Дверь отворилась, и вошел и. о. Светлячка в белом халате.
— А эти… где же все? — спросил он растерянно.
— Ррразвяжите нас! — проревел Кузнецов. — Эти все ушли, нас заперли и хотят взорвать! Лейсман запустил взрыватель, а Тимофеев разнес компьютер, чтобы мы не могли отключить!.. Быстрее, а то тут скоро все как грррохнет!
Больно было видеть, как посерело, постарело и обмякло лицо Анатолия Антоновича. Однако он живо принес скальпель и перерезал веревки на руках у меня, Кузнецова и Казакова.
— Отсюда есть выход?
— Только один, — доктор покачал головой. — Они закрыли его, другого нет.
— А окна, ходы, отдушины?
— Это подвал, тут ничего нет. Ничего, через что можно было бы пролезть. А на сколько они поставили?
— Лейсман сказал, что на полчаса, — ответил Казаков. — Не думаю, что он врал.
— Да, не тот случай, — согласилась я. — В общем, сами мы?.. Дверь, разумеется, железная?
— Да.
— Стены?
— Невозможно, — покачал головой Анатолий Антонович.
— Один шанс, — прошептала я, — один шанс…
Дверь запела, заскрежетала, как от сильного удара, и щелкнул замок. Дверь распахнулась.
— Тимофеев! — воскликнула я и без сил прислонилась к стене.
* * *Когда Анкутдинов, Лейсман и Тимофеев вышли из подвала, где располагалась лаборатория, Тимур Ильич с сожалением взглянул на своих спутников и произнес:
— Ну, вот и все, дело сделано. И все-таки жаль. Особенно Светлова.
— А твою бывшую однокурсницу не жаль? — ехидно спросил Лейсман.
Анкутдинов удивленно глянул на него, отвернулся и после долгой паузы произнес:
— Ладно, поехали.
— У нас есть еще одно дело, Тимур, — сказал Лейсман с упором на слово «еще» и подошел к Анкутдинову вплотную. Макушка Аркадия Иосифовича едва доставала до плеча президента «Атланта-Росс».
— Я тебя слушаю, Аркадий Иосифович, — спокойно вымолвил тот. — Только, может, выйдем отсюда, а то, упаси боже, ты неправильно поставил время на взрывателе.
— Это дело не займет много времени.
— Тогда давай пройдем внутрь, а то я не люблю разговаривать на входе, — насмешливо проговорил Анкутдинов, глядя в упор на своего финдиректора.
Они зашли в первую попавшуюся комнату и присели на стулья.
— Я вижу, у тебя тоже что-то есть ко мне, Александр Иваныч, — миролюбиво выговорил Анкутдинов. — Ну, говорите, а то сидеть на пороховой бочке как-то не по себе.
— Я хотел спросить у тебя, Тимур Ильич, как ты намереваешься употребить полученные от Блэкмора двадцать миллионов «зеленых»? — глухим от волнения голосом проговорил Лейсман.
— А, вот ты о чем?.. — Анкутдинов поднял брови. — Что, Аркаша, раззадорился от запаха халявных денег?
— Это для тебя они халявные, Тимур, — голос Лейсмана был полон негодования и обиды. — А я заработал их своим горбом. Я нашел и пристроил Светлячка. Я наладил работу этой лаборатории. Я нашел для нее высококлассных специалистов. Я набрал команду для практической отработки проекта «Светлячки». Я координировал устранение «Светлячков», когда этот Вишневский поставил под угрозу срыва все наши планы насчет перцептина. Теперь дело сделано, деньги поступят на наши счета, и потому я спрашиваю — как ты намерен распорядиться ими?
Анкутдинов пожал плечами и недоуменно глянул на своего всегда спокойного и выдержанного финансового директора.
— Ты старый мой друг и компаньон, Аркадий Иосифович, и я на тебя не в претензии за этот тон, хотя, надо сказать, ты, мягко говоря, погорячился. Что касается денег, то я употреблю их, как мне будет лучше, и отчитываться перед тобой не намерен. Прости, Аркадий, но ты забыл, кто из нас есть кто.
Он повернулся к Тимофееву.
— У тебя тоже ко мне претензии, Саша?
— Нет.
Лейсман вздрогнул и бросил на Тимофеева взгляд, исполненный недоумения и тревоги.
— Я, безусловно, знаю, как ты употребишь эти средства, — произнес Тимофеев, — ты достроишь свой дворец на Волге, приобретешь давно присмотренный тобою ликероводочный завод, купишь еще землицы в твоей любимой Испании — в общем, потратишь львиную долю блэкморовских миллионов. Кое-что перепадет и нам с Лейсманом и Новаченко. Ну что ж, дело твое, ты — президент «Атланта-Росс».
— Мы считаем, что твое ведение дел завело фирму в тупик, — подхватил Лейсман, — ты выкидываешь деньги на ветер. Зачем ты купил за огромные деньги этот завод, если через год можно было взять его за бесценок? Почему ты запретил давать санкцию на устранение директора ульяновского концерна… ты знаешь, о ком я говорю… и вместо этого вернул ему долг, чем подорвал финансовое благосостояние «Атланта». Отчего ты…
— Довольно, — резко прервал его Анкутдинов. — Что ты предлагаешь?
— Сменить руководство фирмы.
— Включая тебя? — иронично спросил Анкутдинов, беззаботно болтая ногой, хотя внутренне он весь напрягся.
— Разумеется, и я сменю свой пост, — раздув ноздри, ответил Лейсман и провел рукой по груди.
— В сторону повышения, разумеется, — резюмировал президент, — а что ты предложишь делать мне?
— Ты уйдешь. Мы полагаем, что за пять лет работы ты составил себе достаточное состояние, чтобы безбедно прожить всю оставшуюся — надеюсь, долгую и плодотворную — жизнь.
— Ага, вы полагаете? — переспросил Анкутдинов, и в его сощуренных красивых темных глазах за стеклами очков вспыхнул гнев. — Кто это — «мы»? Аркаша, ты зарвался, предупреждаю тебя! Поехали в офис, и я буду считать твои слова нелепым недоразумением. Если ты чем-то недоволен, мы договоримся, и…
— Мы не договоримся, — сказал Лейсман, плавным движением извлекая пистолет с глушителем и направляя его на шефа. — Я предлагал тебе, и ты…
— Ах, вот ты как заговорил! — Голос Анкутдинова резанул, как остро отточенное лезвие клинка, и в нем зазвенели угрожающие металлические нотки — и ни тени страха перед смертоносным дулом в руке Лейсмана… — Тимофеев, обрати внимание на этого ублюдка.
Тимофеев, безучастно сидевший на столе, поднял на Анкутдинова взгляд холодных, беспредельно равнодушных серых глаз и медленно покачал головой.
— Слишком поздно, Тимур, — не разжимая зубов, сказал он, — слишком поздно.
Лицо Анкутдинова потемнело от внезапно прорвавшейся боли и ненависти, он резко выпрямился, но в ту же секунду Лейсман с перекошенным от ужаса и решимости лицом три раза выстрелил в своего президента. Две пули попали в грудь Анкутдинова, одна прострелила горло. Издав нечленораздельный клокочущий хрип, Анкутдинов схватился рукой за разорванную шею и ничком повалился на пол. Ноги его конвульсивно дернулись, и все было кончено.
Лейсман в запале агрессии нажал на курок еще дважды, но напрасно — в обойме кончились патроны.
— Ну, вот и все, — сказал Тимофеев, — теперь у «Атланта» будет другой президент. Да и финансовый директор тоже.
Лейсман бросил оружие на стол и посмотрел на Тимофеева.
— Это верно, — медленно выговорил он, — пойдем отсюда, Александр Иваныч.
Он уже было двинулся к двери, но звучный голос Тимофеева остановил его.
— Погоди. У нас есть еще одно дело, Аркадий.
— Но пора идти, вся эта контора сейчас взлетит к ядреной матери! — поспешно отвечал Лейсман и вдруг, мгновенно облившись холодным потом, обернулся: — Еще одно дело?.. — В голосе Лейсмана прозвучали губительные нерешительность и страх.
Тимофеев, дружелюбно улыбаясь, смотрел на него бесцветным немигающим взглядом.
— Ты помнишь слова Вишневского, когда ты вкатил ему пять «кубов» перцептина? — спросил он наконец.
Лейсман облизнул пересохшие губы.
— Не помню, кажется… а… нет, не помню. Нет, не помню, — повторил он еще раз, не в силах оторваться от ничего не выражающих, тускло-стеклянных глаз Тимофеева.
— Он сказал тебе, что ты умеешь легко перешагивать через трупы, но делаешь это трусливо и с оглядкой. И из-за своей трусости и гипертрофированного желания не оступиться, не ошибиться, обезопасить себя от всех мыслимых осложнений ты всегда будешь вторым. Ты можешь даже убить первого, сказал тогда Вишневский, но и после этого ты не станешь первым, потому что, пока ты будешь оглядываться, через тебя перешагнет третий. И Вишневский назвал имена. Ты засмеялся тогда, ты не обратил на это внимания. Ты, такой умный человек, вдруг не прислушался к словам Вишневского, а зря. Потому что все сказанное человеком, которому ввели пять «кубов» перцептина, является истиной в последней инстанции. Ты помнишь, какие имена назвал Вишневский?
— Нет, — прислонившись к дверному косяку, пробормотал Лейсман.
Тимофеев улыбнулся и положил ему руку на плечо. Лейсман вздрогнул и побледнел еще больше.
— Первый был Анкутдинов, — сказал Тимофеев, — второй, ясно, ты. А кто третий, ты помнишь имя третьего?
— Ты… твое имя.
— Ты… твое имя.
— Вот именно, — сказал Тимофеев, легонько приобняв Лейсмана за шею.
— Александр Иваныч, — быстро заговорил Лейсман, — мы можем договориться, Алексан… Эй, Петров, Калиниченко, Вертел, сюда!.. — вдруг завопил он мерзким фальцетом старого кастрата.
— Слишком поздно, Аркаша, — процедил Тимофеев, все так же не разжимая великолепных белых зубов. — Слишком поздно.
И одним резким мощным движением он свернул Лейсману шею. Хрустнули позвонки, глаза финдиректора нелепо выпучились, язык завернулся набок… Тимофеев разжал руки, и обмякшее тело Лейсмана медленно сползло на пол.
— Жалкий выродок, — пробормотал Тимофеев, — да в тот момент, когда ты обрек Тимура на смерть, ты сам подписал себе смертный приговор…
Он вышел в вестибюль, где встретил бегущих навстречу встревоженных охранников. Движением руки он остановил их.
— Лейсман говорит с президентом, — произнес он, — не стоит их беспокоить.
— Но нас же… — начал было один из амбалов.
Тимофеев косо посмотрел на него, и здоровенный детина виновато потупился под взглядом шефа.
— Можете считать, что вам почудилось, — сказал он. — Вертел, тащи-ка в машину Светлова, мы уезжаем. А ты, Калина, волоки туда же «мусора», которого я влегкую вырубил.
— «Мусора»? — переспросил Калина, он же Калиниченко, среднего роста крепыш с тупыми светлыми глазками и темным ежиком на круглой голове. — Ты же говорил, что…
— Экие вы сегодня разговорчивые! — рявкнул Тимофеев. — Я сказал!..
Те разбежались выполнять приказания, а Тимофеев глянул на часы и произнес:
— Очень хорошо… У меня есть еще пять с половиной минут.
И с этими словами он решительно шагнул к двери, ведущей в секретный бункер перцептиновой лаборатории.
Глава 12
— Тимофеев?!. — еще раз повторила я, не веря своим глазам.
— Все на выход — быстррро! — приказал он, взмахнув рукой.
— И мы?.. — спросил Казаков, выходя из бункера и невинными глазами глядя на неожиданного спасителя.
«Ненормальные люди, — мелькнуло в голове, — их спасли от смерти, а они не чувствуют благодарности или даже элементарного облегчения».
— Быстрее! — повторил Тимофеев. — И попрошу без фокусов. Если что, стреляю без предупреждения.
— Ты убил Анкутдинова и Лейсмана? — поравнявшись с Тимофеевым, неожиданно для самой себя спросила я.
— В машину! — вместо ответа приказал он. — Петров, отведи их в мой «Лексус». Быстрее, Анатолий Антоныч! — произнес он, хмуро глядя на медленно взбиравшегося вверх по лестнице из подвала сотрудника лаборатории.
— Сколько там осталось, Тимофеев? — спросил тот.
— Минуты две. Быстрее, быстрее!
Я ждала Тимофеева на выходе. Мимо меня здоровенный охранник пронес тело Кирсанова с разбитым лицом и глубокой раной на голове. Другой детина в камуфляже выволок на руках носилки и в одиночку загрузил в багажник черного «Лексуса». Я не успела рассмотреть, кто лежал на этих носилках, да едва ли смогла бы, потому что человек этот с ног до головы был укрыт белой простыней.
— Выведите из гаража анкутдиновский «мерс», мы все не поместимся в моем «Лексусе», — велел Тимофеев, властно глядя на охранников.
Те в ужасе попятились.
— Минута, Александр Иваныч, — пробормотал Калина, — осталась минута…
— Ладно, отгоните мою тачку к воротам, чтобы не зацепило осколками, — махнул рукой Тимофеев и начал открывать ворота автомастерской. Ведь, как ни смешно, на первом этаже действительно была автомастерская.
— Сорок секунд… тридцать… двадцать… пятнадцать… десять… — считал Калина, в испуге глядя на часы.
Белый шестисотый «Мерседес» легко сорвался с места и выехал из лаборатории.
— Пять, четыре, три, два, один… Ну… — протянул амбал.
Взрыва не последовало. Тимофеев хлопнул дверцей «мерса», выйдя наружу, и недобро нахмурился. Но в тот же миг стены здания дрогнули, ослепительный блеск прорезал тяжелый стылый воздух, и страшный грохот рушащихся стен потряс до основания окрестности. Огромное облако дыма и пыли взметнулось в небо, расползлось в стороны, накрыв и нас, и, когда оно рассеялось и осело, на месте недавней лаборатории была только груда дымящихся развалин.
— Отвезите их в больницу, — сказал Тимофеев амбалам, ткнув пальцем на «Лексус», куда те поспешно запихали перед этим безжизненные тела Кирсанова и человека, накрытого простыней. И по всему выходило, что этим человеком был Светлов.
— В какую? — спросил Вертел.
— В нашу, при заводе, идиот. Все-таки лучшая в городе! — с досадой буркнул Тимофеев.
— Понятно, господин президент! — хитро осклабившись, ляпнул Калина.
Тимофеев постучал ему пальцем по лбу, но ничего не сказал и подошел к нам.
— Ну, вот и все, Таня, — чуть улыбнувшись, сказал он. — Лейсман хотел сменить руководство «Атланта». Что ж — для меня воля покойного — закон. Садитесь в машину Анкутдинова, поедем.
— Куда? — спросила я.
— А ты собралась здесь жить, что ли? — переспросил Тимофеев. — Садись.
Мы выехали с территории завода в гробовом молчании. Мы — это Тимофеев, Кузнецов, Казаков, Анатолий Антонович и я.
— Только не подумай, Иванова, что я занимаюсь благотворительным спасением заблудших душ, — вдруг сказал Тимофеев. — Я оказал всем вам услугу, за которую потребую ответных дружественных действий.
— Тимофеев, ведь ты негодяй, — сказала я, — ведь ты знал, что сегодня все будет именно так!
— Но что все-таки произошло? — стуча пальцами по колену, спросил Анатолий Антонович.
— Лейсман убил Анкутдинова, — ответил Тимофеев, — он давно имел зуб на шефа, но не подворачивался удобный случай. А тут вдруг все само плывет в руки.
— Где же тогда Лейсман?
— Продолжает выяснять разногласия с Анкутдиновым, — цинично усмехнулся Тимофеев, — но уже на том свете.
— Ты убил Лейсмана, Саша? — упавшим голосом произнес Анатолий Антоныч.
— Он сам выбрал смерть, — проговорил Тимофеев почти торжественно и обернулся к Кузнецову и Казакову: — Я полагаю, у вас есть немало неотложных дел, молодые люди, не так ли?
— Понимаю, — отозвался Кузнецов, — разговор не для наших ушей. Александр Иваныч, добросьте нас до универа, если вас не затруднит, и мы с готовностью исчезнем.
— В универ? — воскликнул Казаков, глядя на Кузнецова, как на отпетого и катастрофического олигофрена. — На хрена?
— Ты хочешь вылететь, что ли, кретин? — отпарировал тот.
— А что у нас сегодня?
— Зачет, — Кузнецов извлек из кармана записную книжку. — Вот, записано.
— А по какому?
— А по… — Кузнецов дал ответ, едва ли способный внести ясность касательно предмета сдачи, но свидетельствующий о полном равнодушии бравого студента относительно этого предмета.
— Ладно, не надо материться, — заметил Тимофеев, — выходите, вот ваш университет. Но только… — он повернулся к двум друзьям и покачал пальцем у них перед носом. — Ни слова, ясно? Сболтнете лишнего, не сносить вам головы, братцы.
— Ясно, — ответили оба с враз посерьезневшими, строгими лицами, — мы понимаем, Александр Иваныч.
— Ну ты глянь на этих двух, — сказал бритый молодой человек по фамилии Сергеев, тот самый, что рассказывал Светлову о перцептине, — вылезают из шестисотого «мерса»!
— Я знаю этот «мерс», — ответил ему аналогично стриженный приятель, — на нем анкутдиновские номера.
Сергеев захлопал глазами, провожая взглядом нарочито разминувшуюся с ним парочку…
* * *— Куда мы едем? — спросила я.
— За пленочкой. Той самой, которая была записана со столь любезно установленного тобою «жучка», — произнес Тимофеев.
— Почему ты думаешь, что я отдам ее тебе?
— Потому что тебе невыгодно не отдавать ее мне.
— Я так понимаю, ты мне угрожаешь? — насупившись, спросила я.
— Ты плохо понимаешь, — отрезал он, — хотя твой IQ все еще больше двухсот.
— Что ты мне хочешь предложить?
— Ты уверена, что я хочу?
— Иначе ты оставил бы нас в подвале, — докончила я.
— Вот это верно, — он припарковал машину недалеко от корпуса, где помещался ОБНОН. В пяти шагах от нас я увидела свой собственный автомобиль, оставленный здесь еще утром, когда я приехала на работу к Кирсанову.
— Прокурор уже знает о существовании этой пленки, — произнесла я, — и собровцы уже ждут сигнала.
— Я верну эту пленку через полчаса, — ответил он, — и ты пойдешь с нею к прокурору и объяснишь, что вмешательства органов не потребуется, благо преступники разобрались между собой, и так основательно, что даже гробовщик не нужен. Вот моя просьба, которую ты исполнишь за то, что я спас тебя и твоих друзей. Это послужит к тому же гарантией того, что вы проживете долгую и счастливую жизнь, а не закончите ее в канаве сегодня вечером.