- И тогда мы вновь сможем сказать, что благодаря нашим агентам, умело внедренным в криминальную среду, удалось ликвидировать соответствующие преступные сообщества! - подхватил Громыхайло. Он уже приступил к некоторым подобным операциям, но сделал вид, что именно генерал додумался до этого первым.
- Ты схватываешь на лету! - похвалил Бессонов. - Как только будет что-то готово, сразу сообщи мне. Не хочу, чтобы мои люди столкнулись с твоими, пояснил он.
- Не столкнуться: это я гарантирую на все сто!.. - заверил полковник...
После этой встречи по Москве вновь прокатилась волна кровавых разборок: на этот раз столкновения произошли между несколькими криминальными группировками, которые ранее считались вполне дружественными...
И делал все это Аркан со своими приятелями. Иногда он просто расстреливал авторитетов, оставляя среди вражеских трупов труп какого-нибудь своего "быка", в кармане которого обнаруживалось послание якобы от соседней группировки.
В другой раз выкрадывал какого-нибудь близкого дружбана авторитета и во время налета, уничтожив всех, кто попался под руку, оставлял труп того приятеля на месте расправы. Естественно, когда люди расстрелянной группировки обнаруживали среди своих убитых чужого, то, легко определив, к какой группировке тот принадлежит, натурально предъявляли тем счет, не веря никаким оправданиям...
С честью похоронив трех своих пацанов и совершенно четко определив, кто виноват в их гибели, Ростовский собрал всех оставшихся в живых боевиков, как обычно, на даче Митрича.
- Сначала, как и положено, помянем своих братков, - хмуро проговорил Ростовский.
Все встали, взяли рюмки с водкой, молча опрокинули, почти синхронно поставили на стол, сели.
- Что ж, братишки, мы знаем, кто убил наших пацанов, знаем, где находится одна из их точек, знаем, где они иногда появляются, то есть ту самую квартиру, с которой все и началось. - Ростовский говорил тихо, но так четко, что его слышал даже сидящий в самом конце стола. - Нас, я имею в виду тех, кто готов взять оружие в руки и биться до последнего, четырнадцать человек.
- Но как же остальные... - вылез Ник, однако Ростов-ский его перебил:
- Я знаю, Ник, почему ты хочешь возмутиться. Гораздо больше пацанов готово было сегодня сидеть за этим столом, чтобы потом взять в руки оружие и пойти с нами, но... - Ростовский замолчал и поглядел исподлобья на каждого из присутствующих, - не знаю, как у вас, но мое сердце не смогло смириться с тем, чтобы сюда явились те, у кого на руках маленькие дети... - Он снова повернулся к Нику. - Кстати, дорогой Ник, это и тебя касается: твоей же малышке годик всего, так?
- Братан, ты знаешь, как я тебя уважаю, и знаешь, что еще ни разу я не перечил твоему слову, но сегодня, когда речь идет о том, чтобы отомстить за смерть наших братанов, извини... - Ник был очень серьезен, и его голос звучал бескомпромиссно. - Не скрою, были и у меня сомнения: как будет моя малышка жить, если что случится со мною, и потому я честно поделился со своей женушкой, и она сказала очень правильную вещь. Она сказала: а если бы убили тебя? Кто стал бы мстить за твою смерть, если бы у каждого из оставшихся оказался маленький ребенок? Не знаю, как остальные жены, но, наверное, я бы сама взяла в руки пистолет. Ты ее знаешь, братан: она бы точно пошла за меня мстить!
- Честно говоря, даже не сомневаюсь! - улыбнулся Ростовский.
- И вот она сказала мне сама: иди, Ник, и отомсти за братанов наших.
- Что ж, я не могу запретить тебе участвовать в священном деле, пусть будет так! - согласился Ростовский.
- Будь я помоложе, и я взял бы в руки оружие, - тихо проговорил Митрич, но слышал я по своим каналам, что главарь ихний, Аркан, на зоне главной сукой был и забил хорошего пацана. Хотел его опустить, но тот предпочел смерть позору. Этот пидор не должен жить!
- И не будет! Слово даю, Митрич! - заверил Ростовский.
- Эти обсоски в большую силу вошли: хватит ли у тебя людей, внучок? продолжил старый "Вор". - Если я правильно понял, то они даже на троих твоих пацанов, которые были всего на двух машинах, вышли аж на четырех машинах. Может быть, их и больше было, если взять во внимание, что только убитых с их стороны оказалось с десяток! Может быть, стоит обратиться за помощью к друзьям-приятелям?
- Спасибо, Митрич, за поддержку, но и я тоже подумал об этом, и сегодняшняя наша встреча - только попытка узнать, сколько бойцов может противопоставить этим беспредельщикам наша бригада. Я уже обратился к "Ворам", и сегодня вечером они согласились объявить сходку, чтобы там обсудить некоторые вопросы, возникшие в связи с происшедшими в Москве событиями. На этой сходке я и попытаюсь обратиться за помощью...
- Может быть, и мне стоит поехать и побазарить с братвой? - предложил Митрич.
- Нет, Митрич, если ты позволишь, я сам скажу слово от твоего имени.
- Без базара, внучок!
- А если понадобится твой личный базар, то пошлю за тобой машину: ты сейчас не в лучшей форме, чтобы так рисковать своим здоровьем, - пояснил Ростовский.
- Что ж, пусть будет по-твоему... - согласился старый "законник".
Вид у него действительно был неважнецкий: опять "мотор" барахлил...
Ростовский связался более чем с дюжиной уважаемых "Воров", живущих в Москве. Многие из них, не дав конкретного ответа, обещали подумать. Только четверо, среди которых был и один из самых близких Ростовскому "Воров" - Дато, по прозвищу Ушба, дали твердое обещание появиться на сходке.
Хотя Ушба был на несколько лет моложе Ростовского, однако его уже давно короновали в "Воры", и слово Дато весьма уважалось даже самыми старыми "Ворами".
История семьи Дато-Ушбы была настолько уникальной, что, услышав ее, многие с трудом воспринимали ее как правду, а большая часть отказывалась поверить такому вообще...
Отец Дато - Тенгиз, сван по национальности, был сыном Варлама Лазаревича, в свое время владельца довольно богатого магазина, в котором по тем временам можно было купить все: от нитки с иголкой до богатого седла, инкрустированного серебром, от куска хлеба до нескольких сотен мешков кукурузы или пшеницы. Тогда семья Дато считалась вполне зажиточной.
Все резко поменялось, когда на Кавказ пришла советская власть, которая отобрала не только магазин, но и небольшой участок земли, оставив перебиваться большую семью с хлеба на воду.
На Кавказе дети взрослеют рано. К этому моменту Тенгиз уже подрос и осознал, что он должен помогать отцу обеспечивать семью. Жить было трудно не только потому, что советская власть обложила всех, занимающихся сельским хозяйством, непосильным налогом, но и потому, что найти работу в той местности, где проживала их семья, было почти невозможно. Тенгиз увидел, что его честный труд советской власти не нужен, и без колебаний встал на путь криминала.
Сегодня, с высоты времени, можно твердо сказать, что юному Тенгизу сама советская власть не оставила никакой возможности выбрать другую дорогу. Более того, со всей определенностью можно утверждать, что три-четыре судимости, заработанные Тенгизом в его молодые годы, вряд ли можно квалифицировать как истинные преступления, если судить с точки зрения настоящей порядочности и честности.
Как можно называть плохим человеком того, кто отбирал у богатых и делился с бедными? И тут нельзя не вспомнить легендарного Дато Туташхия, кстати, проживавшего в тех же местах, что и Тенгиз, а также кавказских абреков, о которых в народе слагали множество красочных легенд...
Постепенно молодой парень по имени Тенгиз превратился в гордого мужчину, для которого честь была едва ли не самой святой ценностью в жизни. Именно это святое понятие чести и привело к тому, что он рано ушел из жизни. Тенгиз был, как говорится, из молодых, да ранних. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, он уже вошел в полную силу, заслужил уважение даже старейшин, и его единогласно короновали в "Воры".
В то время получить корону, или, как в шутку говорят сами жулики, "шапку", "Вора в законе" шестнадцатилетнему парню - значило очень многое.
Тенгиз по заслугам стал коронованным "Вором" и получил прозвище, или, как сейчас говорят, погоняло, - Ушба. Это очень почетное прозвище. Ушба - одна из самых высоких вершин Сванетии.
О горе Ушба существует множество легенд, но автор расскажет только об одной из них...
Много веков тому назад злой волшебник превратил одного гордого и отважного свана в гору Ушба за то, что тот не захотел помочь подчинить ему свой гордый и свободолюбивый народ.
Прошелестели над Сванетией века, но гора Ушба, как и в старину, не хочет являться пред очами любого человека и большую часть времени окутана густым туманом. Но если объявляется честный и сильный горец, то туман рассеивается на несколько мгновений, и перед этим человеком показывается гора Ушба, передавая ему тайну, которую он никогда никому не раскрывает всю жизнь и только перед самой смертью, оставшись наедине со своим старшим сыном, делится с ним мудростью, которую открыла ему великая гора...
Прошло несколько лет, и Тенгиз встретил гордую красавицу Динару с длинными и стройными, как у горной лани, ногами, с толстой черной косой, с огромными прекрасными глазами. Тенгиз долго и красиво ухаживал за девушкой, пока она сама не полюбила его и не дала согласие стать его женой. Об их любви много говорили и даже складывали легенды. И вскоре от этой большой и светлой любви на свет появился крепкий мальчик, которому дали имя Давид. Случилось это в апреле семьдесят четвертого года.
Маленький Дато рос смелым и смышленым мальчиком и во всем старался подражать своему отцу. Однако судьба отмерила маленькому Дато мало времени для общения с отцом. Однажды, когда Дато не исполнилось еще и пяти лет, отца пригласили на свадьбу близкого родственника. Свадьба была по-кавказски многолюдной и хлебосольной.
Много вина, много тостов. Как самому уважаемому гостю, к тому же родственнику, Ушбе все наливали и наливали домашнего вина, каждый считал своим почетным долгом поднять тост и выпить с ним за его здоровье. Но вот настал момент, когда Тенгиз почувствовал, что еще даже один глоток вина может оказаться для него лишним. Тем не менее его уговорили, и он, не желая обижать близкого родственника, опрокинул в себя рог с вином. Опрокинуть-то опрокинул, но излишек выпитого сослужил скверную службу: немного вина пролилось на стол. Все это произошло на глазах сидящих рядом.
Вполне возможно, что в том состоянии, в котором уже пребывали гости, никто этому и не придал значения, однако гордый Тенгиз не мог смириться со случившимся. Он сказал со всей серьезностью, не обращаясь ни к кому конкретно:
- Никогда не прощу себе этого позора!
Ушба встал из-за стола и направился к своим "Жигулям". Кое-кто из родственников, почувствовав неладное, попытался его остановить, но он твердо попросил всех вернуться к столу.
Сев за руль, он включил скорость, но разогнать машину не сумел и врезался в дерево. Скорость была не столь велика, чтобы случилось непоправимое, но Тенгиз принял решение, которое его уже никто не мог заставить изменить.
Он выехал со двора и дал по газам. Набрав самую большую скорость, которую можно было выжать из машины, Тенгиз летел по горной дороге, не зная, как избавиться от стыда, куда от него спрятаться. И вдруг крутой поворот, а навстречу светлая "Волга". Ушба не в силах был предотвратить катастрофу, а скорее всего, просто и не захотел это делать: на всей скорости он врезался во встречную машину, успев напоследок чуть свернуть в сторону, чтобы не взять с собой на тот свет и водителя "Волги"...
"Скорая помощь" приехала быстро, и Тенгиза тут же отвезли в реанимационное отделение местной больницы. Любимая жена Динара до последней минуты сидела рядом с ним, заливаясь горючими слезами от непоправимого горя. Он прожил еще около двух часов, и его последние слова были обращены к любимой жене и дорогому сыну:
- Милая, я приказываю, не убивай себя! Ты должна вырастить нашего сына! Пусть он будет сильным и здоровым и всегда блюдет честь семьи! А вот этот перстень надень ему, когда он подрастет. - Он снял с пальца перстень и протянул Динаре.
Это был массивный золотой перстень с большим черным агатом, вокруг которого на золоте были выгравированы два христианских креста.
- Любимый, как же мне жить без тебя? - заголосила Динара.
- Ты должна жить ради сына! - повторил он и, теряя сознание, прошептал: Не наказывайте того, кто сидел во встречной машине: он не виноват... - и вскоре умер.
Даже за мгновение до кончины Тенгиз не забыл о человеке, которому мог своей смертью причинить вред...
Они с женой вообще часто говорили о смерти. Динара всегда была уверена в том, что она умрет раньше его или переживет мужа ненамного. Тенгиз, ушедший из жизни тридцати трех лет от роду, что символично, поскольку таков был и возраст Христа, всегда говорил, что не боится смерти, но ему совсем не хочется, чтобы люди топтали землю над его могилой.
Когда Ушба умер, Динара решила выполнить его не прямо высказанную волю и отказалась закапывать любимого мужа в землю. Она так сильно любила его, что не захотела с ним расставаться и после смерти.
По ее поручению друзья выстроили самый большой на местном кладбище своеобразный мавзолей, в который Динара и поместила покойного мужа, с большим трудом уговорив доктора Пармена забальзамировать и проследить за сохранностью его тела.
Два с половиной года держал свое слово добрый Пармен, но потом ему пришлось переехать в другой город, и все заботы легли на плечи Динары. К этому времени она переняла опыт у доктора и прекрасно справлялась со своими обязанностями, едва ли не каждый день переодевая покойного в чистую одежду, смазывая тело специальными мазями и благовониями.
Так продолжалось долгих тринадцать лет. И родственники, и друзья семьи, и друзья самого Тенгиза-Ушбы не забывали его и в каждый праздник и во все дни рождения навещали мавзолей и очень часто советовались с покойным, как с живым. Маленький Дато боготворил своего отца и всегда, особенно в трудную минуту приходил к нему, чтобы испросить у него совета или благословения.
Но в девяносто втором году неспокойно стало в тех местах: началась война, вспыхнула межнациональная рознь. Плохие люди, у которых не было ни совести, ни чести, выкрали тело Тенгиза-Ушбы и целый год пытались получить за него выкуп у вдовы.
Однако Дато, к тому времени коронованный в "Вора", причем в честь Тенгиза прозванный Ушба, дал клятву, что осквернители тела его отца не получат ни копейки и горько пожалеют о совершенном злодеянии.
Дато выполнил клятву: все участники этой неслыханной подлости понесли суровое наказание, а тело вернули. За этот год за телом, конечно же, не ухаживали, и оно почернело. Пять дней проплакала над возвращенным любимым мужем Динара, а потом, понимая, что война не даст спокойно ухаживать за телом, как прежде, похоронила его. Это было двадцать второго июня девяносто третьего года.
Сейчас сын Тенгиза-Ушбы - Дато-Ушба с честью носит имя отца, и точно так же, как в свое время приходили советоваться люди и уважаемые "Воры" с его отцом в сложных спорных вопросах, сегодня приходят советоваться с сыном...
Находясь в теплых братских отношениях с Ушбой, Ростовский, конечно же, не скрыл от него свои проблемы, и Дато, несмотря на то что только что перенес тяжелую операцию на печени, твердо заверил, что придет на сходку.
На сходку собрались человек пятнадцать: наверное, многие пришли, услышав, что Ушба появится там, несмотря на то что едва вышел из больницы. К сожалению, сходка закончилась, даже не успев начаться. Только заняли места за большим круглым столом ресторана "Усадьба" в Царицыно прибывшие на сходку "Воры", как послышался негромкий голос:
- Атас, братва! Менты!
Судя по всему, нашелся кто-то из обслуживающего персонала ресторана, кто решил набрать очки у ментов, а может, и получил хорошую плату за донос, заранее предупредив о сходке известных криминальных авторитетов.
Ресторан обложили почти со всех сторон, с каждого выхода. Но, видно, Ушбу с Ростовским Господь хранил и на этот раз. После операции Ушба должен был несколько раз в день менять набухающую кровью повязку: не зарастал послеоперационный шов. Воспользовавшись тем, что некоторые запаздывали, Ушба надумал сделать очередную перевязку.
Официант, к которому он обратился, указал ему подсобное помещение, где ему никто бы не помешал. Вполне естественно, что помочь другу вызвался Ростовский. Несмотря на то что было много желающих оказать ему помощь, Ушба принял ее от Ростовского.
Только Ушба приподнял свой традиционный черный свитер - с той поры как похоронил отца, Ушба предпочитал черный цвет и часто одевал либо черный свитер, либо черный костюм, - послышался какой-то странный шум. Чуть приоткрыв дверь подсобного помещения, Ростовский увидел мелькнувшие мимо камуфляжные костюмы "масок-шоу". Заметив лежащую на столе табличку: "Осторожно, идет ремонт", Андрей мгновенно накинул эту табличку на ручку двери и тут же закрыл ее на щеколду.
- Облава, братишка! Менты! - прошептал он Ушбе.
Здесь нужно заметить, что и Ростовский, и Ушба, приехавшие в "Линкольне" Андрея, были без верхней одежды. Стараясь не греметь створками окна, Ростовский быстро распахнул их настежь. От подоконника до покрытой снегом земли - чуть более метра, что не очень высоко для здорового человека, но для человека, недавно перенесшего тяжелую операцию...
- Я выпрыгну и помогу тебе! - тоном, не терпящим возражений, заявил Ростовский и, чтобы не вступать в возможный спор, мигом перемахнул через подоконник и вытянул вверх руки: - Ушба, давай!
С трудом перевалившись через подоконник, Дато собрался с силами и оттолкнулся. Несмотря на то что Ростовский удержал его, крепко подхватив за плечи, напряжение Дато было столь велико, что девственный снег под ногами мгновенно окрасился его кровью.