Я прошелся по острову и, несколько успокоившись, вернулся к своим. Иван Владимирович ласково утешал Лизу. Она, впрочем, уже не плакала, но лицо было грустным. Фома стоял подле и смотрел на нее с любовью и жалостью. Заговорить с ней сейчас он не смел. Мальшет, насвистывая, бродил по острову--искал место, где сделать срез. Солнце играло в его золотисто-каштановых волосах, бороде. На нем была клетчатая ковбойка, расстегнутая па груди, куртку он сбросил на песок вместе со шляпой.
- Яша,- крикнул он,- принеси-ка из лодки молоток и лопатку! Иван Владимирович, Лиза, идите сюда, смотрите, какие выраженные доломиты! Интересно, каков их возраст?..
Мы пробыли на острове три дня, пока не закончили все исследования. Перед отъездом у нас был гость, да еще с ночевкой - Глеб!
Он прилетел после полудня один, без бортмеханика, весело со всеми перездоровался за руку, с аппетитом поел нашей ухи, осмотрел остров и затонувший корабль, шутил с Лизонькой и Вассой Кузьминичной, он отнюдь не торопился.
- Тебя не захватит ночь? - напомнил ему Мальшет.
Глеб пренебрежительно махнул рукой.
- А ну их всех к дьяволу, надоело - ни покоя, ни отдыха! Сколько можно это терпеть? Остаюсь у вас ночевать.
Мы помогли ему укрепить гидросамолет веревками и якорями. Глеб радовался, как школьник, сбежавший с пятого урока. Ходил за Лизонькой по пятам, смешил ее. Фома изредка посматривал на них, делая свое дело.
Покончив с работой, мы сели отдохнуть на палубе. Потемнело. Семичасовое наблюдение показало четырнадцать градусов по Цельсию. На море стоял полный штиль.
- Как здоровье вашего отца? - вежливо спросила Васса Кузьминична. Она так же презирала Львова, как и все мы, но уж такое у нее было хорошее воспитание-- не спросить человека о здоровье его больного родственника она не могла.
- Рак горла,- равнодушно ответил Глеб и заговорил о другом.
Он жаловался на неустроенность своей жизни. Ему надоела такая работа. Вечно в полетах, особенно когда на Каспии начинается путина -осенняя, зимняя, летняя, весенняя, одна кончается, другая начинается. Вчера только возвратился из очередного полета (пришлось доставлять рыбакам срочные грузы), устал как собака, а его уже встречают на аэродроме: "Товарищ Львов, надо немедленно лететь, тюленебойцы-казахи попали в относ". И пришлось лететь! Сегодня подняли чуть свет...
- Нашли тюленщиков? - перебила его Лиза.
- Андрей Георгиевич нашел. Перевезли их на стоячую утору. Обсушились у костра и тут же стали нас расспрашивать, не видели ли залежек тюленя... Ну и народ!
- Народ что надо! - одобрительно заметил Фома, а Глеб опять принялся жаловаться.
- Но ведь вы мечтали о трудностях? - тихо напомнила ему Лиза.
Глеб пожал плечами и снял с головы шлем.
- О трудностях - да, но каких? - с горячностью стал он оправдываться.Развозить почту, табачок рыбакам, искать для них воблу и кильку? Разве об этом я мечтал? И нет свободного часа для себя, почитать некогда, в кино сходить. К вечеру так устанешь, что с девяти часов завалишься спать. Нет, с меня Каспия хватит. Отец недолго протянет, я сразу же перееду в Москву. Мачеха писала мне: она боится, что Мирра выйдет замуж и займет всю квартиру. Они не ладят. А меня Аграфена Гордеевна очень любит.
Глеб еще долго рассказывал о себе. Все молчали. Вечер прошел очень скучно. Рано легли спать. Глебу постелили на моей полке, а я спал на полу и к утру очень замерз.
Фома всю ночь то и дело выходил с фонарем на палубу и даже спускался в лодку. Опять пошел лед. Плыли целые ледяные холмы, и Фома беспокоился за "Альбатрос". Где-то Каспий поломал лед.
Глава пятая
КАСПИИ СЕБЯ ПОКАЗЫВАЕТ
Экспедиция подходила к концу. Исследования были закончены. Мальшета еще интересовал подледный физический и химический режим Каспия, но он сам понимал, что это требовало отдельной экспедиции, иначе оснащенной, может быть, на санях по замерзшему Северному Каспию. Филипп сказал, что непременно добьется разрешения на организацию этой экспедиции и опять возьмет пас с собою. Он был очень нами доволен.
Хорошая погода кончилась. Море стало штормить не на шутку. Оно бросалось ледяными глыбами, как мячиками. Каждую минуту Каспий мог раздавить "Альбатрос", как букашку.
14 декабря Мальшет отправил на гидросамолетах Турышева, Вассу Кузьминичну и Лизоньку. Они захватили с собой упакованные в ящики лабораторные анализы и часть приборов. Мы простились наскоро, ничего не предчувствуя, так как через несколько дней должны были последовать за ними.
На другой день мы примкнули к большому каравану судов, который вел мощный каспийский ледокол. Фома договорился с ловцами, что они доставят наш "Альбатрос" на Астраханский рейд, откуда его можно будет забрать весной. В Бурунный судно уже нельзя было провести- там до самого горизонта раскинулась "стоячая утора" и по льду ездили на санях.
После завтрака, это было 16 декабря, в пятницу, мы занялись последними сборами - упаковкой приборов, приведением в порядок судна. Мотор уже не заводили, паруса были сложены и заперты в ларе, нас взяли на буксир. Караван плыл среди сплошных нагромождений льда узким каналом, прорезаемым ледоколом. Вода была черная, от нее шел пар.
Работая, посматривали на небо, ждали наших друзей пилотов. Они запаздывали. Мы поспорили: готовить ли обед. Но успели и приготовить, и съесть, пока раздался долгожданный рокот самолетов.
Самолеты сделали над нами несколько кругов, и на палубу упал вымпел. В нем была записка Охотина: "Немедленно собирайтесь, ночью ожидается шторм. Попытаемся сесть на лед. Вы к нам подойдете".
Легко сказать "подойдете" - с ящиком, рюкзаками, чемоданами, большим тюком сетей. Нам помогли выгрузиться ловцы из Баутино, очень славные парни. А потом они уплыли на своих судах, захватив на буксире наш "Альбатрос".
Летчики приземлились успешно. В меховых комбинезонах, широких мохнатых унтах и таких же рукавицах, они походили на медведей. Охотин, смеясь, заключил нас в свои медвежьи объятия. Глеб наскоро пожал всем руки.
- Надо поторапливаться! - сказал он, бросив недовольный взгляд на багаж.
- Ночью ожидается страшной силы шторм,- пояснил Андрей Георгиевич,мы-то успеем добраться, а вот эти рыбницы...- Он посмотрел вслед удаляющемуся каравану.
Там были реюшки, бударки, подчалки, катера, моторные сейнеры. Их уже окутал стелющийся туман.
Договорились, что Охотин доставит Мальшета с его приборами в Астрахань, а Глеб отвезет меня и Фому в Бурунный.
Увидев скрученные рулоном сети, Глеб рассердился и велел бросить "эту тяжесть". Но Фома наотрез отказался:
- Не мои сети, колхозные, не брошу!
- Почему не отправил их с судном? - возмутился Глеб.
- Потому что сети нужны нам и зимой.
Глебу пришлось все же уступить. Чтобы полностью погрузить научное оборудование и сети, пришлось передние бензобаки (уже пустые) оставить на льду.
Стали прощаться. Мальшет крепко трижды поцеловал меня и Фому и сам захлопнул за нами дверцу кабины.
- Всего доброго, до скорой встречи! - взволнованно крикнул он.
Глеб, нахмурясь, сел за штурвал, застегнул ремни, проверил работу рулей, запустил мотор и, дав газ, начал взлет.
Я приник к окну. Мы уже оторвались. На льдине, как детская игрушка, лежал самолет Охотина. Мальшет махал нам снятым с шеи шарфом. Он продолжал махать и после того, как Охотин уже залез в кабину. Милый Филипп! У меня неистово защемило сердце. Мы переглянулись с Фомой довольно уныло.
Фома устроился на сиденье механика, я на пассажирском месте. Сидеть было удобно, мы летели домой. Почему же так тяжело было на сердце? Или это сумрачная погода действовала на нервы? С неба сыпал крупный мокрый снег. Видимость становилась все хуже. Самолет трепало и бросало.
Скоро началась беда- обледенение самолета. Лед "шершавил" отполированную поверхность крыльев, утяжеляя самолет. Амфибия заметно стала терять скорость.
- Придется приземляться! - крикнул, оборачиваясь, Глеб и нехорошо выругался.
Я почему-то думал, что он не умеет так ругаться, но, оказывается, я ошибался.
Глеб носился над торчавшими ледяными торосами и ругался. Мы снижались все ниже и ниже. Глеб дал мотору полную мощность, мотор так загудел, что я испугался, как бы он не разлетелся на куски. Самолет слегка приподнялся, но скоро налипающий лед снова стал тянуть его вниз. Машина затряслась мелкой дрожью, будто она была живая и боялась напороться на эти острые ледяные пики. Наконец Глеб нашел подходящую для посадки льдину и приземлился.
Выскочив из кабины, мы принялись втроем сбивать лед: Глеб - рукояткой бортового инструмента, мы - свернутыми веревками. Снег был совсем мокрый, пополам с дождем, в то же время слегка подмораживало. Пока сбили лед, одежда на пас промокла и обледенела.
- Горючего только до дома,- буркнул Глеб, с яростью скалывая лед.
Счистив наледь, мы быстро залезли в самолет и взлетели.
- Горючего только до дома,- буркнул Глеб, с яростью скалывая лед.
Счистив наледь, мы быстро залезли в самолет и взлетели.
Минут двадцать полета - и машина снова покрылась льдом, стала терять скорость и снижаться. Опять поиски подходящей льдины, приземление, снова изо всей силы, задыхаясь, сбиваем лед. Снова взлет, летим. Солнце за тучами закатилось, сумерки наступали. "Хоть бы не случилось аварии",- невольно подумал я и стал исподтишка наблюдать за Глебом. Фома тоже не сводил с него глаз.
В этот темный час я понял, что Глеб добился своего, он действительно стал первоклассным летчиком. Опыт, сила рук, напряженное внимание и воля к достижению намеченной цели - все это было у него.
Как он владел самолетом! Он играл им, он был с ним одно целое - одно тело, одна душа. Легкий крен на развороте, скольжение на крыло, умение бежать взглядом по земле, не теряя управления, пробег приземлившегося самолета. Это был уже тот чистый и точный автоматизм, который является признаком совершенного владения профессией. Стоило на него посмотреть, как он, пикируя, давал ручку управления от себя - непринужденно и властно. Или плавным и легким движением кисти выравнивал крен.
Это понял и Фома, он с восторгом смотрел на Глеба, любовался его точным мастерством. Но погода не благоприятствовала полету. Машина катастрофически тяжелела и снижалась. Глеб был вынужден опять совершить посадку. Мы стали с остервенением сбивать лед. Лед облепил машину ровным толстым слоем, как амальгамой, и почти не поддавался нашим ударам. Глеб ругался так, что неприятно было слушать, а еще москвич, интеллигентный человек!..
Небо перестало сыпать снег, словно весь его высыпало. Видимость несколько улучшилась. До самого горизонта простирались льды, бесконечные торосы, разводья, в которых колыхалась черная вода с тонкими кристаллами льда. Высоко в белесом небе расплывчатым пятном светилась луна. Было полнолуние.
- Быстро садись! - скомандовал Глеб, и мы вскочили в кабину.
Пущенный на полную мощность мотор обиженно ревел от натуги, машина тряслась мелкой дрожью, но не взлетала, только катилась, точно грузовой автомобиль. "Словно крылья отрезали птице, как полетишь..." - подумал я стихами. Не ко времени были стихи. Львов выпрыгнул из кабины и разразился градом ругательств.
- Да что ты все материшься? - не выдержал Фома.- Ты это, браток, брось. Не люблю я этого.
Глеб смолк, вытирая тыльной стороной руки пот со лба. Он тяжело дышал уморился. Медленно снял рукавицы и бросил в открытую дверь кабины.
- На этом самолете "Ш-2" сейчас втроем не долетишь,- вдруг жестко сказал Львов,- придется, ребята, вам пока переждать. Я живо слетаю на остров Кулалы, туда наши перебазировались... За вами придет большой самолет.
Мы растерянно молчали.
- Может, хоть Яшку возьмешь? - тихо спросил Фома, но я дернул его за рукав бушлата:
- Ты что, разве я одного тебя оставлю?
Фома не стал спорить, должно быть, понял, что сказал глупость. Глеб, торопясь, выгрузил сети, мешок с вещами Фомы, мой рюкзак, деревянную стремянку, кожаное кресло, две посылки, какой-то ящик - в общем, облегчил самолет насколько возможно.
- Здесь стоячая утора, не бойтесь,- бормотал он, выкидывая вещи,- троих все равно самолет не потянет... Я за эту амфибию головой отвечаю... Социалистическое имущество, сами понимаете...
- Дай нам компас! - вдруг потребовал Фома.
- Да зачем же... я... вы...
- Дай компас,-угрожающе протянул Фома,- по ориентирам долетишь.
- Пожалуйста! - Глеб слазил в кабину и протянул Фоме большой килограммовый компас.
- Не прощаюсь, скоро увидимся,- невнятно, корчась от стыда, проговорил Львов и поспешно скрылся в кабине.
Подавленные, мы смотрели молча, как он мастерски взлетал. Площадка для взлета была мала, впереди разводина, с трех сторон горы льда. Львов разогнал самолет почти до самой воды, мы невольно вскрикнули, но в последний момент какую-то долю секунды - он ловко бросил его в воздух. Колеса оторвались у самой кромки льда. Облегченный самолет тяжело поднялся и, описав большой круг, полетел на север.
- В Астрахань! - констатировал Фома и, крякнув, покрутил веревкой, которой сбивал лед.
А я неожиданно для самого себя бросил вслед Львову: - Ну и лети... к такой-то матери.
- А вот я тебе по губам! - прикрикнул на меня Фома.
-- Больше не буду,- обещал я.
Мы постояли немного, не говоря ни слова. Меня вдруг поразило, какая была глубокая тишина. Стоял мертвый штиль.
- Надо весь этот багаж увязать покрепче, чтоб удобнее было нести,- с досадой проговорил Фома и вдруг стал смеяться.- С чужого коня среди грязи долой. Как он нас, а? Среди моря. Ну и ну, вот так Глебушка... Названый братец! Ха-ха-ха!
- Такой же сукин сын, как его папенька,- вздохнул я и нагнулся к вещам.
Мы распределили кладь. Тяжелый тюк с сетями, свой мешок и посылки (в них оказались продукты) взвалил себе на плечи Фома, а я взял рюкзак и компас.
- Будем идти на восток, к берегу,- решил Фома,- ночью никакой самолет за нами не пошлют. А утром нас будут искать и подберут.
- А может, наткнемся на тюленебойцев или ловцов! - радостно воскликнул я.
- Все может быть,- глубокомысленно согласился Фома, и мы пошли.
Скоро, к нашей великой радости, мы вышли на какое-то подобие дороги. При свете луны явственно виднелись следы саней. Здесь недавно проходили люди. Может, наши бурунские ловцы. Сразу стало веселее.
- Ура! - закричал я. Фома только поправил съезжающий тюк.
Налетел ветер, попытался сбросить тяжелый груз со спины, но не осилил, приумолк.
Мы пошли по дороге, но через четверть часа снова ее потеряли. Был след саней и исчез, будто сани поднялись в воздух. Чертовщина какая-то. Попытались искать след - напрасно. Тогда пошли напрямик по компасу.
Мы шли и разговаривали. Что сейчас делает Лиза? Фома остановился, посмотрел на свои часы со светящимся циферблатом - было всего четверть восьмого. Значит, она только что пришла с семичасового наблюдения. Наверное, занимается обработкой наблюдений за старым письменным столом, а может, стоит у окна и прислушивается: не едем ли мы? Конечно, Лиза уже ждет нас и беспокоится. То и дело звонит по телефону в Бурунный. А Мальшет уже в Астрахани, если не случилось чего по дороге. Узнает, что нас нет, и начнет рвать и метать. Возможно, что и у них тоже катастрофически обледенел самолет, и они совершили вынужденную посадку. И теперь сидят с летчиком Охотиным в кабине, дожидаясь утра.
Так, вспоминая близких, шли мы с Фомой и шли и внезапно уперлись в ледяную стену. Это была высокая непроходимая стена льда, тянувшаяся насколько хватал глаз с северо-востока на юго-запад. Луна зажигала в ней фиолетовые отблески, словно отраженное северное сияние.
Мы остановились, не зная, куда идти. Опять дунул ветер, крепче, увереннее и, будто озоруя, сбросил на нас с зубчатой вершины горсть снега. И вдруг завыл протяжно и тонко, как летящий снаряд. И, как бы дополняя впечатление, раздался оглушительный грохот, словно залп из орудий,- то лопались льды под напором Каспия. Фома медленно попятился и опустил к ногам свою ношу.
- Ну, Яша, держись! - торжественно произнес он.- Теперь Каспий начнет себя показывать... Шторм. Уйдем от стены...
Взвалив на спину кладь, мы поспешно удалились как можно дальше от ледяной гряды. И только отошли, она раскололась, осела, лишь туман пошел.
Страшная была та ночь. Порой тучи обволакивали диск луны и в сгустившейся непроницаемой тьме слышались только рев моря и грохот разбиваемого льда. Шторм сбивал с ног - скорость ветра была не меньше десяти баллов, мы падали, больно ушибаясь, помогали друг другу подняться, озирались, не зная, куда идти в темноте. Но луна выбивалась из туч и озаряла призрачным светом бесконечную колышущуюся равнину, на которой будто землетрясение происходило. Напрягая все силы, мы бежали от рушившихся ледяных гор, ища открытого места. Но и там не было спасения. Лед наползал, как лава, догоняя нас. Два огромных ледяных поля яростно столкнулись друг с другом, как первобытные чудовища. От страха я бросил было рюкзак, но Фома вернулся и поднял его. Пришлось тащить. Компас он у меня после этого забрал.
Всю ночь зыбь ломала и крушила стоячую утору. Под конец мы настолько выбились из сил, что уже и не особенно остерегались. Чистая случайность, что мы остались живы. Просто нам везло! Лед лопался то здесь, то там, в разрастающихся разводьях бушевала черная вода. Мы только старались не потерять друг друга и даже связались веревкой на всякий случай.
Запоздавшее утро нашло нас па небольшой льдине, стремительно уносимой течением на юг. Как мы на нее попали, я и сам не знаю. Помню лишь, как мы пытались уйти, но кругом оказалась вода и уйти было некуда. .
Глава шестая
ОДНИ В ТЕМНОМ МОРЕ
Так мы попали в относ. Сначала льдина была большая, на ней могли разместиться человек двадцать ловцов и пять, а то и шесть лошадей. Фома сказал, что нет смысла разбирать вещи и устраиваться удобно, так как, без сомнения, нас до вечера подберут. Вот только рассеется туман - и самолеты выйдут на поиски.