Нечасто получалось в московской Зоне посмеяться, тем более над собственной глупостью.
Тихо прыснул Миха. Плечи Захара затряслись, и Игорь засмеялся тоже. Даже у Третьяка уголки рта невольно поползли вверх. Нечасто получалось в московской Зоне посмеяться, тем более над собственной глупостью.
«Наверное, со стороны мы выглядим по‑идиотски, – подумал Игорь, глядя на улыбающихся собратьев. – Но мы – такие же люди, как и все, и наши мозги тоже кипят… Кто никогда не совершал ошибок? Да нет таких…»
– Что ж тогда, обходной путь ищем? – утерев проступившие слезы, произнес Богдан.
– Получается, так, – сказал десятник, все еще не в силах снять улыбку с лица.
Внезапно раздался шумный всплеск, и из воды стремительно вынырнуло нечто огромное, серое и длинное.
– Захар! – воскликнул Игорь. – Сзади!
Десятник без лишних вопросов бросился обратно к своему воинству. По пути он даже ни разу не оглянулся, дабы зря не тратить время, а вот у Игоря обзор был хороший. То, что появилось наружу, более всего напоминало обычного дождевого червя, только в сотню раз увеличенного. Раскрыв клыкастую пасть, чудовищная, лишенная глаз голова устремилась к убегающему Захару.
– Стреляй! – рявкнул Игорь, повернув голову к застывшим Мраку и Богдану.
Те, спохватившись, вскинули автоматы и практически синхронно нажали на спусковые крючки. Засвистели пули, и червяк, содрогнувшись всем телом от жалящих его свинцовых «пчел», взвыл дурным, почти человеческим голосом, но, кажется, раны только разозлили этого гигантского мутанта. По крайней мере, его уродливая голова с раскрытой пастью еще быстрей понеслась вперед. И как бы шустро ни переставлял ноги Захар, он явно уступал монстру в скорости.
Вдруг Игорь краем глаза увидел, как мимо пронесся фенакодус Миха. Сам наездник раскручивал над головой любимый меч и орал во всю глотку, привлекая к себе внимание червя.
– Куда, Миха?! – заорал Богдан, опуская автомат.
Мрак тоже прекратил огонь и удивленно уставился на широкую спину конопатого дружинника, который во весь опор несся навстречу собственной смерти.
– Беги, Захар! – требовательно воскликнул Миха, когда их с десятником взгляды встретились. – Уводи отряд!
Игорь завороженно наблюдал, как скакун с подпрыгивающим в седле наездником буквально влетает в клыкастую пасть червя. А Захар продолжал бежать без оглядки. Не потому, что был трусом или плевать хотел на старого знакомца. Просто Миху уже было не спасти; конопатый дружинник храбро бросился к мутанту, которого не мог одолеть, чтобы спасти своего предводителя, и явно отступать не собирался.
Игорь швырнул узду подбежавшему Захару, и тот, на ходу поймав ее одной рукой, второй ухватил коня за загривок и буквально взлетел в седло.
– Проулок на три часа, живо! – воскликнул он и первым направил коня в обозначенном направлении.
Игорь не удержался, бросил взгляд на червя и с удивлением обнаружил, что Мих по‑прежнему жив. Опытный конопатый дружинник умудрился спрыгнуть с фенакодуса прежде, чем монстр оттяпал тому голову и передние ноги. От скакуна остался лишь кровью перемазанный круп с хвостом и задние лапы, острые когти которых оставили на асфальте две неглубокие борозды. А вот Миха не пострадал… но всем и каждому было ясно, что дни его сочтены.
Ощутив сочувственный взгляд Игоря, конопатый дружинник в сердцах воскликнул:
– Бегите, бегите же скорей!
Миха злился, потому что не хотел, чтоб его жертва оказалась напрасной.
«Двум смертям не бывать, а одной не миновать», – припомнил Игорь старую поговорку.
Он сжал Бурану бока, и тот понес разведчика прочь, следом за удаляющимся фенакодусом предводителя. Игорь дал бы руку на отсечение, что Захар больше прочих хочет развернуться и броситься в бой, но просто не может себе этого позволить. Нельзя рисковать десятком жизней ради одной‑единственной. Это понимал каждый из кремлевских.
Но как же тяжело было это принять!..
Позади хрипели скакуны Мрака, Богдана и прочих, но Игорь с ужасом ожидал, когда же раздастся шум иного рода…
И дождался – даже скорей, чем думал.
Душераздирающий крик Михи нагнал отряд, когда дружинники уже практически скрылись в проулке. Игорю стоило огромных усилий, чтобы не остановить Бурана и не оглянуться. Какой, в самом деле, прок смотреть, как прожорливый земляной червяк съедает твоего боевого товарища? Игорь снова невольно уставился на спину побратима. Скольких десятник уже потерял в этом бесконечном сражении с московской Зоной? Каждый раз чья‑то мать оставалась без сына, жена – без мужа, а ребенок – без отца. К этому, конечно же, нельзя было привыкнуть. Однако кремлевские научились сдерживать эмоции и не заражать паникой окружающих.
«А ведь если б Захар не поспешил бросить тот камень, червяк бы, наверное, не проснулся, – подумал вдруг Игорь. – И ничего бы этого не случилось…»
Напрашивался нехороший вывод, но светловолосый дружинник тут же осадил себя. Ну, поторопился их предводитель, зарапортовался, с кем не бывает? И если бы не гибель Михи, все бы закончилось тем самым нервным смехом, которым разразились все без исключения дружинники. Им жизненно нужна была та разрядка, без нее они не смогли бы нормально продолжить путь.
Но Миха погиб. И теперь стало не до смеха.
Они еще не достигли цели, а уже потеряли двоих бойцов. Что дальше? Пусть даже до самого склада дружинники сохранят нынешний состав, но ведь потом обратно идти придется, да не налегке, как сейчас, а с грузом. Пусть никто не ждет, что они притащат с собой пулеметы и гаубицы, но проделать такой путь и вернуться с пустыми руками – можно ли поступить глупей? А на складе ведь и охрана имеется, которая запросто может что‑то заподозрить… Справится ли с ними обескровленный отряд? Все напрямую зависит от того, сколько разведчиков доберется до нужного места в добром здравии.
Впрочем, сейчас юного дружинника больше всего волновал не склад опального маркитанта, а состояние его собственного побратима. Даже Игорь, знавший Захара с детства, не взялся бы предполагать, что творится в те мгновения в темноволосой голове их предводителя. Десятник и раньше считал, что подопечные гибнут только из‑за его собственных просчетов. Так что же он думает теперь, когда действительно оказался виновен? При этом ни у кого язык бы не повернулся сказать, что Захар поступил неправильно. Скорей, напротив – переживая из‑за гибели Дмитрия, он всеми силами хотел уберечь остальных товарищей, даже сам пошел проверять отстойник… но совершил ошибку, которая стала для Михи роковой.
«После плена у Вадима он все‑таки сам не свой, – подумал Игорь, продолжая гнать скакуна. – Впрочем, оно и понятно: для десятника потерять весь отряд и в плен попасть – худшее из всего, что только может случиться… Даже смерть в чем‑то лучше».
Князь поступил великодушно и не стал переводить десятника в рядовые дружинники, и поначалу казалось, что правитель Кремля поступил правильно. Но теперь даже у Игоря – на минутку, лучшего друга Захара – возникли сомнения: а не следовало ли воеводе хотя бы временно поместить товарища… в стрельцы? Пусть бы пока побыл внутри кремлевских стен, смирился с потерей… а не бросался в бой, стремясь поправить непоправимое.
Впрочем, смысл говорить об этом теперь отсутствовал: впереди их ждала долгая дорога в Тушино. И если Игорь действительно хотел спасти миссию, он, как никто другой, обязан был подставить горюющему другу плечо.
«Чтобы Захар окончательно не сломался».
Крик умирающего Михи стих довольно быстро. На смену ему пришло громкое чавканье пережевывающего внезапный ужин червя.
* * *
Тело ныло от многочисленных синяков, но Громобой не в силах был сдержать самодовольной улыбки. Он снова научился ходить за один‑единственный день. Однажды молчун принес ему все ту же травяную похлебку, и нейромант, сделав короткий перерыв на обед, с утроенной энергией снова взялся за дело. К вечеру он ходил по заброшенному дому с лицом вдохновленного младенца, радостно стуча пятками по полу, а Рупор, прислонившись плечом к обшарпанной стене, буквально сиял, наблюдая за блужданиями ожившего божества.
– Что я тебе говорил? – остановившись у кровати, чтобы перевести дух, сказал нейромант. – Главное – пробовать, тогда все получится. А если на месте сидеть, то рано или поздно пустишь корни.
Услышав последнюю фразу, Рупор вдруг изменился в лице и даже, как будто, поежился. Это не укрылось от бородача.
– В чем дело? – одарив подручного удивленным взглядом, спросил нейромант.
– Твои слова, о Великий… про корни… Они напомнили мне о поганой природе. – На последних словах Голос Племени сморщился, будто съел что‑то очень кислое. – Извини. Я понимаю, что ты ничего такого не имел в виду, но…
– А чем это тебе так не угодила природа? – продолжил недоумевать Громобой.