В себя прихожу уже в квартире. Вид мой ужасен. Одежда измочалена, из царапин и порезов сочится кровь. Глаза дико вытаращены на искривленном в гримасе ужаса лице. Нет, такие потрясения не по мне. Что здесь правда, а что вымысел, – разобраться я уже не в состоянии. В голове все перепуталось. Попытка припереть Варенуху к стенке закончилась неудачно. Что, собственно, и следовало ожидать. По простоте душевной я предполагал, что под воздействием приведенных фактов он тут же расколется. Наивный я человек! Варенуха – тертый калач. К тому же за ним стоит не какая-то там мелкая шайка, а более существенные силы – темные, колдовские. Только этим можно объяснить все то, что происходило в последние дни.
– Ну, держись теперь, Серега, – говорю себе. – Удара ты не нанес, а себя под удар подставил. Теперь дела закрутятся.
Звонок в дверь прерывает мои размышления, и я иду открывать. Павлюка узнаю сразу, хотя встречаться с ним приходилось лишь однажды. Не запомнить его слоноподобную фигуру невозможно.
– Милиция, – говорит он, но об этом можно догадаться без напоминания. Как-никак на нем форма с капитанскими погонами. Так как за мной числятся некоторые грешки, скопившиеся за предыдущие дни, пропускаю его не без колебаний. Капитан подмечает мой помятый вид и удовлетворенно кивает.
– Нам известно, – приступает он с ходу к делу, – что вы проводите самостоятельное расследование по факту исчезновения гражданина Ветрова.
– Допустим, – неопределенно говорю в ответ. – Что из этого следует?
– А то, что вы сейчас пойдете со мной.
– Куда это? – на всякий случай уточняю я.
– Туда! – нелюбезно отзывается капитан. – Одевайтесь!
Разговаривать с Павлюком, насколько я знаю из неофициальных источников, – занятие сложное и в какой-то мере небезопасное. Этот человек из тех, кто несет тяжкое бремя власти, упоенно держа его перед собой и не замечая тех, кого при этом топчет ногами. Поэтому предпочитаю не вступать в полемику и неспеша переодеваюсь. «Там» найдутся умные головы, которые разберутся и помогут избежать неприятностей. Которых и без того хватает. «Там» – это не на той темной улочке. Хотя разобраться, куда собирается вести меня Павлюк, не помешало бы. Мысль эта шальная, но чем черт не шутит. Особенно сегодня! От этого предположения в голове начинают возбужденно копошиться мысли. В панику я не кидаюсь, но чем они вызваны, проанализировать пытаюсь. Единственное, что кажется подозрительным в визите капитана, – это время его появления. Уж очень быстро он явился – тотчас за моим возвращением. Есть в этом логика или нет, но я на всякий случай решаю прояснить обстановку. Спрашиваю Павлюка насчет ордера или какой либо другой бумажки. Капитан опять ссылается на «там».
– Ну, – разочарованно тяну я, – это совсем другое дело. Тогда я никуда не пойду. Без документа я не могу, не имею права, сами понимаете. Нарушение закона и прочее. А закон я уважаю.
– Дерьмо собачье! – капитан багровеет, щеки его надуваются и лопаются, изрыгая поток брани. Сказывается среда обитания! Я и сам мог бы ответить ему чем-нибудь и в том же духе, но предпочитаю сдерживаться. Из-за разности в весовых категориях сила не на моей стороне. Вследствие этого не я Павлюка, а он елозит мной по стене, грозя растереть в порошок. Я же скромно терплю все неудобства общения с таким невоздержанным человеком.
Павлюк вскоре выдыхается, так и не закончив экскурса в мою родословную. К этому времени я уже окончательно прихожу в себя. Странная Все-таки вещь – милицейский мундир. Вроде бы знаешь, что за душонка скрывается за этим мундиром, что сам ты чист как стеклышко, а все равно при виде синей формы почему-то начинает противно сосать под ложечкой, а руки сами тянутся за спину. Главное здесь – перебороть страх и почувствовать себя человеком, гражданином. Что я и делаю.
– Ну, так идем, – скорее приказывает, чем спрашивает Павлюк.
Я мычу в ответ и отрицательно мотаю головой.
– Что!? – ревет опять Павлюк. – Да это неповиновение власти! Да я!.. Да за такое дело, – в руке у него появляется пистолет, – я тебя сейчас, как при самообороне…
Ощущение уткнувшегося в живот дула не очень приятное, но у меня нет пистолета. И формы тоже. Мое оружие – слово. И молчание. Ими тоже можно нанести рану, и даже посерьезней, чем кусочком свинца. Это чувствуется по капитану, по его руке, медленно опускающей пистолет, по поникшим плечам.
– Не делай этого, – в голосе его слышны просительные слезливые нотки. – Отступись! Брось! Христом богом прошу!
Я осторожно разминаю шею, не отрывая взгляда от его бледного лица.
– Ты не знаешь, какие они… – голос Павлюка срывается. – А у меня жена, ребенок больной.
– Причем здесь ты и твоя семья? – начинаю я догадываться.
– Не пожалеют, если ты не оставишь расследование.
– Потому-то ты не торопишься раскрыть его?
Павлюк не отвечает и только сопит, опустив голову.
– Эх, капитан, – мне становится его жалко, – не тем делом ты занялся. Это не почки пацанам отбивать. Такой бугай, а сидишь на тепленьком месте. Шел бы пахать, тогда и не было бы никаких проблем. А я, извини, не могу. Ветров – мой друг.
– Тебя тоже не пожалеют. – Павлюк открывает дверь и понуро выходит. Пистолет безжизненно висит в вялой руке.
Захлопываю за ним дверь и прислоняюсь бессильно к ней. Крепко они меня обложили и, что главное, оперативно работают! Только попытался прижать Варенуху, как Павлюк уже тут как тут. А дальше будет еще похлеще.
– Глупец! – хлопаю себя по лбу. – Павлюка зря отпустил. Он может знать то, чего я не знаю и что хочу узнать.
Рывком распахиваю дверь и вылетаю на лестничную клетку, но тут же хватаюсь за перила, стремясь остановить движение. Лестницы нет! Вернее, она есть, но не та, что была раньше. Ступеньки, изгибаясь винтом, круто уходят вниз, в пропасть. Стены, сходясь, исчезают далеко внизу, во тьме колодца. А оттуда, из могильной темноты веет затхлостью и тленьем. Бредут серые безликие тени. Слышен грозный рык двуглавого Цербера… Чувствуя, как внутрь забирается холод, сковывает душу и леденит сердце, из последних сил пячусь назад и с облегчением затворяю дверь, отдалившую меня от зова Мертвых и царства Аида.
Все, пути нет. Обложен, как волк красными флажками. Но одно то, что я дома, в своей квартире, успокаивает и придает уверенности. Мой дом – моя крепость. Пусть только посмеют сунуться! Заперев дверь для пущей надежности на все замки и защелки, отправляюсь в ванную, чтобы привести в порядок тело, а заодно и душу. Долго стою под душем, смывая пыль и кровь с саднящего тела, чувствуя, как отступает усталость и боль, очищаются от паутины страха мысли.
В зеркале над ванной отражается растрепанная фигура с вымученной физиономией, помятая, исцарапанная. Еще два дня назад она выглядела вполне респектабельной, уверенной в себе, а сейчас… Трудно узнать меня в этой фигуре, но это я. Стираю рукой сконденсировавшуюся на стекле влагу, чтобы лучше разглядеть себя. Разглядеть не успеваю. Резкий рывок, – и я чуть не врезаюсь лбом в зеркало. Спасает то, что я невольно цепляюсь в этот момент за край ванны.
Передо мной мое отражение ошалело глядит на меня, извиваясь от натуги. Потому что руку не отпускают и продолжают настойчиво и сильно тянуть куда-то. Куда? Взгляд, брошенный на нее, успокоения не приносит, а, наоборот, возбуждает странные чувства. Рука исчезла, вернее, утонула в зеркале. Я вижу ее от плеча до локтя, а дальше… Дальше начинается то же самое, только в обратной последовательности. Причем не у меня, а у моего отражения. От локтя до кисти она исчезла. Впрочем, она исчезла только из поля зрения, хотя и довольно странным образом. Я чувствую ее, чувствую вязкую среду, в которой она в данный момент находится. Чувствую чье-то не очень ласковое рукопожатие, точнее, мертвую хватку, которая напористо затягивает меня прямо в зеркало. Еще замечаю мелкую рябь, волнами пробегающую по поверхности зеркала и искажающую черты отражения. Или оно на самом деле зловеще улыбается? Мне, во всяком случае, в данный момент не до любезностей. Собравшись с силами, я откидываюсь назад, упираясь ногами в ванну. Это немного улучшает мое положение. Рука вылезает из зеркала, но хватка не исчезает. Что самое ужасное, из зеркала чуть высовывается другая рука, чужая. Пальцы ее крепко переплелись с моими пальцами, и ни те, ни другие расцепляться не желают, как я ни стараюсь ослабить хватку. Мое отражение между тем устраивается в аналогичную позу, и нарушенный баланс сил восстанавливается. Борьба идет с переменным успехом. Кисть двойника то появляется, то исчезает в зеркале. Надолго ли затянется эта игра в перетягивание каната, кто быстрей ослабнет, – я или мой двойник? Я, во всяком случае, уже начинаю уставать.
В другое время я не отказался бы от такого настойчивого приглашения и с удовольствием прошвырнулся, как Алиса, по Зазеркалью. Но сейчас у меня нет ни малейшего желания. К тому же вода, которой мы с двойником начинаем одновременно брызгать друг в друга, долетая до границы преломления, исчезает. Самоуничтожается, как уничтожаются при соприкосновении частица с античастицей. Это служит дополнительным стимулом к отказу от приглашения. Подозреваю, что я также самоуничтожусь, сойдясь в единое целое со своим отражением.
А рывки продолжаются с упорным постоянством. Мы продолжаем висеть друг напротив друга, сдерживаемые рукопожатием. Такое бесцельное времяпрепровождение ни к чему хорошему не приведет. Я озираюсь в поисках чего – нибудь увесистого, что можно было бы презентовать двойнику. Единственное, что способно представить для него интерес, и до чего я в состоянии дотянуться, – это стеклянная бутылочка с шампунем. После непродолжительных потуг я дотягиваюсь до нее и с размаху швыряю, метясь в лицо противнику. Двойник тоже не зевает. Точно такая же бутылочка летит в меня. Мы оба пытаемся увернуться. Следует яркая вспышка. Я падаю, больно ударяясь о жесткие бока ванны.
Хватка исчезла. Рука отлипла от зеркала. Я ощупываю и рассматриваю ее, довольный избавлением от еще одного злоключения. В зеркале зияет дыра с оплавленными краями. В стороны от нее веером разбегаются трещины. В этой дыре чудится мне что-то знакомое, виденное когда-то. Ну, конечно же, такая же дыра была в окне у Олега! Не хватает только серой маски.
И в этот миг в зеркале что-то шевелится. Я с ужасом отскакиваю от него подальше. Но это всего лишь мое отражение. Оно довольно поглаживает руку и смотрит на меня. Такое оно сейчас послушное, такие же выполняет манипуляции. Даже не верится в его былую агрессивность! Словно поняв мое состояние, отражение благодушно улыбается и призывно протягивает руку.
– Нет, – покачиваю я головой и тут с испугом замечаю, что навстречу ей тянется помимо воли моя рука. Этого достаточно, чтобы отрезветь. Хватаю все, что попадает под руку, и бросаю в зеркало. Летят во все стороны осколки. На месте зеркала проступает стена. Обычная стена…
Удар в спину не дает рассмотреть ее. Я вылетаю из ванны и шлепаюсь на пол. Боли от падения я не чувствую, так как занят другим, а именно, – стремлением выкарабкаться, увернуться от мощной струи воды, мотающей и бьющей меня об стены словно щепку. Ослепленный, полузадушенный, на ощупь открываю задвижку и выпрыгиваю из ванной. Но не тут – то было. Струя, как живая, изгибаясь в воздухе анакондой, вылетает вслед за мной и гонится, бьет, сбивает с ног. Я затравленно мечусь по квартире в попытке уйти от нее. Но и это, оказывается, еще не все. Вслед за водой в игру включаются другие неодушевленные предметы. Тарелки, вилки, ложки образуют вокруг меня хоровод. Будильник на бреющем полете проносится в опасной близости от головы. Бумаги и газеты налетают белыми гусями, облепляют лицо. Шторы срываются с гардин, набрасываются на меня, обматывают шею и душат, душат…
Все кончается внезапно, как и началось. В наступившей тишине трезвонит звонок. Осознаю себя сидящим на полу посреди комнаты и очумело хлопающим глазами. В голове полнейшая прострация. Я не в состоянии понять, было ли это не поддающееся логике событие в самом деле или же всего лишь очередной плод моего больного воображения. Но бардак в квартире, плавающие в лужах вещи и битая посуда убеждают в реальности произошедшего. Трезвон достигает, наконец, моего сознания. Бегу к двери, но в последний момент останавливаюсь. Кто за дверью – друг или враг? Если это опять они, то… Да и вид квартиры может шокировать кого угодно. Поэтому ограничиваюсь тем, что спрашиваю через закрытую дверь:
– Кто там?
– Что у вас случилось? – доносится из-за двери визгливый крик.
– Соседка, – облегченно вздыхаю я.
– Спать не даете! – продолжает соседка. – И вода с потолка течет.
– Кран сорвало, – вру я, – но уже порядок. Авария устранена.
– Хулиганы! Алкоголики! – соседка еще долго разглагольствует о безалаберности некоторых жильцов, о недавно проведенном ремонте и прочее, но я не слушаю. Вооружившись тряпкой, я занимаюсь перекачкой воды, покрывающей пол, в другие, менее гигроскопичные сосуды.
Соседка звонит опять.
– Ну что еще? – открываю я раздраженно дверь. – Вам же сказано… – и умолкаю.
Передо мной стоит Галка. Уставшая, с запавшими глазами на вымученном лице. Она делает шаг, я подхватываю ее и крепко сжимаю в объятиях, словно после долгой разлуки. Мы молчим, – слова не нужны. Наконец, Галка отрывается от меня, взгляд ее обегает прихожую, лужи на полу и останавливается на мне. Глаза ее расширяются, бледное лицо розовеет. До меня доходит, что я выступаю перед ней в одежде Адама, так и не успев одеться после ванны. Срываюсь с места и исчезаю в комнате.
Когда я появляюсь в более благопристойном виде, Галка, несмотря на усталость, уже воюет с лужами. Присоединяюсь к ней, и мы принимаемся уничтожать следы потопа.
– Где ты была? – спрашиваю ее.
– Это долгая история. Потом расскажу, – отвечает она. – А здесь что произошло?
Галка слушает недоверчиво, идет в ванную, пробует краны. Осторожно проводит рукой по стене, откуда только что била струя воды, – единственное, что крепко отпечаталось в моей памяти. Мой рассказ, конечно, вызывает естественное подозрение в моей нормальности. Стена самая обычная, гладкая. Никаких отверстий, откуда могла бы бить вода, там нет. Я и сам не поверил бы, если бы не видел всего собственными глазами. Хотя после всего, что о мной произошло, я готов верить кому угодно и во что угодно. Галка, похоже, тоже верит или, по крайней мере, делает вид.
– У Олега было то же самое, – говорит она, – и даже Кое-что похуже.
– Откуда ты знаешь? Расскажи, – прошу я.
– Потом, – голос ее стылый, лишенный эмоций, – закончим приборку, расскажу.
Мы быстро наводим относительный порядок, и, пока закипает в чайнике вода, веду ее в комнату.
– Сейчас я тебе Кое-что покажу, – меня распирает самодовольство в предвкушении того, как вытянется Галкино лицо, когда она увидит это. Закладываю в видеомагнитофон кассету и включаю. На экране телевизора опять возникает квартира Олега. Прихожая, кухня…
– Внимание! – предупреждаю Галку.
К моему удивлению к серой маске она относится спокойно.
– Это они, – говорит.
– Кто они? – ужас и смятение выплескиваются в моем крике. Хоть внутренне я уже смирился с тем, что против меня действуют какие-то силы, неожиданное подтверждение моих мыслей вызывает во мне потрясение.
– Фантомы, – между тем говорит Галка. – Это их мир. Его трудно заметить. Наши глаза не воспринимают этот спектр частот, а пленка уловила.
– Какой мир? Какие фантомы? – кричу я. – Галка, что с тобой? Очнись!
– Я была у них, в мире фантомов. Там все так запутано, разобрать невозможно. Завязано напрямую с нами, нашим миром, и все зависимо от нас. И еще я видела Олега. И бабушку, – Галка прислоняется к стене и закрывает глаза, – хотя она умерла много лет назад.
– Рассказывай по порядку, – требую я, не в силах терпеть ее загадок. – Я ничего не понимаю.
– Хорошо. Только сначала перекусим. Я умираю от голода.
– После твоего отъезда я решила немного прибраться, – начинает Галка, когда с ужином покончено. Она устроилась на диване, а я сижу в кресле напротив. – Убирая постель, я наткнулась в складках одеяла на открытку. Это оказалась та самая открытка Олега.
Новость меня слегка ошеломляет. Теперь все становится на свои места. Зря я грешил на ночного гостя. Открытку он тогда не нашел. Я сам, будучи немного подшофе, завалился с ней в постель и обронил там, когда отключился. Во время поисков постель вниманием была обделена. В последующем добраться до нее у меня возможности также не представилось. И все это время, пока со мной происходили невероятные события, виновница их преспокойно лежала здесь, закутанная в одеяло. Не затеряй я ее, и не было бы двух кошмарных дней. Все было бы ясно еще вчера. Возможно, и Олег бы отыскался уже. Найди же ее ночной гость, – опять же не было бы тех кошмаров. Ведь эти фантомы, как их называет Галка, преследовали нас из-за открытки, предполагая, что мы ее прячем.
– Ну и где же открытка? Что было в камере хранения? – тороплю Галку.
– Естественно, – продолжает она, – имея на руках ключик к пропаже Олега, я не могла ждать. Ты уехал и неизвестно когда вернешься. Он где-то томится, с минуты на минуту ожидая помощи. Поэтому я все бросила и помчалась на вокзал. Уже по дороге вспомнила о том, что не оставила тебе записку. Позвонила на всякий случай на телестудию…
– Дальше, – прерываю я.
– Приехала на вокзал, открыла камеру…
– Ну?
– В ячейке была всего лишь тетрадь, тонкая, ученическая, – заметив разочарование на моем лице, Галка поднимает палец. – Тетрадь оказалась не простая, Это был дневник Олега, который он вел в последние дни накануне исчезновения.
– Где тетрадь? – вопрошаю я.
Галка пожимает плечами.
– Не знаю… Помню, поднялась с ней на второй этаж, чтобы прочитать без помех, а заодно и тебя дождаться. Прочитала… – Она думает. – Ждала… Потом сидеть надоело, вышла из вокзала… Решила позвонить тебе… Остальное помню смутно, эпизодически. Меня куда-то ведут, но рядом я никого не вижу… Светящийся шар… Звезды, но какие-то необычные, неземные… Какие-то полулица – полутени, приятные и кошмарные, добрые и злые… Решают мою участь. Я это чувствую, ловлю обрывки их мыслей… В общем, – трясет она головой, – рассказывать об этом надо отдельно. В себя пришла перед твоей дверью. Ни открытки, ни тетради со мной не было.