Налево от площади, вниз по улице Де Бирса, за белым забором из штакетника, стоял красный кирпичный домик с неприметной вывеской «Французские модистки. Шесть портних из Европы. Мода на любой вкус». Там всегда толпились клиенты – с полудня до полуночи. Девочки Лил редко долго выдерживали такой темп: месяцев через шесть, измотанные, но разбогатевшие, они ехали обратно на юг.
Сама Лил вспоминала свое старое ремесло лишь раз-другой в неделю – с постоянным клиентом, которого особенно ценила, исключительно ради того, чтобы тряхнуть стариной, взбодриться и крепче спать по ночам. Теперь у нее были другие дела, требовавшие постоянного внимания.
Она разлила свежезаваренный чай из вычурного серебряного чайничка в прелестные чашечки китайского фарфора, вручную расписанные розами и бабочками.
– Сахар? – спросила Лил.
Напротив, в плетеном кресле, сидел Ральф. От него пахло мылом для бритья и дешевым одеколоном. Гладко выскобленный подбородок сверкал, отглаженная и накрахмаленная рубашка потрескивала при каждом движении.
Лил поднесла чашечку к губам и внимательно посмотрела на юношу.
– Господин майор в курсе твоих планов? – тихо спросила она.
Ральф покачал головой.
Подумать только! Сын одного из основателей клуба Кимберли сидит за ее столом! Сын того самого джентльмена, который не здоровается с ней на улице, вернул ее благотворительный взнос на строительство больницы и не потрудился ответить на приглашение посетить церемонию закладки фундамента ее нового здания, – список унижений можно продолжать бесконечно.
– Почему ты не обратился к отцу? – спросила Лил, не показывая охватившего ее ликования.
– У него нет таких денег.
Оберегая честь отца, Ральф умолчал о том, что Зуга остался без гроша в кармане и скоро уедет из Кимберли, увозя скудные пожитки. Ральф не хотел признаваться, что расстался с отцом, причем оба наговорили друг другу грубостей.
Лил пристально взглянула на него, взяла листок дешевой бумаги и просмотрела список.
– Девятьсот фунтов на покупку волов?
– Цена упряжки отменных животных, – объяснил Ральф. – Дорога к реке Шаши проходит по песчаной равнине, путь очень тяжелый. Мне нужны волы, способные тащить полностью нагруженную повозку – восемь тысяч фунтов веса.
– Товары для обмена – пятнадцать тысяч. – Лил вновь подняла на него вопросительный взгляд.
– Ружья, порох, бренди, бусы и сукно.
– Что за ружья?
– Кремневые. По пять фунтов десять шиллингов штука.
Лил покачала головой.
– Чернокожие уже видели винтовки. Твои кремневые ружья их не заинтересуют.
– На винтовки у меня нет денег, да и где взять столько винтовок?
– Ральф, дорогой мой, я могла бы нанять в свою швейную мастерскую нищих дурнушек и платить им гроши. Тем не менее я выбираю молодых и хорошеньких. Тот, кто пытается сэкономить, получает мизерную прибыль. Ральф, милый, никогда не скупись. – Она плеснула немного джина из серебряной фляжки в пустую чайную чашечку и продолжила: – Я могу достать карабины «мартини-генри», но нам это обойдется на полторы тысячи дороже.
Окунув перо в чернильницу, Лил перечеркнула цифры и написала новую сумму.
– Что за бренди?
– «Кейп Смоук» в двадцатигалонных бочонках.
– Я слышала, что Лобенгула любит коньяк «Курвуазье», а его сестра Нинги пьет только шампанское «Пайпер-Хайдсик».
– Это же еще пятьсот фунтов – как минимум! – простонал Ральф.
– Триста, – поправила Лил, внося изменения в список. – Я достану алкоголь по оптовым ценам. Так, теперь патроны. Десять тысяч штук?
– Мне самому понадобится не меньше тысячи, а остальные пойдут на обмен вместе с ружьями.
– В том случае, если Лобенгула разрешит тебе охотиться на слонов, – заметила Лил.
– Мой дед – один из старейших друзей короля; тетушка Робин и ее муж почти двадцать лет живут в миссии на реке Ками.
– Да, я знаю, что у тебя есть друзья при дворе, – одобрительно кивнула Лил. – Но говорят, что в Матабелеленде всех слонов перестреляли.
– Стада оттеснили в зараженные мухой цеце районы вдоль реки Замбези.
– Верхом туда не проехать, а охотиться на слонов пешим – работенка не для белого человека.
– Мой отец охотился пешим. Кроме того, у меня нет денег, чтобы купить лошадь.
– Ладно, – неохотно согласилась Лил и поставила галочку.
Они просидели целый час, подробно обсуждая список; потом прошлись по нему еще разок, с самого начала. Лил ставила галочки и перечеркивала цифры, убирая десять фунтов там, сотню здесь. Наконец она бросила перо на чайный поднос, плеснула немного джина в чашку и поднесла ее к губам, кокетливо отставив мизинец в сторону и негромко прихлебывая напиток через щербину в передних зубах.
– Ладно, – повторила она.
– То есть ты дашь мне деньги?
– Да.
– Даже не знаю, что сказать! – Ральф наклонился вперед – молодой, сияющий, нетерпеливый. – Лил, у меня нет слов…
– Не говори ничего, пока не услышишь мои условия. – Она слегка улыбнулась одними уголками рта. – Двадцать процентов годовых.
– Двадцать процентов! – ужаснулся Ральф. – Господи, Лил! Да это же ростовщичество!
– Вот именно, – чопорно ответила она. – Позволь мне закончить. Двадцать процентов и половина прибыли.
– Половина прибыли! Лил, это не ростовщичество, это грабеж средь бела дня!
– Опять в точку, – согласилась она. – По крайней мере ты достаточно сообразителен, чтобы это понять.
– А нельзя ли… – в отчаянии начал Ральф.
– Нельзя. Таковы мои условия.
Ральф вспомнил Сципиону, ее гордо выпяченную грудку и горящие холодным огнем глаза.
– Согласен.
Лил не улыбнулась, но ее взгляд потеплел.
– Будем партнерами, – мурлыкнула она, положила пухлую белую ладошку на предплечье Ральфа – жилистое, мускулистое и загорелое – и медленно, сладострастно погладила его. – Осталось лишь закрепить нашу сделку! Пойдем. – Она взяла Ральфа за руку и переплела пальцы.
Проведя его через дверь с витражным стеклом, Лил закрыла бархатные шторы – в комнате стало темно и прохладно. Ральф не шелохнулся, пока Лил расстегивала его рубашку, сверху вниз. Добравшись до ремня, она положила руку на обнаженную грудь юноши.
– Ральф, – ее хриплый голос дрожал, – я хочу попросить тебя кое о чем.
– О чем?
Лил поднялась на цыпочки, прильнула губами к его уху и что-то прошептала. Он отпрянул.
– Будем партнерами? – напомнила она.
Ральф помедлил, затем подхватил ее на руки и понес на широкую кровать, покрытую лоскутным одеялом.
– Это не так утомительно, как охота на слонов пешком, – пообещала Лил.
В темноте можно было не волноваться об отсутствующем зубе. Она закинула руки за голову и хихикнула в предвкушении удовольствия.
– Жизнь хороша тем, мой милый, что позволяет иметь все, чего ты хочешь, – при условии, что ты согласен за это заплатить.
– Это не быки! – сказал Базо Ральфу. – Это помесь змеи с машонским отродьем!
Все волы были сильные, большие, с мощными плечами, широкими прямыми рогами и ровными желтыми зубами – каждого Базо выбирал лично, а матабеле обожают свои огромные стада и живут вместе с ними с тех пор, как начинают ковылять вслед за телятами. К сожалению, Базо никогда не был погонщиком – не управлял фургоном длиной в восемнадцать футов с восемью тысячами фунтов груза и не запрягал по двадцать четыре вола в одну упряжку.
На все племя матабеле имелась лишь пара повозок, которые принадлежали королю Лобенгуле. Для Базо крупный рогатый скот – это богатство, источник мяса и молока, а не тягловая сила. Ни ему, ни Ральфу не приходилось иметь дело с упряжками, не считая маленьких двухколесных повозок, на которых возили гравий.
Ральф думал, что купленные волы будут послушными и обученными. Однако первые же попытки запрячь животных показали полную некомпетентность погонщиков. Почуяв это, быки стали пугливыми и дикими, точно затравленные буйволы. Два часа ушло на бешеные погони по сухой равнине за пределами города: криками и ударами бичей волов согнали вместе и надели на них ярмо. К этому времени половина животных выдохлась и легла на землю, а остальные развернулись и наставили огромные рога на повозку, запутав упряжь.
Суматоха привлекла зевак из питейных заведений на рыночной площади. Предусмотрительно захватив бутылки с собой, зрители смехом и шутливыми советами приветствовали каждую попытку неудачливых погонщиков запрячь волов.
Базо вытер пот с лица и обнаженной груди и мрачно посмотрел на пыльную дорогу, ведущую в город.
– Бакела скоро услышит о нашем позоре и появится здесь, – сказал он.
Ральф не видел отца со времени ссоры, хотя и заходил к Джордану в маленькую комнату рядом с кабинетом мистера Родса в роскошном новом здании Главной алмазной компании на улице Де Бирса.
Возможно, Зуга еще не пришел в себя после потери обоих сыновей, но Джордан сказал, что отец пока оставался в Кимберли.
Ральф не видел отца со времени ссоры, хотя и заходил к Джордану в маленькую комнату рядом с кабинетом мистера Родса в роскошном новом здании Главной алмазной компании на улице Де Бирса.
Возможно, Зуга еще не пришел в себя после потери обоих сыновей, но Джордан сказал, что отец пока оставался в Кимберли.
При мысли о том, что отец увидит эту унизительную сцену, кровь бросилась в лицо Ральфу. Он щелкнул длинным бичом – хоть чему-то он все же научился! – и закричал на быков.
– Нкосана! – откуда-то снизу раздался дружелюбный голос, не вязавшийся с унизительным приветствием.
«Нкосана» – уменьшительное от «нкоси», «вождь»; так обычно обращаются к незнакомому белому ребенку.
Ральф обернулся и хмуро посмотрел на говорящего, который продолжил тем же снисходительным тоном:
– Только один бык из десяти может вести упряжку. – Он показал на черного вола. – Вон тот – передний. Любой, кто разбирается в быках, увидит это даже с закрытыми глазами.
Маленький чернокожий гномик едва доставал Ральфу до плеча. На сморщенном, как у старика, лице сияла такая широкая улыбка, что глаза сузились в щелочки. Несмотря на морщины, в густых курчавых волосах и козлиной бородке не было ни единого седого волоска, а во рту сверкали ровные белые зубы человека в полном расцвете сил. Голову охватывал полированный черный обруч индуны, на поясе красовалась набедренная повязка из шкур диких котов. Одет он был в потрепанный военный китель, с которого срезали все пуговицы и знаки отличия, оставив в ткани прорехи, – из некоторых застенчиво выглядывала подкладка. В мочке одного уха висела табакерка из слоновой кости, в мочке другого – зубочистка из иглы дикобраза и ложечка для нюхательного табака, тоже вырезанная из слоновой кости. Говорил он на языке, похожем на язык матабеле, но сохранившем древнюю интонацию и классический порядок слов, принятый в Зулуленде.
Поэтому вопрос Ральфа «Зулус?» был излишним. Гномик презрительно глянул на Базо:
– Чистокровный зулус, не то что эти предатели из рода Кумало, потомки изменника Мзиликази, который отказался признавать своего короля. Их кровь так разбавлена кровью венда, тсвана и машона, что они теперь сами не знают, где у быка рога: на голове или на яйцах.
Базо за словом в карман не полез:
– Кто это там тявкает? – Он склонил голову, точно прислушиваясь. – Коротышка-бабуин расхвастался, сидя на холме?
Зулус ответил ему издевательской усмешкой, забрал бич из потной ладони Ральфа и уверенным шагом направился к упряжке.
– Эй, Сатана! – Он приветственным жестом положил руку на шею огромного черного быка и заодно окрестил его.
Вол лениво глянул на него одним глазом, распознал опытного погонщика и немедленно затих. Низенький зулус выпряг быка и повел вперед, разговаривая с ним на дикой смеси зулусского, английского и африкаанс. Поставив Сатану на место ведущего в упряжке, он быстро вытащил из сбившихся в кучу животных рыжего быка, который запутался рогами в поводьях.
– Голландец, – окрестил его зулус по какой-то загадочной причине. – Пойдем, рыжая молния!
Рыжего он запряг в пару с Сатаной.
– Донса, Сатана! Тяни! Пакамиса, Голландец! Подбери цепь!
Быки послушно уперлись передними ногами, потянули вперед – и случилось чудо. Длинная тяжелая цепь на дышле натянулась, точно железный прут: волы, лежавшие на земле, поднялись на ноги, а те, которые повернулись задом, встали на место. В этот момент Ральф осознал самое важное правило погонщика: держи цепь натянутой и все остальное приложится.
С обманчиво небрежным видом низкорослый зулус обошел двойной ряд быков, поглаживая их, разговаривая с ними и убеждая.
– Эй, Француз! По твоим мудрым и прекрасным глазам я вижу, что ты рожден быть правым дышловым.
Мощный черно-белый бык занял место возле правого колеса.
Через десять минут зулус взмахнул длинным бичом – бич зашипел, точно черная мамба, зазмеился над ушами волов, не задев ни единого волоска, и резко хлопнул. Тяжелый фургон дернулся, белая парусина, закрывавшая его заднюю половину, вздрогнула, словно наполняющийся ветром парус, и колеса плавно закрутились.
Зулус прищурился на Ральфа и спросил:
– Япи? Куда? В какую сторону?
– Якато! На север! – весело крикнул в ответ Ральф.
Не выдержав, Базо подхватил боевой щит и пустился в пляс, с воплями восторга подпрыгивая и протыкая копьем толпы воображаемых врагов.
Целью первого этапа путешествия была река Вааль. Колеса фургона по самые оси утопали в разбитых колеях, где почва имела цвет свежей крови. В неподвижном воздухе висела пыль, сквозь которую едва проступали рога задней пары быков. Ральф оглянулся: облако пыли скрыло разросшийся город и подъемники над зияющей пропастью, что столько лет была домом и тюрьмой одновременно. Поток повозок на дороге постепенно редел, и пыль осела, когда фургон отъехал миль на пять – с такого расстояния подъемники казались силуэтами засохшей верблюжьей колючки на фоне заката.
Зулус крикнул что-то мальчику, который вел передних волов в поводу, и тот свернул с дороги, направляясь к раскидистой акации, где можно найти и приют на ночь, и топливо для костра. Высокие задние колеса фургона выскочили из глубокой колеи и захрустели по зимней траве.
Ральф шагал возле передних колес, размышляя о двух неожиданно свалившихся на его голову спутниках.
Едва упряжка тронулась, из облака красной пыли вышел мальчик – босой и обнаженный, не считая кусочка ткани спереди. На голове малыш нес свернутую подстилку и котелок. Положив скудные пожитки в фургон, он по кивку зулуса взял передних волов за поводья и с серьезным видом зашагал впереди упряжки, по щиколотку проваливаясь в мягкую пыль.
Ральф решил, что ребенку лет десять, не больше.
– Как его зовут? – спросил он зулуса.
– Какая разница? – пожал плечами погонщик. – Зови его Умфаан, «мальчик».
– А тебя? – не унимался Ральф.
У зулуса вдруг появилось срочное дело в головной части упряжки, а может, в уши забилась пыль и он не расслышал вопроса.
Фургон остановился на ночевку. Зулус сел на корточки возле костра, наблюдая, как Умфаан помешивает мамалыгу в закопченном котелке. Ральф повторил вопрос:
– Как тебя зовут?
Зулус улыбнулся, точно думая о чем-то своем, и ответил:
– Имя – опасная штука. Оно может висеть над человеком, как стервятник, обрекая на смерть. До того как солдаты королевы пришли в крааль Улунди, у меня было одно имя…
Ральф невольно вздрогнул, услышав намек на битву, которой закончилась англо-зулусская война. Темно-синий потрепанный китель на плечах зулуса – того же цвета, что форма полиции Наталя; одна из прорех в ветхой ткани могла быть следом удара ножа. Лорд Челмсфорд заковал в цепи короля зулусов и его вождей и отправил их на остров Святой Елены, где когда-то уже умер в плену один император. Тем не менее некоторые вожди сбежали из Зулуленда и бродили бездомными изгнанниками по просторам африканского континента.
Зулус-погонщик носил обруч вождя.
– Это имя когда-то произносили с уважением, но с тех пор прошло столько лет, что я сам его забыл, – продолжал коротышка.
«А что, если среди побежденных зулусов ходит легенда о маленьком, не по годам морщинистом вожде, ростом гораздо меньше громадных воинов, которыми он командовал, ведя их в ужасную атаку на английский лагерь возле холма Маленькой Руки?» – подумал Ральф.
Юноша еще раз внимательно рассмотрел китель зулуса при свете костра: вряд ли он снят с трупа англичанина, оставшегося на поле той жуткой битвы. И все же Ральф вздрогнул, несмотря на теплую ночь.
– Значит, ты забыл то имя?
Зулус снова прищурился.
– Теперь меня зовут Исази, «мудрец», – по причинам, которые должны быть понятны даже матабеле.
Сидевший напротив Базо презрительно фыркнул, поднялся и ушел от костра в темноту, где жалобно потявкивали шакалы.
– Меня зовут Хеншо, – сказал Ральф зулусу. – Ты поведешь мой фургон до конца пути?
– Почему бы нет, Маленький Ястреб.
– Ты даже не спрашиваешь, куда я иду?
– Мне нужно идти куда-нибудь, – пожал плечами Исази. – Дорога на север ничуть не дальше и не труднее, чем дорога на юг.
Снова тявкнул шакал – уже ближе. Базо перехватил ассегай поудобнее, тявкнул в ответ, приложив ладонь ко рту, чтобы усилить звук, и подошел к каменистому холмику, сверкавшему в свете луны, словно груда серебра.
– Базо! – Приветствие прозвучало шепотом – легким, как ночной ветерок в траве.
От теней у подножия холма отделилось темное пятно.
– Камуза, брат мой! – Базо обнял его и положил ладони на плечи. – Печаль расставания лежит на моем сердце, точно тяжелый камень.
– Наши пути встретятся вновь: однажды мы будем пить из одного кувшина и сражаться плечом к плечу, – тихонько ответил Камуза. – А теперь мы оба выполняем волю короля.
Камуза распустил шнурки, и набедренная повязка соскользнула, оставив его обнаженным.