«Вопрос не в том что делать, а в том как это делаешь!»
Но хватанув этой гнусной «литературной» атмосферы вокруг, а тут еще эта сука не дающая моему издателю вызвать меня в свой кабинет для действительно нужного делового разговора, я встаю и бурчу:
«Вот дерьмо, j`m`en va à l`Angleterre» (я еду в Англию), но на самом деле я должен был сказать:
«Le Petit Prince s`en va à la Petite Bretagne»
Значит: «Маленький Принц уезжает в маленькую Британию» (то есть Бретань) [40]
17
На вокзале Сен–Лазер я купил авиабилет до Бреста в одну сторону (не послушавшись совета Гуле) и обменял туристский чек на 50 долларов (что было очень непросто), потом поехал в свою гостиницу и провел два часа переупаковывая свои вещи чтобы все было в порядке, подняв даже коврик посмотреть не забыл ли чего, и спустился вниз прикинутый по полной программе (побрившись и т.д.), попрощался со злобной теткой и ее добродушным мужем – хозяевами гостиницы, на этот раз нацепив свою непромокаемую шляпу, которую собирался надевать для прогулок по полуночным морским скалам, я всегда таскал ее чуть сдвинув на левый глаз, мне кажется это оттого что так я носил свою бескозырку на флоте – Особых сожалений и криков возвращайся поскорей не последовало, но дежурный портье оглядел меня будто прикидывая, не стоит ли мной заняться как–нибудь.
И мы рванули на такси в аэропорт Орли, снова под дождем, уже десять вечера, машина мчится с восхитительной скоростью и мимо проносятся все эти щиты с рекламой коньяка, и между ними удивительные каменные сельские домики, и французские садики с цветами и каким–то особенным образом выращенными овощами, все такое зеленое, такой я представлял себе старушку Англию.
(Вот ведь я дурак, думал что из Бреста без труда улечу до Лондона, всего–то 150 миль вороньего лету).
В Орли я зарегистрировал свой маленький но тяжелый чемодан на рейс Эйр–Интер и пошел прогуляться до посадки. Я выпил коньяку с пивом в совершенно чудесных кафе которые они устроили в здании аэропорта, ничего похожего на мрачный Айдлвилд Кеннеди, с его шикарными коврами и коктейлевыми забегаловками мертвецки смирной тишины. И снова дал франк женщине, сидевшей за столиком перед входом в туалет, спросив ее: «Зачем вы тут сидите и за что люди дают вам чаевые?»
«Потому что я тут убираюсь, в этом заведении», что я сразу понял и отнесся с уважением, подумав о своей матери которая должна убираться в доме пока я сквернословлю развалившись в кресле у телевизора. Поэтому я говорю:
«Un franc pour la Française»
Я мог бы сказать «О святая Тереза, немочь бледная!» и ей было бы по барабану. (Ей было бы совершенно безразлично, но я все как–то попроще пытаюсь, как Роберт Бернс великий поэт) [41]
И вот я напеваю «Матильду», потому что мелодия звонка извещающего о начале посадке в Орли именно такая, как в этой песенке, «Ма–тиль–даа», и тихий голос девушки: «У выхода 32 объявляется посадка на рейс 603 авиакомпании Пан Америкэн Эйрлайнз в Карачи» или «У выхода 49 объявляется посадка на рейс Королевских Голландских Авиалиний в Йоханнесбург» и так далее, ну что за аэропорт, люди слышат как я распеваю на весь аэропорт «Матильду», и я уже обстоятельно поговорил в кафе на собачьи темы с двумя французами с таксой на поводке, и вот слышу: «У выхода 96 объявляется посадка на рейс 3 компании Эйр–Интер в Брест», и я иду – по длинному гладкому коридору Иду я, готов поклясться, не меньше четверти мили, и в конце концов дохожу до самого конца здания аэропорта, и вот он, самолет Эйр–Интер, кажется это старый двухмоторный В–26, и озабоченные механики мечутся вокруг пропеллера на левом крыле Уже полдень, время отлета, и я спрашиваю людей вокруг «В чем дело?»
«Задержка на час»
Здесь нет ни туалета, ни кафе, так что я опять возвращаюсь, всю дорогу по коридору назад, чтобы обождать этот час в кафе, и жду В час я возвращаюсь назад.
«Задержка на полчаса».
Решаю пересидеть это время здесь, но вдруг в 1.20 мне надо в туалет – и я спрашиваю похожего на испанца и тоже летящего в Брест пассажира: «Как думаешь, успею я в туалет сбегать на аэровокзал?»
«Конечно, времени еще полно»
Я смотрю на механиков, они все так же озабоченно суетятся, так что я опять пробегаю эти четверть мили, до туалета, кладу еще один франк потешить La Française, и вдруг слышу песенку «Ма–тиль–даа» со словом «Брест», и словно Кларк Гэйбл в его лучших кинозабегах я оголтело мчусь, почти со скоростью бегущего за поездом путевого обходчика если вам это что–нибудь говорит, но к тому времени когда я добираюсь туда самолет уже выруливает на взлетную дорожку, трап по которому только что набились в самолет все эти предатели уже откатили назад, и они улетают в Бретань с моим чемоданом.
18
Так что ж теперь, получается я должен переться через всю Францию с чистеньким крахмальным воротничком и радостной туристской улыбочкой.
«Calvert [42] !» богохульствую я уже у справочного бюро (о чем сожалею, прости меня, Господи). «Я должен догнать их на поезде! Вы можете продать мне билет на поезд? Они забрали мой чемодан!»
«Для этого вам придется ехать на вокзал Монпарнасс, я очень извиняюсь, мсье, но это самый нелепый случай опоздания на самолет»
И я говорю про себя «Ну да, крохоборы хреновы, чего б вам не построить там туалет?»
Но я возвращаюсь на такси 15 миль до Монпарнасса, и покупаю билет первого класса в Брест, и когда я вспоминаю про свой чемодан и прощальные слова Гуле, мне заодно вспоминаются пираты Сен–Мало, и Пензанса тоже.
Ну и плевать. Я еще догоню этих засранцев.
Я сажусь на поезд с тысячами других пассажиров, в эти дни в Бретани какой–то праздник и все едут домой.
Там есть такие специальные купе первого класса где можно сидеть, а для пассажиров второго класса остаются узкие проходы вдоль окон, чтобы стоять облокотившись на окна и смотреть как страна катится мимо – Я захожу в первое купе своего вагона и вижу там сплошных женщин с младенцами – У меня появляется предчувствие что мне подойдет следующее – Так оно и есть! Потому что то что я вижу очень похоже на «Le Rouge et le Noire» (Красное и черное), другими словами, Армия и Церковь, французский солдат и католический священник, плюс две пожилых дамы приятной наружности, и странноватый, судя по всему подвыпивший, малый в углу, значит, всего получается пять, и шестое место остается для меня, «Жана–Луи Лебри де Керуака» как ныне я себя величаю, зная что я дома и мне простится что моя семья в Канаде и Штатах поднабралась странных привычек – (все это я объявляю, конечно же, после вопроса «Je peu m`assoir?» (Могу ли я присесть?), «Да», и я извинениями прокладываю себе путь через ноги дам и плюхаюсь рядом с кюре, сняв уже свою шляпу, и обращаюсь к нему: «Bonjour, mon Père [43] ”
Вот как надо по–настоящему ехать в Бретань, господа.
19
Но маленький бедный кюре, темный, можно сказать смуглый, schwartz [44] , и очень маленький и худой, руки его трясутся будто от лихорадки, и еще, как мнится мне, от паскалевой жажды формулы Абсолюта, хотя возможно Паскаль и отпугивает его и остальных иезуитов своими дурацкими «Письмами к провинциалу» [45] , но все же я смотрю в его темно коричневые глаза и вижу в них понимание мира, и меня в том числе, странное такое понимание, слегка заученное, но я постукиваю себя пальцем по ключице и говорю:
«Я тоже католик»
Он кивает.
«Я ношу образок Богородицы, и еще святого Бенедикта»
Он кивает.
Он настолько мал что от одного лишь благоговейного вскрика «O Seigneur!» (Господи!) его сдуло бы прочь.
Но теперь я обращаю внимание на гражданского в углу, который смотрит на меня точь–в–точь таким же взглядом как один знакомый ирландец Джек Фицджеральд, и в этом взгляде такое же жадное вожделение, будто он готов сказать «Ну ладно, а теперь скажи–ка, где в этом твоем плаще припрятано бухло», но говорит он по–французски только:
«Снимайте ваш плащ, можете положить его на полку»
Извинившись, потому что случайно толкнул колено солдата, на что тот грустно улыбнулся (а ведь я тоже во время войны в Англии ездил на поездах с австралийскими солдатами), я заталкиваю скомканный плащ наверх, улыбаюсь дамам, которые просто хотят побыстрей домой и к черту всех этих типов в поездах, и называю свое имя парню в углу (я уже объяснил, какое).
«А, так это бретонское имя. Вы живете в Ренне?»
«Нет, я живу во Флориде в Америке, но я родился и т.д. и т.п.», вся эта длинная история, которая похоже их заинтересовала, а потом спрашиваю как зовут его.
У него прекрасное имя, Жан–Мари Нобле.
«А это тоже бретонское?»
«Mais oui» (Ну да).
Я думаю: «Нобле, Гуле, Аве, Шансэкре [46] , много же в этой стране забавного» , и тут поезд отправляется, и кюре со вздохом устраивается поудобней, и дамы начинают поклевывать носом, а Нобле сверлит меня взглядом будто сейчас подмигнет мне с предложеньицем, не выпить ли нам маленько, путь–то немалый.
«Снимайте ваш плащ, можете положить его на полку»
Извинившись, потому что случайно толкнул колено солдата, на что тот грустно улыбнулся (а ведь я тоже во время войны в Англии ездил на поездах с австралийскими солдатами), я заталкиваю скомканный плащ наверх, улыбаюсь дамам, которые просто хотят побыстрей домой и к черту всех этих типов в поездах, и называю свое имя парню в углу (я уже объяснил, какое).
«А, так это бретонское имя. Вы живете в Ренне?»
«Нет, я живу во Флориде в Америке, но я родился и т.д. и т.п.», вся эта длинная история, которая похоже их заинтересовала, а потом спрашиваю как зовут его.
У него прекрасное имя, Жан–Мари Нобле.
«А это тоже бретонское?»
«Mais oui» (Ну да).
Я думаю: «Нобле, Гуле, Аве, Шансэкре [46] , много же в этой стране забавного» , и тут поезд отправляется, и кюре со вздохом устраивается поудобней, и дамы начинают поклевывать носом, а Нобле сверлит меня взглядом будто сейчас подмигнет мне с предложеньицем, не выпить ли нам маленько, путь–то немалый.
Так что я говорю «Давай что ли сгоняем возьмем у commissaire [47] ?»
«Конечно попробовать можно, раз уж так хочешь…»
«А что не так?»
«Пойдем, сам увидишь»
И конечно же нам пришлось продираться, петляя чтобы никого не толкать, через семь вагонов, сквозь толпы стоящие у окна, и весь их багаж, и грохочущие покачивающиеся тамбуры, и перепрыгивать через красивых девушек сидящих подложив книжки на полу, и пытаться не нарваться на неприятности с толпами моряков и деревенских дедов, и много еще кого, поезд праздничного возвращения домой, вроде Атлантического Приморского следующего на День Благодарения из Нью–Йорка в Ричмонд, Роки Маунт, Флоренс, Чарльстон, Саванну и Флориду, и все везут с собою дары как совсем такие нестрашные данайцы Но мы со стариной Жаном–Мари находим–таки продавца с выпивкой и берем две бутылки вина rosé, присаживаемся на пол поболтать с каким–то парнем, затем подлавливаем возвращающегося обратно продавца, уже почти без товара, берем еще два пузыря, становимся друзьями навек, и мчимся назад в наше купе чувствуя себя великолепно, пьяные, отъехавшие безумцы – И конечно же все это время мы перекидываемся длинными тирадами по–французски, причем вовсе не на парижском, и по–английски он не знает ни слова.
И я даже не смог выглянуть в окошко когда мы проезжали мимо Шартрского Собора с его разными башнями, одна из которых старше другой на пятьсот лет.
20
Что меня действительно поразило, это как, после того как мы с Нобле целый час махали бутылками перед носом у кюре, обсуждая религию, историю и политику, я вдруг повернулся к нему, трепещущему в своем углу, и спросил: «А вам не мешает, что мы тут с этими бутылками…?»
Он посмотрел на меня будто хотел сказать: «Это ты меня спрашиваешь, старого винодела? Нет, нет, но я простудился, понимаешь, я чувствую себя ужасно больным»
«Il est malade, il à un rheum », (Он болен, он простудился) с важным видом объяснил я Нобле. Все это время солдат похохотывает.
Я сказал им всем торжественно: (английский перевод внизу): — ‘Jésu à été crucifié parce que, a place d`amenez l`argent et le pouvoir, il à amenez seulement l`assurance que l`existence à été formez par le Bon Dieu et elle appartiens au Bon Dieu le Pére, et Lui, le Pére, va nous élever au Ciel aprés la mort, ou personne n`aura besoin d`argent ou de pouvoir parce que ça c`est seulement aprés tout d`la poussiére et de la rouille – Nous autres qu`ils n`ont pas vue les miracles de Jésu, comme les Juifs et les Romans et la `tites poignée d`Grecs, et d`autres de la riviêre Nile et Euphrates, on à seulement de continuer d`accepter l`assurance qu`ils nous à été descendu dans la parole sainte du nouveau testament – C`est pareille comme ci, en voyant quelqu`un, on dira « c`est pas lui, c`est pas lui ! » sans savoir QUI est lui, et c`est seulement le Fils qui connaient le Pére – Allors, la Foi, et l`Église qui à défendu la Foi comme qué`a pouva » (частично на франко–канадском).
ПО–АНГЛИЙСКИ: — «Иисус был распят потому, что вместо того чтобы дать деньги и власть, он дал уверенность в том что все сущее было создано Богом, и принадлежит Богу Отцу, и Он, Отец, вознесет нас после смерти на Небеса, где никому не нужны будут деньги и власть потому что они пыль и прах – Мы, кому не довелось видеть Чудес Иисусовых, как довелось это евреям, римлянам, горсточке греков и иных народов с берегов Нила и Евфрата, можем лишь продолжать принимать эту уверенность, данную нам Святым Словом Нового Завета – Точно так же как, когда мы видим кого–то, мы говорим «это не он, это не он!» не зная КТО есть он, и лишь Сын знает своего Отца – Поэтому, остается Вера, и Церковь эту Веру защищающая изо вех своих сил»
Рукоплесканий от священника не последовало, но лишь быстрый взгляд искоса, и, слава Богу, это был взгляд рукоплещущий.
21
Так не он ли был моим сатори, этот взгляд, а может, Нобле?
В любом случае, уже стемнело, и когда мы прибыли в Ренн, а это уже Бретань и у железной дороги я увидел силуэты коров в синеватой тьме лугов, Нобле наперекор советам парижских farceurs (шутников) посоветовал мне не оставаться в том же вагоне, а перейти на три вагона вперед, потому что железнодорожники отцепят эти вагоны и оставят меня в них (направляющихся, на самом–то деле, именно куда мне нужно, в настоящую страну моих предков, в Корнуэль), но штука в том что мне вначале надо в Брест.
Он вывел меня из поезда, вслед за остальными, провел по задымленной станционной платформе, показал продавца чтобы я мог купить фляжку коньяка на оставшуюся дорогу, и попрощался: он был дома, в Ренне, солдат со священником тоже, Ренн это некогда столица всей Бретани, резиденция архиепископа, штаб–квартира 10–го армейского корпуса, с университетом и множеством школ, но на самом деле не настоящая бретонская глубинка, потому что в 1793 году тут была расквартирована республиканская Армия французской революции, против вандейцев которые были дальше. И с тех пор еще тут остался трибунал для надзора над этими шальными местами. La Vendée, так называлась война между двумя историческими силами, это было вот как: — бретонцы против революционеров, которые были атеистами и братства ради рубили всем подряд головы, тогда как бретонцы более ценили отцовство и хотели сохранить свой старый образ жизни.
Совсем непохоже на Нобле 1965 года.
Будто селиновский персонаж, он растворился в ночи, но к чему сравнения когда говоришь об уходе человека, столь восхитительного пьяного, хоть и не так сокрушительно как я [48] .
Мы уже проделали 232 мили от Парижа, до Бреста осталось еще 155 (конец, finis, земля, terre, Finistère [49] ), моряки все еще в поезде естественно, потому что, чего я тогда еще не знал, Брест это морская база, где Шатобриан слышал грохот пушек и видел возвращающийся флот торжествующий победу в какой–то битве, году примерно в 1770–м.
В моем новом купе сидят только юная мать со сварливым младенцем, и еще какой–то парень, скорее всего ее муж, и я лишь изредка потягиваю свой коньяк, затем выхожу в коридор смотреть в окно на пробегающие в темноте огоньки, одинокий крестьянский дом из гранита со светом на кухне на первом этаже, и смутные намеки на холмы и торфяные пустоши.
Така тук.
22
В конце концов я неплохо сошелся с молодой семьей, и когда в Сан–Брие кондуктор выкрикнул «С е н Б р и е!» – я заорал ему в ответ «Сен Бриок!» [50]
Кондуктор, видя что никто не выходит и не заходит с этой пустынного перрона, повторяет, чтобы поучить меня произносить бретонские названия: «Сен Бррие!»
«Сен Бриок!» ору я, делая упор, как вы видите, на конечное «к».
«Сен Бррие!»
«Сен Бриок!»
«Сен Бррие!»
«Сен Брриок!»
«Сен Брррие!»
«Сен Бррриок!»
Теперь он понимает что имеет дело с психом и прекращает эту игру со мной, и удивительно еще как это он не выкинул меня с поезда прямо тут, на этом диком побережье, называющемся Северные Берега (Côtes du Nord), но он не стал утруждаться, в конце концов Маленький Принц едет первым классом, и скорее всего он Маленький Засранец [51]
Это было забавно, и я все еще настаиваю на том что в Бретани (древнее имя – Арморика), стране кельтов, нужно произносить четкое «к» — Как я уже где–то говорил, если слово «кельты» произносились бы через мягкое «с», как делают англосаксы, мое имя звучало бы так: (и другие имена тоже):
Джек Серуак, Джонни Сарсон, Сенатор Боб Сеннеди, Попрыгунчик Сэссиди, Дебора Серр (или Сарр) Дороти Силгаллен, Мэри Серни, Сид Симплтон и каменные монументы Сарнака и Сорнуолла.
И, что ни говори, в Корнуолле есть такое место под названием Сен Бреок, и всем известно как его надо произносить.
В конце концов мы приезжаем в Брест, конец железнодорожных путей, земли больше нет, и я помогаю жене и ее мужу выбраться из поезда подержав их переносную колыбельку – И вот он Брест, мрачно клубящийся туман, странные лица разглядывающие нескольких вышедших пассажиров, далекий корабельный гудок, и мрачное кафе напротив где Бог мой не найти мне сочувствия, я попал в самую задницу Бретани.
Коньяк, пиво, и потом я спрашиваю где тут гостиница, прямо через строительную площадку – Слева от меня, каменные стены нависают над травой, крутым косогором и унылыми домами – Сирена где–то вдали – Атлантическая бухта и порт Где мой чемодан? спрашивает портье в мрачной гостинице, не знаю, думаю в конторе авиакомпании Номеров нет.