У входа в больницу стоял белогвардеец с винтовкой. Кире хорошо была видна его фигура. Больше охраны нигде не было. Смена часового была произведена в восемь утра, следующая — через четыре часа. Место для причала лодки тоже выбрано — у берегового обвала, за которым её не будет видно ни с реки, ни со стороны города. Теперь можно сходить и к однофамилице Марии Ивановне Баевой и передать просьбу Громова — организовать побег из тюрьмы Фёдора Колядо, крестьянина села Донского. Каменского уезда, фронтовика, бывшего ефрейтора царской армии, арестованного за большевистские настроения, а потом пойти на приём к доктору. Пропустит ли часовой?..
После полудня Киря подошёл к больнице. Вид у паренька был такой, будто он по меньшей море болел сыпным тифом. Он еле-еле переставлял ноги. Плечи его как-то неестественно вздрагивали, глаза были воспалены (всю ночь не спал), на лице — страдание.
Когда подросток приблизился к больничному крыльцу, его остановил белогвардеец, длинный, усатый, в английской шинели и крагах. Опершись на японскую винтовку, он раскуривал самокрутку.
— Куда прёшь?! Посторонним сюда нельзя, — прикрикнул он, не трогаясь с места.
Киря остановился, просительно уставился на белогвардейца и дрожащим голоском произнёс:
— Я, дяденька, не посторонний. Я заболел…
— Тем более проваливай отсюда! — сердито дёрнул усами солдат. — Здесь не приёмный покой, а военный госпиталь. Ясно, дурья твоя башка?
— Ясно, дяденька, — понимающе кивнул головой Киря и снова упрямо заявил: — А гнать меня не смеешь, слышишь?.. Потому я не посторонний, а свой.
— Это как так свой? — удивлённо вскинул глаза на бойкого мальчишку белогвардеец.
— А вот так! — смело резал Киря. — Сестра моя здесь работает. Трунтову знаешь?.. Не знаешь. Эх ты! Начальника милиции капитана Ипатова знаешь?.. Нет. Эх ты! Нам роднёй доводится. И все доктора к нам ходят, и господа офицеры тоже. Вот!.. Они меня сюда и послали. Сказали: если часовой не будет пускать, скажешь, что мы тебя отрядили. Ой! — Киря схватился за грудь. — Снова схватило…
— Ишь ты! — всё более удивлялся солдат. Парнишка своей смелостью ему явно нравился, и он уже беззлобно, с любопытством спросил: — А что у тебя болит?
— В груди дыхания нет и булькает что-то. Сказывают, не то третий беркулез, не то пророк сердца.
Белогвардеец захохотал.
— Ой, не могу!.. Ой, уморил! — заливался он басовито и заразительно, со всхлипом. — Пророк, говоришь… булькает, ха-ха. Беркулез!..
Киря спокойно выжидал, когда белогвардеец вдоволь нахохочется, думая: «Ага, проняло! Теперь пропустишь, пропустишь!»
Наконец, солдат успокоился. Киря обиженно поджал губы и проговорил:
— Хорошо вам, дяденька, смеяться, когда вы вон как бык здоровый, а мне-то какого? Ещё тошнее стало.
— Тошнее, тошнее, — добродушно заговорил белогвардеец. — Знаю, что любая болезнь не в радость. Я ведь, брат, раньше по медицинской части служил. Санитаром. Всякие болезни видел… — и он перешёл на наставительный тон. — Сам виноват. Чем по больницам бегать, давно бы уж вылечился. Если у тебя порок сердца, а не пророк, как ты говоришь, так и пил бы настойку стародубки. Корешки валерианки тоже хорошо помогают. А если что другое, то опять же всякие травки и корешки от этого есть. А учёные микстуры — это, тьфу, шарлатанство.
Киря в знак согласия кивал гол обой, а когда солдат кончил, сказал:
— А мне и надо знать, что у меня в груди. Капитан Ипатов тоже, как вы, говорили: сходи к доктору, узнай, какая болезнь, а потом травками и корешками вылечишься, а лекарства сейчас не достанешь и не в пользу оно.
— Верно говорит капитан. Видать, человек понимающий.
— Так я пойду, дяденька, узнаю у доктора. А потом, может, вы мне скажете, что пить? — вопросительно уставился на солдата Киря.
— Ну, что ж, иди, раз такое дело, — разрешил белогвардеец. — А посоветовать я могу. Я в этом деле мастак. У меня ещё мать-покойница всю деревню травками лечила и мне по наследству передала…
Киря не торопясь тяжело поднялся на крыльцо и скрылся за дверью. Здесь ему повезло. Он быстро разыскал больничную сестру Трунтову. Она переставляла со стола в шкаф какие-то баночки, склянки.
Киря торопливо рассказал, зачем послал его к ней Игнат Владимирович Громов. Внимательно выслушав, сестра полушёпотом сообщила:
— Степан лежит один, в угловой комнате. Окно выходит к реке. Его можно выкрасть. Завтра ночью дежурит военнопленный чех-фельдшер, человек наш. Мы с ним всё приготовим. В полночь приезжайте. Сигнал — два стука в окно. Так и передай Игнату Владимировичу, а сейчас иди, как бы не задержали.
Киря быстро вышмыгнул из комнаты. Когда спускался с крыльца, знакомый часовой-белогвардеец спросил:
— Ну, как? Что-то быстро ты…
Киря обиженно скривил губы.
— Прогнали. Доктор не захотел смотреть, говорит: и без тебя больных хватает.
— Да-а, — сочувственно покачал головой белогвардеец. — Верно, вчера раненых доставили. А всё-таки зря доктор не посмотрел, парень-то ты хороший. Но ты уж не расстраивайся. Пей стародубку или корешки валерианки употребляй. Поможет.
— Спасибо, дяденька. Попробую, — сказал. Киря и, не оглядываясь, зашагал прочь от больницы.
* * *На другой день, в полночь, к берегу у Каменской больницы пристала лодка. Из неё выпрыгнули и скрылись за обвалом трое: Егор Корнеев, Илья Чеукин и Киря Баев. Они-то и были посланы командиром отряда для освобождения Степана Топтыгина.
— Ну, давай! — толкнул в бок Кирю Егор Корнеев, и подросток исчез в темноте.
Тишина. Только глухо бьются речные волны о берег, да где-то недалеко вяло тявкает собачонка. От томительного беспокойного ожидания и оттого, что не выносимо хочется курить, Корнееву с Чеукиным кажется, что Киря долго не возвращается, хотя ушёл он не больше десяти минут назад. Уж не случилось ли чего?.. Но вот с обрыва посыпалась земля, и к ним спрыгивает Киря.
— Ну, как? — спрашивают оба разом.
— Кругом никого, а часовой дремлет у крыльца. Прошёл мимо него, он даже головы не поднял.
— Тогда вперёд! — тихо скомандовал Корнеев.
Три едва приметные в темноте фигурки проследовали к больнице. Припадая к стене, они бесшумно проскользнули к угловому окну. Корнеев дважды негромко стукнул в стекло.
Тотчас же открылась створка, и через подоконник свесилась голова фельдшера-чеха.
— Кто бывай? — тихо спросил фельдшер.
— Свои.
— Принимайт, товаришь. Бистрее!
На подоконнике появились носилки. Корнеев и Чеукин подхватили их.
Окно захлопнулось. Партизаны почти бегом двинулись к берегу. Вскоре от него бесшумно отплыла лодка. Перед утром Степан Топтыгин был в отряде Громова.
* * *Через день в отряд пришёл Фёдор Колядо. И не один, а с группой товарищей.
Каменские подпольщики передали в тюрьму для Колядо записку: «Действуй самостоятельно. Наружную охрану капитан Ипатов уберёт».
Ночью, когда тюремное начальство ушло домой и остался обычный караул, Колядо постучал в дверь камеры.
Ф. Е. КОЛЯДО — командир полка «Красных орлов».
Дежурный приоткрыл глазок и сердито спросил:
— Чего надо?
— Пить.
— И мне. И мне. — запросили арестованные.
Дежурный усмехнулся.
— Жирного что ли налопались?
— Дождёшься от вас жирного. Свиней лучше кормят, чем вы арестованных. От тухлятины душа горит…
Дежурный подал через решётку внутреннего окна кружку с водой. Но Колядо вдруг вспылил:
— Принёс, как взаймы взял. Хочешь кружкой всех напоить. Воды и то жалеете. Пей сам! — выкрикнул он и запустил кружку в окно. Вода расплескалась по стене, по полу, попала и на новый мундир дежурного… Тащи полное ведро, не то двери выломаю!..
Дежурный знал крутой нрав этого рослого, крепкого пария и спорить с ним не стал. Заключённые услышали, как дежурный в нерешительности потоптался у двери, затем его сапоги простучали по коридору и затихли. «Неужели не принесёт?» — подумал Колядо. Но вот снова послышались шаги, щёлкнул замок, и в камеру вошёл дежурный с ведром воды.
— Нате, — буркнул он, — хоть глотку залейте…
Дежурный хотел ещё что-то сказать, но сильным ударом кулака был сбит с ног. Свалившись на пол, он почувствовал, как на его грудь навалилось что-то тяжёлое. В рот ему втолкнули тряпку. Хотел крикнуть и не мог.
Расправившись с дежурным, отобрав у него наган, Фёдор Колядо и его товарищи обезоружили трёх спящих милиционеров, втолкнули их в камеру, заперли за ними дверь и неторопливо вышли из тюрьмы.
Явившись в отряд к Громову, Фёдор весело воскликнул:
— Ну, вот и мы. Давайте работу — руки чешутся!
* * *В назначенный день на заимку Кондаурова собрались подпольщики из сёл Баево, Ярки, Панкрушихи. Корнилово и Усть-Мосихи. Из Камня приехал Иван Коржаев.
Явившись в отряд к Громову, Фёдор весело воскликнул:
— Ну, вот и мы. Давайте работу — руки чешутся!
* * *В назначенный день на заимку Кондаурова собрались подпольщики из сёл Баево, Ярки, Панкрушихи. Корнилово и Усть-Мосихи. Из Камня приехал Иван Коржаев.
Весна была в полном разгаре. Степь оглашалась звонкими голосами жаворонков, в сколках вокруг заимки тоскливо куковали кукушки. Не прошло и месяца, как сошёл снег, а трава взметнулась буйная и укосная. Глядишь, скоро и сенокос можно начинать. Но не об этом думали крестьяне, собравшиеся здесь, их занимало другое: как бы скорее очистить деревни от колчаковцев.
— Так вот, — говорил Громов, — отряд мы организовали. В нём сейчас 37 человек, преданных советской власти. В районе Вострово действует отряд Ефима Мефодьевича Мамонтова, нагоняя страх на колчаковцев. Хотелось бы знать, чем располагают подпольные организации и как могут нам помочь?
Поднялся Аркадий Данилов, руководитель подпольщиков села Усть-Мосиха. Он был ещё совсем молод, но Громов знал, что это человек умный, волевой, пользующийся доверием и авторитетом у односельчан. Ведь не случайно, когда установилась в Сибири советская власть, они послали его своим представителем в Каменский Совет, хотя Данилов был не крестьянином, а из интеллигенции — учителем. После захвата белыми Камня он бежал из города, долго скитался по степи, а затем вернулся в Усть-Мосиху и организовал подпольную группу.
— Организация наша небольшая. В ней сейчас всего одиннадцать человек, но люди все надёжные, готовы идти в бой, — тихо заговорил Данилов, но затем голос его окреп. — Скоро нас будет больше. Многие не против присоединиться к нам. Но мы не торопимся их принимать. Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь. Наш устав требует принимать в члены только проверенных людей, имеющих поручательство двух наших подпольщиков. У нас строгий закон: попадёт чужак в члены — и ему, и поручателям смерть.
— Строго, но правильно! — воскликнул Коржаев.
Лицо Данилова посуровело. Он продолжал:
— Кулаки, милиция и другая сволочь у нас лютует. Управляющий маслозаводом немец Карл Орав, учитель Шарпак и торговец Никулин стараются всех в бараний рог согнуть. Баевские волостные правители тоже им помогают. На днях дело дошло до того, что запрягли мужиков в сани и заставили себя по грязи возить. Крестьяне на них крепкую злость затаили, готовы в любое время нас поддержать, только знак подай. Ещё: связь мы с зиминскими подпольщиками держим. Там тоже готовятся выступать.
— Значит, можно надеяться на усть-мосихинцев? — спросил Громов.
— Заверяю в этом.
— А как баевцы?
Поднялся Николай Булыгин, большевик из крестьян села Баево, бывший фронтовик, по чину младший унтер-офицер.
— Баевцы всегда готовы поддержать. Но нас тоже пока немного.
— Панкрушихинцы?
— Готовы! — в несколько голосов ответили представители этого села.
О ярковцах и корниловцах было всё известно, поэтому Громов дал слово Ивану Коржаеву. Коржаев говорил быстро, задорно, даже с какой-то весёлой лёгкостью. Он был человек весёлого нрава.
— Прибавилось нас, прибавилось! — звенел его голос. — Были вначале подпольные организации только в городах: Барнауле, скажем Славгороде, Семипалатинске, у нас в Камне… А теперь?.. Курочка по зёрнышку собирает. Так и мы: зёрнышко по зёрнышку — и теперь уже сила немалая. Почти в любой деревне подпольщики.
И сейчас не только вся партия, а и каждый сам по себе думает, как бы верховного правителя свалить. Из Барнаула вот нам передали резолюцию и инструкции третьей подпольной конференции большевиков. Проходила она в Омске, в середине марта, — голос Коржаева дрогнул. — И хотя провокатором, пробравшимся на конференцию с мандатом от Челябинска, были выданы контрразведке и расстреляны члены избранного Сибирского областного комитета РКП (б) Масленников, Рабинович, Вавилов и другие, но партийная организация жива. Так вот, конференция обратила на деревню, на крестьянское партизанское движение главное внимание. Конференция и методы борьбы выработала. Вот послушайте…
Коржаев вытащил из подкладки пиджака вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и зачитал:
— «Методы революционной борьбы в Сибири определяются необходимостью уничтожения вооружённой силы буржуазной реакции и практикой борьбы, усвоенной и применяемой в данное время массами, и обстановкой борьбы в условиях военной диктатуры:
1) главный метод — организованное вооружённое восстание рабочих, крестьянских и солдатских масс, имеющих целью установить в обширных районах и, если возможно, во всей Сибири советскую власть; 2) всесторонняя поддержка стихийно начинающихся восстаний крестьянских, рабочих и солдатских масс и введение этих восстаний в организационное русло с целью возможно большего расширения базы восстания и восстановление в районах советской власти; 3) партизанская война, вовлёкшая массы в активную борьбу, отвлекающая значительные силы белых на поддержание „порядка“, уничтожающая пути и средства сообщения, запасы снабжения, дезорганизующая тыл противника; 4) саботаж во всех областях хозяйственной жизни страны, парализующий организацию и продвижение боевых сил белых; 5) усиленная агитация среди рабочих, крестьянских и, самое важное, солдатских масс, подталкивающая их к активной борьбе и разлагающая организационную живую силу противника в тылу и на фронте; 6) агитация среди иностранных военных частей, находящихся в Сибири; 7) агитация среди пролетариев Востока и Америки».
Коржаев сделал паузу и выжидательно посмотрел на собравшихся, словно прося их высказать своё мнение. Все заговорили разом, одобряли решение конференции большевиков.
— Надо бить беляков! Правильно. Бить Колчака!
Иван Коржаев старался унять партизан, но на него не обращали внимания. Наконец, все примолкли.
— Ваше желание бить беляков мне понятно, — снова заговорил Коржаев. — Я бы тоже не прочь в отряд. Но мне думается, что общее восстание ещё рано поднимать, потому нас…
Последние слова Коржаева потонули в гуле голосов.
— Чего ещё ждать?!
— Всем подниматься надо!
— Беляки не ждут, над мужиками измываются!
— Довольно терпеть, Росеи подмогать надо!
Коржаев спокойно переждал и, когда снова установилась тишина, заметил:
— И я не против этого. Но, чтобы подняться всем, надо быть уверенным, что мы любые силы врага сумеем отбить. А такой уверенности пока нет. Здесь вот докладывали товарищи: подпольные группы ещё небольшие, да и партизанский отряд тоже. Мне кажется, что надо мелкими группами действовать. Налетели на белых — горшок об горшок и черепки врозь… А мужиков это будет настраивать на отпор колчаковцам и к нам привлекать.
Рядом с Коржаевым выросла фигура Игната Владимировича Громова.
— Правильно говорит Коржаев! — прогудел он баском. — Всем подыматься рано. Против карательных отрядов в открытом бою нам не устоять. У них и пулемёты, и артиллерия. Надо поэтому в первую очередь заняться очисткой деревень от колчаковской милиции. А для этого лучше всего действовать мелкими отрядами и в то же время вести подготовку к всеобщему выступлению.
— Всё готовимся, когда же выступать будем? — опять зашумели усть-мосихинцы.
— Нечего ждать. Выступать — и вся недолга!
Спор разгорелся с большей силой. Спорили долго, однако большинство склонилось к тому, что выступать рано. Сдались и усть-мосихинцы.
Было принято решение: вести степные действия мелкими отрядами, создать местные секретные группы, вооружённые револьверами и гранатами, и начать очистку Каменского уезда от колчаковской милиции, а где возможно — и от карателей; привлекать больше крестьян в подпольные организации и партизанские отряды и готовиться к общему выступлению.
* * *Местные секретные группы вскоре начали свои действия. То в одной, то в другой деревне, а то и просто в степи находили убитых колчаковских милиционеров, представителей земств, лесничих и кулаков, нёсших шпионскую службу в контрразведке. Управляющий Каменским уездом Чистяков доносил в Барнаул: «Хотя никаких эксцессов массового характера в настоящее время нет, кроме мелких бандитских налётов, однако возможность открытого восстания, бунта не исключается». В ответ управляющий Алтайской губернией Строльман потребовал «увеличить количество милицейских чинов, обеспечить состав элементами, более преданными своему делу и благонадёжными, организовать теперь же осведомительный аппарат, определив ему хорошее вознаграждение».
Готовился к выступлениям и отряд Громова. Однако плохо, очень плохо было с боеприпасами. И тогда было решено организовать сбор патронов по деревням среди подпольщиков и надёжных людей — бывших фронтовиков. Сбор дал свои результаты, но отряд понёс первую большую потерю — погиб любимец командира и всех партизан связной и разведчик Киря Баев.