— Понял… Ну все, вроде тормоз освободили! — уже громче сказал он и, похлопав меня по плечу, направился обратно.
Не думаю, что пять бойцов с командиром возьмут диверсантов живыми — и своих потеряют, и этих перестреляют. Поэтому я шепнул сержанту, что участвую в захвате. Тот на меня посмотрел с сомнением, но кивнул.
— Извините!.. — встав у капота легковушки, громко сказал сержант, привлекая к себе внимание. А я воспользовался ситуацией и, подскочив к машине, направил два своих пистолета — «ТТ» и «Вис» — в диверсантов. Теперь я был убежден, что это они.
— Руки поднять! Я сказал, руки поднять! — за орал я.
— Ты что, парень? — удивленно посмотрел на меня капитан, не делая попытки выполнить приказ.
— Это ошибка! — крикнул водитель, пытаясь отвлечь внимание и направить на меня пистолет, что лежал у его левого бедра. Он был левшой.
Выстрелив над головой водителя так, чтобы пуля прошла и над капитаном и ушла, никого не зацепив, я снова приказал:
— Руки подняли! Я что, тихо сказал?
Сержант и лейтенант разоружили диверсантов, забрав у водителя также ППД, после чего скомандовали выходить.
— Тетя! — вдруг захныкал ребенок, когда рука «матери» крепко сжала его кисть.
— Ах ты, сука! — воскликнул сержант, ударом приклада отшвырнул женщину обратно на сиденье и, подхватив мальчишку, отскочил обратно. От удара платье у женщины лопнуло, и обнажилась правая грудь с крупным соском коричневого цвета. Однако та, видимо, не понимала, что происходит. Держась за голову, она застонала. Этот восхитительный вид вызвал у меня некоторое неудобство. Я вдруг вот так сразу захотел женщину… Эта диверсантка вызвала у меня желание, хотя раньше об этом я как-то даже не думал.
Подскочившие бойцы вытащили диверсантов наружу и, связав, стали обыскивать машину.
— Убери телегу, дорогу загораживаешь, — велел лейтенант, пожав мне руку. — И да… спасибо за помощь, хотя мы бы их и сами взяли. Чистенькие они уж больно. Наверное, прятались где-то рядом, потом выехали.
Совет был неплох, остальную очередь пока можно было пропускать через обочину, где стояла моя повозка. Запрыгнув на место, я взял поводья и стегнул Красавца, скомандовав:
— Пошел.
Перебравшись на другой берег, я свернул с дороги на луг и поехал по нему вдоль речки. Устроить помывку я не передумал.
Армейцы молодцы, среагировали правильно, несмотря на отсутствие опыта. Судя по всему, парни были из комендатуры ближайшего города. Скорее всего, из Ровно.
Буквально через восемьсот метров, где у речки была излучена, я нашел неплохое место для лагеря, кусты тут расходились, открывая берег и давая пройти к воде. Натянув поводья, я заставил Красавца развернуться, чтобы перед повозки смотрел в сторону выезда, и, спрыгнув на траву, начал устраивать лагерь-однодневку.
Вдали едва слышно грохотали бои, дрались, сдерживая натиск фашистских орд, советские воины, а я в это время, натирая мылом исподнее, полоскал его в речке, отчего мыльные пузыри медленно уплывали вниз по течению.
До темноты я успел постирать все, что только можно, искупался сам, накосил свежей травы, оставив ее пока сушиться. Сварил похлебку, вымыл довольного Красавца и возмущенного Шмеля. Так что когда начала наступать темнота, у меня на веревке, натянутой между кустом и повозкой, сушились одежда и белье, в повозке одуряюще пахло свежескошенной травой, желудок был полон, а я, соответственно, сыт. В общем, день прошел удачно. Всегда бы так. А вот ночь у меня прошла тяжело, постоянно снились та восхитительная грудь и сама диверсантка, да еще в таких комбинациях…
Рано утром, когда еще не взошло солнце, я подогрел похлебку и на пару со Шмелем доел ее. Потом в одиночку попил чаю и, плеснув остаток в слегка дымившийся костер, стал собираться. Буквально через десять минут мы покинули наш такой хороший и укрытый от чужих глаз лагерь. Вернувшись на дорогу, я двинулся дальше и буквально через час, проехав около пяти километров, увидел страшную картину уничтоженной с воздуха военной колонны. Я и до этого видел расстрелянную технику и людей, но в таких масштабах еще нет. По примерным прикидкам тут погибло до батальона пехоты и танковая рота. Грузовиков и не сосчитать, около трех десятков, не меньше. Похоже, тут поработало изрядное количество немецких самолетов.
На дороге уже работали похоронные команды, убирая технику и собирая тела.
Проезжая мимо, я пробормотал себе под нос:
— Вот, значит, что это грохотало перед самой темнотой.
После урока встречи с диверсантами и возможными парашютистами я стал вести себя предельно осторожно. Не выезжал нагло из леса, а останавливался и проводил разведку мест, где могла находиться засада. Буквально через четыре часа, когда я решил проверить высокий кустарник впереди, обнаружив, что он скрывает овраг, я случайно заметил немцев. Да-да, тех самых парашютистов, о которых мне говорили все прохожие, что встречались на пути.
Проселок пробегал по краю поля, рядом с растущим слева кустарником. Я-то думал, он скрывал речку, но оказалось, там был рукав оврага, который дальше уходил вправо и перерезал эту дорогу. Он тоже зарос кустарником и деревьями. Поэтому, сообразив, что дорога ныряет в это подозрительное место, я и остановил повозку, накинув поводья на ближайшую шипастую ветку, а сам нырнул в кусты и пошел разведывать. Вот и разведал.
Привстав, я посмотрел, за кем наблюдают два немца в небольшом свежевырытом окопчике. Достав половинку бинокля, я в просвете между деревьями и в редком, кажется, даже вырубленном кустарнике разглядел, что моя дорога выходила к шоссе, которое уходило в сторону Ровно. Но главное не это. Немцы наблюдали за мостом, что находился от оврага буквально в полутора сотнях метров. Это был большой автомобильный двухпролетный мост, который охраняло несколько десятков армейцев. Хотя далековато, да и деревья мешают, не разглядеть, может, и не армейцы.
Стараясь не дышать, я осторожно отполз назад. Часовой у фрицев с этой стороны был, но меня он не заметил — удачно скрывал кустарник. Вот под прикрытием этого кустарника я и вернулся к коню.
Сомнений не было, наблюдатель, он же часовой, не мог не видеть, как я, двигаясь по дороге, приблизился, потом остановился и, оставив животину на дороге, шмыгнул в кусты. Так что пришлось разыграть целое представление. Выползать их тех же кустов, поправляя штаны и нюхая руки, после чего вытирать их на ходу пучком сорванной травы. Пусть думает, что у меня пробку вышибло. Это могло и не сработать, так что пришлось играть до конца, я не дошел до Красавца буквально пяти метров, после чего замер и рванул обратно, на ходу расстегивая штаны. Все это не только для часового, я в действительно почувствовал тягу посетить «скворечник», в данном случае кустарник, что рос по краю оврага.
Уловка сработала. Чуть позже я благополучно скатился в темный овраг, в который из-за густых крон деревьев не попадали лучи солнца, и, преодолев большую лужу, спрыгнул на землю и начал помогать Красавцу тянуть повозку наверх.
Там я вернулся на место, не забыв потрепать связанного Шмеля — мало ли, поломает мне игру — и покатил дальше. Выехав на шоссе, я потянул левый повод, чтобы Красавец повернул налево, и по обочине подкатил к мосту.
— Стой! — поднял руку красноармеец, что находился на этом берегу. — Да стой, тебе говорят! Не видишь, военная колонна с той стороны идет!
— Вижу, — ответил я. — Командир на той стороне?
— Да, в дзоте. Зачем он тебе?
— Парашютистов рядом видел.
— Где? — напрягся боец. — Тут каждый второй с этим приходит, все в небе парашютистов видели. А никого найти так и не удалось.
— Да это просто панические слухи. Один заорал, а другие подхватили. Давай пропускай меня, я пока с командиром пообщаюсь.
— Успеешь? — обернувшись и прикинув время подхода колонны, спросил красноармеец.
— Да.
— Тогда гони.
Заставив Красавца сразу перейти в галоп, потом, когда он взбежал на мост, стуча подковами по настилу, стал натягивать поводья, уводя его вправо и пытаясь остановить. В этом мне помог выскочивший откуда-то из-под земли боец, повиснув на уздечке. Красавец, испуганно всхрапывая и тряся головой, все-таки остановился.
— Тебе что, жить надоело?! — крикнул боец, у которого оказалась старшинская «пила» в петлицах.
— Командира зови, я парашютистов видел.
— Еще один, — буркнул старшина.
— Старшина, что там? — крикнул немолодой командир. В это время подошла колонна и стала с ходу проходить мост. Траки танков грохотали по настилу, ревели моторы броневиков и грузовиков, поэтому разговаривать было практически невозможно. Убедившись, что старшина держит Красавца, я спрыгнул с повозки и, подбежав к старшему лейтенанту, командиру охраны моста, стал кричать, докладывая:
— Наблюдал немцев вон в том овраге. Видел часового, наблюдателей и десяток немцев, но их явно больше. Там ранцы сложены. Видел баллоны огнеметчика и небольшой миномет.
— Наблюдал немцев вон в том овраге. Видел часового, наблюдателей и десяток немцев, но их явно больше. Там ранцы сложены. Видел баллоны огнеметчика и небольшой миномет.
— Ты кто такой? Больно четко докладываешь. Документы есть?
В этот момент я почувствовал толчок в левое плечо и расползающееся онемение. Падая, я успел расстроенно в три приема крикнуть пытавшемуся подхватить меня старлею:
— «Кукушка»… идиот… не догадался.
Это же время, позиция снайпера в двухстах метрах от автомобильного моста Снайпер закинул винтовку за спину и стал быстро спускаться, ловко и изящно прыгая с ветки на ветку. Внизу уже готовился к последнему бою заслон, который должен был дать остальной группе уйти от преследования русских. Сунувшийся к кустам броневик получил струю от огнеметчика и вспыхнул, как спичка. Выскочивший изнутри экипаж в горящих комбинезонах расстреляли автоматчики.
Снайпер бежал по дну оврага, следом за остальными, слыша сзади все усиливающуюся перестрелку, в которую вносили свою лепту звонкие хлопки танковых пушек. Поднимаясь на склон, он обернулся и стянул с головы камуфляжный капюшон комбинезона, отчего по плечам рассыпались золотистые локоны. Снайпер оказался на удивление молоденькой и красивой девушкой.
— Если бы не сделал шаг в сторону… — с сожалением на чистом русском произнесла она. — Второй раз оплошала. Ничего, я изведу под корень эту семью…
Развернувшись, она обогнала колонну парашютистов и побежала рядом с командиром. Через полчаса группа гитлеровцев, оторвавшись от преследования, скрылась на просторах Западной Украины, где хватало мест, чтобы укрыться у всегда готовых помочь местных жителей.
* * *Когда послышался шелест листвы под чьими-то шагами, лежавший рядом Шмель поднял голову, поиграл туда-сюда ушами, но узнав подходившего к моему лагерю, для приличия гавкнул и, зевнув, снова положил голову на лапы. Свои обязанности он выполнил, теперь можно и дальше поспать.
Сидел я на свернутой куртке прямо на траве, опершись спиной на колесо телеги, и, вытянув ноги, писал на листах трофейного блокнота трофейным же карандашом.
— Здорово, Михайло, — приветливо потрепав Шмеля по макушке, протянул мне руку подошедший начальник охраны моста старший лейтенант Кривицкий.
Ранено у меня было левое плечо, поэтому я протянул правую и спокойно ответил на рукопожатие.
— Я тебя все спросить хотел, что ты пишешь? А то как ни приду, ты все в бумагах закопавшись сидишь. Как мой пулеметчик Петросян, своей любимой строчишь? Тот в день по письму шлет, почта на одного него работает.
— Да так… Мысли систематизирую, пока есть свободное время.
— Слышал, фронт к нам двинулся. Наверное, рядом совсем.
— Нет, это корпусная тяжелая артиллерия работает. Километрах в двадцати они. Далеко еще.
Кривицкий оказался бывшим учителем математики, совсем недавно призванным на службу, поэтому не очень хорошо ориентировался в армейской среде, хотя опыта понемногу набирался. А так вся охрана в основном держалась на его заме, старшине Байбуле.
— Старшина сказал, что ты сегодня уезжаешь?
— Через час, — согласно кивнул я.
— С рукой как?
— Болит, чувствую себя одноруким. Ладно, старшина обещал помочь Красавца запрячь, а сам я теперь этого сделать уже не могу.
— Один поедешь?
— На дорогах сейчас опасно, это в первые дни люди еще вели себя нормально, а в последнее время за коня и повозку и убить могут. Оружия у гражданских появилось много… думаю, попутчиков возьму, одному мне тяжело будет двигаться… Семью какую-нибудь подберу.
— Тут вот какое дело. Ты ведь вроде в Киев собрался?
— Одно из тех мест, куда я собираюсь заехать, — согласно кивнул я, насторожившись. — Мне в республиканское управление надо.
— Это хорошо. Понимаешь, я на дороге заметил учительницу своего сына. Она в Ровно преподает русский и литературу. Заслуженный учитель Советского Союза. Понимаешь, она ногу подвернула, вывих, идти не может, а надо. Ее до моста подвез местный колхозник, мой фельдшер вывих вправил, но вот дальше ей надо искать транспорт до Киева. Вот я о тебе и вспомнил.
— Чую подвох. В чем он заключается?
— У нее шестеро своих детей. Еще одного она подобрала на дороге, когда его родителей убили бандиты. Восемь человек их.
— Взрослые дети есть?
— Парнишка Сенька двенадцати лет и дочка четырнадцати, остальные малые.
— Продовольствие дадите? — деловито поинтересовался я.
— Дам.
— Тогда не проблема, довезу я их до Киева, но за это они мне помогут с повозкой, я покажу как, и с готовкой.
— Отлично, спасибо, Михайло, я в тебе не сомневался. Пойду обрадую Зинаиду Михайловну.
— Филиппыча позовите, перед поездкой пусть мне повязку поменяет.
— Хорошо.
Старший лейтенант поднялся, отряхнул синие галифе и направился к мосту, который находился в ста метрах от моего лагеря. Проводив его взглядом, я вернулся к блокноту и продолжил писать, одновременно вспоминая, что предшествовало тому, что я задержусь у моста на четыре дня.
В принципе особо-то и рассказывать нечего. Снял меня снайпер, снял. Я рассчитывал, что дорожная насыпь скроет меня от наблюдателей, поэтому спокойно и общался с Кривицким. Так и было, насыпь прикрыла, однако снайпер на дереве, видимо, сообщил наблюдателям, что я делаю, и получил приказ на отстрел.
Дальше я помню плохо. Как-то сразу накатила слабость. Повезло, что рядом был фельдшер, которого окрикнул начальник охраны моста. Тот осторожно снял с меня куртку и рубаху, удивившись сбруе, после чего, прочистив по-живому рану, спокойно наложил повязку. Это все я помнил достаточно отчетливо, но после того как фельдшер завязал узел на бинтах, как-то незаметно провалился в беспамятство. Очнулся к вечеру, перед самой темнотой. В забытьи я был всего несколько часов.
Судя по обстановке, лежал я в дзоте на нарах, сил хватило, чтобы встать, чуть не наступив на спавшего Шмеля, хотя изрядно закружилась голова. Пить хотелось со страшной силой. Подойдя к занавеске, я вышел в общее помещение, где у пулемета скучал боец, и попросил у него попить. Одет я был в одни штаны, без сапог и рубахи.
Вызванный фельдшер осмотрел меня, сообщил, что пока я был без сознания, меня осмотрел военврач и зашил раны, после чего передал на руки Кривицкому. Тогда мы с ним нормально познакомились. Он уже по найденным в кармане документам знал, кто я, так что спокойно пообщались.
Тот сообщил, что имущество у меня в порядке, под охраной, это меня больше всего волновало, так что слова Кривицкого успокоили. К тому же выяснилось, что бойцы прозвали меня Хохлом за меркантильность. Потому что падая я попросил присмотреть за имуществом.
Немцы большей частью ушли, но заслон, что они оставили, был полностью уничтожен. Помогли мотострелки, которые как раз проходили мимо. Снайпер, подстреливший меня, тоже ушел.
В дзоте мне находиться не хотелось, поэтому я попросил организовать мне лагерь где-нибудь неподалеку. Старшина Байбуля устроил мне стоянку рядом с мостом, в кустах, и помог дойти до нее. Обеды я себе не готовил, нас со Шмелем поставили на довольствие взвода Кривицкого. Также бойцы помогали мне, но в основном я справлялся сам. Спал на охапке травы под натянутым брезентом, часто пил чай, а то от потери крови у меня было обезвоживание, и занимался работой. Да, мне стало скучно так вот сидеть и ничего не делать, фельдшер категорически запретил мне заниматься даже легким трудом, единственно, что разрешил немного ходить. Так что я или мочил ноги в речке, охлаждаясь, или сидел в тени и заполнял листы блокнота. Уже два блокнота исписал, третий начал. Думая о своих приключения, а также о полученном опыте и теоретических знаниях диверсанта и противодиверсанта, я решил систематизировать все эти знания как учебные пособия для подразделений НКВД и осназа. А также знания о партизанских и противопартизанских действиях. Парням это точно пригодится.
Вот так я и проводил эти четыре дня после ранения. Сегодня было двадцать восьмое число, час дня. Старшина недавно приходил, приносил обед в котелке, так что в желудке у меня ощущалась приятная сытость.
Подошедший фельдшер осмотрел повязку и сообщил, что менять ее не требуется, пока и так нормально, на пару дней хватит. После этого он подхватил свою сумку и направился к мосту.
Рядом всхрапнул пасшийся на лугу Красавец. Он находился за густым кустарником в двадцати метрах от лагеря, поэтому я его не видел, но хорошо слышал.
Скоро ожидались гости, поэтому, дописав последнюю мысль, я закрыл блокнот и убрал его с карандашом в лежавший рядом трофейный планшет. После чего с трудом встал, помогая себе целой рукой и морщась от боли в ране — потревожил все-таки, — убрал планшет в шкафчик, который запер и закрыл сеном.