Анна кивнула. – "Тебе снова придется кого-то нанять. Но с английским парком я справлюсь сама".
"Но если я правильно поняла, у тебя есть и другие дела," – возразила Грэм. – "Только работа со мной, не говоря уже о помощи Хэлен, займет у тебя достаточно времени! Думаю, попытки еще и спасти Ярдли будут непростой задачей".
Хотя тон ее был довольно шутливым, лицо было серьезным. Анну очень тронуло то, что Грэм интересовалась ее работой и считала ее важной. Эта женщина была удивительной!
"Вообще-то, этим летом мне не обязательно ходить на занятия, я могу сделать перерыв. Кроме того, работа в Ярдли даст мне возможность попрактиковаться и воплотить некоторые идеи. Здесь столько всего нужно сделать. Обещаю, если я не справлюсь, я первая это признаю!"
Грэм заговорила мягко, ее голос стал мечтательным. – "Ты и представить не можешь, каким прекрасным Ярдли был весной. Все было в цвету, новая жизнь пробивалась к солнцу. Я часами бродила по саду, просто рассматривая цвета. Вариации разных оттенков на солнце были симфонией для глаз. Я не могла дождаться, пока вырвусь из городской толпы и приеду сюда. После длительного тура мы…" – она резко остановилась, на ее лице отразилась боль. Рука, в которой она держала хрустальный бокал, задрожала. На секунду Анна испугалась, что Грэм его разобьет.
Анна попыталась представить, каково это – знать, что ты больше не увидишь весну. Она почувствовала жалость и непривычную нежность к этой женщине, которая столько потеряла. Она сказала импульсивно: – "Знаешь, когда розы расцветают, в воздухе витает их аромат".
"Да". – Грэм решила, что не стоит объяснять, почему она редко гуляет днем. Ночью, в темноте, было неважно, что она не видит. Она не представляет, что пропускает в лучах солнца. Она нетерпеливо покачала головой. Ей казалось, что эти сожаления остались в прошлом.
"Делай, что хочешь. Если тебе понадобится помощь, найми кого-нибудь. Я открыла на твое имя счет в банке".
"Нет! Ты едва меня знаешь!"
"Я знаю все, что нужно." – Грэм резко встала, желая побыстрее закончить этот разговор. Она не хотела вспоминать – ничего. – "Приходи завтра в час дня. Мы продолжим с бумагами".
Анна смотрела вслед Грэм, когда та исчезла в доме. Ей было любопытно, как она проведет время до завтрашней встречи. Каждый раз, когда она ее видела, у нее появлялось все больше вопросов и интереса к ее таинственному работодателю.
Глава 5
Анна потянула спину, затекшую от долгого сидения в одной позе. Она оценивала свой прогресс. Грэм была права: ей нужна помощь. Тем не менее, она была рада результатам своей работы в саду под террасой. За две недели она подрезала розовые кусты и живую изгородь, и спасла большинство многолетних растений от ползучих, которые душили их на протяжении нескольких лет. Поскольку утром она теперь была занята работой по дому, саду она посвящала время после обеда и до темноты. Сам особняк тоже нуждался в небольшом внимании. Анна легко совмещала поездки на занятия с выполнением заданий Хэлен. У Грэм была недвижимость и в Бостоне, и в Филадельфии. Большая часть финансовых вопросов была в ведении адвокатов, но Анна неплохо управлялась с менеджерами, подрядчиками и бухгалтерами по телефону.
Несколько раз в неделю она помогала Грэм с ее делами, и ей это начало нравиться. Из их послеобеденных встреч Анна постепенно составила свое впечатление о Грэм, несмотря на ее тщательно охраняемый образ. Анна узнала, что она была весьма пренебрежительной в финансовых вопросах, несмотря на то, что была очень богатой. А во время личных бесед она была очень внимательной, грациозной и очаровательной. Тем не менее, когда речь шла о делах с недвижимостью, она принимала решения быстро, иногда проявляя недовольство, если на то были причины, и, казалось, не интересовалась практическими вопросами, которые волновали большинство людей.Что бы ни занимало мысли Грэм, когда она внезапно замолкала и была полностью во власти своего внутреннего голоса, Анна чувствовала, что это не имеет ничего общего с миром, который она знала.
Несмотря на то, что они каждый день проводили вместе по несколько часов, Анна мало о ней знала. Грэм легко заводила с Анной разговоры о ее жизни, но никогда не говорила о собственном прошлом. И это все больше и больше интриговало Анну. Ей было интересно, какие мысли, и что важнее – чувства, прятались за этим непроницаемым лицом.
Анна вздохнула и бросила совок в ящик для инструментов. Несмотря на усталость, ей нравилась тяжелая физическая работа. Ее дни были полными, и она начала чувствовать себя в Ярдли как дома. Она завтракала и ужинала с Хэлен, каждый раз надеясь, что Грэм к ним присоединится. Но Хэлен каждый вечер уносила ей поднос в музыкальную комнату, перед тем как самой садиться за стол. После того, как они вместе убирали на кухне, Анна шла в свои комнаты и засыпала перед камином. Она никогда не видела Грэм по вечерам, и начала понимать, что ей не хватает ее присутствия.
Анна отнесла инструменты в садовый сарай в дальнем конце имения. Когда она проходила по террасе, то заметила, что дверь в музыкальную комнату Грэм была открыта. Тюлевые занавески развевались от вечернего бриза. Заглянув в комнату, Анна с удивлением обнаружила Грэм за роялем. Она впервые увидела, как Грэм играет. Мелодия была запоминающейся, мягкой, нежной, но такой невероятно грустной! Она без раздумий подошла ближе, завороженная красотой музыки. Стоя перед открытой дверью, она наблюдала, как Грэм играет. Это была Грэм, которой она не знала. Ее глаза были почти закрытыми, и когда ее тело двигалось над клавишами, ее лицо отражало суть музыки. Она была очень одинокой и полностью погруженной в эту грустную мелодию. У Анны сжалось горло от того, что она видела и слышала, точно зная, что в этот момент Грэм Ярдли и ее музыка были одним целым. Она стояла, не двигаясь, пока Грэм не закончила, а потом тихо ушла. Образ Грэм, смотрящей невидящими глазами на свои руки на тихих клавишах, надежно запечатлелся в ее голове.
"Грэм попросила тебя присоединиться к ней в музыкальной комнате, когда освободишься", – сказала ей Хэлен, когда она зашла в кухню.
"Да, спасибо", – рассеянно ответила Анна, все еще находясь под впечатлением от того, что только что наблюдала, сама не понимая, почему. Очень скоро она уже стучала в закрытую дверь комнаты Грэм.
"Мы должны разобраться с некоторой личной перепиской," – равнодушно сказала Грэм, когда Анна вошла. – "В последнее время я получаю слишком много звонков".
"Конечно", – ответила Анна, поняв по тону Грэм, что ее от чего-то отвлекли. Она хотела бы спросить, что ее беспокоило, но неприступность Грэм не позволяла задать даже такого простого вопроса. Не обращая внимания на волнение, она подошла к своему обычному месту за столом и начала читать письма, которые Грэм игнорировала несколько месяцев. Анна была удивлена количеством просьб. Она выборочно читала письма вслух, потому что они все были на одну тему.
"Эти две консерватории дважды писали за последние два года, прося провести мастер-класс", – сказала она Грэм, которая начала ходить по комнате вскоре после того, как Анна начала читать. Анна никогда раньше не видела ее такой взволнованной.
"Ответь им "нет", – сухо ответила Грэм, лицо ее омрачилось.
"Очень много писем с просьбами дать концерт", – тихо сказала Анна, удивленная тем, какие известные компании хотели пригласить Грэм выступить на их концертах.
"Выбрось их", – категорически ответила Грэм. Она стояла перед открытой дверью на террасу спиной к Анне, плотно сжимая рукой дверной косяк.
"Еще аспирантка из Джуллиарда… Звонила и писала несколько раз. Она пишет диссертацию по твоим ранним работам," – запнулась Анна, когда Грэм перевела дыхание. Она хотела бы договориться о встрече, и, возможно, обсудить нынешние…" – Анна замолчала в оглушительной тишине, когда Грэм обернулась к ней, ее лицо пылало.
"Я не выступаю, не пишу и не даю чертовых интервью. Разберись сама с этими письмами. Я больше не хочу слышать ничего подобного!"
Анна наблюдала, как Грэм дрожащими руками искала свою трость. Она никогда раньше не видела, чтобы Грэм что-то теряла. Было очень больно видеть, как она спотыкается, пытаясь сориентироваться.
"Она напротив стула", – тихо сказала Анна. Она отвернулась, давая Грэм возможность успокоиться. Она знала, что Грэм ее не видит, но ей показалось неправильным наблюдать за ее страданиями.
"Грэм…" – рискнула она, не желая еще больше расстраивать Грэм. – "Это кажется важным. Я не могу просто выбросить их. И не смогу ответить без твоей помощи".
Грэм остановилась у двери спиной к Анне, отчаянно пытаясь снова обрести контроль. – "Я дала ответ на все эти письма – нет. Напиши об этом, как хочешь, но впредь занимайся этим сама. За это я тебе плачу. Больше не приноси мне таких писем".
Анна рискнула предпринять последнюю попытку: – "Возможно, ты могла бы мне подсказать…"
"Хватит, Анна," – устало сказала Грэм, открывая тяжелую дверь в коридор. – "Мы закончили".
Анне было не просто интересно, она была шокирована и тем, что прочла, и реакцией Грэм. Она слушала немного классической музыки, но даже несмотря на это, она понимала, что Грэм – необычный музыкант. Реакция Грэм еще больше поставила ее в тупик. Анна очень хотела понять, что только что произошло, но она не могла спросить Грэм. Анна уже достаточно хорошо знала Грэм, чтобы понимать, что она никогда не станет обсуждать с ней что-то настолько личное, что причиняет ей такую боль. Ее страдания были очевидны, но Анна чувствовала, что Грэм никогда этого не признает. Эта практически осязаемая боль заставила ее выйти из комнаты в поисках Хэлен. Она нашла ее в библиотеке за шитьем.
"Нам нужно поговорить, Хэлен", – серьезно сказала Анна, садясь рядом с пожилой женщиной.
Хэлен сперва посмотрела на нее удивленно, но потом, заметив ее замешательство, с опаской. – "О чем?"
"О Грэм," – ответила Анна. – "Расскажи мне о ней".
"О боже," – воскликнула Хэлен. – "Это не простая задача! Я знаю Грэм с детства. Миссис Ярдли умерла, когда Грэм было всего три года, и мне кажется, я стала для нее самым близким человеком, способным заменить мать. Да простит меня бог, но мне кажется, я люблю ее больше, чем собственную плоть и кровь. Не знаю, с чего и начать!"
Анна опасалась, что когда речь зайдет о Грэм, Хэлен начнет увиливать о темы. Но она была слишком потрясена непонятной сценой с Грэм, что не приняла бы очередной отказ. Достаточно было того, что Грэм закрылась от нее своей подчеркнутой вежливостью и непреодолимыми эмоциональными барьерами.
"Начни с этого!" – потребовала Анна, держа стопку конвертов. – "Институт Карнеги, Парижская консерватория, Лондонская филармония и десятки других. Ты бы видела ее реакцию! Она страдает, и ты знаешь, что она в этом не признается. Я должна помогать ей. Но я не смогу этого сделать, если вы обе будете держать меня в неведении!"
Хэлен неспешно кивнула. Желание оберегать личную жизнь Грэм боролось с беспокойством о ее благополучии. В результате она признала, что Грэм нужна была помощь, и Анна переживает за нее, если спросила. Она решила, что пришло время для нее кому-то довериться. Она аккуратно отложила в сторону свое шитье и подошла к книжным полкам. Она взяла пару тяжелых альбомов в кожаном переплете и протянула их Анне.
"Думаю, это ответит на многие вопросы".
Анна открыла первый том и увидела газетные вырезки, статьи и рецензии, – и все о Грэм. Самым ранним было больше тридцати лет. Со все большим удивлением она изучала хронику жизни Грэм.
Впервые о Грэм Ярдли узнали в мире музыки, когда ей было всего шесть лет. Затем она три года училась игре на фортепиано. Молодой учитель музыки, которого нанял ее отец, быстро понял, что этот упорный ребенок двигался вперед слишком быстро по сравнению с другими. Было проведено собеседование с известным учителем из Кёртисовского института музыки, который взял девочку в ученики. В шесть лет она уже давала концерты, а к тринадцати ее приглашали солисткой известные международные оркестры. К двадцати она выиграла не только конкурс имени Чайковского, но и все престижные музыкальные конкурсы всех континентов. Ее хвалили не только за новаторские исполнения классических произведений, а и за ее собственные композиции. Очевидно, у ее таланта не было границ.
После двадцати лет она активно гастролировала. "Лондон Таймз", "Пэрис Ревью", токийская пресса и десятки других изданий приписывали ей звание наследника Рубинштейна и Горовица. И, кажется, даже этого было недостаточно, чтобы в полной мере ее описать. Казалось, она еще не достигла пика своей карьеры, когда писать о ней резко перестали. Анна почувствовала опустошение, глядя на пустые страницы, отчаянно ища дальнейшую информацию о всемирно известной пианистке.
"Господи, Хэлен", – пробормотала она, аккуратно закрывая альбомы и прогоняя желание заплакать. Откладывая их в сторону, она встретилась с вопросительным взглядом Хэлен. Она догадывалась, что Хэлен ждет ее реакции, и что от этого зависит, что еще она ей расскажет. В конце концов она могла говорить только правду.
"Она и правда особенная, правда?"
Хэлен мягко улыбнулась. – "Странно, что ты это сказала. Именно такой я ее всегда и считала – особенной. Люди, которые ее не знали, думали, что эта гениальность дается ей легко. Я знала, что что бы ни было дано ей от природы, музыка, которую она писала, шла от ее кровоточащего сердца. Когда она работала, ее невозможно было отвлечь от фортепиано. Днями и ночами напролет она играла без сна, я практически заставляла ее впустить меня в комнату с подносом еды. Она играла с какой-то одержимостью. Но когда она наконец останавливалась, то выглядела такой счастливой! Я знала, что ей это нравится, когда у нее получалось, она просто светилась от восторга!"
Хэлен замолчала, подбирая слова, чтобы описать личность, которая была слишком уникальной, чтобы описать ее словами. Икона, перед которой преклонялись люди, на самом деле была сложной и очень человечной женщиной, которую знала Хэлен.
"Как ее только не называли: одаренным ребенком в шесть, потрясающим композитором в двадцать, а в тридцать ее называли маэстро. Некоторые из этих слов есть в этих статьях. Некоторые называли ее высокомерной, заносчивой, эгоистичной перфекционисткой. Все это правда, но для близких она была не только такой! Чего бы она ни требовала от других, от себя она этого требовала вдвойне. Она всю себя отдавала своему делу, и требовала этого от других. Она была силой, которая двигала всеми нами, и взамен она давала нам нереальную красоту. Мы могли примириться с ее темпераментом и заносчивостью. Она никогда не была жестокой или злой, просто она была слишком предана своей музыке. Она была светом наших жизней!"
Анна сидела тихо, пытаясь представить Грэм такой, ей бы хотелось знать ее тогда. Когда она думала о страдающей женщине, которая и слышать не хотела о мире, в которым когда-то была хозяйкой, сердце Анны сжималось. Где теперь был этот властный виртуоз?
"Что с ней случилось, Хэлен?"
"Авария все изменила", – сказала Хэлен безапелляционным тоном, словно предупреждая Анну отказаться от дальнейших вопросов.
"Хэлен," – осторожно начала Анна, – "я слышала, как Грэм играла сегодня, это так красиво! Почему она больше не выступает?"
Хэлен потрясла головой. – "Она больше ни для кого не будет играть. Не играла со времен аварии. Она несколько месяцев провела в больнице. Когда ее наконец выписали, она сразу же приехала в Ярдли. С тех пор она живет здесь. Тогда ее отец был еще жив, это было больше десяти лет назад. Он жил в своем основном доме в Филадельфии, а я приезжала сюда к Грэм. Он тоже приезжал, но ему было трудно видеть, как она изменилась. Сначала ей звонили друзья и важные люди из мира музыки, но она не хотела их видеть. Несколько месяцев она почти не разговаривала и не выходила из комнаты. Потом начала понемногу выходить, в основном по ночам. Она не разрешала ей помогать. Она всегда была такой упрямой, даже в детстве!" – Хэлен улыбнулась своим воспоминаниям. – "У меня сердце разрывалось от ее страданий. Иногда она падала, а я даже не могла подбежать к ней и помочь. Но я знаю, что ей было бы еще больнее, если бы она знала, что я это вижу".
Анне было физически больно представлять страдания Грэм или важность ее потери. Но также ей было трудно понять, как такая упрямая и независимая женщина могла так просто сдаться.
"Но Хэлен, она все еще такая сильная. Что с ней случилось?!"
"В первый год она вообще не подходила к фортепиано, и я очень волновалась за ее психическое здоровье. Я никогда не видела Грэм без музыки! Когда она наконец снова начала играть, я думала, все будет хорошо. Но музыка была такой грустной! Но мне все равно, я просто рада, что она вообще играет".
"Это бессмысленно! Она прекрасно справляется, и ей почти не нужна помощь!"
Хэлен выглядела встревоженной. – "О нет, дорогая, это не из-за травм. Если бы было так. В аварии Грэм потеряла нечто большее, чем зрение. Она ни такта не написала с тех пора, как вернулась из больницы. Будто бы той ночью музыка ее покинула, после того, как она и так столько потеряла!"
"Но что?" – растерянно просила Анна.
Хэлен внезапно замолчала, собирая вещи. – "Боюсь, я слишком далеко зашла. Наверное, кажусь тебе старой глупой женщиной".
"О, Хэлен, я понимаю. Тебе должно быть было так тяжело все эти годы!"
Хэлен улыбнулась. – "Все, чего я хотела, чтобы Грэм была дома жива. Если бы только я снова могла увидеть ее счастливой! Если бы ты только видела ее такой совершенной, полной жизни! Она очень любила музыку, а мир любил ее! На ее концертах всегда были аншлаги! Люди часами стояли, чтобы услышать, как она играет. Она была похожа на молодого льва – сильная и гордая!"
"Она все еще такая," – мягко сказала Анна. – "Я слышала, как она играет. И ее музыка – одна из самых сильных вещей, из всех, что мне приходилось чувствовать".