И так случилось, что никто, ни один человек, так и не смог назвать хотя бы приблизительно мотив преступления. Все утверждали одно и то же: на Дениса явно напали по ошибке.
Проснувшись и обнаружив, что уже половина двенадцатого ночи, Глафира умылась, сварила кофе, чтобы немного взбодриться, открыла предоставленную им на время Мирошкиным папку с делом Борисова и принялась просматривать фотографии, сделанные на месте преступления.
Она рассматривала снимки долго, с лупой, пытаясь понять, в каком состоянии была кухня, где был обнаружен раненый Борисов, и откуда взялся нож.
Понимая, что уже ночь и уставший от допроса Мирошкин (если он закончил допрашивать Блохина) наверняка уже дома, она решила потревожить Геру Турова. Она знала, что он — «сова», ложится спать поздно, поэтому набрала его номер в надежде, что он поможет ей, вспомнив определенные подробности с места преступления.
— Гера? Извини, что так поздно…
Но Гера, услышав ее голос, даже, как ей показалось, обрадовался. Он как раз дежурил в морге, у него было очередное ночное чаепитие.
— Гера, ты ведь был там, у Борисова на кухне?.. Я знаю, соседка сначала подумала, что там труп, поэтому тебя и вызвали с группой, но он, к счастью, оказался жив, тебе не пришлось работать с трупом. Словом, Гера, пожалуйста, постарайся вспомнить все, что ты видел на кухне. Это очень важно! Я просматриваю фотографии с места происшествия…
— Ты хотя бы скажи, что именно тебя интересует?
— Нож! Откуда он взялся? Обстановка на кухне.
— Я все отлично помню. Если перед тобой лежат фотографии, ты увидишь на кухонном столе остатки нарезанных овощей, а на плите — кастрюлю. Судя по набору овощей — капуста, морковь, свекла, — Борисов варил себе борщ. И этим ножом он резал именно капусту. Когда я крутился там, я заглянул в кастрюлю, стоявшую на плите. Там был мясной бульон.
— И много?
— В смысле?
— Гера, вот представь себе… Человек варит борщ, на плите — кастрюля с бульоном. Раздается звонок в дверь. Борисов подходит, смотрит в глазок, я думаю, видит кого-то и открывает ему. Первое — либо он знаком с этим человеком, поэтому впускает его в дом. Второе — ему все равно, кто этот человек, он просто не боится его.
— Это ты к чему, Глаша?
— А к тому, что человек, явившийся к нему, не собирался убивать Дениса! Это точно. Иначе он бы пришел со своим орудием убийства. А так — он воспользовался обыкновенным кухонным ножом, которым Борисов резал овощи. Я предполагаю, что Борисов и этот человек беседовали. А кастрюля с бульоном, заметь, стояла на плите! Потом мужчины поссорились (я все-таки думаю, что это был мужчина, хотя многое указывает на то, что это могла быть и Катя, бывшая жена Борисова), и этот человек, гость или как его там, набросился на Борисова и ранил его.
— А почему ты спросила, сколько бульона было в кастрюле?
— Все очень просто. Если во время ссоры кастрюля стояла на плите, то после того, как Борисова ранили и преступник сбежал, кто, спрашивается, выключил огонь? Если бы его не выключили, он бы выкипел!
— Тоже правильно. Что же получается?
— Борисов после ранения однозначно не мог его выключить, значит, это сделал его гость. Скорее всего, он подумал, что убил Борисова, и сильно испугался, очень сильно… Но газ, однако, выключил! Возможно, машинально, а может, и сознательно, понимая, что оставлять гореть огонь нельзя, он подвергнет опасности весь дом! Во всяком случае, так подумал бы относительно нормальный человек. Так сколько там было бульона?
— Полная кастрюля!
— Можно допустить, что бульон, выкипая, мог бы залить плиту и огонь?
— Теоретически можно. Если преступник — мужчина, далекий от кухни, то есть не умеющий оценить количество жидкости в емкости, даже в таком случае он за свою жизнь наверняка сталкивался с тем, что, выкипая из кастрюли, бульон заливает огонь. Потому он и выключит газ.
— Кипящий бульон выделяет запах, это раз, во-вторых, звук… Я просто хочу сказать, что после убийства Борисова (так показалось гостю) в квартире затихли их голоса, но полной тишины не наступило. И этот звук булькающего бульона на плите мог нервировать преступника. Как бы там ни было, но газ все же выключил убийца.
— Постой, Глаша, но газ мог выключить и Борисов, начав свой разговор с преступником и поняв, что беседа затянется, так что ему теперь вообще не до борща. Просто выключил — на всякий случай, с тем чтобы потом доварить суп.
— Да, — разочарованно протянула Глафира. — Гера, ты прав. И зачем это я ради такой ерунды тебя побеспокоила?
— Да ничего… Я понимаю тебя. Дело-то сложное. Вот кому, спрашивается, понадобилось нападать на Борисова?
— Послушай, ты же видел рану, нож… Скажи, а могло так случиться, что его ранили нечаянно?
— Понимаешь, вы изначально решили, что действующих лиц там было двое: жертва — Борисов, преступник — мистер Икс. А что, если все было наоборот: Борисов, разозлившись на что-то, набросился на этого мистера Икса, а тот схватил его за руку и вывернул кисть — таким образом, что нож вошел Денису в живот?
— Интересная мысль… — окончательно растерялась Глафира, понимая, однако, что Герман прав. Они до этой минуты действительно воспринимали Борисова исключительно как жертву, даже и мысли не допуская, что он мог первым наброситься на своего гостя.
— Знаешь, Гера, а ведь мы его вообще не знаем… Разве что со слов его жены, Вероники, а она знает Борисова лишь с положительной стороны. Хотя постой… Все в его окружении считают его милым, безобидным человеком…
— Так-то оно так, но мы нашли его с ножом в животе! И ссора или спор, разгоревшийся в его квартире, дает нам право предположить, что не все в его жизни было так уж благополучно, не считая, конечно, его конфликта с пасынком. Возможно, существует еще что-то, о чем вы даже не догадываетесь, — сказал Гера Туров, зевая в трубку. — Человек — существо удивительное, полное тайн. Вот и у Борисова тоже может быть какая-то своя тайна. Зачем-то ведь приходила к нему его бывшая жена?
— И ты тоже о Кате?.. А я не верю, что она причастна к ранению Дениса. Короче, я совсем запуталась… Слушай, ты так заразно зеваешь… — Глаша тоже зевнула, так, что у нее даже хрустнула челюсть. — Ладно, извини, что потревожила тебя так поздно. Спокойной ночи. Утром еще подумаю, а сейчас — спать!
Но поспать ей не удалось. Ее вызвал следователь Кондратьев из Евпатории. На этот раз изображение на экране ноутбука было более четким, Глаша разглядела даже цвет его глаз.
— Вы еще не спите, Глафира?
— Нет. Ну что, удалось что-нибудь выяснить?
— Вы были правы! Относительно частного самолета… Ни у кого из гостей базы своего самолета, конечно, нет, это слишком круто, но у меня есть информация, что как раз двадцать второго октября один из гостей базы, Юрий Заточный, заказал частную перевозку в Саратов.
— Не может быть! — Глафира окончательно проснулась, волосы на ее голове зашевелились, как это бывало с ней всегда в моменты сильного волнения. — Отлично! Юрий Заточный, говорите?! Уверена, что он летел не один.
— Да, все правильно. Они улетели вдвоем с Анатолием Блохиным.
— Ну, класс!!! Если я правильно поняла, они летели пассажирами, так? То есть с ними был летчик?
— Да. Его фамилия Карташов. Я беседовал с ним по телефону, поскольку его в Евпатории не было. Он подтвердил, что действительно летал с двумя пассажирами на борту — с Блохиным и Заточным. Оставив их на частном аэродроме вашего города, он вернулся в Евпаторию и вылетел за ними только двадцать третьего, в двенадцать часов дня.
— Кто-нибудь из знакомых, члены этой компании или этот Карташов, знают, что именно заставило Заточного и Блохина так срочно отправиться в Саратов?
— Никто ничего не знает. Говорят, что Блохин и Заточный — друзья, и поначалу, когда только все собрались и начали отдыхать и пить, ни о какой поездке и речи не было. Но потом Блохину кто-то позвонил, он вышел, его долго не было. А вернувшись, он позвал Заточного, и о чем они беседовали, оставшись вдвоем, никто не знает. Но все говорят, что ничего серьезного вроде бы не случилось, скорее всего, мужики просто отправились куда-то покуролесить, короче, к бабам… Извините… Но вид у них был действительно загадочный. А еще они с мужиков взяли слово, что те никому ничего не расскажут об этой их поездке. Собственно говоря, поэтому-то все остальные и решили, что она была связана с женщинами. Все знали, что и у Заточного, и у Блохина есть жены, дети… Мужики так и молчали бы, если бы я не припер их к стенке.
— Семен, вы даже представить себе не можете, как помогли мне! Вы сняли с них свидетельские показания?
— Да, я все сделал и, если хотите, перешлю вам сканы документов. Еще у меня есть копии паспортов Блохина и Заточного.
— Семен, работать с вами — одно удовольствие!
Поговорив еще немного с Семеном, получив и распечатав документы, присланные им, Глафира составила план работы на следующий день. Главное, подумала она, ничего не забыть, не упустить.
— Семен, работать с вами — одно удовольствие!
Поговорив еще немного с Семеном, получив и распечатав документы, присланные им, Глафира составила план работы на следующий день. Главное, подумала она, ничего не забыть, не упустить.
1. Допросить повторно А. Блохина. Зачем они прилетели в Саратов?
2. Найти и допросить Ю. Заточного (как???).
3. Допросить Катю, спросить о бульоне и борще. Что она делала в квартире Борисова? Она выключила газ? Характер Борисова. Его психика.
4. Опросить соседей: не пахло ли газом?
5. Найти секретаршу Борисова, поговорить с ней. Характер Борисова. Его психика.
6. Побеседовать с Виктором Иконниковым. Характер Борисова. Его психика.
7. Открыт ли чердак в доме Борисова? Нельзя ли было проникнуть к нему домой иначе, чем через парадную дверь?
8. Самолеты.
Глава 26 Катя
— Можно вопрос?
Катя сидела в кабинете следователя Мирошкина. За окном шумел дождь, и это — с самого утра! В кабинете горел свет, перед следователем стояла чашка чая. Возле окна, на стуле, удобно устроившись, словно приготовившись к просмотру спектакля, сидела молодая женщина, пухленькая, рыжеволосая, в широких черных брюках и зеленом свитере. На представителя закона она никак не тянула, и что она делала в кабинете Мирошкина, было непонятно. Может, это журналистка? Или помощница следователя?
— Да, слушаю вас, — ответил Мирошкин.
— Откуда вам стало известно о том, что я была у Борисова тем вечером?
— У нас на этот счет имеются свидетельские показания.
— Полцарства за имя, пожалуйста! — взмолилась Катя. — Мне важно это знать!
— А зачем? — пожал плечами Мирошкин, не сводя с нее глаз.
— Собираюсь написать трактат о человеческой подлости.
— Не думаю, что вы напишете что-нибудь новое. Человеческая подлость неискоренима.
— Вы находите? У вас ведь была моя подруга, Вера?
— Предположим.
Катя вздохнула, откинулась на спинку стула и закрыла глаза, словно не желая видеть ни этого подлого мира, ни серого дождя за окном. Это какой же тварью нужно быть, чтобы, получив деньги и подарки, прийти к следователю и дать свидетельские показания?!
— Но она опоздала, — услышала Катя сквозь эту обиду и злость. — Дело в том, что и у нас есть глаза и уши, поэтому мы обследовали двор и обнаружили камеры видеонаблюдения за складом, расположенным в доме Борисова. Скажу честно, визит вашей подруги и у меня вызвал чувство гадливости. Четко читалось, что за всем этим стоит обыкновенная зависть.
— Тогда и вовсе непонятно… — Катя уже пришла в себя и была готова к разговору. — Почему, если вы знали, что я там была, меня не вызвали раньше, не допросили?
— Да потому, что я с самого начала знал, что не вы пытались убить своего бывшего мужа.
— Тогда зачем вы вообще пригласили меня сюда? — Катя еще не успела ощутить облегчение от слов Мирошкина, как приятная волна светлых чувств к этому человеку нахлынула на нее. Больше он не производил на нее впечатления бездушного, погрязшего в документах и рутинной работе человека.
— Как важного свидетеля. Если судить по хронологии событий, вы были последним человеком, видевшим Дениса Борисова до того, как на него напали. Расскажите нам все об этом визите. Все — в деталях, подробно.
Катя перевела взгляд на рыжую девушку. Та внимательно рассматривала Катю.
— Это помощник адвоката, Глафира Кифер, она находится здесь по поручению Елизаветы Травиной. Травина занимается делом вашего бывшего мужа.
«Ах, так вот кто она такая! Помощница самой Травиной! Слава богу, что не журналистка», — успокоилась Катя и сказала:
— Я знаю, кто такая Травина, я бы и сама ей приплатила, только чтобы узнать, кто пытался убить Дениса. Хорошо. Я все расскажу.
Я вышла замуж за Дениса по любви. И у нас поначалу все было хорошо. Ну, как обычно и бывает… А потом я встретила Чарова. И у меня к нему возникли совершенно другие чувства. Не знаю, как бы поточнее выразиться, но, скорее всего, это можно было назвать восхищением. Он, зная о том, что я замужем, начал активно ухаживать за мной, а я, глядя на него и понимая, какого масштаба человек хочет меня, постоянно думала о его… мозгах: о том, сколько же в нем талантов и ума, если он смог создать такую мощную финансовую империю, так разбогатеть! А еще от него исходила какая-то мощь, это было похоже на ураган… И так случилось, что на его фоне Денис показался мне неудачником и слабаком. Это — если честно. Да, он был нежен со мной, любил меня, восхищался мной, но мне этого уже было недостаточно. Вы понимаете, живя с мужем, я втайне от него переносилась из одной прекрасной страны в другую — из Парижа в Лондон, оттуда — в Грецию, потом в Норвегию… Мы с Чаровым путешествовали, перемещались в пространстве, как по волшебству! Я и не знала, что, получив визу, можно так запросто — вечером — вылететь куда-нибудь в Австрию, чтобы осмотреть замки, и уже через день вернуться домой, принять ванну, съесть бутерброд с сыром и сказать мужу: «Доброе утро, дорогой!» Понимаю: вы хотели бы узнать, как к этому всему относился Борисов. Конечно, я врала ему, говорила, что поехала с подружкой на ее дачу, или придумывала еще что-нибудь невинное, безобидное. Верил ли он мне? Может, поначалу и верил, но потом он все понял — или от кого-нибудь узнал.
— Скажите, Катя, как он воспринял ваш уход? Вспомните, пожалуйста, тот момент, когда вы объявили ему, что уходите от него к другому мужчине, — попросила Глафира.
— Он был потрясен! Я видела, как ему больно. Но я уже тогда хотела быть только с Чаровым. Я хотела жить его жизнью, в его головокружительном темпе. К тому же благодаря Чарову я получила определенную свободу, как это ни странно. У меня появилось собственное жилье — и деньги, много денег. Я могла полететь в любую точку земного шара, купить себе драгоценности, словом, вы понимаете меня… Чаров женат, как вам известно, и его жена знает о моем существовании, но, вероятно, они договорились сохранять свой брак на определенных условиях, которые устраивают их обоих, так что его жена не в претензии… Вам не кажется, что я отвлеклась?
В кабинете было очень тихо. Мирошкин и Глафира слушали Катю не перебивая. Понятное дело, они ждали, кода же она наконец заговорит о Борисове.
— А Денис все это время много работал, он поднялся, у него тоже появились деньги, он стал состоятельным молодым мужчиной. Уж не знаю, как это могло случиться, но мне почему-то кажется: он достиг всего этого исключительно благодаря моему уходу. Возможно, я своим присутствием, своими молчаливыми упреками, касавшимися его безденежья, действовала ему на нервы… Я мешала ему, я была камнем на его шее, и, освободившись от меня и от своей любви ко мне, он и нашел в себе силы подняться.
— Разбогатев, он не захотел вас вернуть? — спросила Глафира.
«Очень женский вопрос», — подумала Катя.
— Нет. Отнюдь нет. Это я знаю точно. У нас хоть и миллион жителей в городе, но все равно время от времени мы пересекались на каких-то приемах, презентациях и так далее. Так вот, он не предпринял ни одного шага навстречу мне. Ни разу за все эти годы не позвонил и не спросил, как я живу. А меня это бесило! Встречаясь с ним на людях и видя, каким он стал… Не знаю, как сказать… прекрасным, еще более красивым, интеллигентным, обаятельным, благородным… Словом, я едва сдерживалась, чтобы не подойти, не обнять его. Мне долгое время продолжало казаться, что он все еще принадлежит мне, что мы с ним — близкие, родные люди. Мы же были единым организмом, мы любили друг друга, как мне казалось, по-настоящему! И я не знаю, что со мной вдруг случилось и почему мне захотелось свободы, больших денег… Возможно, у меня было все, чего хочет женщина — в плане ее отношения с мужчиной, а мне захотелось еще и насладиться новым социальным статусом очень богатой независимой женщины. Я — гадина, понимаете? И нормальный человек никогда не поймет меня. Только такая же сволочь, тварь, похожая на меня.
— Вы сказали, что захотели насладиться статусом богатой женщины… это понятно… но еще и независимой женщины. Как это понять? Разве вы не зависите от Чарова?
— И да, и нет. Он иногда говорит мне, что я свободна, но я-то знаю, что это не так. Мне было бы стыдно изменять ему, к примеру, в то время как изменять Борисову мне было совеем не стыдно! Мне жутко в этом признаваться, но я привязана к Чарову этими огромными деньгами, понимаете?
— Нет, — сказал Мирошкин, откидываясь на спинку стула и сплетая руки под грудью.
— Считаю, он слишком много денег вложил в меня, чтобы я могла его вот так запросто взять и бросить. Мне стыдно именно из-за денег. То есть не из-за любви, понимаете? Да, он любит меня, иначе не тратил бы на меня такие деньги, это — мое мнение. Он привязан ко мне, это я тоже понимаю, потому что мы с ним проводили много времени вместе, мы начали врастать друг в друга… Но, кажется, вам это неинтересно. — Катя грустно улыбнулась, понимая, что намеренно лишила своих слушателей удовольствия и дальше копаться в ее личной, почти интимной жизни. — Вернемся к интересующей вас теме.