Неудобно, хлопотно. Человек отдыхать приехал, на камешке увековечиться - а тут по магазинам гвняй. Как бы курортному начальству по справедливости поступить надо? Ну, во-первых, не запрещать дорогим гостям автографы ставить, где кто пожелает. Во-вторых, даже строжайше обязать каждого приезжающего непременно автограф оставить - хоть на скале, хоть на заборе, тут уж выбор личный. Эффект будет моментальный - по меньшей мере половина потенциальных мастеров монументальной росписи тут же отвалится: закон простой - нельзя писать? Будем!
Велят писать? - с какой это стати кто-то мне велеть будет? Не стану писать! Чувство противоречия - штука серьезная, на уровне закона, с немедленным причем действием... Так, половина отвалилась. А второй, с менее уязвимым самолюбием, половине - в любой момент кисточку напрокат и банку краски по себестоимости. Пиши, дорогой товарищ, сколько влезет - у нас сервис на высшем уровне.
А то, что краска не масляная или там эмалевая, а очень даже легко смываемая - так это детали. До первого дождика наверняка продержится. Аборигены на скалах не пишут, у них дела поважнее. А какой-нибудь залетный Петя или Вася останется в полной уверенности, что его высокохудожественное сочинение переживает тысячелетия. А что - для того ведь и писано. Должны же знать потомки, что 24 июля 1978 года "издесь был Вася", или не должны? Саша вдруг подумал, что если бы все эти надписи действительно сохранились на века, что бы решили о нас потомки - какая богатая духовная жизнь! А так все довольны: ты себе пишешь, краска идет нарасхват, в курортную кассу денежки капают, тучка набежала - и все сначала. Все довольны, в том числе и потомки, которым скалы эти в первозданной чистоте достанутся, отмывать не надо.., Из-за рога бухты вывернулся, переваливаясь с волны на волну, очередной рейсовый теплоход, на этот раз "Гаспра". Скрежетнув бортом о кранцы причала, "Гаспра" приглушила двигатель, матросы сбросили трап, покрикивая: "Осторожно! Не толпись! Билетик! Билетик!" Трап елозил по причалу, "Гаспру" покачивало с борта на борт, матросики подхватывали дамочек под локоток, без особой, впрочем, надобности. Теплоход загудел, на мгновение перекрыв галдеж, и степенно отвалил.
Народу набилось под завязку, на скамейках - и в салоне, и под тентом на корме - свободного места и в микроскоп не углядишь. Алексей протолкался на бак, здесь скамей не было, несколько парочек притулилось там и сям под высоким бортом - не так дует, и опять же почти уединение. Он бросил штормовку на приземистый кнехт, уселся. Удобство, конечно, относительное кнехт не кресло. Теплоходик то и дело зарывался в волну, и в клюзы брандспойтовой струей врывалась вода-душ несколько холодноватый, но полчаса вытерпеть можно. Впереди по левому борту показался четкий силуэт на синем небе - ни дать ни взять шахматная ладья, поставленная на краешке высоченного утеса,- "Ласточкино гнездо". "Ладья" медленно уплыла назад. Позади осталась тезка теплоходика бухта Гаспра, по левому борту потянулся Золотой пляж.
Обычно набитый плотнее, чем сегодня салон этого теплоходика, Золотой пляж заметно поредел, только самые закаленные или упрямые продолжали маяться под неожиданно холодными порывами ветра, раскачавшего море баллов до пяти.
Всего две недели назад все это было удивительно далеко - и расцвеченная нарядами набережная с пальмами, и деловитые пароходики, снующие по неправдоподобно синей воде, и выгоревший силуэт Яйлы, полукольцом охватившей бухту. Все это было удивительно далеко, тем более, что Алексей поначалу не только не собирался сюда, а поехал вовсе в противоположную сторону - домой. Тогда, две недели назад ("боже, как давно"), он слез с рейсового автобуса на Соборной площади и через пять минут уже стоял у калитки родного дома. На стук выглянула соседка.
- Здравствуйте, Мария Федоровна!
Соседка пригляделась, всплеснула руками: - Алеша! Приехал! А мама с папой твои только позавчера уехали, а...- Алексей терпеливо ждал, торопиться некуда, и, наконец, Мария Федоровна охнула: -да что это я, тебе же ключ оставили...
Три дня пролетели, как один. В первый же вечер явился доктор Гриценко - такой же худющий, только с неожиданной бородкой. На вопросительный взгляд пояснил: специально отрастил под Айболита. Детишкам нравится.
Просидели допоздна. Новостей было немного. История с дротиком, как и следовало ожидать, закончилась хэппиэндом: Сергей женился на Насте, которая давно уже, еcтественно, не практикантка, а заведует библиотекой. Дети-, шек двое.
- ...и так далее,- заключил Сергей свое кратенькое повествование и принялся расспрашивать Алексея о житьебытье. Алексей тоже особенно не распространялся. Но доктор (в тот момент Алексей не придал этому значения) неожиданно спросил: - Слушай, а твой батя говорил, что ты какую-то машинку придумал? Что за машинка?
- Машинка? - недоуменно посмотрел на него Алексей.- А, ну да. Придумал.
- Ну? - доктор смотрел выжидательно.
- Сенсокоммуникатор,- Алексей пожал плечами,проще говоря, мыслеприемник.
- Трудно сделать такой прибор? - прищурился Гриценко.
- Придумать было трудно,- пожал плечами Алексей,а сделать... Был бы паяльник,- пошутил он и добавил: - да ну его, надоели все эти железяки электронные. Ты мне лучше скажи...
Разговор еще повертелся вокруг каких-то малозначительных событий, кого-то вспомнили и, наконец, доктор засобирался, на прощанье объявив: Завтра ждем. Пир в честь высокого гостя. Понял?
- Понял.
- Ну и лады. Там еще кой о чем поговорим...
Алексей отложил книжку, краем глаза покосился на календарь - третий день он дома, летит время. "Летит, летит!" - буркнул он и перевернул страницу.
"Неподалеку от полуострова Флорида разместился знаменитый "дьявольский Бермудский треугольник". Знаменит же он тем, что здесь, как утверждают, таинственно, не успев подать сигнал бедствия, исчезают суда и самолеты.
Не тонут, не падают в воду - просто исчезают, не оставляя следа. Как сообщает иследователь Т. Сандерсон, который, по его словам, собрал все данные о таинственных исчезновениях, это не единственный зловещий район. Сандерсон, проанализировав все данные, с удивлением обнаружил, что таких трагически странных районов на Земле ровно десять..." "Много опасностей таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов американского штата Северная Каролина к северу от так называемого "Бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом районе исчезло не менее тысячи судов.
Какая сила (или силы?) действует в этом районе Атлантики, не может объяснить ни один ученый. Вспомним случай с "Кэррол Диринг". Эта шхуна, пересекая Атлантику, неожиданно исчезла. Ее обнаружили в районе "шестиугольника". Паруса на всех пяти мачтах подняты, но на борту ни души. По сообщению такого достоверного источника, как журнал "Нэшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы, наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день - загадка"...
"5 декабря 1945 года при идеальной погоде с базы Форт-Лодердейл поднялась в небо "Эскадрилья-19" в составе пяти бомбардировщиков-торпедоносцев под командой лейтенанта Чарльза Тэйлора. Через 65 минут диспетчер базы услышал тревожное сообщение Ч. Тэйлора: "...мы находимся на грани катастрофы... кажется, сбились с курса..." Для обнаружения терпящих бедствие в воздух поднялся военный гидросамолет. Но и с ним связь вскоре прервалась. Всего же в Бермудском треугольнике с 1945 года погибло свыше ста больших и малых судов и около двадцати самолетов. Но это не единственное место, где отмечены столь странные происшествия. В районе между Японией, островом Гуам и Филиппинами так много пропало без вести кораблей и самолетов, что японское правительство официально объявило его опасной зоной..." Такие сообщения появлялись и появляются в газетах всего мира не один десяток лет. Но, конечно, вряд ли кто станет утверждать, что читателю становится известно обо всех подобных происшествиях. И если уж большинству таинственных случаев находятся самые различные, в том числе и абсолютно невероятные объяснения и толкования, то случаи никому не известные даже на такие объяснения рассчитывать не могут. Последнее замечание при всей своей ясности скрывает в себе принципиальное обстоятельство. Ведь все имеет первопричину, все имеет начало. И кто может поручиться, что в числе событий, оставшихся неизвестными, не лежит ключ к пониманию всех остальных - известных, но так и не понятых?
...На рассвете 17 апреля 1945 года три танко-десантных корабля ВМС США подошли к пустынному побережью Шлезвиг-Гольштейна в пяти милях севернее порта Хальтштадт. С каждого из кораблей были спущены по четыре десантных катера, и через час на берег высадились последние солдаты полуторатысячного десанта морской пехоты и семьдесят легких танков М-41. В задачу части oтряда с приданными ей десятью танками входило блокировать Хальтштадт. Остальным танкам с десантом на борту предстояло форсированным маршем двинуться в глубь Германии. Уже стало известно, что накануне войска маршала Жукова начали заключительные операции по овладению Берлином. И высаженный у Хальтштадта амеркианский десант был одной из многих ударных групп, в задачу которых входило на конечном этапе войны оккупировать как можно большую часть территории Германии.
Когда группа блокирования на полной скорости проскочила пять миль, отделявших место высадки от окраин Хальтштадта, командир группы майор Холкнер, высунувшись из люка передового танка, даже присвистнул от удивления: - Ну и поработали ребята!
Танки круто затормозили у края огромной воронки, добрых пяти километров в диаметре. На всякий случай Холкнер сверился с картой, потом заглянул в тоненький справочник, выданный ему перед операцией: "Хальтштадт. Порт. Население 138 тысяч... Четыре завода по производству... Исследовательские лаборатории флота...", и захлопнув книжку, вызвал по рации командующего высадкой коммодора Фланга, находившегося на борту одного из десантных кораблей.
Фланг ничего не знал о налете авиации на Хальтштадт, но, выслушав доклад майора Холкнера, рассудил, что вопервых, знать ему и не обязательно, и во-вторых,- поскольку блокировать нечего, эта задача отменяется. И, решив так, приказал майору Холкнеру полным ходом нагонять ушедшую часть десанта.
Бессмысленность массированной бомбардировки Хальтштадта не удивила коммодора Фланга. Собственно, вся Германия уже лежала в руинах, налетами американской авиации с лица земли был стерт Дрезден и многие другие куда более известные, нежели Хальтштадт, города. Полгода спустя мир узнал о Хиросиме. И уж, конечно, никому не пришло в голову искать иное объяснение полному исчезновению Хальтштадта с лица земли, чем то, что пришло в- голову майору Холкнеру.
Между тем такое объяснение существовало. Но до поры до времени, а, может, и навсегда, было, как пишут в старинных и некоторых современных романах, "скрыто покровом тайны".
Алексеи, конечно, не подозревал и подозревать не мог, ее что в самом скором времени ему доведется заглянуть под этот самый "покров".
- Фельдмаршал идет! - звонкий мальчишечий вопль распорол послеобеденную тишину. И сразу же хлопнуло окно, и раздраженный женский голос принялся на той же ноте честить хулиганов, мешающих людям отдыхать. "Гнев был громок, но справедлив,- подумал, усмехнувшись Алексей,- поскольку вопли под окошком никак не способствуют тому, что в Испании называется сиестой, а у нас проще и понятнее - вздремнуть после обеда".
Но "хулиган" был уже далеко. А вопль его не только разбудил почтенную пенсионерку, но пал на более благодатную почву: через минуту на углу собралась целая компания - Алексею они были хорошо видны - в которой любой мог бы послужить прототипом знаменитого вождя краснокожих, прославленного пером О. Генри.
Высокое внимание "вождей" на сей раз привлекла странная фигура, показавшаяся в конце квартала и тут же исчезнувшая за углом. Алексей отложил книжку и, откинувшись в отцовском самодельном кресле, предался, если воспользоваться несколько старомодным выражением, размышлениям.
У городов, как и у людей, свои судьбы. Несмотря на некоторую банальность этого тонкого наблюдения, факт остается фактом. Многие маленькие городишки, именовавшиеся у Брокгауза заштатными, давно стали гигантами и даже всемирно известными. Иные же с грехом пополам дослужились до почетного звания райцентров. Но еще остались маленькие и, надо сказать, уютные городишки, непримечательные ничем и гордящиеся в основном тем, что по ухабистой центральной улочке проезжал куда-то Пушкин, ругая при этом городского голову последними словами за то, что теперь называется "состояние дорог". Проезжал Пушкин или нет, в точности неизвестно, но думать так приятно. Городского головы, естественно, давным-давно нет, а есть горисполком с председателем. Центральная улица вымощена на памяти старшего поколения, а года три назад и вовсе заасфальтирована. И отличается такой город от бывшего своего заштатного собрата, ставшего знаменитостью, только тем, что в большом городе большая промышленность, а здесь маленькая - хлебозавод, кожевенный, кирпичный, сыродельный и еще всякие другие. В большом городе дома побольше, здесь - поменьше. Короче говоря, маленький городок - это большой в миниатюре.
Но была здесь, а кое-где есть и сейчас своя специфическая и обязательная достопримечательность. Кто живал в таких городах знает, что почти в каждом маленьком городке обязательно есть свой городской дурачок. Несчастные эти люди, несчастья свюего не сознающие,- народ совершенно безобидный. Не зря испокон веков к таким людям бытует трогательно сочувственное отношение. И странности их иногда могут оказаться преувеличенными. В детстве Алексей знал такого дурачка - немого Пантюшу. Немцы застрелили его в сорок третьем году на Первое мая, когда Пантюша явился на площадь, где до войны проходили митинги, и стал маршировать с разукрашенной рождественской звездой прямо перед окнами полевой жандармерии.
Несколько лет спустя, уже после войны, в городке появился мужичок лет сорока по прозвищу Коля-Луду. В нем безусловно погиб великий путешественник. Причем все его предшественники и современники, двигаясь к цели самыми экзотическими способами (верблюды, папирусные лодки, собачьи упряжки, на своих двоих и т. д.), так и не додумались до способа, которым регулярно пользовался Коля,он путешествовал в пустых железнодорожных цистернах.
В перерывах между путешествиями он колол дрова, ругался с мальчишками, если они уж очень приставали, и делал еще множество дел, за что регулярно перепадала ему миска борща, а то и стаканчик в любом доме, куда ему вздумывалось войти.
Во время кампании против тунеядцев в городке не удалось обнаружить ни одного на предмет порицания по этой части. И тут кто-то вспомнил о Коле-Луду.
Специальная комиссия внимательнейшим образом расспросила доставленного пред ее светлые очи Колю. И это внимание так растрогало его, что на все вопросы отвечал он охотно и даже с радостью.
- Вы признаете, что вы тунеядец?
- Да! - готовно отвечал Коля.
- И не раскаиваетесь в этом?
- Нет!
- Что же, так и будете тунеядствовать??
- Да!
Надо сказать, что Коля, конечно, и понятия не имел, что такое тунеядец. А отвечал он готовно, полагая в простоте душевной, что надо отвечать, раз хорошие люди спрашивают, и старался изо всех сил.
Безусловная Колина искренность убедила комиссию значительно быстрее и прочнее, чем все доводы участкового, попытавшегося было объяснить, что никакой Коля не тунеядец, а просто больной, безобидный человек - дурачок, иначе говоря.
Но комиссия сочла нужным все-таки вмешаться в Колину судьбу, помочь как-то - и направила его на освидетельствование в областную психиатричку. Там Коле дали ведро и велели натаскать воды полную бочку, которая в экспериментальных целях была без дна. Коля принес два ведра, потом заглянул в бочку и присел рядом.
На вопрос подошедшего санитара: "в чем дело?" - Ко" ля высокомерно ответил: - Что я вам псих - бездонную бочку наполнять?
С чем его и отпустили - колоть дрова, ругаться с мальчишками и путешествовать в пустых цистернах.
Но тот, появление которого мальчишечья братия приветствовала громкими криками "фельдмаршал!", был не совсем обычный дурачок.
Из рассказа доктора Гриценко Алексей знал, что около полугода назад неизвестно откуда на центральной улице - Бульварной - возникла среди газона фигура, перемазанная с головы до ног, пардон, как бы это сказать помягче? в навозе.
Кое-кому из старожилов почудилось в измятом лице его что-то знакомое, но вспомнить никто так и не смог, и решили - показалось.
Одежка на будущем фельдмаршале (поскольку сначала был он безымянным) бросалась в глаза: на сером рваном кителе три ряда больших погнутых пуговиц, на правом плече пучок обвисших спутанных веревочек, а слева на груди прикрученная проволокой крышка от консервной банки.
А тут вскоре в летнем кинотеатре пустили какой-то мексиканский фильм, где все полтора часа скакал по экрану на белом коне фельдмаршал Алонсо ди Гарсиа - в золотых эполетах и с здоровенными бляхами орденов на груди. Конечно, сходство пучка веревочных обрывков и ржавой консервной крышки с фельдмаршальскими эполетами и орденами было очевидно только мальчишечьему глазу, способному увидеть в плохо выструганной палке знаменитый оленебой Кожаного Чулка, но прозвище прилипло за неимением другого. Одновременно высокое звание фельдмаршальского дворца получила старая полуразрушенная водонапорная башня, поскольку здесь, как выяснила разведка, обосновался фельдмаршал.
Но даже самые храбрые мальчишки не только не решались сунуть нос в эту самую башню, но даже, завидев ее нового владельца, покрикивали издалека, чего-то безотчетно побаиваясь,- понятно почему - это был не добродушно мычащий Пантюша, не развеселый чудик Коля.
Гриценко рассказывал: - Однажды он прошагал мимо меня своим деревяннорасслабленным шагом, глядя перед собой отсутствующим взглядом, и что-то не то напевая, не то бормоча под нос.
Я прислушался - бормотание было бессвязным, какой-то странный набор слов: тилле... тилле... раталара... иорр...