– Помилосердствуй, батюшка, оборони. Загинем под тевтонами! – возопили бояре новгородские. – Ополченцы без дружины княжеской – что овцы неразумные. Не дай погибнуть земле Новгородской!
Ярослав Всеволодович, у которого к Великому Новгороду и новгородскому вече тоже накопилось обид немало, тем не менее решил помочь против крестоносцев.
– Дам я Новугороду своего сына Андрея с дружиной и воевод опытных ему в подспорье. Да не перечить ему! Он хотя и молод, да разумен не по летам.
Князь Андрей, еще не сев на княжеский стол и не приняв клятву на Ярославовых грамотах, был поставлен в затруднительное положение: от Яма подпирали крестоносцы, а с северо-запада полезли в новгородские пределы литовцы и эсты, почувствовав слабость Господина Великого Новгорода. Видя, что князь Андрей в растерянности и не принимает ответных мер, вече снарядило новое посольство во главе с епископом Спиридоном в Переяславль к князю Александру Невскому.
Переяславский огнищанин проводил бояр в большую светлую горницу, вдоль стен которой стояли лавки, а у противоположной от входа стены возвышалось кресло под висящей шкурой огромного бурого медведя, добытого князем Александром на охоте. Бояре чинно расселись по лавкам, епископ Спиридон остался стоять, опираясь на посох.
Перед выходом к новгородскому посольству князь зашел в светлицу к княгине Александре. Та, счастливая новой беременностью, светилась радостью. Упрежденная о приезде новгородских бояр и понимая, что согласие князя вернуться на новгородский стол сулит разлуку и страх за жизнь любимого, тем не менее напутствовала мужа словами:
– Будь великодушен в прощении. Не держи обиду на неразумных. Вон что вершат крестоносцы во Пскове – кровь стынет в жилах. Ты уж, любый мой, особо не жури посыльщиков. Они, поди, и сами не рады, что погнали тебя.
Александр не сказал ни слова, лишь прижал дорогое ему сердце к груди.
Когда князь вошел в горницу, где томились ожиданием новгородские бояре и сам глава Совета господ епископ Спиридон, все встали с лавок и согнули спины в поклоне. Лишь владыка не шелохнулся, стоял прямо, опирался на посох и, гордо вознеся голову, ждал, что князь подойдет под благословение. Но Александр, коротко кивнув, сел в кресло с высокой спинкой.
– С чем пожаловали, бояре? – громыхнул голосом переяславский князь.
Епископ Спиридон, раздосадованный поведением князя, стукнул посохом об пол и с укоризной в голосе начал:
– Нехорошо ты поступил, князь Александр. Оставил город без защиты: сам ушел и дружину увел!
– Не блажи, владыка, – перебил его князь. – Неужто ты запамятовал, что послужило причиной моего отъезда из Новугорода? Я могу напомнить.
– Не стоит ворошить старое, князь, – примирительно вошел в разговор боярин Фрол Игнатьевич. – Кто старое помянет – тому глаз вон.
– А кто забудет – тому оба долой! – с усмешкой добавил Александр. – Так с чем пришли-то?
– Ты и сам, поди, уже все понял, князь Александр, – уже спокойнее произнес епископ Спиридон. – Пришли звать тебя на княжеский стол.
– Никак припекло?
– Чего лукавить, припекло, князь. Крестоносцы в тридцати верстах от Новугорода, литовцы да эсты поганят на порубежье, жгут деревеньки и погосты.
– Так отец дал вам князя. Чем плох Андрей?
– Да всем хорош братец твой. Одно плохо – молод. Не сладить ему с тевтонами. А они совсем озверели: народ губят почем зря, перекрещивают, землю Псковскую меж собой поделили и замки ставят. Так что прости ты нас, князь, вины свои на твой суд принесли. Суди, только вернись в Новугород.
Александр был готов к такому разговору и потому решительно произнес:
– Коли Господин Великий Новгород челом бьет, вернусь на стол княжеский, но Совет господ мне выдаст изменщиков-бояр, кто супротив меня вече подбивал, а также всех тех, кого укажу.
Видимо, и бояре были готовы к подобному требованию, потому тут же согласились с условиями, выдвинутыми Александром.
В марте 1241 года князь Александр с дружиной въехал в Великий Новгород. Новгородцы встретили князя ликованием.
«Кто же кричал тогда «Долой князя!»? Радуются, словно дети малые, моему приходу…» – недоумевал Александр, проезжая по Ильине улице на Софийскую сторону.
В храме Святой Софии Премудрости Божией князь Александр на Ярославовых грамотах в очередной раз поклялся верой и правдой служить Господину Великому Новгороду, не нарушая привилегий новгородских бояр.
7
В январе 1241 года тумены Орду, разделившись, пошли на Люблин и Берстье и далее к Мариенбургу, в пределы Ливонского ордена.
Люблин пал, почти не сопротивляясь, та же участь постигла и Сандомир. Малопольские князья объединились и двинулись навстречу татарам. Под Турском состоялось сражение, закончившееся полным разгромом объединенных войск.
В марте татары переправились через Вислу и направились через Ленчицы к Кракову. Под Хмельницком польские войска под командованием воеводы Владимежа и сандомирского воеводы Паковлава попытались остановить татар, но потерпели поражение. Владимеж был убит.
28 марта татары штурмом взяли Краков. Накануне краковский князь Болеслав Стыдливый с матерью и домочадцами бежал в Венгрию, оставив город на растерзание врагу.
Потеряв немало городов и земель, поляки поняли, что только объединившись, можно остановить татар. Под знамена нижнесилезского князя Генриха Набожного встали воевода Судислав, приведший войско из Малой и Великой Польши, опольский князь Мешко с дружиной, Болеслав – сын маркграфа Дильди с отрядом немецких и чешских рыцарей и даже отряд рыцарей-тамплиеров, пришедших из Франции.
Генрих Набожный, собрав немалое войско, тем не менее не рискнул идти на татар. Он не стал защищать свою столицу Вроцлав, которую татарам так и не удалось взять, а пошел навстречу чешскому войску.
Татары, которых вел Гази Барадж, узнав про этот маневр, опередили Генриха Набожного и, не дав ему объединиться с чехами, у города Летницы навязали сражение.
«Просвещенная Европа», наводненная слухами, что монголо-татары наступают лавой и давят исключительно численным превосходством, вдруг увидели перед собой не диких кочевников, а строго выстроенное, дисциплинированное, хорошо вооруженное войско. Гази Барадж свои тумены построил углом, в острие которого была тысяча воинов-рыцарей-бахадиров. Они имели тяжелые доспехи, вооружены обоюдоострыми мечами, боевыми топорами, луками и копьями. Булгары их называли барынджалами, то есть победителями.
За острием клина следовали две тысячи средне вооруженных воинов – башкортов-улан. Далее был размещен лагерь, состоящий из трех полных кругов, выстроенных из возов. Внутри кругов находились три тысячи воинов, и по флангам еще по две тысячи. За лагерем следовала третья линия, состоящая из трех тысяч воинов. Далее шли тумены легковооруженной татарской конницы и десять тысяч пешцев-смолян.
Ранним утром девятого апреля пошли в наступление польские, чешские, немецкие и французские рыцари. На подходе к клину булгарского войска они были осыпаны тучей стрел, которые не принесли сколько-нибудь значительного урона рядам наступающих. Стрелы отскакивали от закованных в броню рыцарей. Это произвело тягостное впечатление на татарские тумены. Полководцы Байдар и Харду-Ичан, увидев надвигающуюся железную лавину, увели своих воинов с поля боя, поставив Гази Бараджа в критическое положение. Фланги булгарских войск остались оголенными. Этим тут же воспользовались рыцари объединенного войска и ударили во фланг.
Гази Барадж, находясь в центре сражения, оказался в окружении семи рыцарей. Он был уже дважды ранен, терял силы, и если бы не Роман Федорович и два его телохранителя, Аблас Хин и Нарык, это сражение было бы для него последним. Орудуя огромным двуручным мечом, князь Роман буквально прорубался сквозь ряды поляков. За ним неотступно следовали телохранители эмира, работая боевыми топорами. Польские рыцари надеялись пленить Гази Бараджа и потому действовали осмотрительно, сжимая круг, выбирая момент для нанесения удара, способного обездвижить булгарского полководца. Словно смерч налетел Роман Федорович на уже празднующих победу рыцарей. Двое из семи пали под всесокрушающими ударами князя Романа, остальные благоразумно отступили. Аблас Хин и Нарык, подхватив эмира под руки, вынесли его в военно-полевой лагерь. Князь Роман своим мечом прикрывал отступление.
Раненый Гази Барадж продолжал руководить сражением. Он приказал первой и второй линиям отступить к лагерю. Бахадиры заняли центр перед заслоном из телег, а уланы разместились на флангах.
Рыцари приближались к линии обороны булгар медленно, тяжело ступая в доспехах. Они обрушились на центр. Бахадиры расступились под их напором. Когда рыцари наткнулись на тройной ряд телег, было уже поздно, ибо уланы ударом во фланги погнали их в ловушку. С трудом преодолев заслон из сцепленных телег, рыцари встретили новую преграду, состоящую из трех тысяч воинов, еще не участвовавших в сражении и потому полных сил. В этот напряженный момент сражения на поле боя вернулись отряды кыргызов и туркмен, ранее ушедших с татарскими туменами. Гази Барадж приказал им занять позиции на флангах, а уланам нанести копейный удар. Этот маневр решил исход сражения. Уланы опрокинули наступавшие ряды рыцарей, вынудив их к отступлению. И только тогда на поле сражения вернулись наблюдавшие доселе со стороны ход битвы тумены монголов Байдара и Хорду-Ичана. Они принялись добивать бегущих.
Гази Барадж, опираясь на плечо князя Романа, увидел возвратившиеся татарские тумены и сквозь зубы процедил:
– Прилетели коршуны на мертвечину! – и, сжав ладонью плечо Романа Федоровича, сказал: – Тебе же, князь, низкий мой поклон. Жизнью обязан. Приведется случай, отплачу сполна!
8
Полководец Байдар по приказу хана Батыя, находившегося все это время в Венгрии, выдвинулся от Рацибужа в Моравию, чтобы отрезать возможный путь отступления чешского войска. Его тумены остановились в окрестностях города Ольмюца, расположенного на берегу реки Моравы. Внезапно ночью чешско-немецкое войско под командованием воевод Иосифа и Ярослава из Штернберга напало на монголо-татар. Удар был настолько сильным, а главное, неожиданным для расположившихся на отдых воинов, что в конечном счете привел к большим потерям. Целый тумен, свыше десяти тысяч монголов и кипчаков, потерял Орду. Но гибель татарского тумена дала возможность булгарам и смолянам вооружиться, сомкнуть ряды и нанести ответный удар, заставивший рыцарей отступить. На поле брани осталось двенадцать тысяч чехов и немцев.
Далее тумены Орду продолжили путь к Дунаю, где стояла армия Бату-хана. Но на правом берегу реки, там, где находилась переправа, венгры устроили засаду из семи тысяч воинов. Головные дозоры донесли Гази Бараджу о засаде, и тогда тот пошел на хитрость: две сотни добровольцев начали переправляться на виду у засевших венгров и, как только вышли на берег, тут же были перебиты. А в это время основные силы булгар и смолян переправились через Дунай ниже по течению. На рассвете они напали на венгров и немцев и полностью их истребили. Путь на Балатон был открыт. Там их ждал Бату-хан, пришедший туда несколько раньше. После разделения с армией Орду в апреле 1241 года Бату-хан вошел в Венгрию. В первом же сражении монголо-татары разгромили отряды под командованием Диониция и через Манкачский и Унгварский проходы Карпатского хребта вышли на Венгерскую равнину.
Король Венгрии Бела IV, собрав шестидесятипятитысячное войско, выступил из Пешта навстречу хану Батыю. Сражение произошло 12 апреля 1241 года у реки Шайо. Татары ударили во фланги хорвато-венгерских войск, вынудив их к отступлению. Король Бела IV бежал в Хорватию, куда на его поимку Батыем был направлен царевич Кодан.
Два дня монголо-татары гнали венгерское войско до Пешта, и весь путь был устлан их телами.
Отряд Кодана, занимая города, прошел Словению и Хорватию и вышел к побережью Адриатического моря.
Но на этом нашествие монголо-татар в Европу закончилось.
11 ноября 1241 года великий монгольский хан Угедэй умер. Временно правительницей империи стала его старшая жена Туракина-хатун. Батый получил это известие в марте 1242 года, находясь в городе Джуре. На военном совете было принято решение прекратить поход. Несколькими колоннами через Венгрию, Сербию и Болгарию тумены двинулись к месту сбора в Нижнедунайскую низменность, а далее через причерноморские степи – к Волге. Осенью 1242 года царевичи-чингизиды отправились в Каракорум, а Батый, сославшись на болезнь ног, со своим войском остался на Волге. На самом деле у него были плохие взаимоотношения с Туракиной, стремящейся возвести на престол своего сына Гуюка, и с Гуюком у Батыя тоже отношения не сложились. Хан остался в своем только что построенном городе Сарай-Бату.
ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ
1
Придя в Великий Новгород, князь Александр приступил к созданию дружины. Помимо приведенных им владимирцев и переяславцев, он добавил новгородских ополченцев, карел, ижорцев, псковичей, которые спаслись от крестоносцев. К концу марта дружина насчитывала десять тысяч человек.
Совет господ раскошелился, и дружина ни в чем не знала нужды: ни в оружии, ни в доспехах, ни в лошадях.
Когда войско было готово, князь Александр повел его в Водскую пятину к крепости Копорье. Князю уже доводилось видеть орденские замки-крепости. Копорье сооруженное в короткие сроки, уступало им во многом, но это была крепость с высокими стенами, башнями, рвом. Александр приступил к осаде, используя знания, почерпнутые из книг. Он окружил крепость войском и, подведя к стенам пороки, принялся методично разрушать их. Защитники крепости хотя и осыпали осаждающих стрелами, но те, укрытые навесами, почти не несли потерь. Первыми под ударами упали окованные железом въездные ворота. Через них княжеская дружина ворвалась в крепость. Немецкие рыцари и их прислужники сопротивлялись недолго. В стенах же города их преимущества были сведены на нет: узкие улицы не позволили использовать тяжелую конницу по прямому назначению. Княжеские дружинники, действуя быстро и решительно, подавили отдельные очаги сопротивления, побили многих, а более пятидесяти рыцарей взяли в плен.
Пройдя вдоль понуро склонивших головы пленных, Александр распорядился:
– Рыцарей отпустить, взяв с них клятву на кресте не воевать с Русью.
– Да как же так, князь? Они над нашими людьми изгаляются, а мы их пускаем вольно?! – Из толпы победителей неслись крики возмущения. – В Пскове за малую провинность жизни лишают!
– Я так решил! – сурово сдвинул брови князь и уже мягче, с улыбкой добавил: – Рыбак, поймав первую рыбину, бросает ее в воду. Для чего? – и, не дождавшись ответа, пояснил сам: – Чтобы была удача. Вот и мы первых пленных пустим вольно, чтоб в дальнейшем удача нам сопутствовала.
Дружинники заулыбались, стали податливей, напряжение спало.
– Учудил князь. Это, значит, чтобы в дальнейшем рыцарей побольше в наши сети попало.
– А этих, – указал перстом Александр на изменников-вожан и эстов, – повесить! Старост же водских взять в заложники. Это послужит предостережением для других. Крепость Копорье срыть до основания, чтобы место сие поросло травой!
Разгромив орденскую крепость, князь Александр вернулся в Новгород. Он понимал, что воевать Псков и Изборск с имеющимися силами нельзя. Только княжеские дружинники вели себя осмысленно, со знанием дела во время штурма. Остальные же ратники сильны лишь духом, но умения вести бой у них нет. Идти на Псков – значит обречь себя на поражение. Князь Александр этого допустить не мог. А значит, надо серьезно готовиться.
Лето пролетело незаметно. Александр побывал во Владимире, рассказал великому князю о планах, возможностях и возникших в связи с этим проблемах. Ярослав Всеволодович обещал помочь. Там же, в стольном граде, он присутствовал при обряде крещения своего младшего брата. Младенца назвали Василием.
– А мой-то Василий на год старше, – не без гордости заметил князь Александр. – Вот потеха-то будет, когда мальчишки подрастут, – дядька моложе племянника!
– Ништо… Главное, чтобы здоровыми росли. А то твоя-то Александра, я слышал, неживого родила? – сочувственно произнес Ярослав.
– Да. Так угодно было Господу, – перекрестился Александр.
– Ты особо-то не печалься и княгине Александре не давай. У меня сыновей семеро, и у тебя чтобы было не меньше, – шутливо погрозил перстом князь Александр. В свои пятьдесят он выглядел молодцом, только седые пряди в волосах и бороде выдавали возраст.
В январе 1242 года в Новгород Великий пришел князь Андрей с конными полками. Князь Ярослав не забыл своего обещания и собрал восемь тысяч всадников из Городца, Новграда Нижнего, Суздаля. Во главе городчан стоял воевода Андрей – сын посольского боярина Романа Федоровича, и только сам Роман Федорович да еще ростовский епископ Кирилл знали о его истинном родителе – великом князе Владимирском Юрии Всеволодовиче.
Встреча братьев была радостной. Погодки, их детские игры и шалости сблизили и сдружили. Только последние годы они виделись нечасто: у каждого были свои дела и проблемы – дела княжеские и проблемы тоже княжеские.
– Подрос-то как, возмужал, – тиская брата в своих объятиях, гудел голосом Александр. – Смотри, Александра, каков молодец! Женить пора!
– Да уж скоро свадьбе быть, – смущенно произнес Андрей. – Батюшка присмотрел невесту, и мне она глянется…
– Кто же такая? – лукаво глянув на Андрея, поинтересовалась княгиня.
– Пока это тайна. Вот сватов батюшка зашлет, все и узнают, – рассмеялся Андрей. – А где же мой сыновец? Я ему посулов привез и от себя, и от матушки, и великий князь расщедрился.
– Спит еще. Проснется, увидишь. Лопотун еще тот. Ему только два, но лепечет – не остановить, – радостно сообщила Александра.
Когда братья остались одни, Александр, положив руки на плечи Андрея, спросил:
– Вовремя ты со своими полками. Скоро на Псков идти. Не подведешь?
– Верь, брат, не подведу, – твердо ответил князь Андрей.
2
Александр повел на Псков семнадцать тысяч воинов. Он шел скрытно и осторожно. Загодя отправив три конных отряда, которые перекрыли дороги, ведущие из Пскова на Ливонию, Юрьев, Медвежью Голову и Феллину. От случайных нежелательных встреч войско оберегали дозоры и охранение. Подойдя к Пскову на полверсты, князь Александр отправил в город бывших в войске жителей Пскова с тем, чтобы они открыли ворота. Весть о том, что под городом стоит Александр с дружиной, мгновенно разлетелась среди псковичей. Западные ворота были распахнуты и удерживались до подхода дружины жителями Пскова.