След Бешенного - Виктор Доценко 25 стр.


- Ладно, мсье Перье, живи! Сейчас ты уснешь и забудешь обо всем, что слышал и видел с момента аварии! И вообще, в будущем относись к Бешеному с уважением и никогда не делай ему зла!

Великий Магистр молча смотрел на нее широко открытыми глазами, продолжая в буквальном смысле задыхаться, но на этот раз в его глазах читалась надежда.

Джулия легко прикоснулась к нужной точке на его шее: глаза Великого Магистра мгновенно закрылись, и дыхание стало ровным и глубоким.

Джулия нажала на часах кнопку вызова:

- Дон, осталось пять минут до места назначения. Сверните в правый переулок и там быстро перенесите всех охранников по своим местам: надеюсь, не перепутаете... После этого Константин доведет "Линкольн" до места, усадит водителя за руль, а потом ты, Дон, заберешь его, и мы встретимся через сорок минут у меня дома.

- О'кей, - отозвался Шеппард...

Когда Великий Магистр очнулся, он зло взглянул на водителя:

- В чем дело, Сэм? Почему стоим? Мы же опаздываем!

- Нагоним, Ваше Святейшество! Нагоним, будьте уверены! - Он резко дал по газам, и белоснежный лимузин устремился вперед.

Никто из тех, кто находился в белом "Линкольне", ничего не помнил о том, что с ними случилось несколько минут назад: каждый был уверен, что они только что отъехали от здания Ордена...

XXII

Роковая ошибка

Ростовский собрал всех своих людей, свободных от срочных дел, на даче одного приятеля. Эту дачу они часто использовали не только для серьезных встреч, но и для празднования дней рождений, каких-то важных событий и дат. Приятеля все называли Митричем. Никто не помнил его настоящего имени: Митрич и Митрич.

В прошлом он был классным "медвежатником", и к началу Отечественной войны, успев дважды окунуться в "места не столь отдаленные", Митрич был коронован в "Воры".

Откликнувшись на призыв Родины, по собственному заявлению, он попал в штрафной батальон и вместе с Красной Армией в боях и сражениях дошел до самой Польши, став отличным разведчиком.

Родина по достоинству оценила его воинскую доблесть: два ордена Красной Звезды, орден Красного Знамени и два ордена Славы. Он был классным разведчиком и много крови попортил врагу, но за несколько недель до победы, находясь в тылу врага под чужим именем, был провален предателем и захвачен гестапо. Несколько дней длились пытки, но Митрич держался из последних сил и в какой-то момент придумал, как можно попытаться спастись. Он сделал вид, что сдался, и предложил показать в лесу тайник, где все им было запрятано: шифры, рация, оружие, деньги.

Эти места Митрич знал как свои пять пальцев и, улучив момент, дал деру. Несколько дней гестаповцы прочесывали с собаками леса в округе, пытаясь отыскать хитреца, но тот как в воду канул.

Десять дней Митрич отсиживался в болотах, питаясь болотной ягодой, которую запивал зловонной болотной водой, но здоровый молодой организм выдержал, не сломался. Вскоре Митричу удалось добраться до своих, и его, вместо того чтобы представить к очередной награде, в третий раз кинули за колючую проволоку, лишив всех наград и недавно присвоенного звания лейтенанта. Двадцать пять лет подкинула ему "народная власть" по пятьдесят восьмой статье за все геройские дела и за то, что сумел сбежать от гестаповцев, и за то, что не сгинул в болотах.

Так бы, наверное, и сложил Митрич свою головушку в советских лагерях, особенно благодаря своему нетерпимому и дерзкому характеру, если бы не отправился на тот свет "отец всех народов".

Сначала Митрича выпустили по амнистии, а потом и вообще реабилитировали, вернув все награды и восстановив во всех правах. Однако запоздало раскаяние советской власти перед ним: разочаровавшись в советских идеях, Митрич решил вновь стать хозяином своих желаний. Он продолжил профессию "медвежатника".

Конечно, служба в Армии противоречит воровским понятиям и воровским законам, но для той войны было сделано исключение и "Воры", прошедшие Отечественную, начали именоваться "Польскими Ворами".

Тридцать пять лет безнаказанно вскрывал сейфы Митрич, заслужив уважительное прозвище Неуловимая Лапа даже среди ментов, и всякий раз оставлял в качестве своеобразной визитной карточки беличью лапку. И только единожды, вконец озверевшие менты, не будучи в состоянии собрать против Митрича достаточно улик, чтобы осудить за взломанные им сейфы, подкинули ему ствол и влепили все, что могли по соответствующей статье - три года строгого режима.

Сейчас ему было далеко за семьдесят, и он как бы "ушел на пенсию", хотя никогда не отказывался помочь в случае надобности даже по своей профессии "медвежатника". А однажды приключился и вовсе казус. К районному ментовскому начальству нагрянула городская инспекция, а единственный ключ от сейфа с бумагами, которые нужно было представить начальству, где-то затерялся. Вот и обратились за помощью к старому мастеру. Немного поломавшись для понта, он в две минуты вскрыл им сейф, и менты на радостях вручили ему бутылку французского коньяка.

Трое сыновей Митрича жили со своими семьями в Москве, а сам он предпочитал обитать на небольшой двух-этажной даче под Одинцово. Вместе с ним жила его экономка - сорокалетняя пышнотелая, но весьма шустрая Катерина, которая следила за чистотой в доме, ухаживала за Митричем, а иногда, не без удовольствия, так как тайно боготворила хозяина, исполняла и супружеские обязанности.

С Митричем Ростовского познакомил Олег Вишневецкий, которого Митрич часто называл "мой внучек" и любил действительно как родного внука. Смерть Олега Митрич переживал столь бурно, что многие думали, сопьется старик. Наверное, именно тогда и произошло сближение его с Ростовским, который как бы занял место покойного Олега. Во всяком случае, Митрич вскоре бросил свои многонедельные запои и, как ребенок, радовался, когда Ростовский появлялся у него на даче.

Постепенно сложилось так, что все самые серьезные дела бригады Ростовского стали обсуждаться у Митрича.

Обычно старик, когда ожидал ребят Ростовского, просил свою Катерину накрыть стол, но сейчас, узнав, что погибли двое пацанов из бригады Андрея, понял, что сначала наверняка состоится разговор, а потом, возможно, будет время и для поминок.

Все молча уселись за большим круглым столом на остекленной веранде. Молва об убитых разнеслась в течение часа, но никто не знал подробностей.

Несмотря на то что сам приказал Катерине погодить с бутылкой, Митрич заговорил именно об этом.

- Не знаю, как вы привыкли, но мы, если кого-то теряли, сначала поминали, а потом уж базарили, - тихо проговорил он.

- В таком случае и мы не будем нарушать традицию, - хмуро кивнул Ростовский.

- Катерина! - крикнул хозяин дома.

Женщина, словно ожидая этого зова, уже вносила огромный поднос с бутылкой водки и хрустальными рюмками. По праву хозяина водку разлил Митрич.

Все встали.

- Помянем раба божьего Николая и раба божьего Анатолия! - проговорил Митрич, перекрестился, затем плеснул несколько капель на пол и залпом выпил.

За ним выпили и остальные: даже Екатерина опрокинула рюмку водки, после чего неслышно выскользнула за дверь и плотно прикрыла ее за собой.

Все молча смотрели на Ростовского: многие уже знали, что именно на его долю выпала тяжелая участь опознавать убитых ребят.

- Да, я был в морге и видел, что сделали с нашими пацанами какие-то сучары падлючие! - глядя исподлобья, начал Ростовский. - От наших братанов остались одни головешки, нашпигованные по самое не могу автоматными пулями!

- Слава богу, хотя бы не мучились в огне! - перекрестился Митрич, повторив то, что сказал в морге Ростовский: - Есть какие-нибудь мысли, кто виновен в их смерти?

- Они вместе со Щербатым занимались подонками, которые обманом отобрали квартиру у стариков, - объяснил Ростовский.

- Это у тех, что двух сыновей и дочь потеряли? Помню, ты мне, Андрюша, рассказывал... - кивнул Митрич. - А ты что скажешь, Щербатый?

- А мне и сказать-то нечего! - Щербатый пожал плечами. - Я звонил им - не отвечают, сами тоже не звонят... Мы ж договорились дежурить у дома по восемь часов: восемь - дежурит один, двое - отдыхают, потом - следующий и так далее... Почему их обоих не оказалось дома - ума не приложу! Я же только сейчас и узнал об их страшной гибели.

- А может быть, они вышли на эту сволоту, и те гады их засекли, столкнулись и порешили? - предположил Митрич.

- Вряд ли... Мы договаривались, если кто-то из нас засечет хотя бы на одного, кто появится в квартире Лукошниковых, тот сразу должен сообщить свободным от наблюдения, в данном случае мне или Коле-Ватнику, а потом и Ростовскому...

- Почему ты уверен, что все оборвалось именно на дежурстве Толяна? спросил Ростовский.

- Позавчера, в вечер заступил Толик, в ночь должен был заступить Коля-Ватник, а я с утра. Вечером я звонил домой Коле-Ватнику, поболтали о том о сем... - Всегда веселый Щербатый помрачнел от воспоминаний. - Долго болтали: минут сорок, потом попрощались до утра. А где-то около одиннадцати я позвонил на мобильный в машину Толику, чтобы скрасить его дежурство, но он не ответил, опять позвонил домой Старшому - тоже молчок... Я подумал, что он, видно, раньше поехал сменить Толика, и тогда я пошел спать, чтобы быть бодрым к своей смене... На следующий день Коля-Ватник не позвонил, а на мои звонки никто не ответил... Но я уже об этом говорил... - было заметно, что Щербатый очень сильно переживает.

- При таком раскладе, коли был уговор сообщать другим, если засекли кого, мне кажется, что их гибель вряд ли связана с этими гнусными тварями, подытожил Ростовский. - Нужно пробить по другим бригадам: может быть, там кто-то что-то знает или слышал что... Да и ментов можно покрутить... Короче, кто свободен от важных дел или может отложить дела на потом, должен подключиться к поискам виновников их смерти! За кровь пацанов они ответят кровью! - Ростовский поднялся со стула. - Давайте поклянемся не оставлять этого дела до тех пор, пока хоть одна гнида, выпустившая пулю в наших пацанов, продолжает топтать эту землю!

Все сидящие за столом тоже поднялись и, молча выслушав Ростовского, хором сказали:

- Клянемся!

Друг за другом каждый, ритуально прикоснувшись к своему верхнему зубу ногтем большого пальца, стискивал пальцы в кулак, подходил к Ростовскому и касался кулаком его кулака. Затем снова все хором возгласили:

- Клянемся!

Несмотря на кажущуюся театральность сцены, во всем этом было что-то настоящее, истинное. Тем более что ни-кто перед этим, естественно, не репетировал: все получилось спонтанно, само собой. Это-то и придавало особую значимость происходящему.

Именно в такие моменты, перед ликом смерти или большой беды, говорят, забываются все мелочные обиды и всех воедино сплачивает одна общая беда.

Так же молча все переглянулись и остановили взгляды на Митриче, словно поручая ему самое важное слово, как Старшему. Глаза у старика, как ни странно, стали влажными.

- Извините, сынки, расчувствовался я что-то, - с комом в горле произнес он.

Более шестидесяти лет никто не видел у Митрича слез. Да и сам он видел их у себя в последний раз пятьдесят шесть лет назад, когда, едва не отчаявшись в плену у фашистов, поклялся, что сбежит от них.

- Да, я "медвежатник" и никогда не отходил от своей профессии. Но и у меня есть кровь на руках. И этой крови я не стыжусь! - произнес он и вздохнул с облегчением, словно освободился от тяжкой ноши.

Все почувствовали, что Митрич впервые говорит об этом, чтобы снять тяжесть с души, очиститься, а потому никто не проронил ни слова, слушая старика с полным вниманием.

- Тридцать лет назад, - продолжил Митрич, - был у меня напарник, и жили мы вдвоем, и работали душа в душу! Жена это была моя. А один фраер позавидовал нашему счастью, нашему фарту, стал уговаривать ее уйти работать с ним, и когда Даша отказалась, хладнокровно зарезал ее... Но ведь эта подлая душонка, он корешился со мной, и, скорее всего, я бы никогда так и не узнал имя убийцы, если бы мент, расследовавший это дело, не спросил, знакомо ли мне прозвище, и не назвал погоняло, которое мы дали этому проклятому корешу между собой... Митрич тяжело вздохнул. - Прикидываете, умирая, Даша написала это прозвище кровью под собой, чтобы эта мразь не заметила!

- Неужели вы признались менту, что знаете подонка? - машинально спросил Валька-Стилет.

- Ты чего, Стилет, в натуре? - оборвал его Ростовский, а Митрич даже не счел нужным отвечать, лишь только недовольно покосился на парня.

- На ее могиле я поклялся, что убийца не переживет дня ее похорон... А этот сучара стоял рядом, поддакивал, приговаривая, что он готов половину своей крови отдать, чтобы отомстить!

- И вы тогда промолчали? - спросил Павка-Резаный.

- Почему промолчал? Я сказал, что знаю убийцу, и предложил этому гаду пойти со мной...

- Ну ты даешь, Митрич! - восхищенно воскликнул Ростовский. - И куда же ты его завел, в лес, что ли?

- Зачем в лес? В дом родителей Даши, где он ее и убил!

- И что?

- Как и обещал этот подонок, он отдал половину своей крови, прежде чем сдох! - Митрич снова вздохнул и брезгливо поморщился. - Но дальше не интересно... А ментам заботы прибавилось: искать двойного убийцу... Катерина! крикнул он, и она тут же внесла вторую бутылку водки.

Молча разлила сама по рюмкам, плеснула и себе.

- Тост у меня на этот раз на вид простой, хотя и сложный, - проговорил Митрич. - Месть хорошо подавать к столу холодной, а вкушать горячей! И никогда не оставлять не съеденной!

- Правильные слова сказал, Митрич! - одобрил Ростовский. - Убийцы должны быть в земле! И они будут в земле!

- За сказанное! - закончил Митрич.

Все сдвинули рюмки и выпили водку как бы единым глотком.

- И все-таки я бы не стал окончательно отбрасывать мысль о том, что наши пацаны столкнулись с этими сволочами, что отобрали квартиру у стариков, неожиданно для всех подал голос Степан Булдеев.

Все, как по команде, взглянули в его сторону. Степан был молчалив и говорил настолько редко, что многие, даже часто общавшиеся с ним, не помнили, как звучит его голос...

Степан Булдеев прибился к бригаде Ростовского несколько необычным образом.

Примерно год назад сибирский авторитет Вован Иркутский, "крышевавший" нефтяные сделки, прилетел на несколько дней в Москву на какие-то важные "терки". Искать, где остановиться, ему не было нужды: у его подкрышной фирмы был в столице отличный офис с гостевыми апартаментами, являвшийся филиалом сибирского.

Охрана столичного офиса, задержавшись в пробке, боялась опоздать к прилету самолета и на очень приличной скорости мчалась в аэропорт на мощном джипе. На скользком шоссе водитель не справился с управлением, и джип столкнулся, вылетев на встречную полосу, на полном ходу с груженной мебелью фурой. Лобовой удар не оставил ехавшим встречать босса никаких шансов: двое на переднем сиденье погибли на месте, двое на заднем - получили тяжелейшие ранения, как говорят в таких случаях врачи, не совместимые с жизнью. Так и случилось: этих двоих даже не успели довезти до Склифа, они скончались в дороге.

Оставшийся без охраны Вован Иркутский позвонил Ростовскому, с которым они были шапочно знакомы, но питали взаимную симпатию, и попросил дать ему дня на три несколько своих крепких парней. Ростовский, конечно же, пошел тому навстречу. Вован Иркутский остался доволен работой ребят и щедро им заплатил перед возвращением к себе, в Сибирь.

А через пару месяцев от него к Ростовскому прибыл гонец со словами благодарности и конвертом с долларами, к которым прилагалась записка от самого Вована. Он горячо благодарил за помощь, передавал приветы общим знакомым московским авторитетам и просил принять от него небольшое количество гринов, конечно же, ни как оплату за услугу, а как дань уважения человеку, вовремя протянувшему руку помощи.

Сумма была солидная, слова приятные, и Ростовский, встречавшийся с гонцом в приличном ресторане, как вежливый человек, предложил ему чего-нибудь выпить. От алкоголя парень отказался наотрез и взамен попросил чашку крепкого чая. Завязалась ни к чему не обязывающая беседа.

Ростовский спросил:

- Как тебя кличут-то?

- Булдеев Степан!

- А погоняло?

- Нет, просто Степан.

- Степан так Степан. Как там Вован живет-процветает?

- Владимир Константинович уехал за границу, а мне поручил расплатиться со всеми его долгами, - охотно пояснил Степан и добавил: - Я у него навроде помощника был по финансовым вопросам.

- А чего же он тебя с собой не взял?

Степан пожал плечами, имея в виду, что хозяину виднее, на то он и хозяин. Ростом он был под метр семьдесят, худощав, лицо вполне европейское, но разрез глаз свидетельствовал о том, что в жилах его предков наверняка текла кровь представителей коренных народов Сибири. Вещь вполне обычная для этой части нашей необъятной Родины.

- Ты сам-то откуда? - спросил Ростовский.

- Из-под Иркутска.

- Значит, так выходит, что ты теперь без работы остался? - продолжал выяснять Ростовский.

- Выходит, так, - меланхолично согласился Булдеев.

- Что умеешь?

- Готовить умею, компьютер знаю, немного восточные единоборства...

Ростовскому сразу стало интересно.

- Вот как? - Он чуть подумал и предложил: - Переночуешь у ребят, а завтра я тебя в деле посмотрю. Если, конечно, у тебя нет других планов.

- Почту за честь поработать с тобой, если будет во мне нужда, - несколько высокопарно ответил Степан.

В восточных единоборствах парень, как оказалось, был не просто хорош, а очень хорош. Ростовский предложил Степану остаться в Москве и войти в его бригаду. Тот без долгих раздумий согласился.

Стоит заметить, что Ростовский умел подбирать ребят в свою команду: все были высокие, крепкие, спортивно-подтянутые, как правило, бывшие спортсмены, в общении вполне обаятельные. Степан своей щуплой фигурой довольно резко выделялся на фоне остальных членов бригады, тем не менее Ростовский его взял, так как был неравнодушен к восточным единоборствам.

Первое время ребята Ростовского, как и положено, приглядывали за новичком. Булдеев поселился вместе со Щербатым, но Степан никуда, кроме как на задания, не ходил, никогда и никому по телефону не звонил, не курил, алкоголем не увлекался, а все свободное время посвящал чтению книг по восточной философии.

Булдеев был скромен, непритязателен, молчалив, исполнителен и пунктуален, однако никогда никакой инициативы не проявлял - просто хорошо делал только ту работу, что ему поручалась.

Назад Дальше