За столом воцаряется тишина. Они скептически смотрят на такое положение дел, и я их не виню за это. Как ни крути, с тех пор, как Анна ушла, я ждал этого момента.
Сколько раз я представлял ее, сидящей рядом со мной? Миллион раз за день ее голос звучал в моей голове, слабо пытаясь наладить разговор, шанс, который мы тогда упустили. Иногда я воображаю, будто мы нашли другой способ покончить с Чародеем, которому не удалось перевернуть все здесь вверх дном.
- Ты считаешь, что это возможно? – спрашивает Томас. – Я имею в виду, это действительно так?
- Грани плоскостей миров не могут пересекаться, - отвечаю я. – Так считает Гидеон. Такого просто не может быть. Но у меня такое чувство, словно она пытается достучаться до меня. Я не слышу, что она говорит.
- Все так запутано, - шепчет Кармел. – Что ты собираешься дальше делать? – сначала она смотрит на меня, а затем переводит взгляд на Томаса и маму. – Что нам всем дальше делать?
- Если я прав, тогда выясню, - отвечаю я. – Или же буду оставаться сумасшедшим по официальной версии. Но, если все же я окажусь прав, я выясню, чего она хочет. Что ее гложет. Мы все обязаны ей помочь.
- Ничего пока сам не предпринимай, - отзывается мама. – До тех пор пока я не поговорю с Гидеоном. Пока полностью не разберемся в этой ситуации. Мне это не нравится.
- Мне тоже все это не нравится, - соглашается Кармел.
Я смотрю на Томаса.
- Не знаю, согласен я с таким раскладом или нет, - он пожимает плечами. – Я имею в виду, что Анна была нашим другом или типа того. Поэтому не могу поверить, будто она хочет нам навредить или просто напугать. В первую очередь меня сейчас волнует атаме. Он реагирует на нее. Все-таки стоит поговорить еще об этом с Морфаном.
Все пристально смотрят на меня.
– Хорошо, - говорю я. – Подождем.
Но не слишком долго.
Глава 5
После ночи дрянного сна я сижу вместе с Кармел за кухонным столом Томаса и наблюдаю, как он и Морфран готовят завтрак. Они спокойно двигаются в своей домашней рутине, шаркая между столом и плитой, все еще полусонные. Морфран накинул плед поверх фланелевого халата, и это выглядит смешно. Вы никогда бы не догадались, что под халатом скрывается один из сильнейших Вуду мужчин в Северной Америке. Он похож на своего внука.
Раздается шипение, как только мясо попадает на горячую сковороду. У Морфрана привычка делать кольца болонской колбасы на завтрак. Это своего рода странно, хотя на самом деле очень хорошо. Сегодня утром у меня нет аппетита, но Томас ставит передо мной большую кучу кольцевой болоньи и яичницы, так что я разрезаю ее и распределяю вокруг так, чтобы придать вид того, что мне нравится есть. С другой стороны стола Кармел делает почти то же, что и я.
После того, как Морфран моет за собой тарелку, он сваливает часть болоньи в собачью миску Стеллы. Помесь черной лабрадорши вкатывается в кухню, будто она годами не ела. Морфран гладит ее толстый крестец и прислоняется к стойке со своей тарелкой, наблюдая за нами из-за очков.
- Слишком рано для встречи молодых охотников на привидений, - произносит он. - Должно быть, все плачевно.
- Это не плачевно, - бормочет Томас. Морфран фыркает, поедая свою яичницу.
- Вы не могли просто проснуться и сходить за колбасой, - говорит он, и это другое дело. Он называет кольца болоньи "колбасой".
- Апельсиновый сок восхитителен, - улыбается Кармел.
- Я покупаю тетрапак. А теперь выплюнь это. Мне нужно сходить в магазин, - он смотрит прямо на меня, когда говорит это.
В голове у меня выстроилась целая череда вопросов. Вместо этого я выпаливаю:
- Мы должны выяснить, что с Анной.
Должно быть, я говорю ему это уже в десятый раз, и ему так же надоело слышать об этом, как мне - говорить. Но это должно пройти. Мы нуждаемся в его помощи, а он ничего не предложил с той ночи, когда мы сражались с Чародеем, когда он разработал встречное заклятье, чтобы сохранить мне жизнь после того, как я был проклят, и помог Томасу с защитным заклинанием в доме Анны.
- Как колбаса? - спрашивает он.
- Хороша. Я не голоден и не собираюсь прекращать спрашивать.
Он перевел взгляд на мой рюкзак. Я никогда не достаю атаме, когда Морфран рядом. То, как он смотрит на меня, когда я это делаю, говорит, что это нежелательно.
Томас прочищает горло.
- Расскажи ему о Мари Ла Поинт.
- Кто такая Мари Ла Поинт? - спрашиваю я, когда Морфран обращает на Томаса свирепый взгляд, который говорит о том, что позже его закопают.
- Она... - Томас сомневался под пристальным взглядом деда, но в этот раз выиграю я. - Она колдунья-вуду на Ямайке. Морфран говорил с ней о... твоей ситуации.
- И что с моей ситуацией?
- В основном, только о Чародее. О том факте, что он был пожирателем плоти, что мог поглощать силу и сущность даже после смерти; я имею в виду, что плотоядность сама по себе является редкостью. То, чем стал Чародей после смерти, съев твоего отца и связав себя с атаме, питаясь через него, делает его почти что долбаным единорогом.
- Томас, - резко обрывает его Морфран. - Может, заткнешься? - он качает головой и бормочет себе под нос "единорог". - То, что сделал тот призрак - это взял древнее ремесло и перекрутил его в нечто неестественное.
- Я не имел в виду... - начинает Томас, но я его перебиваю.
- Что сказала тебе твоя подруга? - спрашиваю я. - Мари Ла Поинт. Ты узнавал у нее об Анне?
- Нет, - отвечает он. - Я спрашивал ее о Чародее. Узнавал, была ли разорвана связь между ним и атаме, если такое возможно.
Затылок покалывает, хотя мы и проходили это раньше.
- И что она сказала?
- Она сказала, что могла быть. Она сказала, что была. Она сказала, что может быть.
- Может быть? - громко сказала Кармел, ее вилка упала на тарелку. - Что, черт возьми, это значит?
Морфран пожимает плечами и скармливает Стелле кусочек болоньи со своей вилки, когда та кладет лапу ему на колено.
- Больше она ничего не сказала? - спрашиваю.
- Сказала, - отвечает он. - Она сказала то, что я вам уже месяцами говорю. Прекратите совать нос туда, куда не должны. Прежде чем вы наживете себе врага, который откусит его.
- Она мне угрожала?
- Это была не угроза. Это был совет. В мире есть такие секреты, дети, что люди, чтобы сохранить их в тайне, убивают.
- Какие люди?
Он отворачивается, полощет свою пустую тарелку в раковине и загружает ее в посудомоечную машину.
- Неправильный вопрос. Ты должен был спросить, какие секреты. Какая сила.
Мы делаем разочарованные лица, сидя за столом, а Томас имитирует крик и движение, которыми, как я полагаю, он глупо встряхивает Морфрана. Всегда загадочный. Всегда с секретами. Это сводит нас с ума.
- С атаме что-то происходит, - говорю я, надеясь, что если я буду достаточно прямолинеен, то мы начнем делать выводы. - Я не знаю, что это. Я вижу Анну и слышу ее. Может быть, потому, что я высматриваю ее, а атаме разыскивает. Может, потому, что она ищет меня. Или из-за того, что мы оба делаем это.
- А может, и больше этого, - говорит Морфран, поворачиваясь. Он вытирает руки кухонным полотенцем и при этом смотрит на меня так, что мне кажется, будто я всего лишь скелет или пылинка. - Эта вещь в твоем кармане больше не отвечает Чародею. Но кому теперь?
- Мне, - отвечаю. - Он был сделан для того, чтобы отвечать мне. Моей цели.
- Возможно, - отвечает он. - Или твоя цель создана для ответа ему? Чем больше я говорю с тобой, тем больше ветра у меня в голове. Здесь происходит больше одной вещи; я чувствую это, как грозу. И ты должен также, - он кивает подбородком на внука, - и ты тоже, Томас. Я воспитывал тебя не для того, чтобы ты был мячом.
Рядом со мной Томас резко выпрямляется и бросает на меня быстрый взгляд, будто я страница, за чтением которой он был пойман.
- Не могли бы вы быть менее жуткими в такую рань? - спрашивает Кармел. - Мне все это не нравится. В смысле, что нам делать?
- Расплавить этот нож и закопать, - говорит он, хлопая ладонью по колену, чтобы позвать черного лабрадора за собой в комнату. - Но вы этого никогда не сделаете, - на выходе из кухни он останавливается и глубоко вздыхает. - Послушай, парень, - произносит он, смотря в пол. - Чародей был самой запутанной и голодной вещью, с которой мне так не повезло столкнуться. Анна утащила его из мира. Иногда твоя цель выполнена. Ты должен позволить ей покой.
***- Что ж, это было депрессивно, - произносит Кармел по пути в школу. - Что Гидеон сказал сегодня утром?
- Он не ответил. Я оставил сообщение, - отвечаю я.
Кармел продолжает говорить за рулем что-то о том, как ей не нравится, что Морфран сказал и что-то о нервной дрожи, но я слушал ее одним ухом. Другим - Томаса, который, думаю, все еще пытается энергично ворчать о том, что Морфран хочет избавиться от атаме. По притупленному и нетерпеливому взгляду на его лице не думаю, что у него хорошо получается.
- Давайте просто проживем этот день, - говорит Кармел. - Еще один день, приближающий к концу года, мы разберемся с этим позже. Возможно, мы нападем на разных призраков на этих выходных, - она качает головой. - Или, возможно, мы должны сделать перерыв на некоторое время. Пока нам, в конце концов, не ответит Гидеон. Черт. Я собиралась сделать инвентаризацию украшений для зала перед заседанием Выпускного Комитета.
- Ты даже не выпускница в этом году.
- Это не значит, что я не в комитете, - обижается она. - Так вот. Это то, чем мы собираемся заняться? Отдыхать и ждать Гидеона?
- Или пока Анна снова не постучится, - говорит Томас, и Кармел награждает его взглядом.
- Да, - говорю я. - Предполагаю, именно это мы и должны делать.
***Как я сюда попал? Это не было сознательным выбором. По крайней мере, так не чувствовалось. Когда Кармел и Томас подкинули меня до дома после школы, у меня в планах было съесть две порции маминых спагетти с фрикадельками и прозябать перед телевизором. Так что же я делаю в маминой машине уже четвертый час, не зная, сколько миль шоссе позади, и смотря на бездействующие трубы, выступающие на фоне темнеющего неба?
Это что-то из моей памяти, что-то, о чем мне рассказал Дейзи Бристол через месяц после того, как дом Анны взорвался вместе с ней внутри. Я слушал вполуха. Я был не в состоянии охотиться, не в состоянии ничего сделать, но ходил вокруг с дырой в сердце, изумляясь. Постоянно изумляясь. Единственной причиной, по которой я ответил на звонок, был Дейзи, мой верный жучок из Нового Орлеана, и тот факт, что именно он был тем, кто в первую очередь привел меня к Анне.
- Это место в Дулуте, штат Миннесота. Завод называется "Голландский металлургический завод". И внутри, и снаружи находят останки бомжей в течение последнего десятилетия или около того, - говорит Дейзи. - Их находят кучами, но, думаю, это потому, что редко ищут. Сначала кто-то сообщает о выбитом окне или кучка пьяных ребят устраивает вечеринку на участке прежде, чем кто-либо делает обход. Завод закрыли где-то в шестидесятых.
Я улыбнулся. Подсказки Дейзи в лучшем случае отрывочны, построены на выдумках и, зачастую, неспецифических доказательствах. Когда я впервые встретил его, я сказал ему основываться на фактах. Он посмотрел на меня так, как собака смотрит на вас, когда вы доедаете последний кусочек чизбургера. Для Дейзи магия - в незнании. Он вдохновлен мыслью о межпространстве. Романтические похождения с нежитью Нового Орлеана у него в крови. Предполагаю, я не нашел бы его никаким другим путем.
Мой взгляд бродит по заброшенному Голландскому металлургическому заводу, где что-то убивает бездомных уже, по крайней мере, десятилетие. Это распадающаяся кирпичная постройка с двумя невероятно высокими трубами. Окна маленькие и покрыты пылью и грязью. Большинство из них заколочены. Чтобы забраться внутрь, мне придется что-нибудь сломать. Атаме мягко переворачивается между моими пальцами, и я выхожу из машины.
Так как я обхожу вокруг здания, давно погибшая трава шелестит под моими ногами. Глядя вперед, вижу проблеск черной бурлящей массы Верхнего. Четыре часа езды, а это озеро все еще со мной.
Когда я заворачиваю за угол и вижу висящую приоткрытую дверь со сломанным замком, в груди сжимается, и все тело начинает напевать. Я никогда не хотел быть здесь. Это вообще никак не интересует меня, но теперь, когда я здесь, с трудом могу отдышаться. Я не слышал этой мелодии, тянущейся струнным "ля" с тех самых пор, когда столкнулся лицом к лицу с Чародеем. Мои пальцы покалывает по всей рукоятке ножа, и появляется странное, знакомое ощущение, что это частичка меня, приваренная к моей коже прямо до кости. Я не позволю ему выпасть, даже если захочу.
Воздух на заводе кислый, но не застоялый. Это место - дом для бесчисленных грызунов, и они гоняют воздух по кругу. Но он все же кислый. Под пылью, грязью, да и в каждом углу находится смерть. Даже в крысином дерьме. Они питались мертвечиной. Я не обнаруживаю ничего нового; не будет никакого вонючего мешка с мясом, ожидающим меня за углом и приветственно кивающим мне своим отпадающим лицом. Как там сказал Дейзи? Когда копы находят очередной набор органов, те практически мумифицированы. Кости и пепел. В основном, они просто выметают их за дверь прямо под коврик. Никто не разводит ажиотаж вокруг этого.
Конечно же, они этого не делают. Никогда не делают.
Я прошел через черный вход, никто не знает, для чего использовалась эта часть завода. Все важное разграбили, и единственное, что осталось, это голые остатки механизмов, которые я не могу идентифицировать. Я иду по коридору, и атаме на моей стороне. Через окна проникает достаточно света, который отражается от предметов, так что мне довольно хорошо видно. Я останавливаюсь около каждой двери, всем телом прислушиваясь, чуя сильный запах гнили, ощущая холодный пот. Комната слева, вероятно, была офисом или, вполне возможно, служебной комнатой отдыха. Стол отодвинут в угол. Мой взгляд фокусируется на том, что на первый взгляд кажется краем старого одеяла... пока я не замечаю ноги, торчащие из-под него. Я жду, но они не шевелятся. Это всего лишь использованное тело, на котором не осталось ничего, кроме разодранной кожи. Я прохожу мимо: пускай останки остаются скрытыми за столом. Мне не нужно видеть это.
Коридор ведет к широкой площадке с высоким потолком. Лестницы и помосты соединяются в воздухе, создавая что-то похожее на проржавевшие конвейерные ленты. На одном конце в бездействии стоит неповоротливая черная печь. Большинство из вещей здесь разодраны, разобраны на металлолом, но я все еще могу понять, чем они были. Должно быть, здесь много чего производилось. Пот тысячи рабочих тел впитался в пол. Знойная память все еще витает в воздухе, хотя прошло бог знает сколько лет.
Чем дальше я прохожу в комнату, тем более переполненной она кажется. Здесь что-то есть, и его присутствие тяжело. Мой захват вокруг атаме усиливается. Каждую минуту я ожидаю, что десятилетиями мертвые механизмы оживут. Запах горящей кожи человека попадает в мои ноздри за долю секунды до того, как я падаю лицом на пыльный пол.
Я переворачиваюсь и встаю на ноги, размахивая атаме по широкой дуге. Я ожидаю увидеть призрака точно позади себя и какое-то мгновенье думаю, что он сбежал, и перемещаюсь в другую игре под называнием "Прихлопни моль" или "Призрачный дартс". Но я все еще чую его и чувствую, как по комнате головокружительными волнами движется гнев.
Он стоит в дальнем конце комнаты, блокируя мне выход обратно в коридор, будто бы я попытаюсь сбежать. Его кожа черна, как сгоревшая спичка, потрескавшаяся и сочащаяся горячим жидким металлом, как будто он покрыт слоем охлажденной лавы. Глаза выделяются ярко-белым. С этого расстояния я не могу понять, просто ли они белые или имеют роговицы. Господи, надеюсь, все-таки имеют. Я ненавижу все это жуткое дерьмо со сверхъестественными глазами. Но, с роговицей или без, они все равно лишены здравого смысла. Годы, проведенные в смерти и горении, позаботились об этом.
- Давай, - говорю я и встряхиваю запястьем; атаме готов рубить и резать. В спине и плечах, куда он ударил меня, легкая боль, но я сбрасываю ее со счетов. Он приближается, медленно передвигаясь. Возможно потому, что ему интересно, почему я не бегу. Или, может, потому, что с каждым движением его кожа еще больше трескается и кровоточит... чем бы ни была это кровоточащая красно-оранжевая фигня.
Это момент перед ударом. Это задержание дыхания, затянувшееся на секунду. Я не мигаю. Он достаточно близко, так что я вижу, что у него есть ярко-голубая роговица и сокращающийся от боли зрачок. Его челюсть висит, губ практически не осталось, они потрескались и облезли.
Я хочу услышать, как она скажет хоть слово.
Он замахивается правым кулаком; он рассекает воздух в дюймах от моего правого уха, достаточно горячий, чтобы обжечь, и я улавливаю чёткий запах жженых волос. Моих жженых волос. Дейзи что-то там говорил о трупах... покрытые кожей кости и пепел. Блядь. Трупы были свежими. Призрак просто сжигает их, высушивает и оставляет. Его лицо разрушено яростью; носа нет, а носовая полость выглядит еще паршивей. Его щеки высушены, как использованный уголь, и мокрые из-за инфекции в некоторых местах. Я пячусь, чтобы держаться подальше от его ударов. Из-за сожженных губ его зубы выглядят слишком большими и показывают постоянную больную улыбку. Как много бездомных людей просыпалось прямо перед его лицом сразу перед тем, как их приготовили изнутри?
Я падаю на землю и наношу удар, умудрившись сбросить его, но все-таки обжигаю голень этой дрянью в процессе. Ткань моих джинсов прилипла в этом месте к голой коже. Но у меня нет времени, чтобы заботиться об этом; его пальцы достигают меня, и я переворачиваюсь. Ткань сдирается вместе с кто-знает-каким количеством кожи.
Черт с этим. Он не издал ни звука. Кто знает, остался ли вообще у него язык, не говоря уже о том, как чувствует себя Анна, говоря через него. Я не знаю, о чем думал. Я собирался ждать. Я собирался быть хорошим.