Мятеж - Посняков Андрей 12 стр.


Радовались посадники:

– А у нас тут, княже, разор едва не стал! Мужики худые поднялись, чернь гнилозубая.

– Да не токмо одни мужики, хуже дело – Торговая сторона на Софийскую встала, едва утихомирили всех.

– Да и посейчас еще кое-где пылает…

– Да, – покачал головою Егор. – Знал бы – раньше б вернулся. Эх, когда еще мечтал световой телеграф поставить! Ладно, займусь… Жена моя где, что-то не вижу?

– Супруге твоей, дражайшей княгинюшке, в монастыре покуда сидеть прошено. Покуда ты не придешь.

Вожников усмехнулся:

– Ну вот, пришел. Сейчас чуть отдохну да за супругой своей, за чадами, самолично отправлюсь. Обитель-то не так далеко, полагаю.

– Да уж, не шибко далече.

– Ну вот и славно. А уж потом – как семью привезу – за пир, делами же завтра займемся. Уж не думайте, учиним сыск!

– На то, государь, и надеемся, на то и уповаем. Сирых нас рассуди, разберися во всем, накажи кого надо!

– Разберусь, разберусь, не сомневайтесь, – ухмыльнулся в усы князь. – Это ж моя работа вообще-то!


К обители Егор с дружиной подъехал лишь к вечеру: покуда собрались, покуда проводника надежного нашли… да потом три часа по болотам плутали, не такой уж и надежный оказался проводник, насилу к монастырю вышли.


– Уехала, уехала, вчера еще, – обсказала все настоятельница. – И со чады, и с домочадцы. Как от тебя, великий государь, письмо получила – так и снялася. Ты ж сам людей за нею прислал.

– Людей?! Письмо?! Да что ты такое несешь-то?!


До знаменитых волховских порогов – до волока – оставалось не так и много, наверное, полдня пути, а то и того меньше. Княгиня хорошо знала это, впрочем, виду не показывала. А дабы отвлечь внимание врагов, как бы невзначай поинтересовалась: почему, мол, в Ладогу идем, а не в Волхов? Ответ последовал незамедлительно: в Новгороде-то мятеж, а в Ладоге – спокойно, там и подождать можно, покуда утихомирит князь великий бунтовщиков. В монастыре-то опасно – слишком уж от мятежников близко, вот венценосный супруг и беспокоится, воинов вон послал.

Ну, что-то типа этого Еленка и ждала, головой кивнула – да на корму, к детям. Там, в каюте – каморке кормщика, они и расположились, а воины вокруг – чужие, из своих – только трое во главе с десятником. Остальные в других ладейках да челноках, коих не так уж и много наняли. Все, что были, – пару насадов купеческих конфисковали да с перевоза лодки, даже рыбацкими челнами не побрезговали. Во-он, видно дружинников своих – плывут рядом, в челне, гребут, сердечные, стараются от ладей не отстать – а те паруса подняли, ветерок-то поднялся попутный.

Широка река Волхов, от одного берега до другого почитай полтысячи локтей, а то и того боле, не каждый пловец переплыть осмелится. Течение вроде б и незаметно, а как налетит ветер – так ходуном ходят волнищи, коль повернешься бортом – так запросто перевернут ладейку.

Берега вокруг тянулись пустынные, лесом хвойным поросшие, деревни попадались лишь изредка, да и те едва видны были – широка река, а суда шли почти что посередине. Пороги впереди, пороги, волок… Единственная княгини надежда! Понимала Елена – после волоков-то до Ладоги малость останется – плыви себе да плыви, а в Ладоге уж точно ничего хорошего ее не ждет, недаром шпыни так туда стремятся. Значит, надо до Ладоги все успеть… На порогах? Вряд ли и выйдет – там-то шпыни внимание свое утроят, не позволят добыче на волоке ускользнуть, воинами окружат… Значит, раньше освободиться надо – а как? Думай, Елена, думай, ты ж умная, недаром из простого ватажника князя великого сделала! Да что там князя – императора!


Наняв три челна – не побрезговал и рыбацкими, уж какие были, – князь Егор с частью воинов пустился в погоню по реке, остальная же дружина пробиралась берегом – не шибко-то обжитым, бездорожным, болотистым. Одно было хорошо – уже знали наверняка, что гнусные тати, обманом захватив в полон княгиню да детушек ее, Мишу с Аннушкой, пустились в путь к Ладоге – о том поведали рыбаки да оставшиеся без ладьи купцы.

– Нагоним, – подгоняя гребцов, покусывал усы Вожников. – Не у порогов, так в Ладоге. Некуда им от нас деться!

Говоря так, князь подбадривал себя: деться-то из Ладоги как раз было куда, особенно ежели покачивался у пристани какой-нибудь морской кораблик. Вышел в Нево-озеро, потом, по Неве-реке, в Балтику, а там – все дороги открыты. Эх, была бы связь – связался б сейчас с крепостью Орешек, что в истоке Невы, перекрыли б «шильникам» поганым дорожку. Господи… и когда еще собирался светотелеграф устроить? Все как положено – с зеркалами, по ночам – с факелами горящими. Собирался, да все как-то руки не доходили, к тому же, в полном соответствии с местной погодой, большую часть времени светотелеграф бы просто простаивал… ну, хоть такая связь была бы.

А так… А так пришлось послать в крепость гонцов. Успеют ли?

Князь посмотрел на взмокшие спины орудовавших веслами воинов:

– Скорее, робятушки, скорее! Догоним – каждого собольей шубой пожалую!


Солнце уже клонилось к вечеру, пряталось, золотилось за вершинами елей, росших по крутым берегам. Река стала уже, течение резко усилилось, тут и там крутились уже буруны, и суденышки заметно покачивало, а один челнок так и вообще чуть не перевернуло.

– Там, слева, протока прокопана, господине, – пояснил главарю татей кормщик. – В обход порогов, как раз для ладей. Пройдем до темна. А уж потом заночуем.

– Нет уж, – обернувшись, жестко бросил белесый – красномордый Епифан подобострастно звал его «господин Тимофей». – До самой Ладоги без остановки пойдем.

– Ночью?!

– А что такого? Течение там бурное?

– Нет…

– Тогда в чем дело?

Кормщик покачал головой:

– Мелей много. Можем не заметить, застрять.

– А внимательнее смотреть надо! – тряхнув головою, усмехнулся главарь. – Осторожно пойдем, приглядываясь. Тем более и ночи-то сейчас, слава Святой Деве, светлые. Да ты не бойся, мужик, – награжу щедро.

Разбойник шевельнул пальцами, засиявшими на солнце золотыми перстнями. Особенно сильно блистал самый крупный – с красивым голубым камнем.

Когда повернули к берегу, княгиню с детьми заперли в кормовой каморке… К тому времени знатная пленница изучила свое узилище весьма хорошо и теперь прекрасно знала, что делать. Для чего и прихватила незаметненько валявшуюся на дне ладьи уключину, которой и расшатывала сейчас подгнившие кормовые доски, шепотом наставляя внимательно слушавшего сына, семилетнего отрока Мишеньку:

– Протока та неширока, чай. Я первая вылезу – ты мне Аннушку и подашь, а потом и сам осторожно, брызги не подымая, выберешься. Плавать-то как – не забыл?

– Да что ты, матушка! – сверкнул синими глазенками отрок. – Я и под водой могу, и… Каталонцы наши меня плавать учили, помнишь? Алеша Зубов, Рванов Гостинец да Рыбин Иван. Хорошие парни – зря батюшка их на родину отпустил.

– Зубов, Рыбин, Рванов… – осторожно вытаскивая досочку, повторила княгинюшка. – Беззубый, Рыбина и Рвань – так их там, у себя в Манресе, звали. Потому и отпустил их князь, что хорошие люди, верные. За королем Леона присмотр постоянный нужен!

Мишенька вдруг округлил глаза:

– Ой, матушка! Вона, уже и водицу видати. Посейчас и вылезаем?

– Нет. – Елена склонилась над проделанною дырою. – Чуть позже. Но уже надо готовыми быти… Рубаху сымай, порты… и я платье скину… Аннушку подержи, да не разбуди, смотри. Эх, только бы не заплакала, не закричала…

– Крепко спит-то!

– Макового отвару дала. У кормщика было.

Снаружи вдруг резко стемнело, да и течение стало заметно спокойнее – судя по всему, ладейка вошла наконец в протоку. Княгинюшка, обняв сына, погладила его по голове:

– Ну… пошла я! Как скажу – Аннушку мне подаешь.

Ловкая, гибкая, словно пантера, молодая женщина юркнула в щель, проскользнула, мягко войдя в воду… Да, встав на ноги – глубины-то оказалось по шею, – вытянула руки:

– Давай!

Приняв спящую Аннушку, бочком прошла к берегу, положив дочку на траву, выбралась… оглянулась, подхватив вынырнувшего Мишу.

– А мы теперь куда, маменька?

Елена улыбнулась – давно уж она все продумала:

– Деревню на холме видишь?

– Угу. Так мы туда пойдем? Ой, славно, а то ести уже хочется…

– Не совсем туда, чадо. – Укрывшись в зарослях ивы, княгиня осторожно раздвинула ветки, всматриваясь в кисельную полутьму белой июльской ночи.

Суденышки неспешно пробирались протокою – точнее, прокопою – одно за другим, головная ладья похитителей уже удалилась шагов на полтораста, и, похоже, тати еще не заметили пропажу. Впрочем, скоро заметят – времени до того оставалось немного.

– Я чаю, там, у деревни, и пристань есть. Там и возьмем лодку.

– Украдем, да, маменька?

– А хоть бы и так! Спасаться-то нам надо, чадушко.


Невдалеке от порогов Егора вдруг что-то словно ударило в голову, да так сильно, что князь пошатнулся, едва не полетев за борт, в глазах вспыхнула какая-то зелень, а потом и вовсе вдруг потемнело кругом, словно бы внезапно сделалась вдруг ночь, не летняя – осенняя, темная, с черной водой реки, отражавшимися в ней желтыми холодными звездами… и чем-то большим, сияющим волшебным светом, видимым из самого дальнего далека!

– Украдем, да, маменька?

– А хоть бы и так! Спасаться-то нам надо, чадушко.


Невдалеке от порогов Егора вдруг что-то словно ударило в голову, да так сильно, что князь пошатнулся, едва не полетев за борт, в глазах вспыхнула какая-то зелень, а потом и вовсе вдруг потемнело кругом, словно бы внезапно сделалась вдруг ночь, не летняя – осенняя, темная, с черной водой реки, отражавшимися в ней желтыми холодными звездами… и чем-то большим, сияющим волшебным светом, видимым из самого дальнего далека!

Князь вскинул голову: плотина! Залитая электрическим светом плотина, строения в стиле двадцатых – двадцатого века – годов… Волховская ГЭС, творение знаменитого инженера Графтио, один из первенцев советского плана ГОЭЛРО…

– Княже! Княже! Что с тобой, княже?!

Вожников тряхнул головой, улыбнулся воинам – все по-прежнему, река, раннее летнее утро, светлое, с белесым небом… и ревущие впереди пороги.

– Приготовить стрелы, ручницы заря-жай! – живо распорядился князь. – Сворачиваем к протоке. Как прикажу – стреляйте без раздумий в первый же встреченный челн!

Лодки быстро поплыли протокою, на берегу которой воины князя заметили бестолково бегающих парней, отроков…

Вожников махнул рукой, и один из воинов тут же перемахнул на берег, спросил, «цокая» по-новгородски:

– Поцто егозите, робяты?

– Ишшем!

– И цто же вы ишшете?

– Целнок наш увели по ночи ишшо.

– Челнок? – насторожился князь. – И кто ж его увел? Что, какие-то лихие люди были?

– Лихие, не лихие, а были. – Трое отроков лет по двенадцати подошли к протоке, к челнам, да, увидев богато одетых людей, ратников, поклонились. – Цузые, не по-нашему говорили, один кормщик – из наших, Глотов Степан. На ладье, на целнах больших плыли, наш не должны бы украсть…

– Ясно, – покусав губу, Вожников приказал воинам грести живее.

Кто бы мог украсть челнок – у Егора сомнений не имелось. Конечно же – пленники, княгиня… не зря ведь видение было, не зря! Хорошо свою супружницу зная, князь ни секунды не сомневался в ее способности к любой авантюре… увидела первую же возможность бежать, тут же ею и воспользовалась и чад, конечно же, с собой прихватила. Вот только куда сии беглецы подалися? Конечно, ежели сказать, не рассуждая, – так назад, к Новгороду. Однако ежели чуть подумать, так и станет ясно – что не туда. Ну где там княгинюшке против течения выгрести? Даже если и Феофан с нею бежал – все равно тяжковато. Значит, вниз по течению поплыли, а там – к берегу, да ветра в поле ищи.

– Вниз идем. Быстрее, парни! Быстрее!

Спустившись по течению версты на полторы-две, княжьи ратники вдруг увидели жмущиеся к левому берегу суда – челны и небольшую купеческую ладейку – насад. Они!

– Тати, – тихо промолвил князь. – А ну, давай туда… Живее. Луки, ручницы готовьте…

Они даже не вступали в разговоры – князь отдал приказ стрелять сразу же, как только челны подошли к «шильникам» ближе…

Рявкнув, ручница разнесла в щепки корму головной ладьи, следом полетели меткие стрелы…


Услыхав выстрелы, вздрогнул пробиравшийся росшей на склоне холма березовой рощицей белокурый тать Тимофей. Вздрогнул, сплюнул досадливо, обернулся:

– Кажется, мы немного задержались с поисками, Епифан. Я бы даже сказал – опоздали.

– Думаешь, господине, погоня? – Краснорожий схватился за саблю. – Да мы их… враз!

– Разбойные морды против отборной гвардии императора Русии? – сверкнув глазами, презрительно ухмыльнулся главарь. – Не смеши мою епанчу! К тому же мы не знаем, сколько их.

– Но… наши люди ведут бой!

– Пусть ведут. Это хорошо! Мы же с тобой, Епифане, возвращаемся в Новгород. Не вышло с княгинею – не беда, и, может быть, вовсе не худо – по крайней мере, император не будет нам мстить лично. Да и вообще – успокоится. А нам то на руку! Так что в Новгород, мой забубенный друг Епифане! В Новгород! Идем.

Разбойники скрылись в роще и через некоторое время уже вышли на широкий Московский тракт, где вскоре прибились к вологодским купцам, неспешно продвигающимся длинным обозом к новгородскому Торгу.


Князь Егор выскочил на берег первым. В сверкающей на солнце кольчуге, с непокрытою головой, с обнаженной саблей в правой руке и острым кинжалом – в левой. Из зарослей навстречу сразу ринулись двое, одного князь успокоил саблей, а вот с другим – высоким и тощим ратником в длинной, чуть ниже колен, байдане, сплетенной из круглых расплющенных колец, пришлось повозиться. Тощий-то оказался умелым воином, ловко отразив первый удар, отпрыгнул в сторону, выставляя вперед тяжелую татарскую саблю. Вожников снова атаковал, клинки скрестились, послышался лязг – то ли железа, то ли крепко, с нешуточной ненавистью сжатых зубов. Вот вражина отпрыгнул и тут же, изогнувшись, ударил, целя сопернику в шею. Князь чуть отпрянул, подставил под острие вражеского клинка зерцало, тем временем перевернув в левой руке кинжал – чтоб было удобней метать… И вот выбрал момент, отвлек внимание тощего выпадом… метнул…

Тяжелое лезвие угодило в правый глаз супостата, и что там дальше было, Вожников не видел, не ждал – отпихнув падающее тело ногой, побежал вперед к рощице, соображая, что не зря же «шпыни» высадились на берег именно здесь, значит, что-то такое увидели, что-то их подтолкнуло…

В рощице завязалась сеча. Слава богу, не так уж и много оказалось врагов, и тем не менее… Вокруг слышались ругательства и предсмертные крики, скрежет и звон клинков, стоны и хрипы, вся музыка скоротечного рукопашного боя. Перестали свистеть стрелы, и ручницы прекратили палить – сложно было целиться в роще, да и вообще – потеряв человек семь, враги как-то быстро отошли, растворились в лесах… особенно их и не искали – не было в достатке людей… Да пес с ними, с супостатами, пущай уходят, лишь бы…

– Его-ор! – едва затихший шум битвы вдруг сменил пронзительный крик. – Его-ор! Князь мой… любый…

Вожников, закусив губу, швырнул в траву окровавленную саблю, заключил в объятия подбежавшую жену, поцеловал крепко, глядя в васильково-синие глаза, гладя золотистые волосы, словно напоенные ласковым летним солнцем:

– Мила моя, люба… Ну, как ты тут без меня? А дети? Чады-то наши где?

– В овражке укрыты, – всхлипнув от радости, Елена махнула рукой. – Ждут. Идем же…


Непонятно было, кто кого брал, кто на кого нападал первым – муж на жену или жена на мужа. Верно, оба старались, оба неистовствовали, только нынче полем боя была постель – широкое княжеское ложе в опочивальне, в бывших купеческих хоромах богатых купцов Амосовых, что давно уже перебрались в Холмогоры по каким-то своим делам. Амосовские-то палаты первым подворьем княжеской четы и были, туда и перебрались знатные погорельцы со чадами своими и домочадцами, в ожидании, покуда на Прусской улице не отстроят усадебку.

– Ах, милый… – Голая Елена встав над грудью лежащего на спине супруга, хищно сверкнула глазищами. – Знаешь, хочется тебя укусить почему-то!

– Кусай! – погладив жену по бедрам, Егор рассмеялся. – Хоть все руку скушай!

– А и скушаю! А чего ж?

Княгнюшка, в который раз уже за ночь, набросилась на мужа, словно прыгнувшая на добычу рысь, притянула к себе, прижалась всем своим молодым женским телом, истосковавшимся по мужской ласке. Горячие бедра красавицы пришпорили Егора, словно застоявшегося без дела коня, коим княгиня распоряжалась столь умело и властно… Впрочем, и сам великий князь бревном не лежал – действовал, словно охотник, словно настороженный капкан, в который вдруг угодила добыча. Оп! И уже Еленка оказалась под ним, вытянулась, закатывая глаза, застонала, и волосы разметались сусальным золотом, а руки, казавшиеся такими нежными, тонкими, руки – прижали Вожникова со страшной непостижимой силой, которую, верно, уж никак нельзя было бы ожидать от сей синеглазой красы с тонким станом и грациозными повадками лани. А вот, поди ж ты! Любовная игра нынче больше напоминала схватку, а ласки – захваты и приемы какой-то борьбы, где каждый хотел добиться победы любой ценой.

Вот Егор чуть прикусил зубами набухшую от любовного сока грудь, чувствуя, как напряглася, как застонала супруга, как изогнулось, забилось под сильными ладонями разгоряченное нешуточной страстью женское тело, казавшееся таким податливым… ан нет! Наслаждаясь, княгиня умело брала свое!

Оба стонали, закатывали глаза, наслаждаясь друг другом, предаваясь бурной и жаркой страсти… лишь к утру сменившееся нежными ласками, ничуть не менее возбуждающими… ничуть…

– Милая моя, мила…

Князь поцеловал жену в шею, провел ладонью по спине, чувствуя под шелковистою кожей твердые косточки позвоночника, ребра…

– Ты – моя добыча!

– Нет. Это ты – моя.

Еленка повернулась, уперлась твердыми розовато-коричневыми сосками в широкую грудь Егора, и – на этот раз осторожно-нежно – накрыла губы мужа своими… чувствуя жаркие ладони спиной, бедрами, лоном… прижалась, выгнулась, прикрыла пушистыми ресницами васильковые очи… застонала…

Назад Дальше