— Все правильно, это типичная комета! Ведет себя так же, как сто лет назад! — делают выводы серьезные ученые и ученики первого класса средней астрономической школы, хотя откуда бы им знать, как вела себя Комета сто лет назад.
— В следующий раз точно не удержусь и хвостом врежу! — кричит им в ответ Комета.
«И гудит еще так — очень кометно!» — со знанием дела записывают в журналы наблюдений все кому не лень (то есть все вообще земляне).
— Точно — врежу! — свирепеет Комета.
— Ну конечно, тебе хорошо говорить «врежу»! — ноет откуда-то сбоку Луна. — Ты улетишь, и приветик, а они на меня уже замахнулись, мало им старушки Земли!
— Так полетим вместе? — чуть замедляет ход Комета.
— Ну да, в неизвестность! — всхлипывает Луна. — Я так не могу: сорваться и лететь в глубокий космос и в черные дыры. А тут хоть и людно, но безопасно. Да и потом, ты меня в случае чего бросишь, а Земля — никогда.
— Ну и оставайся при своем! — фыркает Комета. («Именно так, как все кометы фыркают», — не забывают записать самые занудные земные наблюдатели.)
Хуже людей только астероиды. Они-то и в самом деле помнят Комету, да их к тому же еще и бесконечно много. Те, что покрупнее, стараются держаться от нее подальше, зато мелкие так и норовят зацепиться за хвост: уж больно им хочется повидать другие места.
«Явилась! — брюзжат крупные астероиды. — Сейчас опять начнет баламутить молодежь, как в тот раз».
Хотя Комета никого не баламутит, она просто летит, все вперед и вперед, даже не замечая, что на ее хвосте разместились на этот раз целых четыре маленьких астероида-путешественника.
— Ой, смотрите-ка, Комета! — устраиваются поудобнее на своих орбитах спутники Юпитера. — Ну-ка, поглядим, чего она в этот раз натворит. Помню, в прошлый свой приезд…
— А ну-ка заткнитесь все! — строго говорит Юпитер. — Устроили клуб по интересам! Сейчас вот столкну вас лбами, будете знать!
— Экий ты большой босс! — уважительно хихикает Комета.
— С ними по-другому нельзя, — вздыхает Юпитер. — Ну ничего, когда-нибудь они вырастут, повзрослеют и смогут обходиться без меня. Тогда мы с тобой полетаем.
— Ага! — жизнерадостно врет Комета. На самом деле и она, и Юпитер в курсе: никаких совместных полетов не будет. Потому что, даже если вырастут когда-нибудь эти противные спутники, у них тут же появятся свои спутники, которые Юпитер пожалеет и не сможет оставить без присмотра.
Другое дело — Сатурн. Ему на спутники начхать. У него даже хвост есть, он его носит вместо пояса, обмотав вокруг себя. Стоит только распустить этот пояс — и вперед, к свободе. Но Сатурн полагает, что жизнь во всех звездных системах одинаковая, видел одну — считай что видел все остальные. К тому же если бы где-нибудь там было по-настоящему здорово, то разве бы Комета возвращалась каждые сто лет обратно, вместо того чтобы навсегда остаться в этом звездном раю?
Покинув пределы Солнечной системы (там стоит такой специальный дорожный знак — перечеркнутое Солнце), Комета развивает максимальную скорость и уносится прочь, твердя про себя: «Чтобы я, чтобы я еще раз, сюда, в этот гадюшник, к этим занудам и сплетникам, да ни за что, никогда!!!»
Но через условные сто лет она забудет об этом и как ни в чем не бывало вернется в Солнечную систему. Ведь кометы ужасно рассеянны. Зато прочие светила знают и помнят о ней всё.
Некрасивое дерево
Однажды веселый южный ветер занес в городской парк незнакомое семечко. Уронил его на землю, между елью и ясенем, присыпал землею и даже дождиком сбрызнул — теплым таким, приятным, на радость всем деревьям. И дальше улетел, не заботясь больше о том, что же с семечком будет потом. А потом оно, как и положено семечкам, проросло: сначала пустило тоненький зеленый побег, потом несмело выпустило два сочных листочка, а через десяток-другой лет в городском парке все деревья только и знали, что шептаться или даже откровенно насмехаться над незнакомцем. Таких уродцев они не видали, — тот же колючий кустарник у дороги или крапива были хоть и неприятными, но привычными соседями. Но это! Куда такое годится? Вскоре беднягу иначе, как Некрасивое дерево, никто и не называл. Даже люди, которым обычно до шелеста листьев и шепота трав нет никакого дела, узнали об этом обидном прозвище и вовсю назначали встречи «около Некрасивого дерева». Или вообще — «под Уродом», что совсем никуда не годится.
Дерево росло, обзаводилось все новыми и новыми ветками, зеленело летом, осенью роняло листья на землю, засыпало на зиму, чтобы вновь пробудиться весной. Словом, вело себя как все нормальные деревья, и птицы охотно вили гнезда в его ветвях — да еще и уверяли, что Некрасивое дерево напоминает им о теплых странах.
«Неужели нельзя ничего сделать с этим чужаком? — возмущался красавец Клен, гневно встряхивая шевелюрой. — Это же просто некультурно — появляться в таком виде в приличном городском саду!»
«Хоть бы пришел кто-нибудь и срубил его», — шипела злющая старуха Ель, которой казалось, будто Некрасивое дерево по ночам высасывает из земли принадлежащую ей влагу. Но в один темный и холодный зимний день два человека тайком перелезли через ограду и срубили саму Ель.
«От Некрасивого дерева одни несчастья!» — постановили три сестры Березы, растущие втроем из одного корня. И тогда все прочие растения постарались подальше отодвинуться от этого источника бед.
Так и стояло Некрасивое дерево совсем одно, всеми покинутое и ненавидимое, посреди поляны, на которой даже трава старалась не расти, потому что уж больно часто там бродили люди — они-то не шарахались от Урода, а по-прежнему назначали около него встречи и свидания. А люди, как известно, весьма неуклюжие создания, безжалостно вытаптывающие траву тяжелыми ботинками и даже не сожалеющие об этом, потому что вытаптывание травы кажется им делом естественным.
«Лучше бы мне не прорастать! — с тоской думало Некрасивое дерево. — От меня всем одни только неприятности и огорчения. Вот бы мне уснуть однажды зимой, а летом не проснуться». Но с каждым годом зимы становились все мягче и мягче, так что иногда деревья даже не спали, а просто дремали под присмотром Корабельной Сосны. (Сосны, как известно, не засыпают на зиму, а строго следят за порядком на вверенной им территории.)
В один особенно ужасный для Некрасивого дерева день в городской парк забрел Ученый. Шел по улице и по рассеянности повернул не туда — с учеными это бывает, особенно если они о чем-то напряженно думают или огорчены. А Ученый как раз был очень огорчен и думал весьма напряженно, потому что несколько дней назад в оранжерее, в которой он работал, скончалось от старости одно очень редкое дерево. Такое редкое, что не во всяком ботаническом саду найдешь. И теперь Ученому, который не успел закончить работу по исследованию разных полезных свойств этого дерева, нужно было срочно выписывать себе командировку в далекую южную страну. А не так-то это и просто, даже если ты прославленный Ученый и специалист в своем деле.
Ученый шел и думал, думал и шел и очнулся, только когда под ноги ему попал детский мячик. «Дяденька, пасуй!» — закричали со всех сторон, и Ученый послушно поддел мяч носком ботинка, потом огляделся по сторонам и увидел Дерево! Точно такое же, как то, которое он безутешно оплакивал в течение нескольких дней! Только это, новое дерево, выросшее на воле, а не в оранжерее, было сильным и крепким, но почему-то очень и очень печальным. «Как же ты можешь грустить, если ты такое замечательное?» — спросил у него Ученый, но Некрасивое дерево (а это было именно оно) промолчало, приняв вопрос за издевку.
Недолго думая Ученый позвонил своему другу, занимающемуся перевозкой особо крупных и особо ценных грузов, срочно вызвал всех сотрудников оранжереи с лопатами, и уже на следующий день Некрасивое дерево переехало из городского парка в Ботанический сад.
Здесь, в Ботаническом саду, росло множество удивительных растений со всех концов земли — и все они были очень рады новенькому. «Какое красивое дерево!» — восхищенно сказала Финиковая Пальма. А поскольку ее вкусу все доверяли, то Некрасивое дерево получило новое прозвище, и теперь его все называли «Красивое дерево» и очень любили, потому что оно, несмотря на свою красоту и популярность, и не думало зазнаваться. «Какое счастье, что мы избавились от этого урода!» — тем временем потирали ветви растения из городского парка. Теперь, когда Некрасивое дерево увезли, им больше не о чем было говорить. А Красивое дерево их даже и не вспоминало, ведь у него теперь было много замечательных друзей среди деревьев и людей.
Джинн и туристка
Джинн находится в заточении уже много тысячелетий, поэтому перестал даже думать о возможном освобождении. Про него не вспоминают, да про него даже и не думали никогда — закатали в джиннонепроницаемый сосуд, запечатали семью печатями и сорока заклинаниями, чтобы не испортился, не протух и не усох, а потом забыли.
Сначала джинн не желал верить тому, что люди настолько глупы, что даже не попытаются воспользоваться его могуществом в корыстных целях. Первую тысячу лет он готов был исполнить все желания своего спасителя. В бесконечные часы досуга пленник пыльной жестянки проектировал дворцы и оазисы, до мелочей продумывая место каждой песчинки, но люди продолжали ходить мимо своей удачи, не пытаясь даже узнать, что хранится в древнем сосуде, который просто так валяется у дороги. Более того, многие люди прекрасно знали, что там заточен джинн, весьма могущественный, даже если отбросить все слухи и сплетни. Всякий знает непредсказуемый характер джиннов: а вдруг выпустишь такого в неподходящий лунный день, не сотворив предварительно нужной молитвы, и он уничтожит тебя, вместе со всем миром? А те люди, которые знают правила техники безопасности по работе с джиннами, почему-то, как правило, уносятся в своих мечтах далеко от дармовых дворцов и оазисов.
Вторую тысячу лет джинн, разъяренный людской леностью и тупостью, придумывал всевозможные хитроумные способы казни да я своего спасителя. Он, разумеется, собирался изничтожить весь род людской, неблагодарный, недостойный его чудес, но спаситель все-таки должен был быть как-то особенно изощренно награжден за свое любопытство. Но джинна снова никто не освободил.
Когда сосуд с джинном раскупорила (и не думая, по своему невежеству, совершать молитву или сверяться с лунным календарем!) одна предприимчивая туристка, джинн давно уже погряз во внутренних диалогах настолько, что не сразу понял, что с ним разговаривает кто-то извне.
— Вы ведь джинн, правда? — спросила туристка, запихивая за ухо жвачку. — Вылезайте скорее, я вам помогу.
— Джинны не нуждаются в помощи, — наконец ответил тот, перемещаясь из сосуда на горячий песок.
— Это большая удача, что я вас нашла, — затараторила туристка. — Мы с вами сейчас поедем ко мне. К черту отпуск, он мне все равно уже надоел! Поедем и займемся вами!
— Займемся мной? — удивился джинн.
— Ну да! Вы же… Ну я не знаю, вы же можете все что угодно, так?
— Предположим.
— Это же колоссальные возможности! Мы с вами заработаем все деньги мира!
— Прошлого, настоящего и будущего? — усмехнулся джинн.
— Мне хватит и настоящего, — отвечала туристка. — Ну, возьмите себя в руки, неужели же вы не хотите, просто ради развлечения, воздвигнуть тут пару дворцов?
— Да, первую тысячу лет именно так я и собирался поступить, — кивает джинн.
— Только не говорите, что я снова вляпалась по-крупному! — Туристка отступает на несколько шагов назад. — Вы ведь не собираетесь меня убивать?
— Вторую тысячу лет я только об этом и мечтал.
— Но теперь передумали? — с облегчением вздыхает туристка и снова подходит к своей находке. — Теперь вы снова добрый?
— Смешные категории. Ну, допустим.
— Тогда чего же мы ждем? Поехали! Нас ждут все деньги мира!
— Один мой знакомый правитель тоже хотел обладать всеми богатствами мира.
— И как, у него получилось? — завистливо интересуется туристка.
— Может быть, да. Может быть, нет. Он давно уже умер, и даже памяти о нем не сохранилось, иначе я бы почувствовал это.
— Какой же вы древний… Ужас просто! — с восхищением говорит туристка. — Ну тогда вы, может быть, исполните мое желание? Вижу, вас не очень-то прельщают миллиарды долларов и вообще вам ничего уже не надо.
— Первую тысячу лет… — начинает джинн, но туристка его перебивает:
— Хорошо, это вы мне еще расскажете. А пока научите меня, как стать такой же могущественной, как вы? Может быть, есть курсы какие-нибудь или пособие для чайников… для этих, ну, ламеров.
— Для ламеров? — хмыкает джинн. — Есть одно пособие. Очень действенное, так сказать, опробовано на себе.
— Тогда дайте мне его или скажите, где купить… Ой, оно ведь, наверное, не продается?
— Не продается, — грустно соглашается джинн. — И достать его не так-то просто. Но именно сейчас у меня есть одно на примете.
— Я все за него отдам! — кричит туристка, сдуру повторив магическую формулу первой ступени посвящения. Затем она чувствует, что горячий песок уходит из-под ее ног, и она оказывается в темном прохладном помещении, где-то наверху виден солнечный свет, но вскоре наступает абсолютная темнота.
— А для ламеров у нас есть лампа, — ворчливо говорит джинн, запечатывая сосуд с туристкой.
Первые тысячу лет ей предстоит строить и разрушать в своем воображении дворцы, затем — казнить неблагодарных и глупых людишек, и только на третью тысячу лет суета мирская покинет ее окончательно, и она обретет могущество джиннов. Очень просто, очень действенно, лишь бы никто раньше времени не распечатал сосуд, а то придется начинать тренинг заново.
Н. Крайнер Страшные сказки
Приходишь с глазами, полными чудес, и только остается — целовать тебя в припухшие веки, пытаясь разглядеть хотя бы очертания тех замков, городов и подвигов, которыми наполнены твои дни. Спрошу: «Что сегодня?» — и ты начнешь очередной рассказ, тягучий и вязкий, как малиновое варенье, в которое кто-то по ошибке или злому умыслу сыпанул щедрой рукой кайенского перца. Они невыносимы, эти твои рассказы, но я все равно слушаю, раскрыв рот и прикрыв глаза, чтобы в темноте увидеть то, что ты каждый день проживаешь наяву.
История перваяМансарда под крышей старого дома. В доме уже давно, не два и даже не три поколения, живет семья. Когда-то давно в этой мансарде умерла женщина. Она проезжала мимо и остановилась в этом доме на ночь. Утром ее нашли задушенной. Сейчас в доме живут Ганс с Лаурой и их сын Клаус. Клаусу восемнадцать, он думает пока что только о женщинах и жалеет, что его не было на свете тогда, когда приезжала умершая наутро незнакомка. Все девушки в деревне уже побывали в его постели, и ему невыносимо скучно.
Однажды зимним вечером к дому подъезжает экипаж. Из него выходит прекрасная женщина в мехах. Она говорит, что ей негде переночевать и что путь ее лежит в самые дальние страны. Клаус не верит своим глазам. Ганс с Лаурой не очень довольны появлением незнакомки, но в ночлеге ей тем не менее не отказывают. Отец говорит Клаусу, что гостье нужно уступить мансарду. Клаус остается спать на первом этаже, но ночью тихо встает и поднимается в комнату гостьи. Дверь не заперта. Клаус входит и видит девушку, сидящую на кровати. Она улыбается. Клаус подходит, садится рядом и начинает снимать с нее платье. Девушка не возражает.
Наутро Клаус видит, что девушка мертва. Он бежит к отцу. Отец говорит ему, что это семейное проклятье и что всякий мужчина в их роду обречен убивать приезжую женщину, с которой проведет ночь. Клаус в отчаянии, он пытается утопиться, но русалки, очарованные его красотой, возвращают его на берег. Со временем Клаус смиряется с тем, что произошло, практически забывает о той ночи и той женщине, заводит семью и несколько лет живет в свое удовольствие. Потом у него рождается сын. Пока мальчик растет, Клаус думает, каким образом избавить его о проклятья. Когда сыну Клауса исполняется шесть лет, умирает Ганс. Перед смертью он просит Клауса пообещать, что тот не будет бороться с проклятием. Клаус обещает, однако думает, что это обещание можно нарушить. Ведь речь идет о благополучии сына.
В ту зиму, когда Марку, сыну Клауса, исполняется восемнадцать, в дом опять приезжает женщина Клаус с ужасом узнает в ней ту, которую убил двадцать три года назад.
Ночью Клаус привязывает Марка к кровати. Он объясняет сыну, в чем дело, и тот соглашается с решением отца Утром женщины в мансарде не оказывается. Экипажа и кучера тоже не находят. Клаус торжествует, решив, что ему удалось избавить свой род от проклятия.
Еще через год Марк случайно роняет на голову отцу лестницу. Клаус умирает на месте.
Открыв глаза, он видит меховую муфту у себя на коленях, которые даже под шубой кажутся ему слишком изящными, и слышит стук копыт. Он находит окно, смотрит в него и видит, что экипаж приближается к его дому. В мансарде горит свет. Клаус выходит из кареты и идет проситься на ночлег.
— Ты была ею? — спрашиваю я.
— Нет. — Она кривит лицо и наливает себе еще вина.
— А кем?
— А какая разница? Меховой муфтой, мансардой, его руками на ее горле. Я могу только наблюдать, понимаешь?
История втораяИногда я перестаю понимать, кто живет рядом со мной — женщина или книга с картинками. Я обнимаю ее, когда мы лежим в постели, ожидая услышать шелест страниц. Она все еще щурится по утрам, глядя на солнце, но глаза ее из серых превратились в карие и, похоже, никогда уже не станут другими. И когда она щурится, я понимаю, что ночь, живущая внутри нее, делает пару шагов назад, позволяя ей рассказывать мне бесконечные истории.