Первый, с кем Корунья решился поговорить, стал капитан команды норвежец Олафссон, некогда примеченный тренером и по сходной цене перекупленный в Норвегии. В искусных руках Корунья Олафссон быстро вырос в первоклассного игрока. Он не стал звездой, но отличался абсолютной надежностью, редко ошибался, был очень силен физически и вынослив. Его главной обязанностью была распасовка мячей нападающим. Олафссону только что минуло тридцать лет; он знал, что через год-два его отчислят и вряд ли удастся за это время немного подработать. Его футбольная карьера осталась позади, а впереди... впереди не было ничего ясного.
К тому же Олафссон очень любил деньги. И, наконец, главное: его игровые обязанности сулили огромные возможности — ведь послать мяч можно и левому, и правому, и тому, кто впереди, и тому, кто позади, кто выходит на позицию или уже занимает ее. Можно послать... А можно и не послать. А можно так послать, что партнер не сумеет принять, и его же в этом обвинить. Словом, много чего можно.
Однажды Корунья пригласил Олафссона погулять. Огромный, рыжебородый, могучий, он скорее напоминал регбиста, чем футболиста. «Туповат, конечно, но надежен, — подумал Корунья, — такому долго придется втолковывать, зато потом не забудет».
Они неторопливо шли по усыпанной гравием дорожке, петлявшей в ароматной роще магнолий. Пели птицы, солнце клонилось к закату, вдали ровно и монотонно гудело море.
— Слушай, Олафссон, мы хорошо провели матч с «Лаценцем» — 3 : 1. Тут твоя немалая заслуга. Вовремя сумел построить оборону. С полуслова понимаешь указание.
— Могли и 5 : 1, — заметил Олафссон. Он не отличался многословием. Он смотрел в сторону.
— Могли, — согласился Корунья. — Всегда можно сделать лучше, чем сделано. Но и так неплохо. Все довольны.
— Многие довольны, — подтвердил Олафссон.
«Что он имеет в виду, черт возьми?» — Корунья бросил на футболиста подозрительный взгляд.
— Вот что, Олафссон, мы ведь платим премии за забитый или взятый мяч, за результативную подачу. Но при твоем амплуа много не забьешь, а роль твоя в этом деле важная, хоть на первый взгляд и незаметная...
Олафссон молчал. Его выцветшие глаза имели какое-то удивленное выражение, возможно, потому, что казались без ресниц из-за их соломенного цвета.
— Так что небольшая премия была бы справедливой.
Корунья достал из кармана запечатанный конверт и сунул его Олафссону в руки. — Только болтать не следует. Не все поймут.
— Виктор поймет, — неожиданно сказал Олафссон, пряча конверт в задний карман брюк.
— Что ты хочешь сказать? — Корунья даже остановился, он был поражен.
— Он ведь тоже премию получил? — На этот раз Олафссон смотрел своими выцветшими глазами прямо в глаза тренеру.
— Повторяю: что ты хочешь сказать? — в голосе Корунья звучал металл.
— Ничего, — Олафссон пожал плечами, — не беспокойтесь, господин Корунья. Все будет делаться как вы скажете. И все будут довольны.
«Вот мерзавец, — тренер был слегка испуган, — что он знает? Неужели догадался? Но ведь тупица же! Никто, даже сам Виктор, ничего не понял, а этот сообразил? Не может быть. А может, знал раньше, — обожгла догадка, — может, у самого рыльце в пушку?»
Корунья с молниеносной быстротой прокручивал в мозгу ленту последних игр. Когда, в какой Олафссон вел себя подозрительно? Да нет, вроде все в порядке.
Тем не менее разговор этот долго не давал ему покоя. И только много позже, замечая, как ловко вел себя Олафссон, он понял, что тот уже давно, в меру своих возможностей разумеется, помогал кое-кому выигрывать в подпольном тото (почему бы не себе самому?). Он забеспокоился.
Однако беспокойство его быстро рассеялось. Все задания Олафссон выполнял точно, умно, так что придраться было не к чему. Премии его росли. Он принимал их молча. Корунья теперь не затруднял себя объяснениями — просто передавал конверт — и все.
Сложнее было с другими игроками. С некоторыми пришлось отказаться от попытки вовлечь их в дело. Они ничего не понимали. Но все же еще одного-двух Корунья завербовал. Он был доволен, что никаких откровенных бесед не происходило, все шло на полунамеках, абстрактных примерах, общих рассуждениях. Однако, когда извлекался на свет заветный конверт, выяснялось, что все всё поняли, и в дополнительных словах нужда отпадала.
Теперь Корунья был спокоен, он практически мог диктовать команде любой результат. Случались, конечно, и накладки, но редко, и Тринко проявлял понимание.
Кроме того, Корунья был достаточно умен и опытен, чтобы вскоре понять, что в этом бизнесе он не одинок. В других клубах были свои корунья и олафссоны, они тоже делали свое дело, а где-то там, за кулисами, имелся режиссер-координатор этих спектаклей, стоящий выше Тринко. Тот был лишь мелким посредником между такими, как Корунья, и неизвестными ему могучими силами.
Нет, конечно, не все клубы были отравлены и не все игроки даже отравленных в курсе дела. И все же, как он понял, щупальца «организации» достаточно широко раскинулись, чтобы независимо от поведения «чистых» клубов (так он сам их окрестил) добиваться во многих ключевых (а значит, и наиболее доходных) играх нужного результата.
В какой-то момент Корунья сам испугался угаданной им тайны. Он предпочел забыть свои мысли. В конце концов, какое ему дело до других? Он делает свой маленький бизнес, а на остальное ему наплевать.
Так бы все и шло дальше, не возникни вдруг на горизонте неожиданная туча.
Туча эта имела красивую внешность, жгуче-черные волосы, расчесанные на пробор, по-детски пухлые губы и звалась Лонг.
Да, именно этот, открытый, выпестованный Корунья, футболист, будущая, да, пожалуй, уже сегодняшняя, звезда национального футбола, неожиданно нарушил столь удачно налаженный бизнес.
Началось с того, что в ответственном матче с «Милано», который «Рапид» должен был свести в ничью (ему дали понять, что «Милано» в курсе дела и его не подведет), Лонг неожиданно на последней минуте, вопреки твердой установке тренера, осуществил великолепный проход и своим знаменитым неотразимым ударом забил гол.
Болельщики «Рапида» шумно торжествовали победу, всю ночь напролет мотались по улицам, жгли костры (а заодно и чьи-то ни в чем не повинные автомобили), пели и гонялись с дубинками за случайно застрявшими в городе болельщиками «Милано».
Пока па ярко освещенных улицах и площадях царило торжество и всеобщее ликование, в тени, в основном по телефону, звучала тризна.
— Как понять ваш сегодняшний успех? — спросил встревоженным голосом Тринко, позвонив Корунья домой, едва тот вернулся.
— Сам не понимаю, — растерянно отвечал тренер, — есть у нас такой энтузиаст, увлекся, забыл мои указания.
— Это уж ваши проблемы, Корунья. Мне важен конечный результат, а он, к сожалению, меня удовлетворить не может.
— Что ж теперь делать? И снайпер не каждый раз выбивает сто из ста.
— Вот что, Корунья, оставьте ваши дурацкие шутки. Снайпер пусть хоть все пули посылает в «молоко». А вот вам советую не обманывать людей, а то как бы самому не стать мишенью, — и Тринко бросил трубку, а тренер торопливо налил себе стакан виски, залпом выпил, потом долго не мог заснуть.
Через некоторое время раздался звонок в кабинете Тринко. Он поднял трубку, рука его дрожала. Повторился почти слово в слово предыдущий разговор.
Тринко пытался что-то объяснить, ссылался на Корунья. Однако на другом конце провода это никого не интересовало.
— Будем считать это досадным происшествием, прозвучал у его уха хриплый голос. — Если это повторится, пеняйте на себя.
Тем временем доктор Зан, только что выслушавший, хоть и в более изысканных выражениях, ту же мысль от Бручиани, в ярости названивал своему тренеру.
Бручиани, которому тоже позвонили из «организации», забыв об осторожности, долго, до хрипоты, ругался со своим партнером, а точнее сообщником.
Вот так и тянулась цепочка.
Что касается главного виновника всей этой телефонной карусели, героя дня Лонга, то в отличном настроении он отмечал успех со своей подругой, «футбольной девушкой» Марией, поклонниками и друзьями.
— Ты был великолепен, — не уставала повторять Мария, прижимаясь к груди Лонга. — Никто не мог ожидать, что вот так, на последней минуте...
— Ничего, — воинственно кричал Лонг, — я им еще не такие сюрпризы преподнесу!
— Смотри, как бы тебе не преподнесли сюрприз, — негромко сказал Олафссон, нарушив наступившую паузу.
— Что ты имеешь в виду? — повернулась к нему Мария.
Лонг не обратил на слова капитана никакого внимания.
— Что сказал, то и имею, — проворчал Олафссон, наполнив свой бокал пивом (он был единственным в команде, кто позволял себе иной раз выпить, да и то лишь пиво).
Мария не имела пока еще жизненного опыта, зато была в высокой степени наделена женской интуицией. И когда они возвращались после веселого вечера в ресторане, словно нарочно останавливаясь поцеловаться у каждого фонаря, она напомнила Лонгу слова Олафссона и задала тот же вопрос:
— Как ты думаешь, что он имел в виду?
— Какое это имеет значение, Мария? Быть может, что найдется на меня непробиваемый защитник или вратарь или собьют на штрафной. Да бог с ним. Он ведь, сама знаешь, осторожничает всегда, его любимая пословица какая? «Цыплят по осени считают», — он засмеялся. — Ну, а мы с тобой считаем по весне. У нас с тобой всегда весна! Верно?
На пути их оказался очередной фонарь, и они застыли в очередном поцелуе.
Глава IV. ТОТО
Каждое воскресенье, да и субботу (а в сезон чуть не ежедневно), по всей стране имели место быть Большие футбольные дни.
В них принимали участие многие.
Прежде всего, конечно, сами футболисты. И иже с ними — тренеры, массажисты, врачи, священники (а последнее время — врачи-психиатры), технический и обслуживающий персонал стадионов, руководители и т.д.
Во-вторых, разумеется, полиция — для нее то были исключительно ответственные дни, равные по напряжению самым бурным дням смут, преступлений, концертов попмузыки. Но это все были десятки, сотни, пусть тысячи людей. Не миллионы. Миллионы составляли болельщики.
Вот уж кто готовился так готовился!
Проверялись (и продувались) рожки, свистки, сирены, дудки, клаксоны, даже геликоны. Заряжались и упаковывались петарды, стартовые пистолеты (их труднее было пронести: у входов на трибуны частенько обыскивали), хлопушки.
Чистили и гладили знамена, флаги, вымпелы, ленты, шляпы, транспаранты, гигантские полотнища с призывами, лозунгами, боевыми кличами, осуждающими (соперника) словами.
Незаметно укладывали в карманы кастеты, велосипедные цепи, автоматические ножи. Мало ли что бывает...
Само собой готовились солидные запасы баночного пива, фляжек со спиртным.
Одним словом, спустись на землю какой-нибудь наивный инопланетянин и увидь он все это, у него не осталось бы никаких сомнений, что страна готовится к войне, к отражению опасного врага. Особенно это становилось заметно, когда ожидалось прибытие английских болельщиков, чье погромное и драчливое поведение было столь же знаменито, как и пресловутые британские невозмутимость и сдержанность.
Но существовала еще одна категория любителей футбола, которые не выходили со знаменами на улицы, не били в барабаны на трибунах и которым, откровенно говоря, было наплевать на успех той или иной команды. Вернее, наплевать на команду вообще, на ее место в турнирной таблице, даже на завтрашний или послезавтрашний результат ее встречи с соперником.
Но не на сегодняшний! О, нет!
Вот сегодняшний результат был главным. И не победа, ничья или поражение, а именно результат. Этих странных болельщиков порой выигрыш той или иной команды со счетом 10 : 0 устраивал куда меньше, чем, скажем, 1 : 0.
То были букмекеры.
Существовал, разумеется, и официальный тотализатор. Его броские киоски, украшенные хорошо знакомым символом: футбольный мяч и нехитрая математическая формула 2 × 1 на нем, — стояли на углах, поблизости от стадионов, на площадях.
Люди подходили, брали карточку, воздев очи горе, беззвучно шевеля губами (или, наоборот, громко советуясь друг с другом), заполняли ее.
Но разве что Калиостро, знаменитая парижская гадалка мадам Сова или иной гениальный предсказатель в состоянии были угадать, какие команды как сыграют, с каким счетом выиграют или проиграют, и это на шесть, восемь, десять игр вперед.
Да и эти гении предвидения в самом удачном варианте выигрывали не так уж много, после всех вычетов и уплаты налогов.
Поэтому куда большей популярностью пользовался подпольный тотализатор, ласково прозванный тото. Здесь не было броских вывесок и сложных карточек. Здесь имелись пусть не похожие на английских лордов, но очень честные букмекеры (в конце концов, приезжавшие, прилетавшие, приплывавшие на континент с Британских островов болельщики-вандалы тоже не походили на английских лордов, хотя, как говорили, юные лорды среди них попадались).
Букмекеры никогда не обманывали, обходились без расписок и карточек.
Собиралась где-нибудь в небольшом питейном заведении, ну хоть в портовом баре «Осьминог», веселая компания, которой сначала лужа, потом ручей, потом река, а под конец и море становилось по колено. Сидели, пили, веселились, даже пели иной раз песни.
И вдруг подходил к столику сам улыбающийся лысоватый поджарый хозяин бара «наш друг Тринко» и, почесывая крючковатый нос, заводил разговор о завтрашнем Большом футбольном дне.
— Ручаюсь, — кричал какой-нибудь Джон, допивая шестой-седьмой бокал красного дешевенького вина, — победит «Рапид»! Разделает под орех! 5 : 0!
— Ставлю две больших (бутылки), — вопил какой-нибудь Сэм, — что 1 : 0 в лучшем случае. Если вообще выиграет, а не накладет в штаны, как в воскресенье!
— Это «Рапид»-то? — взрывался Джон.
— Это «Рапид»! — воинственно подтверждал Сэм, закручивая усы.
— Бутылку за счет заведения поставлю победителю я, — успокаивал спорщиков хозяин. — Не обеднею. Только раз уж затеяли спор, так почему бы не сыграть? У нас как в лучших банках клиентов не обманывают. Да и выигрыши побольше.
Иногда Джон и Сэм отнекивались, иногда соглашались и, пошарив по карманам, вручали Тринко мятые бумажки. Выигрывали не часто, но, когда это происходило, букмекер не упускал случая наглядно подсчитать, насколько они выгадали по сравнению со ставками на официальном тотализаторе.
Тото затягивал покрепче героина. И главную массу составляли, разумеется, не неофиты джоны и сэмы, а те, кто давно и прочно пристрастился к игре. Так что в дни Большого футбола в баре «Осьминог» число посетителей возрастало. И не все из них приходили ради того, чтобы опрокинуть рюмку, многие как раз чтобы сделать ставку в «тото-Тринко».
Впрочем, «Осьминог» был далеко не единственным «киоском» для букмекеров. Были в этом городе десятки, а по стране сотни, тысячи других «осьминогов», которые, подобно щупальцам тех, чье название они носили, проникали всюду, присасывались к людям, даже к женщинам, даже к детям, и высасывали по мелкой монетке, по крупной купюре, наполняя в конечном счете безымянные сейфы крупнейших банков.
Иной раз букмекеры даже не заходили в кафе или бары, а держали свои «конторы» на углах улиц, в подземных переходах, общественных уборных, в лавчонках, на рынках, на бульварах, в машинах, прикорнувших на уединенных улицах...
Те ставки были скромными, потому что скромными были возможности играющих.
Но подпольный тото действовал и на фешенебельных курортах, в роскошных отелях и ресторанах, в особняках, куда букмекеры приходили с черного хода, словно продавцы пылесосов или патентованных средств от мышей.
В другом, загородном, ресторане — «Сети» тоже сидели, но уже за бутылкой дорогого шампанского или рюмкой «Мартеля» свои, но уже господа Джон или Сэм. Они сами приглашали за столик владельца и друга господина Бручиани и, поболтав о погоде, скачках, очередном светском скандале, небрежно бросали:
— Да, кстати, дорогой друг, ведь завтра «Рапид» с «Лазурией» встречаются в четверти финала. Сам-то я не могу быть — лечу в Нью-Йорк (Рио, Мехико, Токио...). Так что потом посмотрю, секретарь запишет на видео. Но все же, думаю, 1 : 0 или 2 : 0 «Рапид» этой «Лазурии» вгонит. Готов не голову, конечно, прозакладывать (улыбки окружающих), но вот эти пять тысяч ты уж там пристрой куда-нибудь. Авось, разбогатею (подобострастный смех окружающих).
Это было вторым глубинным слоем подпольного тото. Здесь царили вечные сумерки.
Но было еще дно, там, где царил непроглядный мрак. Это тогда, когда, подсев к особо важным и нужным клиентам, Бручиани как бы между прочим ронял:
— Завтра матч, господин граф (министр, генеральный директор, генерал...). Надеюсь, вы, как всегда, не откажетесь поискушать судьбу?
— Да? — рассеянно вопрошал граф (министр, генерал и т.п.), копаясь серебряной цапкой в омаре. — Конечно, конечно...
— Я бы рекомендовал вам поставить на «Лазурию», — шептал Бручиани, — у меня почему-то предчувствие, что она выиграет 2 : 0. «Рапид» что-то не в форме.
— Вы думаете? Возможно, возможно, — бормотал граф (министр...). — Что ж, вашим предчувствиям я привык верить. Вот тут пятьдесят тысяч... — и он лез за бумажником.
А тем временем Тринко в задней комнате своего бара давал указания двум-трем особо доверенным помощникам:
— Будете ставить на «Лазурию» 2 : 0. Ясно? И побольше.
Помощники не удивлялись, они давно ко всему привыкли. Как только за ними закрывалась дверь, Тринко снимал телефонную трубку и обзванивал немногих, прямо-таки ближайших, друзей.
— Алло! Это таможня? Пожалуйста, инспектора Шмидта. Здравствуй, дружище. Это я. Пойдешь завтра на встречу «Рапида» с «Лазурией»? Очень интересно! Такие команды! Я тут поставил кое-что в тотализаторе — у нас ведь киоск напротив. Ха! Ха! Нет, в подпольном не играю. Только в официальном — надо же поддержать наш олимпийский комитет. Конечно. Я? Я поставил на «Лазурию» 2 : 0. Сдал «Рапид», сдал последнее время. Жаль, конечно. Ничего, он свое возьмет. Так сколько бы ты поставил, если б решил? Пять тысяч? Ясно. Ну, до скорого.