Среди выживших после взрыва бомбы и первого удара Белого Быка так и не нашлось достойных соперников для Джона и Кана. Вне строя, оглушенные и дезорганизованные, поодиночке легионеры были им уже не ровня. Отчего и падали под мечами Огилви и Вады, успев оказать им лишь чисто символическое сопротивление. Что ни говори, а «серые» и впрямь отобрали для штурма Мегалита лучших из лучших воинов. И когда эта парочка разошлась не на шутку, инвалидам и Мерлину оставалось лишь добивать за нею раненых и сбитых с ног. Лежачих шотландец и японец не трогали, дабы не тратить на них время, так как были уверены, что Куприянов, Серега и Древний уже не дадут им подняться. Что, собственно, и происходило, так что кровавой работы с лихвой хватало на всех.
Второй удар «быка» разметал последних римлян, которые еще пытались воевать в строю. Вернее, в жалком подобии того строя, который прибыл сюда по души компаньонов. После такой кровавой жатвы остаткам разгромленного отряда было бы незазорно отступить, но они отказались это делать. И храбро бились до тех пор, пока рыжебородый и узкоглазый головорезы не выкосили их вслед за их погибшими чуть ранее товарищами. Или пока их не прикончили идущие вслед за головорезами инвалиды и старик.
Кальтер не считал, скольких врагов он успел парализовать и пришибить палицей, а также железной рукой. Но их было явно меньше, чем тех, кого зарубили или проткнули своими мечами Джон и Кан. Возможно, даже меньше, чем их записал на свой счет Сквозняк, – все-таки он был моложе и проворнее Кальтера. Единственным, кто точно не обогнал его на этом поприще, – был Мерлин. Он тоже успел обагрить руки кровью, но ему доставались в основном лишь те противники, которым можно было нанести удар кинжалом в спину. Если бы Древний хоть раз ввязался в полноценный бой лицом к лицу, он гарантированно проиграл бы. Что он и сам отлично понимал. И потому не лез на рожон, предпочитая делать пусть редкие, зато меткие выпады.
Пронзив мечом последнего врага, который еще держался на ногах и пожелал оказать ему сопротивление, Огилви затем отпихнул его ногой и, оглядев поле отгремевшей сечи, издал злорадный рык. Вада повел себя сдержаннее и промолчал, хотя и на его забрызганном кровью лице было написано победное выражение. Кальтер последовал его примеру и тоже ничего не сказал, даже когда Сквозняк панибратски похлопал его по плечу.
– Неплохо сработано, да? – осведомился при этом Серега. Но, поскольку вопрос был риторическим, напарник оставил его без ответа.
– Неплохо! – отозвался вместо Кальтера тяжело дышащий Мерлин. Он трудился меньше всех, но из-за возраста запыхался так, словно это он, а не Джон и Кан перебили большую часть врагов. – Неплохо, это верно! Вот только других громовых шаров, я так понимаю, у вас больше нет. Да и сами вы выглядите не лучшим образом. Будь я устроителем этого испытания, то сейчас остановил бы его и отправил вас зализывать раны. Вот только жаль, не я устанавливаю здешние порядки. И боюсь, что это еще не конец, а лишь начало!
Кудесник был прав. Несмотря на то что они выиграли схватку с абсолютно разгромным для противника счетом, случилось это лишь благодаря удачно брошенной бомбе. Именно она пробила брешь в защите врага, расстроила его боевой порядок, оглушила атакующих и с ходу вывела из строя как минимум четверть из них. А компаньоны лишь воспользовались учиненным бомбой хаосом, перебив римлян до того, как те пришли в себя и вновь смогли нормально сражаться. Но даже в контуженом состоянии легионеры сопротивлялись до последнего. И нанесли своим убийцам немало легких ран, колотых и резаных, которые кровоточили и нуждались в перевязке. Да и после перевязки они уже не позволят компаньонам драться с прежней ловкостью и быстротой… Если, конечно, на этом сражении их испытание не подошло к концу. Что было бы справедливо, но вероятность такого исхода виделась крайне малой.
Прихватив с собой несколько трофейных щитов – авось пригодятся, – победители вернулись к брошенным вещам и флагу. Последний был тут же пущен на бинты для Огилви и Вады, ран у которых было, естественно, больше, чем у остальных. Кальтер отделался лишь порезами на плече и на груди, а Сквозняк – глубоким, до кости, проколом под своим единственным глазом. Которого он мог бы запросто лишиться и стать полностью слепым, угоди острие римского гладиуса на три сантиметра выше. Впрочем, и эта рана грозила испортить ему зрение, потому что проткнутая скула начала опухать, а глаз над ней – заплывать.
– Похоже, я знаю, как решается эта игровая задача! Точно вам говорю! – внезапно объявил сидящий на земле Мерлин. Разгадка осенила его после того, как он, оторвав от своей хламиды лоскут, взялся перебинтовывать себе рубленую рану на предплечье. – Это испытание не наших сил и умения сражаться – это испытание нашей веры! И, как в любом испытании веры, от нас требуется сделать нечто такое, что на первый взгляд противоречит здравому смыслу и кажется смертельно опасным! Что-то вроде шага в пропасть, на дне которой лежит стог сена, который мы сверху не замечаем, но он там все же есть. Однако, чтобы обнаружить его, сначала нам потребуется шагнуть наугад в полную неизвестность. Только так и никак иначе!
– Ну и где, по-твоему, здесь находится этот, мать его, «стог сена»? – осведомился Сквозняк, пытающийся с помощью холодного компресса не дать разрастись опухоли под глазом.
– Лучники! – Древний указал поочередно направо и налево. – Нам кажется, что обойти римлян с флангов нельзя, потому что нас изрешетят стрелами, но это не так! Никаких лучников и их стрел здесь нет! Это всего лишь иллюзия, которую нам навязали и в которую мы уверовали! Да и сама армия, я убежден, не такая огромная, как нам кажется, а во много раз меньше. Ее величина – это тоже масштабная иллюзия, тогда как, возможно, на самом деле мы уже разгромили ее наполовину или даже больше!
– Да ты сбрендил, старик! – воскликнул Огилви. – Как по мне, эти лучники очень даже реальны. И проверять это, бросаясь на них в атаку, я не намерен. Даже под защитой «быка».
– А если все же попробовать отбить «быком» стрелы? – поинтересовался Сквозняк.
– Попробовать-то можно, да что толку? – ответил Джон. – Один залп мы отразим, а как быть со следующим? Лучники стреляют гораздо быстрее, чем я могу стрелять «быком».
– Мы могли бы прикрыться трофейными щитами, – предложил Серега.
– Нас всего пятеро, а их – по паре сотен с каждой стороны, – напомнил горец. – Пока они пускают стрелы нам в лоб, мы еще можем спрятаться от них за щиты. А если лучники возьмут и окружат нас, что тогда? А они так и поступят, когда мы подойдем к ним поближе.
– Никаких лучников там нет! – категорически отрезал Древний. – Готов поспорить на что угодно! Там, где вы видите этих призраков, и находится наш выход на свободу!
– Но стрелы у ваших призраков очень даже настоящие, – возразил Кан. Пока компаньоны спорили, он сходил на то место, куда упали выпущенные врагом во время предупредительного залпа стрелы, и принес в качестве доказательства одну из них.
– Безусловно, настоящие! Именно такими они и будут, пока вы продолжаете верить в их существование, – не сдавался кудесник. – Вы разве не помните, что я вам насчет всего этого рассказывал?
– Вы так считаете? – Кан задумался и некоторое время в молчании рассматривал лежащую у него на ладони стрелу. Затем продолжил: – Но вот я убедил себя в том, что моя ладонь пуста, а стрела все равно не исчезает. Почему так, Мерлин-сан?
– Значит, недостаточно хорошо убедил, – не замешкался с ответом Древний. – Я ведь не утверждаю, что это слабая иллюзия. Наоборот, она очень и очень сильная! Возможно, даже сильнее тех иллюзий, которые творю я. Но если мы постараемся, то наверняка сумеем ее разрушить! Я, между прочим, тоже гляжу на вашу стрелу, и лично мне она уже не кажется такой реальной. Еще немного – и она для меня полностью исчезнет…
– Ха! Ну а что ты скажешь насчет вон той иллюзии? – Сквозняк вскочил и указал в сторону римской армии.
На первый взгляд никакой «движухи» после проигранной атаки там не происходило. Но стоило лишь Кальтеру присмотреться, он сразу понял, чем объясняется кажущаяся неподвижность легионеров. Просто теперь вперед выступил не очередной отряд, а вся армия. Вся, до единого солдата! Огромная масса народа тронулась с места и, удерживая строй, зашагала в атаку. Перемещалась она, разумеется, уже не так быстро, как ее отдельное подразделение, оттого ее и можно было принять за неподвижную. Но только если смотреть на нее издали. А на самом деле она маршировала в достаточно бодром темпе и шаг за шагом неумолимо приближалась к компаньонам.
– Это… это… – Мерлин растерялся и тоже обеспокоенно встал с земли. – Да, это… тоже иллюзия, но… но… Даже не знаю, что вам ответить…
– С тобой все ясно, – злобно процедил сквозь зубы Серега. – С тобой и твоей проклятой рулеткой. Короче говоря, играли, играли и доигрались! Ну что ж, если вдруг свершится чудо, и я переживу сегодняшний день, напомните мне потом, чтобы я больше никогда не связывался с безумными старыми фокусниками!..
– С тобой все ясно, – злобно процедил сквозь зубы Серега. – С тобой и твоей проклятой рулеткой. Короче говоря, играли, играли и доигрались! Ну что ж, если вдруг свершится чудо, и я переживу сегодняшний день, напомните мне потом, чтобы я больше никогда не связывался с безумными старыми фокусниками!..
Глава 35
Вместе с пехотой в наступление двинули и лучники. Но они не рвались вперед и, кажется, по-прежнему не собирались обстреливать компаньонов. Иными словами, давали пехотинцам шанс взять реванш и поквитаться за гибель шестидесяти товарищей.
И шанс этот у легионеров был практически стопроцентный. Если не свершится чудо, на которое уповал Серега – да и прочие его соратники, разве только они не говорили об этом вслух, – исход второго этапа битвы можно было легко спрогнозировать.
По мере того как мыс сужался, движущаяся армия перестраивалась. Ее шеренги становились короче, но их количество увеличивалось. Те же самые маневры проделывали и лучники. Они и раньше не очень-то походили на призраков, а теперь подавно. Тем не менее Мерлин продолжал бормотать что-то про иллюзии и про единственно правильный выход, только теперь он разговаривал сам с собой. Что на него не походило и оттого настораживало. Впрочем, на фоне надвигающейся угрозы компаньоны уже не обращали внимания на бредящего кудесника. Он мог бы и вовсе встать сейчас на голову, и никто бы этому не удивился. Для старика, чье могущество вдруг в одночасье обесценилось до нуля, сойти с ума от безысходности было бы в порядке вещей.
И все же Древнему удалось привлечь к себе внимание после того, как он, возвысив голос, внезапно развернулся и зашагал навстречу лучникам, что приближались к компаньонам с левого фланга.
– Ты куда, старый идиот?! А ну вернись! – прокричал ему вслед Сквозняк, но кудесник даже ухом не повел. Разведя руки в стороны, он шел прямо на врагов, как будто желая заключить их в объятия, и продолжал громко бредить об иллюзорности всего происходящего. В чем Мерлин, похоже, уже окончательно себя убедил, а иначе вряд ли он отважился бы на такой дерзкий поступок.
Однако желающих последовать за ним не нашлось, хотя компаньоны тоже всячески старался уверовать в нереальность наступающей на них армии. И просить старика одуматься никто больше не пытался. Наоборот, все с нетерпением ждали, чем завершится его рискованная затея. Ведь если Древний прав и призраки не причинят ему вреда, значит, враги действительно окажутся всего лишь масштабной галлюцинацией. И вмиг лишатся всей своей силы, как бы грозно они ни выглядели.
– Черт возьми, да он говорил нам сущую правду! – воскликнул Огилви, взирая на то, как сокращается расстояние между лучниками и Мерлином. Лучники продолжали идти, как будто вовсе его не замечая, притом что тот предупредительный залп, которым они остановили парламентеров, был сделан ими еще издалека. Сейчас Древний напрочь игнорировал то недвусмысленное предупреждение римлян, и тем не менее они не выписали ему за его дерзость никакое наказание.
– Айда за ним! – воодушевился Сквозняк. – Похоже, наш старый хрыч и правда нашел то, что искал! Вот пройдоха! Выходит, зря я в нем сомневался! Вперед!..
Обнадеженный Серега, недолго думая, рванул было за стариком… но в следующий миг остановился и отскочил назад. Причем так резко, что даже поскользнулся на траве и плюхнулся на задницу. Огилви, Вада и Кальтер не успели сойти с места, но и они вздрогнули и попятились от неожиданности, когда левофланговые лучники безо всякой команды внезапно вскинули луки и дали залп. Которого, казалось бы, уже не должно было случиться. И который все-таки случился, оправдав тем самым наихудшие ожидания компаньонов.
Мерлин подошел к лучникам настолько близко, что те пустили в него стрелы по настильной траектории. Стрелы не долетели до его соратников, но отошедшего от них на полсотни шагов кудесника утыкали буквально с ног до головы. Промазать, стреляя в столь легкую мишень со столь малой дистанции, было сложно, и в Древнего угодило по меньшей мере десятка три или четыре стрел. Их рой налетел на него и отбросил его назад. А те стрелы, что пролетели уже над упавшим стариком, вонзились в землю между ним и компаньонами, смешавшись со стрелами, что торчали там со времени первого залпа.
– Твою же мать! – выругался в сердцах Сквозняк, поспешно вставая с земли. – Вот тупой старикашка! А ведь я ему говорил! А ведь я его предупреждал!..
Огилви отреагировал на гибель Мерлина столь же бурно… вот только никто не понял, что он сказал. Так же как непонятен был выкрик Вады по-японски. Со смертью Древнего компаньоны лишились возможности говорить друг с другом на одном языке без переводчика. Что являлось катастрофической утратой, поскольку отныне они не могли координировать свои действия. А общаться в бою одними знаками было, разумеется, нельзя. В бою успевать бы следить за многочисленными противниками, а не за тем, какие сигналы посылают тебе соратники.
Глупо было рассчитывать на то, что победитель Мастера Игры вдруг возьмет и воскреснет. А исчезновение взаимопонимания стало последней каплей, от которой отчаяние и обреченность у компаньонов хлынули через край. Чем ближе подступала пехота, тем все яснее становилось, что второй раунд схватки им не пережить. Это был конец, и сейчас им оставалось лишь выбрать собственную смерть. То есть решить, пасть им от мечей римлян или пятиться до тех пор, пока враг не скинет их в пропасть.
Еще ни разу за всю Игру, начиная с Дубая, Кальтер не ощущал горечь поражения настолько остро. Раньше, когда он балансировал на грани гибели, у него все равно оставался шанс поднапрячь силы и вырваться из западни. Здесь такого шанса уже не было. Нападай на него хотя бы десять или даже двадцать противников, он еще придумал бы, как от них отделаться. Но счет его нынешних врагов шел на тысячи, они перекрыли ему все пути для бегства, и прорываться сквозь их строй было все равно что биться лбом о каменную стену.
Первым сдали нервы у японца. Огилви еще пытался обрисовать соратникам на пальцах какую-то тактику, но Вада его уже не слушал. Стиснув зубы и гневно сопя, он смотрел из-под насупленных бровей на приближающихся легионеров. И когда те подошли настолько, что стало возможно различать их лица, Кан издал яростный вопль, поднял меч и рванул в контратаку. Не затем чтобы воевать, а затем чтобы принять достойную смерть от их мечей. Такую, которую он хотел принять на мосту, в битве с великаном, и которая в итоге дала ему отсрочку на сутки. Хотя дело того определенно стоило – наверняка самураю было гораздо почетнее умереть так, чем быть размазанным по камням великанской ножищей.
Разгневанный тем, что его главный напарник решил умереть в одиночку и даже не попрощался, Джон разразился ему вслед потоками брани. После чего обернулся к калекам, похлопал по плечу того и другого – вроде как поблагодарил их за все и извинился за невежливость Кана, – и с яростным рычанием бросился вслед за ним.
– К черту все это! Надоело! Все выходят из Игры, а я чем хуже! – прокричал Сквозняк, заразившийся смертельным фатализмом самурая и горца. – Нет выхода, и не надо! Один раз я уже умер, умру и во второй! Не так уж это страшно на самом деле! Прощай, Кальтер! Не скажу, что был рад тебя встретить, но в любом случае мы славно покуролесили! Ну, не поминай лихом!..
И Кальтер остался стоять в одиночестве у валяющихся на траве вещмешков, которым было уже не суждено дождаться своих хозяев…
Не было смысла стоять и ждать, когда ощетинившаяся копьями живая лавина столкнет тебя в пропасть. Время раздумий, сомнений и поисков миновало. Настало время действовать, пусть даже в этой суете не было абсолютно никакого смысла.
Для Кальтера, в отличие от Огилви и Вады, не имело значения, как погибнуть, – ему были чужды любые воинские предрассудки. И все же он решил, что будет разумнее не отбиваться от коллектива. При всей безнадежности ситуации, выход отсюда находился все-таки не в пропасти, а позади римского войска. И если в его рядах вдруг образуется просвет, он рванет в него изо всех сил, какие в нем еще остались.
– Удачи! И вам, и мне! – напутствовал Кальтер ринувшихся в бой компаньонов. И, проверив напоследок, надежно ли прикреплен к протезу «молот», побежал туда же, куда и все. Без воинственный криков и проклятий – просто побежал. Не быстро, но и не медленно, стараясь, пока есть время, покрепче обуздать страх и сохранить ясность рассудка. Обе эти задачи были неимоверно сложны. Но, поскольку в своей жизни Кальтер с успехом решал их не раз и не два, то предполагал, что справится с ними и теперь.
Кан врезался в щиты римлян, когда Сквозняк только распрощался с Кальтером, а сам Кальтер еще не тронулся с места. При всем сумасбродстве этой атаки Вада продолжал оставаться матерым воином и не стал бросаться грудью на копья. Ловко отразив их мечом, он тут же ткнул им поверх щита в шею оказавшегося на пути легионера. И ударом ноги в тот же щит повалил свою первую жертву навзничь. А затем стремительно ворвался в проделанную им брешь в стене щитов, пока те снова не сомкнулись.