– Держи. – Джеймс протянул Роуз нож. – Одного я успокоил рукояткой, и, если повезет, он проваляется до утра. Второй должен находиться с лошадьми и пленниками, этот нам пока неинтересен. А где третий, выясним после. Идем.
Джеймс не спросил, умеет ли Роуз обращаться с ножом, а она побоялась сказать, что почти им не владеет. Впрочем, веревки разрезать сможет, а большего от нее и не требуется.
Оглядываясь, они перебежали к стене дома, прокрались к крыльцу и вошли.
Внутри было очень тихо и просторно, только со второго этажа, куда вела каменная лестница, доносились голоса. Джеймс приложил палец к губам, и Роуз кивнула. Они стояли у порога, вглядываясь, вслушиваясь. Затем Джеймс подтолкнул Роуз к стенке, а сам двинулся в полутьму дома. Через окна еще лился угасающий свет, но его было слишком мало, чтобы что-то как следует разглядеть. Оставалось надеяться на чутье Джеймса.
В недрах дома произошла короткая борьба – до Роуз донеслось пыхтение и шарканье, потом короткий хруст, – а затем, словно ангел смерти, появился кузен. Роуз решила не спрашивать, что произошло. Джеймс возвратился – а значит, противник остался там.
«Хорошо, что лестница каменная», – подумала Роуз, когда начали подниматься наверх. Деревянная непременно б заскрипела, и все труды пошли бы насмарку. А так удалось подняться на второй этаж, никого не потревожив. Роуз увидела коридор по обе стороны от лестницы и несколько дверей; одна была распахнута, из-за нее-то и доносились голоса.
– …не подделка.
– Ах, Оливер, давай все выясним не здесь!
– Если передо мной подделка, которая лежит на виду, а настоящая карта спрятана в сундуке в подвале, я должен выяснить это сейчас, а не на борту корабля.
– Кто будет хранить ее в подвале?
– Старый дурак мог. Посмотри, в каком она состоянии.
– Мне тоже любопытно, – сказал Джеймс, входя в комнату. Роуз двинулась за ним.
В большом кабинете, загроможденном не меньше, чем вечно снимаемый номер Фонсеки, стоял монументальный стол. Сейчас на нем трепетали от сквозняка желтые листы, освещенные свечами в двух древних подсвечниках. Карта Ортелия, драконье сокровище в конце пути. Над нею с лупой в руке склонился Каррингтон, его сестра (любовница? жена?) стояла рядом. Оба выпрямились, увидав вошедших.
У стола, под книжными полками, Роуз увидела непонятную темную кучу – и внезапно сообразила, что это, вернее, кто. С Серхио Пересом не стали церемониться – кому интересна судьба старого отшельника! Не у кого больше выпрашивать разрешение передать карту Британскому музею. В кабинете солоно пахло порохом и кровью.
– Не может быть! – делано удивился Каррингтон. – Вот так гости! – Он потянулся к пистолету, лежащему на одном из развернутых листов карты, но Джеймс поднял руку прежде.
– Не советую. Твой помощник поделился со мной револьвером, а стреляю я хорошо.
– Ловок. – Оливер покачал головой, однако особого беспокойства не выказал. – Но ты ведь не глуп, Уэйнрайт, чтобы стрелять в меня на глазах у моей жены и своей сестры. Подумай о тонких женских душах.
– Полагаю, твоя жена и не такое видала, а моя сестра стерпит. Более того, пристрелит тебя сама, если я отдам ей револьвер.
Роуз вовсе не была уверена в этом, хотя злилась на Каррингтона, злилась ужасно. Но сильнее злости оказалось отвращение.
– Я бы побрезговала, – процедила она. – Только ради тебя, Джеймс.
– Трогательное единодушие, – одобрил Каррингтон. Он, кажется, просчитывал что-то в уме. – Послушай, Уэйнрайт, если уж все так вышло, давай решим дело миром. Зачем тебе эта карта? Чтобы положить ее под стекло и никогда больше не увидеть?
– Ты должен мне объяснение, Каррингтон.
– А, хорошо. Если такова твоя цена… – Видимо, он воспринял это как предложение договориться, и улыбнулся краешками губ. – Конечно, я так и знал. Мне нужны деньги, у нас с женою поднакопились долги. Как только мы продадим карту одному весьма влиятельному человеку из Парижа, мечтавшему о ней много лет, то уедем из этой части света навсегда. Клиент ждет нас неподалеку, мы его предупредили. Сумма при нем. Парусник в гавани. Как насчет двадцати процентов?
Джеймс молчал.
– Тридцать? – рискнул Каррингтон.
– Где наши слуги?
– О, с ними все в порядке. Я же не убийца, Уэйнрайт!
– Конечно. Ты предпочитаешь убивать чужими руками.
– Если ты о том небольшом происшествии в ресторане, то ты сам виноват. Мой помощник тебя предупреждал еще в Португалии. Как жаль, что ты не умеешь слушать. – Голос его стал мягче, полился медом: – Мы пришли к соглашению, Уэйнрайт? Тридцать процентов – хорошая сумма, хватит, чтобы купить пару новых рубашек. – Он хохотнул. Роуз не нравилась его самоуверенность. – Так как? Похоже, это подлинный Ортелий, твой информатор не соврал.
– Боюсь, что вынужден отказаться, – произнес Джеймс.
– Я так и думал, – без тени разочарования ответил лорд Каррингтон и внезапно, ухватившись за край стола, перевернул его. Листы карты разлетелись по полу, подсвечники грохнулись, но свечи не погасли. Джеймс выстрелил – было поздно. В следующее мгновение лорд Каррингтон возник рядом с ним, словно выскользнув из ада, и ударил по руке, державшей пистолет. Оружие улетело в дальний угол и там грянулось на пол, похоронив себя под кучами бумаг и книг. Каррингтон хотел схватить Джеймса, но тот отступил, и тут же в руке его оказался палаш. Лезвие тускло моргнуло, отражая растущий свет, и Роуз увидела с ужасом, как огонь от упавших свечей бежит по бумагам.
– Хочешь по-плохому? – тяжело дыша, спросил Каррингтон и вытянул из ножен длинную саблю. – Изволь.
Клинки скрестились, а Роуз бросилась к карте – огонь уже подбирался к ней, – но тут путь заступила леди Каррингтон. Раньше милая, теперь красавица походила на фурию.
– Да как ты посмела? – прошипела она. – Как ты посмела прийти сюда?!
Диана попыталась вцепиться Роуз в волосы, но та оказалась наготове.
«Если хочешь путешествовать, – говорил ей Эндрю, который все знал о мечтах жены, о ее семье, одержимой бесом странствий, – ты должна быть ко многому готова. Встань вот сюда, согни руку так. – Он стоял рядом, сгибал и показывал. – А теперь бей».
Роуз прищурилась и ударила.
Она не ожидала, что наука покойного мужа не забылась: Диана ахнула, схватилась за разбитый нос, и Роуз, не теряя преимущества, добавила еще и по шее. Потом снова и снова. Леди Каррингтон отшатнулась, села на пол, оглушенная, мотая головой. Роуз стремительно оглянулась, чтобы понять, как дела у Джеймса.
Конечно, кабинет не походил на фехтовальный зал, но был достаточно просторен, чтобы двое вступивших в схватку могли развернуться в нем. Джеймс бился левой рукой, отражая неистовые удары лорда Каррингтона, который продавливал его оборону силой и весом. Оливер не стеснялся пользоваться запрещенными приемами и при первом же удобном случае огрел соперника по раненой руке. Джеймс пошатнулся, едва не упал, и Роуз с ужасом поняла: он не сможет. Не сможет убить этого здоровенного, сильного противника, который играет с ним, словно с жертвой, и ухмыляется.
И тогда Роуз крикнула:
– Карта! Карта горит!
Она не солгала – огонь уже лизнул желтый лист с нарисованными на нем дорогами и домиками, обозначающими города, – все, как рассказывал Джеймс. И если для лорда Уэйнрайта карта являлась просто исторической ценностью, а для Роуз – целью его пути, то для лорда Каррингтона это был источник его благосостояния, последняя надежда. Он в ужасе оглянулся, увидел, что Роуз не солгала, качнулся, чтобы бежать, спасать раритет… и почувствовал клинок у своего горла.
– Кажется, мы закончили, милорд, – произнес Джеймс хрипло.
Увидев, что за него можно больше не беспокоиться, Роуз кинулась к горящей карте и поняла, что, увы, опоздала. Старая бумага вспыхивала мгновенно, и огонь жадно поедал драгоценную копию Пейтингеровой таблицы, превращая историю в пепел. Роуз удалось выхватить два листа; она обожгла пальцы, края листов обуглились, и все-таки это было лучше, чем ничего. Прижимая к груди шелестящую карту, Роуз обернулась и увидела в дверном проеме темную фигуру человека, выставившего перед собой пистолет, – и, не успев испугаться, узнала Кунвара. За ним маячил смутный силуэт – по всей видимости, Гидеон.
– Ты пришел вовремя, – сказал Джеймс. – Почему так долго?
– Простите, милорд, – ответил индиец и, не дожидаясь приказа, скрутил руки лорду Каррингтону, который лишь бессильно подвывал, глядя, как погибает его сокровище.
Становилось жарко, огонь перекинулся на книжные стеллажи и занавески. Гидеон вошел, коротко кивнул хозяйке и поднял с пола леди Каррингтон, и не подумавшую оказать ему сопротивление. Джеймс сунул палаш в ножны и, поддерживая правую руку левой, шагнул к Роуз.
– Что теперь? – спросила она, глядя ему в лицо.
Становилось жарко, огонь перекинулся на книжные стеллажи и занавески. Гидеон вошел, коротко кивнул хозяйке и поднял с пола леди Каррингтон, и не подумавшую оказать ему сопротивление. Джеймс сунул палаш в ножны и, поддерживая правую руку левой, шагнул к Роуз.
– Что теперь? – спросила она, глядя ему в лицо.
Он с усилием улыбнулся.
– Теперь – правосудие.
В Португалии пришлось задержаться на полторы недели – требовалось время, чтобы местные власти зашевелились, разобрались в случившемся и начали думать, куда девать преступников. Джеймс задействовал какие-то знакомства, дабы дело получило ход, и через некоторое время из Александрии приехал тамошний чин, которого весьма интересовали люди, устроившие взрыв в ресторане. Кроме того, лорд Каррингтон застрелил несговорчивого, вздумавшего сопротивляться Серхио Переса, который до нагрянувшего с десяток лет назад отшельничества, оказывается, блистал в Лиссабоне и имел весьма влиятельных друзей. Различные чиновники и полицейские хором обещали, что так просто Оливер и его жена, которую он долгие годы выдавал за сестру (это ему помогало в некоторых мероприятиях), не отделаются. А Роуз и Джеймс, дав все показания, отплыли на пароходе из Лиссабона – на сей раз в направлении Англии.
Все эти дни лорд Уэйнрайт по большей части отлеживался в своих комнатах в гостинице, и Роуз старалась не надоедать ему вниманием. Иногда она заглядывала к кузену вечером, но Кунвар говорил, что господин уже спит, и приходилось возвращаться к себе. Рана заживала плохо, и хотя Джеймс прекрасно держался при разговорах с полицией и прочими уполномоченными личностями, Роуз видела, как ему нелегко. Ни разу они не говорили о том, что случилось между ними за прошедшие недели; ни разу Джеймс не пытался ее поцеловать, не смотрел внимательно и резко, и Роуз больше не чувствовала его сильного, словно бы давящего интереса.
На пароходе «Наяда» каюты были маленькие, темные, но Роуз, испытывавшая облегчение пополам с чувством вины, не обратила на это особого внимания. Миссис Браун, которую неприятные приключения в горах ничуть не выбили из колеи (Гидеон по секрету поведал хозяйке, что вдова вела себя со спокойным достоинством и ни один из злодеев не решился поднять на нее руку), мигом превратила небольшую каюту в приятное и уютное место, и Роуз была благодарна ей за это. Она попросила компаньонку сходить к Джеймсу и спросить, не желает ли тот прогуляться по палубе.
Как ни странно, кузен согласился. Когда Роуз поднялась по трапу наверх, туда, где дул береговой ветер и печально кричали, провожая пароход, чайки, Джеймс стоял у перил, глядя на устье реки Тежу.
– Все-таки есть в этом нечто грустное, – поведал он, когда Роуз остановилась рядом. – Расставание. Хотя я довольно плохо знаю Португалию.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Роуз.
– Предаюсь меланхолии – любимому английскому занятию, – улыбнулся Джеймс, и она вздохнула с облегчением: значит, период черного настроения миновал. – Извини, что мы мало говорили с тобою в последнее время. Я уже сказал, что ты вела себя очень, очень храбро?
– Двенадцать раз, Джеймс.
– Как мило, что ты считаешь, – восхитился он. – Я все забывал спросить – кто тебя научил такому удару? Леди Каррингтон выглядела впечатляюще.
Роуз облокотилась о борт. «Наяду» слегка покачивало, но океан казался спокойным, только над горизонтом повисла облачная дымка. Англичане покидали Португалию и увозили с собой два листа карты, которая затем будет выставлена в Британском музее.
– Мой муж, ныне покойный. Когда он наконец рассказал мне, что болен, мы… подружились. Понимаешь, Джеймс? Эндрю годился мне в отцы, а отца я не помню, мне исполнилось три, когда он глупо погиб.
– Глупо?
– Конечно, ты не запомнил. Отец упал с лошади, когда объезжал наши владения. Никакой корабль не пошел ко дну, никакая болезнь не добралась до него – просто лошадь понесла, выкинула его из седла, а он неудачно приземлился. Я не помню отца, но мама всегда рассказывала мне, какой он был замечательный. А Эндрю… Тридцать лет разницы в возрасте, большой опыт по части женщин, обаяние, похожее на твое… Но я в него не влюбилась, нет. Зато доверилась. И мы стали друзьями, хотя он меня любил очень сильно, я знаю. Эндрю сказал, что я вольна после его смерти выбирать, как жить; никто меня уже ни в чем не упрекнет, никто не принудит к браку. И он научил меня разным вещам, например, как огорошить обидчика, который не ожидает подобной прыти от воспитанной леди.
Джеймс выслушал ее сбивчивый рассказ с чрезвычайно серьезным видом.
– Похоже, твой муж был неплохим человеком, Роуз.
– Мне повезло, – согласилась она. – Если бы Эндрю прожил дольше, наверное, со временем я полюбила бы его, несмотря на то, что он-то как раз терпеть не мог путешествия. Но он научил меня не жалеть о прошлом, не жить будущим, а наслаждаться настоящим. Я так и делаю, и это самый ценный совет, который я когда-либо получала.
– А если будущее не сулит ничего приятного? – спросил Джеймс негромко.
– Оно еще не пришло, – твердо ответила Роуз. – Будущее эфемерно. А настоящее мы можем изменить.
Он покачал головой, то ли соглашаясь, то ли нет.
К Холидэй-Корту подъезжали прохладным туманным днем. Сильный, но теплый ветер нес по небу низкие облака, и чудилось, они кипят над головой. После отточенной синевы южных морей, после желтого и голубого света жемчужный английский день показался Роуз неброской драгоценностью. Уходили вдаль поля, на низких каменных изгородях зеленым ковром расстилался мох, и овцы приподнимали черные головы, когда экипаж проезжал мимо. В карете путников было трое – Роуз, Джеймс и миссис Браун; Гидеон сидел на козлах вместе с кучером, а Кунвар следовал за экипажем верхом.
Роуз смотрела в окно.
– Мы скоро приедем.
– Хорошо. – С того момента, как Джеймс сошел с корабля на английскую землю, от него так и веяло печалью и обреченностью. Роуз не могла понять – неужели его действительно вверг в уныние факт, что придется временно побыть здесь, чтобы разобраться с делами и принять титул? Она полагала, что такой жизнерадостный человек, как Джеймс, должен найти выход и снова обрести хорошее расположение духа. Увы. Чем ближе становился Холидэй-Корт, тем мрачнее делался лорд Уэйнрайт.
Когда миновали высокие кованые ворота и под копытами лошадей захрустел гравий подъездной аллеи, Джеймс произнес негромко:
– Роуз, я прошу у тебя об одном одолжении. Пообещай поговорить со мной после того, как мы встретимся с бабушкой.
– Конечно, – ответила она, недоумевая, зачем ему понадобилось просить разрешения.
– Пообещай! – потребовал кузен.
– Я обещаю, Джеймс.
Карета повернула, обогнула клумбу, всегда затруднявшую подъезд к парадному входу, зато кокетливо цветущую анютиными глазками, и остановилась. Подбежавший слуга распахнул дверцу и выдвинул лесенку.
– Мы дома! – радостно прошептала Роуз.
На лице Джеймса никакой радости не читалось; лорд Уэйнрайт подождал, пока слуга поможет дамам выйти, и выбрался из кареты следом за ними. Постоял, окинул взглядом монументальный фасад, ряды окон, тускло отражавших дневной свет, и печально улыбнулся чему-то.
– Джеймс, идем! – Роуз протянула ему руку. – Бабушка нас ждет. Идем скорее, мне не терпится ее увидеть.
Он положил ладонь Роуз на свой локоть и пошел рядом, кивая слугам, которые высыпали к парадным дверям и толпились в холле, чтобы поприветствовать возвратившегося лорда.
– Милорд, миледи. – Олдридж, старый дворецкий Уэйнрайтов, поклонился им и взял у них шляпы и перчатки. Он был уже подслеповат и мучим ревматизмом, но ни за что не соглашался оставить свой пост. – Я рад вашему возвращению. Леди Уэйнрайт ждет вас в большой гостиной. Велено было подать туда чай, как только мы заметили экипаж. Милорд, – он еще раз поклонился Джеймсу и выпрямился, вглядываясь в его лицо. – Возможно, будут особые пожелания?
– Пока никаких, спасибо, – ровно ответил кузен.
Роуз покосилась на него. Да что с ним такое, в конце-то концов?! Мог бы и сказать пару теплых слов старому дворецкому.
– Ты струсил перед встречей с бабушкой? – шепотом осведомилась она, когда Олдридж пошел впереди, дабы по всем правилам довести хозяев до гостиной. – Не бойся. Она не станет бушевать оттого, что ты давно не приезжал, разве что даст волю ехидству.
Джеймс молчал, и Роуз непонимающе покачала головой, однако снова спросить не успела. Олдридж распахнул дверь в гостиную и объявил:
– Лорд Уэйнрайт и леди Шелдон, миледи!
– Благодарю, Олдридж, – послышался голос Эммы, – вы свободны. Пусть никто не тревожит нас.
Роуз, не в силах выдержать больше, пошла вперед. Бабушка сидела у низкого стола, рядом стояло два пустых кресла, чайный сервиз отражал огни фарфоровыми боками. Гостиную ярко осветили, натопили камин, даже зажгли свечи в старинной люстре. При виде внуков Эмма встала, и Роуз бросилась к ней.