— Ничего! Да это, можно сказать, ханский чай! Собственный рецепт: краснодарский, трехсотый и фирменный грузинский…
Ему позвонили — кто-то интересовался количеством содержания алкалоидов в млечном соке опиумного мака.
— Начнем с морфина… — Муса был готов прочитать по этому поводу пространную лекцию, ибо любой сотрудник мог рассчитывать на его внимание и время, ничуть не считая себя обязанным. — Только в одном морфине содержится по меньшей мере до двадцати видов различных алкалоидов…
Едва лекция закончилась, позвонил кто-то еще.
— Только не «лясэ», а «ляссе» — два «с»… — терпеливо объяснял Муса. — Ударение на втором слоге. Это ленточка, которая идет от корешка книги. Закладка. Приходилось видеть?
Муса давал консультации не только по телефону. Дверь в лабораторию практически не закрывалась, в кабинет шли по делу и без дела, мешая Мусе заняться экспресс-анализом коньяка.
Муса давал объяснения различным проблемам, включая международные, консультировал любителей спортивных прогнозов, непрерывно прикуривал, запивал сигарету остывшим чаем, поднимался к реактивам, стряхивал пепел на брюки и на пол. Он делал тридцать три дела сразу.
Халматов напряженно ждал результатов анализа. Думал о своем. Прямо против него на стене висела оперативная карта, отражавшая особенности наркологической обстановки в Мубекской области. Тура часто пользовался ею при проведении занятий со своими сотрудниками — каждый оперативник, считал он, должен назубок знать состояние дел на этом фронте.
В северной и северо-восточной части Иссык-Куля в свое время были расположены принадлежащие государству посевы опиумного мака. Огороженные и тщательно охраняемые участки обслуживали специальные сборщики. С июня по начало августа ежедневно рано утром сборщики проходили контрольно-пропускной пункт, переодевались в рабочую одежду, которая здесь хранилась, и через вторую линию ограждений попадали к месту работы, где на высоких стеблях качались головки прекрасных цветов, изысканных, красно-лиловых, нередко украшающих собою обложки иллюстрированных журналов и вместе с тем содержащих сильнейший смертоубийственный наркотик.
В зеленой головке цветка наливался удивительной силой белый густой сок, который обещал людям избавление от боли и мук и одновременно — полный распад и страшную смерть.
Лекарство. Отрава. Исцеление. Безумие. Счастье воскресения. Корчи на дыбе. Жизнь. Смерть.
Особыми ножами сборщики наносили три глубоких пореза головкам мака, чтобы через сутки другими — серповидными — ножами соскрести в висевшие у них на шеях стеклянные банки выступивший из надрезов высохший на воздухе млечный сок.
Это и есть сырье для фармакологических заводов.
Опытный сборщик собирал ежесуточно 150–170 граммов — вчетверо больше любого новичка. Закончив смену, сборщики переодевались в оставленную ими на вахте одежду и после тщательного осмотра охраной возвращались домой.
Первый шаг за оградой плантаций был началом опиумной тропы. Здесь сборщиков ждали первые скупщики наркотика, самые мелкие, шушера, готовые купить 10–12 граммов. Они первыми начинали прокапывать русло ядовитого ручейка, которому суждено со временем влиться в черную реку людского страдания и гибели.
Установить, сколько опиума расхищалось прямо с плантации, почти невозможно — выпадающая за ночь обильная роса нередко уничтожает сырец, проступивший на головке мака, полностью. А на самую тщательную продуманную систему охраны всегда находился новый, неизвестный способ хищения.
Смертельная эстафета движения наркотиков проста: каждый покупает какое-то количество опия, чтобы тут же перепродать с наживой следующему — более крупному и находящемуся в некотором отдалении. С каждым километром цена наркотиков все больше растет, хотя и вблизи места сбора она поднимается до двадцати пяти тысяч рублей за килограмм. Один грамм — двадцать пять рублей. В конце тайной тропы — в руках наркомана — опиум стоит около 150 рублей за один грамм.
Особенностью Мубека считалось его местонахождение в центре традиционных опиумных троп, которыми наркотик тайно переправлялся с северо-востока на юго-запад. Крупные сбытчики отправляли его мелкими партиями по пять-шесть килограммов с проверенными курьерами. Основное обязательное условие опиумной тропы — ее расчлененность — курьер в лучшем случае знает только человека, которому он передаст груз, а чаще просто отдает неизвестному, который назовет условный пароль. Арест курьера просто прерывает цепь, и дело заканчивается — он и при желании никого не может назвать.
Цепь сбытчиков наркотиков действовала обычно с ужасающей точностью, оставаясь в течение многих лет нерасшифрованной. Тайна перевозок обеспечивалась не только солидным вознаграждением, но и грозившей курьеру-отступнику смертью.
Когда опиумное поле на берегу Иссык-Куля срыли, структура «подпольного синдиката» изменилась, но многое свидетельствовало о том, что тайная тропа через Мубек по-прежнему существовала.
И все-таки преступники все больше «клали глаз» на затерянные в отдаленных горных районах клочки земли, куда годами не заглядывала никакая проверка. Богата такими местами была и Мубекская область.
Разница — более чем в сто тысяч рублей на каждом килограмме опия — присваивалась в пути от маковой головки до шприца. Это была доля перекупщиков и всех тех, кто обеспечивал его охрану, кто предоставлял помещение для хранения.
Тура понимал, что часть огромных этих сумм шла тем, кто однажды дал на службе присягу бороться с распространителями наркотиков, а потом, присягнув и Моммоне, взял на себя обязательство не ловить курьеров с опием, не досматривать их багаж, предупреждать об опасности и приходить на помощь, когда торговцам и курьерам грозит опасность…
— Тура, — негромко окликнул его Аминов и подал конверт. — Я думал, ты задремал. Вот, что тебя интересует. Не пропадай, звони.
— Обязательно, — под взглядом нескольких друзей Аминова, зашедших в кабинет, Тура, не читая, сунул результаты экспресс-анализа в карман. — Спасибо.
В коридоре он нос к носу столкнулся с Какаджаном Непесовым. Как было заведено при нем, при Халматове, Какаджан после дежурства не ушел отдыхать, остался на службе. Тура и сам сутками, пока тяжкое преступление оставалось нераскрытым, не вылезал из отдела.
— Устоз! — Какаджан был искренне рад встрече. — Как здоровье? Как ваши?
— Все хорошо, спасибо, — он снова с сожалением подумал, что если Какаджан и станет начальником уголовного розыска какого-нибудь из районов области, то ему, Туре, все равно никогда уже не обговаривать вместе с ним общие дела, не утверждать его планы оперативных мероприятий. Никогда больше им не работать вместе. — Расскажи, какие новости. Что ребята привезли из командировок?
Они отошли к лестнице, остановились у лифта, который, сколько помнил Тура, никогда так и не был пущен, как и многие другие усовершенствования в Мубеке.
Однажды, несколько лет назад, Отец-Сын-Вдохновитель лично посетил управление. Подготовкой занимались всерьез, и когда лучезарный гость вошел в лифт, по рации передали команду в машинное отделение на крыше, где шесть дюжих милиционеров вручную — лебедкой — подняли кабину лифта на второй этаж, где находился кабинет Эргашева.
— Почти ничего, устоз. Сабирджон Артыков после своего освобождения сильно изменился. Со старыми друзьями, сверстниками почти не общался. Видели его как-то в солидной компании, в ресторане. Все были хорошо одеты, наели и напили на крупную сумму.
— А еще?
— Одежда у него импортная, вы заметили. Куплена на чеки. Нарижняк, следователь, на совещании сказал, что Сабирджона опознали продавцы магазина «Березка», он приезжал туда вместе с неизвестным мужчиной. Мы считаем, что Артыков был у него телохранителем.
— Как его характеризуют?
— Неровным. Но в целом-то парень был неплохой. Пробовал сочинять песни, играл на гитаре, писал стихи…
— Как там наши ребята в розыске?
— Все нормально, устоз.
— Ты чем-то расстроен?
Какаджан приблизил загорелое, с малозаметными оспинками, привыкшее оставаться бесстрастным, лицо, тяжело вздохнул:
— Новость для вас не очень приятная, но, думаю, лучше предупредить. На вас зарегистрировано уголовное дело…
— По поводу нового двигателя?
— Да. Насколько мог, я объяснил про вас Нарижняку, но ведь вы знаете: прокуратура! Им кажется, что мы в милиции все — одно целое, все заодно. Что вы, что Гапуров…
— Будем надеяться на лучшее, — пожал плечами Тура.
— Все же я беспокоюсь за вас, устоз. Следователь возбудил по сто сорок девятой части первой. Как злоупотребление должностным положением. Я слышал, как Равшан Гапуров водителю обещал, что его не возьмут под стражу, если он будет показывать, будто вы были в курсе. Но, как мне кажется, Алик держится пока. Вы бы сходили к Нарижняку. Мало ли как обернется? Хотите, я с ним поговорю, устоз? Прямо сейчас!
Тура спустился в вестибюль по боковой лестнице, остановился около аквариума. В бирюзово-мутной прорве тихо пузырилась, радужно вспыхивала яростной расцветкой тропических рыб, сопела и булькала немая жизнь. Интересно знать, чем пленили крутое сердце Эргашева эти юркие, ослизлые, пестрые существа с пугающе красными глазами водяных упырей?
Мимо ходило великое множество людей — озабоченных и праздных, смеющихся и встревоженных, рядовых и начальственных, но почти никто из них уже не замечал Туру, будто он накинул на себя плащ невидимки. Он был здесь чужой. И вполне нежеланный. Ну что ж, здесь свет клином не сошелся. Надо поискать, где же все-таки сходится этот пресловутый клин? И вообще — как он, собственно, выглядит — свет, сошедшийся наконец клином?
Тура оперся спиной на прохладное толстое стекло аквариума, достал из кармана конверт Аминова и быстро вскрыл его.
На официальном бланке — «Управление внутренних дел мубекского облисполкома. Экспертно-криминалистический отдел. Справка эксперта. К уголовному делу не подшивать» — было написано от руки:
«Т-щу Халматову Т.
Согласно результатам произведенного экспресс-анализа представленная на исследование жидкость не содержит характерных компонентов коньяка заводского изготовления.
Эксперт-химик ЭКО мубекского УВД капитан милиции М. Аминов».
— Тура-ака! — тихо позвали. Он обернулся и увидел рядом хромого Халяфа. — Генерал знает, что вы в управлении, приказал срочно подняться к нему.
Тура спрятал конверт в карман, усмехнулся:
— Я думал, Халяф, что у вас в управлении никто не работает. А вот, гляди, пять минут простоял тут — уже кто-то успел доложить…
Халяф молча смотрел ему в лицо — понять, о чем он думает, было невозможно. Тура легонько похлопал его по плечу и неожиданно для себя спросил:
— Халяф, а ты этих рыб любишь?
Халяф сморгнул и сказал без всякого выражения:
— Мы кормим друг друга…
— О-о, сердит ты на меня, — Эргашев прошел вдоль длинного приставного стола, вернулся к Туре. — Знаю. На свадьбе не подошел. Уехал, не прощаясь. Считаешь меня во всем виновным. Я, между прочим, не одобрил Яхъяева на свадьбе. Ни его, ни раиса. Сказал им: «Вы виноваты оба! Найдите Халматова. Втроем выпейте по сто пятьдесят — и чтоб без обид!» Мужики мы или кто? — Генерал поднял на Туру желтые яростные глаза. — Побежали тебя искать — тебя и след простыл…
Халматов промолчал.
«Рахматулла Юлдашев, видимо, не очень обиделся на Яхъяева за то, что тот унизил жениха в его же доме… Да и генерала, похоже, это не особо потрясло».
— Как живешь? Надежда переживает, наверное? — спросил Эргашев.
— Ничего. У меня жена — белоруска…
Эргашев усмехнулся, понимающе помотал головой:
— Зовет в Москву, наверное…
— Все бывает.
— Поедешь? Или как?
— Нет, — быстро и твердо отрезал Тура.
Генерал долго, внимательно смотрел на него, потом равнодушно заметил:
— Смотри сам. Улугбек учится?
— Да, все в порядке.
— Ты не думай — я не забыл о тебе, — вдруг очень сердечно сказал Эргашев. — Ты знаешь, я всегда считал тебя своим лучшим сотрудником. Что-нибудь сообразим. Дай мне только немного времени. Период сейчас такой. Насели на меня. Комплексная проверка по всем линиям. В каждую дырку лезут. И все хотят понять — на коне Эргашев или уже нет?
Генерал сел за стол, вынул из стакана шариковую ручку, подвинул к себе какой-то документ, чтобы расписаться, но ручка не писала. Он черкнул раз-другой по бумаге — шарик отказал. Генерал скрипнул зубами, переломил в кулаке ручку и швырнул обломки на стол.
— Черт бы их побрал! Ты думаешь, мне легко? — заорал он Туре. — Ты представляешь, как под меня копают, как сверху давят! Как за горло хотят взять! Но все у них напрасно! Это Мубек. Могут и по рукам дать пакостникам! Или тебе это уже безразлично?! С глаз долой — из сердца вон?
— Вроде бы нет, — Тура пожал плечами.
— А если не безразлично, то должен понимать: тут политика! И запомни — в политике, как в шахматах: не сделал нужный ход в соответствующий момент, сразу ухудшил свою позицию. Тебе это ничего не говорит?
— Даже не шепчет, — спокойно ответил Тура.
— А зря! Проверяющий по борьбе с наркоманией, эта толстомордая задница, все время у меня интересуется — может быть, Пак или Халматов располагали какими-нибудь дополнительными данными? — Эргашев пристально взглянул на Туру. — у обоих, мол, много друзей, обширные связи, могла пройти какая-нибудь интересная информация… Понимаешь? Было бы неплохо, если б я смог что-нибудь пообещать.
— Нет, — Тура спокойно выдержал его взгляд.
— Хотя бы на ближайший месяц, квартал! Это не Равшану, это мне лично нужно! Подумай, Тура, ты еще не видел человека, которого о чем-то просил Эргашев…
— Да, не видел, — кивнул Тура. — Но я ничем не могу вам помочь…
Он знал, что сейчас, в этом кабинете, решается его судьба. Упомяни он о Сувоне-чайханщике — и неизвестно, как все будет. И хоть в политике разбирался он мало, но в шахматы у Эргашева, случалось, выигрывал.
Чайхана с ковром, с мокрыми пиалушками в тазу, по соседству с центральным универмагом — ЦУМом и рестораном «Москва» больше для него как бы не существовала.
Забыть, забыть…
— Ты что? — генерал увидел, что Халматов хочет о чем-то спросить.
— Все знают — мне совершенно наплевать было, какой двигатель стоит на машине. Никогда ни к кому я не обращался по этому поводу! Инспекция по личному составу вам наверняка сообщила, что городские жулики называют меня «нищим начальником». Но с непонятным упорством меня хотят отдать под суд…
Эргашев вздохнул:
— Ты знаешь, что этим занимается прокуратура… Их хлебом не корми — дай возможность попугать нашего брата милиционера…
— Какой прок от этой истории? Воспитание? Наглядный урок остальным? Смотрите, мол, — Халматова, кавалера трех орденов, подполковника милиции, и то посадили?!
— Вопрос о твоем аресте пока не стоит!
— «Пока»! Могу я быть уверен, что управление сделает все, чтобы меня защитить?
Генерал вышел из-за стола:
— Ты бы устроился на работу, Тура. Куда-нибудь! Чтобы можно было доложить: так и так, мол, человек осознал, трудится… Хочешь, позвоню в тот же Мубекирмонтаж. Там, кажется, требуется юрисконсульт… Это хорошее место…
Халматов все понял:
— Спасибо. Я подумаю.
Он все-таки решил поговорить с Нарижняком, как советовал Какаджан. Поднялся выше этажом, постучал в дверь — следователь был один, что-то писал.
— Прошу… — с удивлением взглянул на Халматова. — Садитесь. Чем обязан?
Тура подвинул стул.
— Я отвлекаю вас, но все, о чем я говорю, слишком важно для меня…
Нарижняк безучастно смотрел на него, загорелые руки его шевелились, словно он что-то растирал в мягких подушечках пальцев.
— Я проработал много лет и знаю: у вас может быть один резон в привлечении меня к уголовной ответственности… Если вы хотите изолировать меня на время поиска убийцы Пака. Главная-то ваша задача, как я понимаю, раскрытие убийства в кафе «Чиройли»…
— Продолжайте.
— Я могу только повторить. Я бы мог вам помочь. У меня опыт. Я знаю здешних людей. Три года я работал в министерстве, занимаясь в основном раскрытием убийств…
Следователь хмыкнул:
— Извините, я вас должен перебить. Раскрытие убийств относится к компетенции органов прокуратуры. Милиция — орган дознания — не расследует убийств.
Тура грустно усмехнулся:
— Вы понимаете, о чем я говорю.
— Я-то понимаю. Это вы не хотите меня понять. Орган дознания выполняет поручения следователя! По делам, отнесенным к компетенции органов прокуратуры, следователь выносит постановление и посылает начальнику органа дознания. Странно, что вы до сих пор этого не знали. Никаких убийств милиция не раскрывает…
— Это уж точно! — согласился Тура. — Я вот не знал до сих пор этого и раскрыл тридцать два убийства…
— Не должен работник органа дознания заниматься тем, что ему не положено! Есть закон! — Нарижняк как-то сразу, по-детски, начал сердиться, но тут же взял себя в руки. Накрыл золотое перо колпачком, положил ручку в карман. Разговор все равно был безнадежно испорчен. — Может быть, потому вы так и работаете, что не знаете своих полномочий… Я тут смотрел недавно фильм — в нем милиция все время расследует убийства.
Тура развел руками:
— Извините. Выходит, все двадцать шесть лет я занимался не своим делом.
Из газет:
Антиолимпийская программа противников разрядкиНеизвестные лица в ряде западных стран запугивают по почте и терроризируют по телефону спортсменов, которые выступают за участие в Олимпиаде. Британский толкатель ядра Джеф Кейнс сообщил журналистам, что ему присылают письма с угрозами от имени членов некоего гимнастического общества «Соколы». Такие же письма получает и другой английский спортсмен — Себастьян Коэ. «Это типичное явление, — говорит тренер Стюарт Сторней. — Таким способом оказывается нажим на многих сторонников Олимпиады…