Бригада К. Усарова из совхоза XXIV партсъезда вывезла с плантаций 1050 тонн сырца. Восемьсот из них собраны машинами…
Привезли песнюПеред хлопкоробами области с лекциями, концертами выступают семь агитбригад. В их составе — популярные среди жителей области ансамбли «Дустик чамани» и «Интизор». Агитбригады привозят с собой и кинофильмы…
Поздравляем!Опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания «Мать-героиня» с вручением ордена «Мать-героиня» матерям, родившим и воспитавшим десять и больше детей…
— Я несколько раз говорил: «Мотор слабый, товарищ подполковник. На нем ни за кем не угнаться. Нужен новый…» — отвечая, водитель Алик старался не смотреть в глаза Туре.
Очную ставку вел Икрам Соатов, тоже включенный в следственную бригаду. Должность его называлась длинно и грозно — Прокурор по надзору за следствием и дознанием в органах МВД.
— Халматов соглашался с вами? — спросил Соатов. Он был развеселый, компанейский парень, с которым Тура регулярно контактировал по службе.
— Ну, мотор действительно ни к черту не годился. Какая же это оперативная машина?..
— Соглашался или не соглашался? — добивался сверстник Туры — высокого роста, полноватый, с красивыми крупными чертами лица обжоры и женолюба. У него было много детей, но жену Икрама никто никогда не видел — Соатов не появлялся с ней на людях, шутя приговаривая, что немножечко шариата только укрепляет социалистическую семью.
— Не знаю, как это сказать… — тянул Алик.
— Дайте полный ответ: соглашался с вами полковник Халматов или нет? — отчеканил Соатов.
После возбуждения против Туры и его водителя уголовного дела Икрам старательно изображал заповедь: дружба — дружбой, а служба — службой.
— Подполковник Халматов со мной соглашался, — давясь, выдавил из себя водитель. Слова умирали у него во рту, их засохшие трупики невнятно выпадали на стол.
— Вопрос Халматову. Вы подтверждаете в этой части показания свидетеля? — повернулся Икрам к Туре.
Расчленив признание вины Халматова на множество мелких «да» и «нет», «подтверждений» и «согласий», Икрам методично шел к цели, которая всегда, когда уголовное дело возбуждено, состоит в том, чтобы в указанный в законе срок закончить уголовное дело, составить обвинительное заключение и передать дело в суд.
— Записывай дословно, — сказал Халматов. — Я никогда не давал распоряжение взять в организации Мубекирмонтаж новый двигатель и поставить на служебную машину…
Пока он говорил, вошел Нарижняк. Тихо, чтобы не мешать, следователь по важнейшим делам присел у двери в углу. Халматову снова показалось, что Нарижняку хорошо за пятьдесят, но спорт, может, ежедневный бег, теннис, режим питания сохранили ему фигуру и осанку совсем моложавого человека.
— Но, соглашаясь с тем, что старый мотор никуда не годится, — Соатов гнул свое, — вы объективно подталкивали водителя к незаконным действиям…
— Почему — к незнаконным?
— Новый-то ему получить негде! Вы же знали!
— По-вашему, я должен был убедить водителя в том, что мотор у него на машине действительно первоклассный!..
— Это что? Шутка? — возмутился Икрам.
— Стоило меня уволить, как сразу что-то произошло с моим юмором. Его перестали понимать даже коллеги. По-твоему, на черное я должен говорить — белое, Икрам?
Соатов надулся, покосился в сторону Нарижняка.
— А теперь у меня вопрос к водителю, — сказал Тура Соатову. — А вы, товарищ прокурор, внесите мой вопрос и ответ водителя в протокол. Итак, Алик, вспомни, что я тебе говорил об экскаваторе?
— Какой еще экскаватор? — удивился Соатов.
Алик мгновение смотрел на Туру непонимающим взглядом, потом хлопнул себя по лбу:
— Конечно! Я помню! Я когда установил новый двигатель, то сказал товарищу подполковнику: вы теперь нашу лохматку не узнаете, она как зверь землю роет на ходу. А он рассердился и ответил, что ему экскаватор — рыть землю — не нужен. И чтобы я снял мотор и возвратил…
— Ваши показания записаны, — Соатов дал водителю прочитать и подписать протокол. — Все. Когда будете нужны, я вас вызову. Пока работайте.
Они остались втроем. Следователь по важнейшим делам вел себя по-прежнему тихо — словно его и не было. Соатов протянул Туре протокол:
— Отвечать за свои действия никому не хочется. А нарушать закон — можно? Слишком многое себе позволяете…
— Что имеется в виду?
— На вас с Силовым поступило заявление.
— Из диско-бара?
— Да. Копия пошла генералу Эргашеву и в Прокуратуру республики. Оттуда уже звонили.
— Я не закон нарушил, Соатов, — Тура вздохнул. — Я говорю тебе это как юрист и твой вчерашний коллега. Я нарушил правило. Я знал его, но в какой-то момент, видимо, скиксовал. Преступника надо брать намертво, как ядовитую змею, чтобы он не успел пустить в ход связи. Иначе — тебе самому конец. Где-то я допустил промах. Поэтому я сейчас здесь. Уразумел?
Нарижняк в углу кабинета кашлянул, Соатов подвинул протокол.
— На сегодня все. Подпишите показания. Пока вы свободны.
Тура поднялся на четвертый этаж. В экспертно-криминалистическом отделе было пусто. Муса Аминов сидел за пишущей машинкой в лаборатории. Здесь же в обычном беспорядке, завалив всю остальную поверхность стола, стояли и лежали колбы, пробирки вперемешку с сухими круглыми головками опиумного мака, пинцетами, пробками, порошками реактивов и справочниками.
— Ответственное задание! — Муса приветственно помахал рукой. — Пишу заметку в стенную газету. «Обязательства, взятые в преддверии Олимпийских игр в Москве, выполнили…»
— Очень актуально… — хмыкнул Тура.
— Мне дали, — пожал плечами Муса. Тура не стал отвлекаться:
— Слушай, стенкор! ОБХСС направляло вам коньяк «KB» на исследование… — Тура спешил — в любую минуту им могли помешать.
— Я занимался, — кивнул Муса. — Десять бутылок. Из диско-бара, если не ошибаюсь.
— Не похож этот коньяк на тот «KB», что приносил я?
— Небо и земля! Этот абсолютно нормальный, — Муса засмеялся: — С удовольствием посидел бы с ним и с тобой.
— Тот, что я приносил, тоже из диско-бара. Из этой же партии. Другой накладной нет.
— Что ты хочешь сказать?
— В какой-то момент коньяк подменили. Ты исследовал совершенно другой продукт.
Муса развел руками:
— Я отвечаю за тот, что мне прислали. Отличный коньяк. Могу только повторить свое предложение.
— Принимаю! Как-нибудь соберем компанию — ты, я и «KB»… Много работы? — Халматов показал на лежавшие на столе головки мака, дурно пахнущий зеленоватый порошок гашиша.
— Хватает. Не все еще понимают: не каждый дикорастущий мак — опиумный. Только посаженный южнее черты Кызыл-Орда и…
Халматов снова не дал ему отвлечься:
— Как ты считаешь, Муса, может ли существовать связь между производством фальсифицированного коньяка и наркотиками?
— Не понимаю…
— Могут ли быть связаны оба эти промысла? Может ли в изготовлении самопального коньяка применяться опиум?
Аминов подумал, неспеша ответил:
— Теоретически возможно. Но мне кажется — накладно. Опиум очень дорогой ингредиент. Производители этих двух отрав бьют клиентов каждый из своего ствола… Почему это пришло тебе в голову?
Туре хотелось объяснить — если коньяк, который доставил Сабирджон, не связан с наркотиком, рушится цепочка… У Пака не было причин приезжать в «Чиройли»…
Он промолчал.
— Я понимаю, Тура, ты не привык сидеть сложа руки… А кроме того, такой урон для Мубека! Представляешь? — При своей честности, любви к справедливости Муса был ревнителем скандальной славы закрытой неприкасаемой области. — Ты бы сходил к генералу! Поговори с ним! Ты же его человек…
Тура вздохнул:
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к чертовой матери…
— Видно, сильно ты перешел кому-то дорогу, Тура! — сочувственно сказал Муса.
— Не иначе. Боюсь, что по этой дорожке дьявол гуляет.
Из радиодинамика за стеной послышалась песня. Муса замер, руки его были молитвенно сложены на каретке:
— Артык Атаджанов поет!..
Из газет:
На твою книжную полкуЗахватывающая бескомпромиссная борьба, открытие новых талантов, новые мировые рекорды, а с ними и новые познания о возможностях человека, средствах сближения народов всего мира — все это Олимпийские игры… Книги о физкультуре и спорте в Советском Союзе, о лучших советских и зарубежных спортсменах, обо всех 22 Олимпиадах представлены на книжно-иллюстрированных выставках, которые открыты почти во всех библиотеках нашей области. Есть такая выставка и в областной массовой библиотеке, которая недавно пополнилась новыми книгами…
Синяя стеклянная табличка с надписью «Подполковник Р. Гапуров» висела у входа в его бывший кабинет. Тура толкнул дверь.
— Не помешал?
— Не помешал?
— Вы здесь всегда дома! Входите, пожалуйста. — Равшан сделал движение подняться из кресла, но в последний момент решил не вставать. — Как отдыхается? Как семья?
— Все в порядке. Как вы?
— Крутимся.
— Хоть что-нибудь проясняется?
— Нет пока. Генерал сказал: «Проверьте связи Сабирджона. Не может быть, чтобы такой красивый молодой парень был без женщины. Может, ухаживал за замужней. Может, ее муж и выследил его…»
«Как в кино, — подумал Тура. — Уже все зрители знают, где надо искать преступника, а у следователя будто голова повернута назад… Но Равшан-то опытный розыскник! Если он ищет не там, где следует, значит, в том есть для него резон!»
— Я вас сам хотел найти, Тура-ака… Хочу предупредить. На вас пришло заявление…
— Шамиль?
— Да. Заявление от Шамиля. И препроводительное письмо из общепита, — Гапуров достал из стола бумагу, протянул Туре: — По поводу происшедшего в диско-баре. Надо как-то отрегулировать. Не буду вам подсказывать, вы лучше знаете, как это сделать. Шамиль, он мужик хоть и заводной, но безвредный. Я уверен — договоритесь…
Тура мельком просмотрел сначала заявление: …Угрозы, нецензурные выражения… «Бывший сотрудник милиции Халматов и его собутыльник Силов в нетрезвом состоянии…»
«Мубекский экспериментальный диско-бар, созданный по решению областной партийной конференции, — писал в сопроводительной директор облобщепита Рахматулла Юлдашев, — призван внести существенный вклад в культурное обслуживание населения, способствовать организации досуга молодежи города, что не могла не знать группка бесчинствующих элементов — из числа бывших работников милиции — пытавшихся дискредитировать решения областной общественности…»
Пока Тура читал, Равшан внимательно следил за ним.
— Я думаю: при желании вы и с Рахматуллой найдете общий язык…
— Надо подумать…
— Против вас сильно настроен следователь Нарижняк… — Гапуров печально вздохнул. — По-приятельски, коллегиально, так сказать, хочу предупредить…
— Что он копает?
— Не знаю. Что-то все вокруг вас как-то не так складывается, Тура-джан. Где-то вы допустили ошибку. Пошли не туда, что ли?
Меньше всего Туре хотелось обсуждать свои дела именно с Чингизидом. Да Гапуров и не предлагал обсуждения. Он предупреждал. Или предостерегал. Или грозил.
И, закончив с этой частью разговора, Равшан раскинул следующую петельку:
— Не знаю, кого выдвинуть на место Пака? Не посоветуете?
— Ребята, в общем-то, все неплохие… — Тура, естественно, не назвал Какаджана, которого всегда считал первым, понимая, что своим предложением навсегда перечеркнет его кандидатуру. Ни другого своего воспитанника — Энвера. — А сам ты как считаешь?
— Вообще-то, я хотел бы совсем нового человека, — озабоченно сообщил Равшан. — Обещали мне выпускника академии. Но это, наверное, уже ближе к осени…
— Что ж… — Тура поднялся.
— Заходите всегда, — Равшан проводил его до дверей в коридор, мимо секретаря отдела в приемной, мимо другой двери — в кабинет сотрудников. — Желаю успеха… — Пока Тура шел к лестнице, Равшан стоял у двери, провожая его взглядом.
В вестибюле Халматова ждал Какаджан:
— Я провожу вас, устоз! Мне все равно надо в город…
Все той же выжженной пустошью, так и не ставшей ровно подстриженным газоном парка, они вышли в центр. Тура спросил:
— Будете устанавливать интимные связи Сабирджона?
— Пустое дело. Я так считаю.
— Как он характеризуется по месту жительства?
— О нем все говорят хорошо. Вы видели его мать?
— Мухаббат?
— В молодости, говорят, она была очень привлекательной. Жила одна, все отдала воспитанию сына. Сабирджон — до того, как сел — готовился в институт. И не просто! В Институт стран Азии и Африки. Обращался за рекомендацией в райком комсомола…
— Любопытно.
Тропинка заканчивалась у ворот областной государственной автоинспекции. Какаджан и Тура повернули в сторону базара.
— Судимость все ему испортила.
— Его судили и за хулиганство тоже? — Тура пропустил Какаджана по тропинке впереди себя — так легче было разговаривать. — Мне не удалось познакомиться с делом.
— Сопротивление работнику милиции. Соседи объясняют это мальчишеством, незрелостью. Дескать, жестоко было его так наказывать.
— А после колонии?
— Планы его, конечно, рухнули. С другой стороны, ореол человека повидавшего, тертого. По-моему, он и сам поверил в то, что он действительно блатной…
— Мне говорили, что его видели в магазине «Березка» в Ташкенте с каким-то мужчиной. Не его ли мы разыскиваем?
— Может быть. Мужчину никто не запомнил, устоз. Только Сабирджона. Красивый парень. Все обращали внимание. Да вы видели его однажды, устоз!
— Я видел? — удивился Тура. — Где? Не могу вспомнить.
— Он, правда, сильно изменился с тех пор. Это было до его отсидки. Первенство области по боксу среди юношей. Третий призер!
Взрывом полыхнуло мучившее его столько воспоминание:
— Господи! Я вручал ему диплом!
Все мгновенно встало на свои места.
…Черноволосый худой пацан нагнулся с небольшого пьедестала, подставив стриженую голову… Высокая гибкая шея — Тура надел на нее легкую на желтой ленте медаль… «Памятную медаль и диплом вручает начальник отдела уголовного розыска областного управления внутренних дел мастер спорта подполковник милиции Тура Халматов…» — объявил информатор… Заиграл оркестр…
«…Если мне нужна будет помощь, могу я к вам обратиться?» — одними губами спросил подросток — оркестр заглушил все другие звуки.
«…Конечно!..»
…Боже мой, он ведь мне звонил! Мне! Мне! У меня в кабинете сидел Пак… Меня должны были застрелить на встрече с Сабирджоном! Меня! Но туда помчался Кореец! Кореец умер вместо меня!..
— Какаджан, — сказал Тура. — Возможно, мне придется просить тебя о помощи. И очень скоро.
— Вы знаете, устоз, — всегда в вашем распоряжении. Можете рассчитывать, — твердо сказал Непесов.
— Пока меня интересует материал о гибели брата Уммата.
— Я слышал, что он утонул в канале.
— Поинтересуйся — кто видел? Кто его обнаружил? При каких обстоятельствах? И очень важно мне знать, каким образом записка, в которой Уммат сообщал о краже в Урчашме, попала к следователю…
— Тора! — Звонивший называл его на местный манер. — Слушаешь?
Тура спросонья быстро спросил:
— Кто это?
Не отвечая на вопрос, молодой звонкий голос сказал:
— Гость будет завтра между двенадцатью и половиной первого у базара, рядом у туалетом… «Волга»-двадцать-четверка бежевого цвета…
— Будет стоять?
— Нет. Сразу уедет. Дальше сам смотри…
В трубке раздались частые гудки.
«Вот он, связной Хамидуллы. Мир перевернулся, — подумал Тура. — У меня, старого опера, подполковника милиции, трясется и сладко замирает сердце от весточки, присланной блатным мафиозником…»
Из газет:
Размышление публициста…Праздник мира, согласия, красоты! А кое-кто за океаном хотел сорвать этот праздник. В Белом доме, очевидно, не сожалеют о том, что среди участников Олимпиады нет американских спортсменов, бывших всегда в числе лучших на беговых дорожках, в бассейнах, на рингах. Конечно, в свете событий, которые произошли в Майами — и не единожды, а уже дважды, — те, кто стоит у руля американской политики, вряд ли жалеют спортсменов, среди которых большинство — негры. Логика тут проста: если сегодня негры выступят в Москве и познакомятся с преимуществами советского образа жизни, то завтра, глядишь, они еще больше задумаются о своем положении. Так что не лучше ли оставить их дома, в «свободной Америке»…
Анатолий СафроновТой самой вешалкой, с которой якобы начинается театр, на мубекском колхозном базаре служила всегда шумная, полная людей, многоголосая автостоянка.
«Уважаемые пассажиры!.. — разносилось каждые несколько минут из динамика, установленного на крыше диспетчерской. — В связи с массовым вывозом горожан на сбор хлопка автобусы по всем направлениям задерживаются до полной загрузки…» — Последние слова всегда пропадали в криках толпы, в гудках машин.
Весь транспорт был на ходу, моторы не глушили. В радиаторах, закипая, шипела вода. Автобусы подолгу стояли, переполненные счастливцами, успевшими в них набиться.
Сновали горячие от нестерпимого солнца такси. Десятки грузовиков с мешками, с живностью, подгоняемые окриками инспекторов ГАИ, мешая друг другу, въезжали в узкое пространство ворот, рассчитанных точно на ширину одного кузова и охраняемых всевластным представителем директора базара.
Вновь прибывших встречал оглушительный рев радиоусилителей. Продавцы музыкальных записей, чьи фигуры возникли на восточном торжище относительно недавно, но уже успели стать повсюду его обязательной приметой, на десятках разбитых, давно нуждающихся в ремонте магнитофонах предлагали продукцию на все вкусы — от классики до уйгурских, иранских и корейских песен.