Памятник футболисту (Скандал в благородном семействе) - Кулешов Александр Петрович 7 стр.


— Алло! Это таможня? Пожалуйста, инспектора Шмидта. Здравствуй, дружище. Это я. Пойдешь завтра на встречу «Рапида» с «Лазурией»? Очень интересно! Такие команды! Я тут поставил кое-что в тотализаторе — у нас ведь киоск напротив. Ха! Ха! Нет, в подпольном не играю. Только в официальном — надо же поддержать наш олимпийский комитет. Конечно. Я? Я поставил на «Лазурию» 2 : 0. Сдал «Рапид», сдал последнее время. Жаль, конечно. Ничего, он свое возьмет. Так сколько бы ты поставил, если б решил? Пять тысяч? Ясно. Ну, до скорого.

Через минуту он снова набирал номер.

— Алло! Полиция? Пожалуйста, сержанта Морфи. Здравствуй, дружище...

— Алло! Налоговая инспекция? Можно господина Море-ля? Здравствуй, дружище...

...И вот под ярким солнцем, под синим небом па изумрудном поле начинался увлекательный матч «Рапид» — «Лазурия» («Форвейт» — «Патрида», «Манчестер» — «Гамбург»...).

На трибунах гремели фанфары и клаксоны, развевались флаги и транспаранты, стоял неумолчный шум голосов.

В своих ярких цветных футболках, порой потемневших от пота или от дождя, игроки метались по полю. Мяч, словно притянутый магнитом, намертво приклеивался к рукам вратаря или со свистом влетал куда-либо в угол ворот.

Шла игра профессионалов, подлинных виртуозов, всемирных кумиров. Игра, доставлявшая тысячам болельщиков на трибунах и миллионам у телевизоров огромное наслаждение

Задыхались в скороговорке репортажа бесчисленные комментаторы. В ложе прессы сотни репортеров выстукивали на своих портативках отчеты, которые прочтут завтра в газетах все, кто интересуется игрой.

Быть может, не от результата, но от самой игры все получат удовольствие — высокое мастерство никого не оставляет равнодушным. Двойное удовольствие — болельщики победившей команды. Тройное — те, кто хоть немного, да выиграет на тотализаторе. И обратят доброе слово благодарности к своим любимцам.

А что уж тогда говорить о тех единицах-провидцах, умудрившихся поставить на команду, которая, по всеобщему мнению, должна проиграть...

Все же приятно сознавать, что ты оказался умнее всех, что твоя интуиция тебя не подвела и как заслуженную награду ты отхватил солидный куш. Что ни говори, приятно.

Каждому. И графу, и генералу, и таможенному инспектору, и полицейскому сержанту.

И, конечно же, букмекерам, которые, вытирая пот со лба, кладут в карман деньги тех, кто, увы, провидцами не оказался, кого подвела интуиция.

Да и игроков не надо забывать. Конечно, бывают досадные проигрыши, мячи, вырвавшиеся из рук вратаря или пролетевшие мимо ворот, но в конечном счете хорошо, с отдачей всех сил проведенная игра всегда оставляет чувство удовлетворения, даже если на этот раз выиграл не ты.

И футболисты сражаются вовсю, делают чудеса ради победы команды.

Почти все.

Но не все. Некоторые тоже делают чудеса ради победы команды, только не своей. Соперника.

Их единицы.

Но они есть. Они такие же мастера, как их товарищи, одеты в ту же форму, так же деятельны на поле. Их игру видят все, но не все могут распознать их «игру».

Вот они, эти единицы, после какого-нибудь неожиданно, вопреки всем прогнозам, закончившегося матча тоже, даже если проиграли, радуются. Радуются потому, что, зайдя через пару дней в банк, обнаруживают на своем текущем счету солидный перевод, или потому, что им забрасывают в почтовый ящик пухленький конверт; наконец, просто передают в укромном переулке толстую пачку.

Такая вот цепочка.

И когда в ней рвется звено, когда граф, генеральный директор, таможенный или налоговый инспектор остаются в дураках, как и кое-кто из букмекеров, и уж тем более «организация», когда все они кое-что теряют, это плохо.

Это никому не нравится и может иметь для кое-кого прискорбные последствия.

...Неужели когда-нибудь этот голенастый мальчишка со вздернутым носом и веселыми глазами по прозвищу Малыш или вон тот сосредоточенный бычок по прозвищу Таран, что самозабвенно мчатся сейчас к воротам соперника, будут ворочать миллионами?

Нет, конечно, не своими миллионами. А теми, что, словно шарики в стеклянной лотерейной сфере крутятся, кипят, пузырятся, перемешиваются, чтобы выскочить одним сверкающим шаром, приносящим счастье.

Второй тренер «Рапида» Ренатов задумчиво следит за игрой.

Тренировочный центр клуба — его дом. Он постоянно живет здесь в небольшом домике, где царит холодный, мрачный порядок — Ренатов холостяк. Он не курит, не пьет, его не интересуют женщины и умеренно интересуют деньги. Его интересует только футбол.

Вот этих мальчишек, которых он выискивает разъезжая по стране, он обожает больше жизни. Им отдает все свое время, все силы, все знания.

Господин Ренатов, тренер прославленного клуба «Рапид», каждый год совершает турне.

Он приезжает в какой-нибудь заранее намеченный (подсказанный «шпионами» «Рапида») город, а то и городок. Частенько инкогнито заходит на местный стадион, почти пустой в часы тренировок, садится где-либо в уголке и смотрит. Он может уйти через пять минут, может прийти еще раз, два, три. О, опыта ему не занимать стать! Сколько он их перевидел этих ребятишек, этих коконов, из которых потом вылетают бабочки — тысячи однодневок на одну, о которой заговорит вся страна!

Вот этот, например, — какая скорость, какая координация... Нет, мчится на него защитник, и он тушуется, отступает. А тот? Тот прямо-таки танк. Нет, танк-то танк, но и скорость у него танка, а не гоночной машины. Может быть, этот? Вроде бы все говорит за него. Поговорю-ка с ним и я. Поговорили. Нет, не годится. Уже через несколько минут Ренатов определяет: воли нет, фанатизма, футбол для паренька игра, а надо, чтоб было делом всей жизни...

Так, терпеливо, одного за другим, словно покупая апельсины в лавке зеленщика, он придирчиво осматривает, прощупывает, проверяет сотни, а за все годы тысячи, наверное, мальчишек. Отобрав нужного, лучшего, выдающегося, начинает действовать быстро и решительно.

Идет к родителям.

Как правило, это люди бедные. Ох, по скольким трущобам, подвалам, мансардам походил тренер Ренатов! Запах стираного белья, дешевой кухни, запах тесноты, нищеты и унижения (когда-то и ему хорошо знакомый запах его детства). И эти тоскливые, заискивающие, полные надежды взгляды. Эти дрожащие руки, подписывающие «ящичный» контракт за сына. Эти полные радостных слез глаза...

Парнишка покидает родной дом — для него распахивается новый мир; он видит себя уже чемпионом, новым Каспи, гордостью страны.

Он не думает о трудном, долгом, каменистом пути к Олимпу.

Да, многие из тех, кто подписал свой «ящичный» контракт, через год вернутся в свой нищий, тесный мир, в мир теперь уже не радостных слез. Другие застрянут по средним малоизвестным клубам.

И только такие, как этот Малыш или, этот Таран, подлинные самородки, добытые из многих тонн перелопаченной руды, оседают в «Рапиде». Но и у них еще ой-ой-ой какой путь впереди — команды мальчиков, подростков, юниоров, третьи, вторые, первые, запасные... И только если это второй Лонг, «величайший будущий игрок», паренек достигнет вершины.

— Слушай, Малыш, ты сегодня еле ходишь, — недовольно морщится тренер. — Побыстрей надо, порезвей...

— Да, господин Ренатов, извините.

Малыш, и без того словно молния мелькающий на зеленом поле, удваивает усилия.

— Таран, Таран, — укоризненно грозит пальцем тренер, — ну что ж ты всех сбиваешь с ног! Эдик твоей команде десяток пенальти назначат за игру. Нет, я не против, сбивай, но не так же явно, чтоб все зрители и судьи видели. Вот смотри, я ж тебе показывал.

Тренер Ренатов любил эту страну Футболию, как он сам ее называл, — тренировочный центр. Здесь было все необходимое для футбола, а что еще может быть необходимо человеку?

В большом, затерянном в глубине парка двухэтажном здании жили футболисты. У каждого была своя комната с душевой. Но телевизоров и радио в комнатах не было. Они были категорически запрещены. Могли отвлекать, волновать игроков. Насмотревшись накануне фильмов с убийствами и избиениями (а других телевидение не показывало) , футболист чего доброго неважно сыграет.

Другое дело «познавательные» ленты. Целые матчи демонстрировались в учебных классах по видео. Останавливались, прогонялись замедленно, изучались, разбирались, комментировались. На каждого игрока хранилась подборка кассет — все его находки, удачи, промахи, ошибки. После очередной записанной на пленку игры тренеры, как монтажники, колдовали с пленкой, вырезали игровые эпизоды с участием каждого футболиста, склеивали и получали запись действий любого игрока на протяжении всего матча. И так всегда. В конце концов, создавался архив, в котором хранились «футбольные биографии» всех звезд «Рапида».

В Футболии имелось все необходимое для комфортабельной и спокойной жизни. Был магазин с отделениями «Адидас», «Денлоп», «Пума», даже «Росиньоль» (хотя, как известно, футболисты не великие любители лыжного спорта), имелся магазин продовольственный, были рестораны, кафе и бары для гостей. Чего только не было в этом городе!

Тренер Ренатов очнулся от своих мыслей.

На поле шла игра. С неожиданными ситуациями, отливами и приливами атак, с калейдоскопом игровых эпизодов. Казалось, все это стихийно, но он-то знал, что зеленое поле сейчас лишь белый лист бумаги, на котором обе команды пишут диктант под его, Ренатова, диктовку — выполняют его установки на игру. А потом, как и в диктанте, получат оценку, как и в диктанте, тем выше, чем меньше сделают ошибок.

Малыш, курносый весельчак с удивительными данными! Он прямо живет игрой, он всегда улыбается, всегда в хорошем настроении. Через неделю первый официальный в его возрастной категории матч — важнейший этап на его жизненном (футбольном) пути.

И надо же, погибает отец, железнодорожник, что-то там с поездом! Остались мать и две сестры. Договорились скрыть. Мальчик очень эмоциональный, трагедия может отразиться на его игре. А он теперь станет главным кормильцем, на него надежда. Клуб перевел семье небольшой аванс. Пареньку ничего не сказали. На том и договорились.

Ренатов вздохнул. Рано или поздно придется сказать. Как бы не сломался, уж очень отца любил. Что ж делать — пусть любит футбол. И только футбол. Все равно другого пути у мальчика нет.

Как, впрочем, и у него, Ренатова. Тренер опять погружается в свои мысли. От него зависит судьба этого Малыша, Целиком от него. Судьба же самого Ренатова — от главного тренера Корунья, абсолютного диктатора для футболистов «Рапида». Полновластный диктатор! Но сам-то диктатор лишь пешка в руках президента клуба доктора Зана. Захочет — и выкинет Корунья на свалку. А главным сделает другого, например, его, Ренатова.

Ренатов сладко зажмуривается.

Его возвращает к действительности негромкий вопрос:

— Ну что, выйдет из них толк?

Ренатов вскакивает. За его спиной сам доктор Зан, как всегда элегантный, холеный, внимательный взгляд через очки в золотой оправе устремлен на поле.

— Добрый день, господин президент. Здравствуйте, — с невольным подобострастием произносит Ренатов и, кляня себя за это, нарочито хмуро добавляет: — Надеюсь, смотрю вот.

— Я тоже надеюсь, — по-прежнему негромко говорит господин Зан, — было бы жалко, если все деньги, что тратятся вами на разъезды по стране и отбор ребят, пропадут.

В тоне президента Ренатов улавливает тайную угрозу и торопливо говорит:

— Да нет, господин президент, я не сомневаюсь, что из этих-то толк выйдет. Обратите внимание на того вон, с краю, курносый, — придет время и о нем все заговорят. Далеко пойдет.

— Да, нос у него небольшой. Лишь бы он нас не оставил с носом, — серьезно роняет доктор Зан, и Ренатов мучительно раздумывает, надо ли рассмеяться или нет. В конце концов, он решает улыбнуться. Но улыбка получается какая-то кривая. Он опять начинает говорить:

— Отличный будет нападающий — быстрый, ловкий, упорный... Или вон тот, похожий на бычка, очень добросовестный паренек. И злой...

— Злой?.. — перебивает доктор Зан. — Это хорошо. Знаете, Ренатов, мне кажется, что без злости, я бы сказал жестокости, сейчас в футболе, да и вообще в спорте, ничего не добьешься, спортсмен должен видеть перед собой врага! Всегда! И не важно, идет ли речь о регби или настольном теннисе. Он должен стремиться этого врага уничтожить, раздавить, убить! Фигурально, конечно, — добавляет он после паузы.

— Безусловно, господин президент, — поддакивает Ренатов. — Вы правы. Игрок должен идти к цели напролом...

— И, наметив цель, — добавляет доктор Зан, — чувствовать себя стрелой. Стрелой, а не луком! Лук — это вы, тренеры. Ну, а наш тренировочный центр — колчан, где стрелы хранятся, — теперь президент «Рапида» улыбается.

Он создал этот центр, это его детище, он им гордится.

Ренатов тоже спешит улыбнуться.

Некоторое время царит молчание.

— Да, — задумчиво нарушает его доктор Зан, — тренеры — наша опора, без них не было бы и игроков. Если в мире можно насчитать сотню футбольных звезд, то великих тренеров — дай бог десяток. Звезда гаснет, что же, ее заменяют другой, не сразу, конечно, с трудом, но заменить можно. А вот тренера... тренера — это проблема.

Он устремляет на Ренатова загадочный взгляд. Или это Ренатову, у которого вспотели ладони, кажется, что взгляд президента загадочный, — черт возьми, что он имеет в виду? Кого заменить? Может быть, выгнать его, Ренатова?

— Да, — безмятежно продолжает рассуждать доктор Зан; теперь его взгляд сквозь очки в золотой оправе опять устремлен на поле, — найти тренера проблема. Счастлив тот клуб, в котором есть равноценная замена. Но как узнать о том, что час замены наступил? С игроками-то легко: сразу видно, когда игрок кончился, достаточно посмотреть одну-две игры — и все ясно. А вот тренер... Поди разберись. Начал сдавать он или вина в игроках, в соперниках, судьях, - доктор Зан некоторое время молчит, потом продолжает: — Есть, конечно, верные признаки, но как их заметить? Не могу же я с утра до вечера целые дни проводить с командой.

Он опять смотрит на Ренатова. Теперь тренер понял. Сумасшедшая надежда закрадывается ему в сердце. Неужели? Неужели он не ошибся?!

— Да, вы правы, господин президент, — Ренатов старается, чтобы в его голосе звучала безграничная преданность. — Совершенно правы. Разглядеть недостатки тренера, начало, как вы образно выразились, угасания может только тот, кто рядом с ним постоянно, ну, скажем, его коллега, помощник...

— Второй тренер, — перебивает доктор Зан. — Вы меня поняли, Ренатов. Я знаю, как вы любите и уважаете Корунья. Но для всех для нас футбол главное, главное наш родной «Рапид», его победы, его успехи, его сине-белое знамя. И если мы видим, что какое-то звено в золотой цепи его успехов начинает сдавать, мы не вправе скрывать этого. («Как говорит, как красиво говорит!» — с завистью подумал Ренатов.) Так что в случае чего прямо ко мне.

— Благодарю вас, господин президент, за доверие. Вы знаете мою преданность вам...

— «Рапиду»!..

— «Рапиду», разумеется, «Рапиду». Так что я всегда... я вам, я, если что...

Ренатов (проклиная себя, стыдясь себя, ненавидя себя) окончательно запутывается и умолкает.

— Ну-ну, продолжайте работу, — говорит на прощание доктор Зан и удаляется величественной походкой, седой, элегантный, всесильный.

А Ренатов, разрываясь между радостной надеждой и унижением, от собственной подлости, снова устремляет взгляд на поле. Но ничего не видит, кроме мелькания цветных пятен на зеленой траве.

Так мелькают цветные фишки на зеленом сукне рулетки...

На чью долю выпадет крупный выигрыш?

За каждой фишкой, за каждым цветным пятном на зеленом поле, за каждым игроком стоит чья-то судьба.

Для кого-то в этом тренировочном центре, в этой Футболии, для таких, например, как Малыш или Таран, судьба впереди, для кого-то уже позади.

Лор, например, бежал из дому, когда ему минуло двенадцать лет. Отца посадили в тюрьму после того, как он убил мать, застав ее в постели с любовником. Но то был не любовник, а клиент. Тайно от отца, безработного, она прирабатывала проституцией. Иначе семья подохла бы от голода.

Лор сбежал из дому, по дома-то собственно, уже не было, а в приют он идти не хотел. Вот и болтался, где подворовывая, где подрабатывая. А в промежутках играл на пустырях с себе подобными. Ну, что требовать с человека, когда ему двенадцать лет?

В четырнадцать лет его случайно приметил какой-то третьеразрядный тренер, привлек, переуступил... Так Лор, поднимаясь по лестнице мастерства, поднимался и в цене. Наконец, попал в «Рапид». Играл в нем до износа, а когда закончил играть, выяснилось, что ничего не накопил. Теперь он таскал ящики в порту.

Робен — тот смотался вовремя, сумел увильнуть от очередного кабального контракта и стал что-то рекламировать — то ли мужские трусики, то ли женские лифчики — какая разница, важно, чтобы платили. Потом снялся в кино. Потом стал петь на эстраде. У него не было ни слуха, ни голоса, зато было имя великого футболиста. А когда перестали вспоминать, что он был великим футболистом, все настолько привыкли к его никудышному голосу, что он стал великим певцом.

Были футболисты, знаменитые футболисты, заканчивавшие свою жизнь в ночлежках, на бирже труда, в тюрьме, в больнице.

Многие.

Были жившие тихо, скромно — мелкие чиновники, коммивояжеры, третьеразрядные тренеры, преподаватели в школах, функционеры в спортивных организациях. Большинство.

Были ставшие богачами, киноактерами, дельцами, владельцами магазинов спорттоваров, руководителями клубов. Единицы.

Почти никто из них не вспоминал своих бывших тренеров, не звонил им, не писал. Одним было стыдно за неудавшуюся жизнь, для других тренер теперь становился человеком не «их круга».

Поэтому так ценил Ренатов дружбу с Паничи, своим воспитанником, некогда известнейшим вратарем, а теперь, как ни странно, смотрителем конюшни какого-то миллионера. Миллионер зарабатывал на хлеб нефтяными, алмазными, железнодорожными и горнорудными делами, но имел хобби — скачки. Держал конюшню, владел ипподромом, выставлял на состязания своих лошадей. И когда они выигрывали, предположим, жалкий стотысячный приз, радовался больше, чем заработав десять миллионов на выгодной сделке или неуплате налогов.

Назад Дальше