– Не думаю. Слишком уж она примитивная. В общем, Таня, Антуан, считай, в твоих руках, а потому теперь можно обсудить еще один очень важный вопрос.
– Какой?
– Например, такой: отдала ли ты анкету Комиссарову?
– Отдала.
– А он?
– А он вообще-то не хотел брать.
– Почему?
– Сказал, что все наши девчоночьи примочки ему совершенно не интересны.
– А ты?
– А я попросила, чтобы он все-таки взял, потому что может найти там нечто для себя интересное.
– Ну и? – Лена нетерпеливо заерзала на стуле. – Неужели нельзя сразу рассказать? Почему из тебя все клещами надо вытаскивать?
– Потому что рассказывать больше нечего. Анкету он еще не вернул. Ты лучше скажи, как у тебя дела с автобусной остановкой?
– Тоже никак, – тяжело вздохнула Лена. – Я все выхожу, выхожу, а его нет.
– Неужели так ни разу его и не встретила?
– Один раз встретила, только он был с Генкой Рябой и на меня не обратил никакого внимания.
– Это ничего, Лен. Он просто тогда еще не читал в анкете про остановку, а когда прочитает, то наверняка будет вести себя иначе, – очень убедительно сказала Таня.
Венька
Венька решил написать Винту письмо.
Он писал в нем все как есть: что Пашка наверняка сам виноват, но что ему, Веньке, его все-таки жалко, потому что нос – он ведь на самом видном месте, а сломанная рука, наверное, здорово болит. Венька пожелал Винту скорейшего выздоровления и посоветовал больше не попадать в ситуации, когда ломаются кости.
Венька понимал, что отдавать письмо Кире Геннадьевне не стоит, а то одноклассники опять его неправильно поймут. Он вовсе не самый сознательный и сочувствующий. Он просто очень хорошо знает, как тяжело быть одному, когда, как говорится, стакан воды некому подать. Конечно, мамаша Винта все ему подаст, но это совсем не то же самое, когда какой-нибудь пустяк подаст друг. Венька решил съездить к Пашке самостоятельно. В палату его скорее всего не пустят, но письмо обязательно передадут.
В школьном буфете Венька купил пару булочек с ореховой начинкой. Они маленькие, но очень вкусные. Ради такого случая можно даже пожертвовать папиной ручкой. Кто еще Винту такую принесет? Никто! А Винт, как поправит руку, будет писать и радоваться.
Когда Венька вышел на остановке «Городская больница», то совершенно растерялся. Больница занимала целый квартал и состояла из множества разноэтажных корпусов. Куда идти? Где находится Винт? Венька, наверное, так бы и уехал ни с чем, если бы случайно не наткнулся на винтуевскую мамашу. Она очень удивилась, увидев Веньку, но зато подробно и обстоятельно объяснила, как найти Пашку. Оказывается, в палаты пускали всех подряд, и письмо было ни к чему. Венька смял его, засунул в карман и пошел по узкой тропинке к двенадцатому корпусу.
Винт здорово обрадовался Веньке и долго представлял его ребятам в палате:
– Глядите! Это Венька! Из моего класса! Ко мне пришел! Друг!
Венька никогда не был другом Винта. Более того, он подозревал, что друзей у Пашки вообще не было, как, впрочем, и у него самого. Друг – это такое… такое… что не у каждого бывает. Ну ладно, пусть ребята в палате думают, что у Винта друг Венька, а у Веньки – Винт.
– Ну, как в школе? – спросил Пашка, усаживая Веньку на кровать.
– Нормально, – ответил Венька и протянул Винту пакетик с двумя булочками и папиной ручкой, оплетенной блестящей синей проволокой. – Это тебе передача… – Венька запнулся, помолчал немного, а потом почему-то добавил: – от класса…
– Вот здорово! – обрадовался Пашка. – Я наши булочки из буфета, знаешь, как люблю! Вы прямо угадали, что мне больше всего нравится. Вот что значит – друзья! – сказал он так громко, чтобы это слышали абсолютно все в палате, засунул в рот сразу полбулочки и взялся за ручку. – Ручечка! Клевая! Ну, спасибо! Жаль, что писать буду еще не скоро. – И он слегка качнул загипсованной рукой.
– Болит? – спросил Венька.
– Не очень. Терпимо.
– А нос?
Пашка левой рукой потрогал ленту пластыря на лице и сказал:
– Честно говоря, нос больше. Может, потому, что на нем гипса нету, как ты думаешь?
Венька не знал, почему нос болит больше, поэтому сказал про другое:
– Антуана поставят на учет в детскую комнату милиции.
– Да ну? – изумился Пашка. – За что?
– Как это за что? За твои нос и руку.
– Не может быть… – растерялся Пашка. – Я же сам виноват…
Венька удивился, что Винт, оказывается, все правильно понимает, и пояснил:
– Твои родители на него заявление в милицию написали.
– Ну, дают! А мне ни гу-гу! – разозлился Пашка. – Мама только что здесь была. Все «тю-тю-тю», Пашенька, «сю-сю-сю», а про это ни слова. Ну, ничего, Венька, она завтра придет, так я ей задам жару! Скажи Антуану, что все обойдется: заберут они свое заявление, как миленькие!
Венька подумал, что сегодня выдался очень хороший день. Не зря он навестил Винта. Глядишь, у Антуана все обойдется! Да и Пашка приятно удивил. Может, он вовсе не такой гад, каким прикидывается.
Венька еще немного посидел в палате, потом они с Пашкой побродили по коридорам больницы. Когда Венька уходил, Винт, заглядывая ему в глаза, спросил:
– Еще придешь?
– Не знаю, – честно сказал Венька. – Завтра у мамы день рождения, а потом, на выходные, мы всей семьей к бабушке уезжаем.
– Так ты после выходных приходи…
– Я постараюсь, – пообещал Венька и пошел к выходу.
Венька стер с доски, взял свою сумку с парты и хотел выйти из класса, но заметил лежащую на Аллочкиной парте толстую тетрадку с Леонардо Ди Каприо на обложке. Конечно, Венька не удержался и раскрыл тетрадку, чтобы еще раз полюбоваться на ровненькие кругленькие буковки, которыми умела писать только одна Аллочка. Тетрадь оказалась анкетой, но не Аллочкиной, а Таньки Осокиной. На первой странице, изрисованной цветами, бабочками и сердцами, Осокина приклеила свою фотографию. Под ней ядовито-зеленым маркером она вывела волнистыми буквами имя – Таня – и нарисовала птицу. Красивую, совсем не похожую на ту, которую Венька не так давно неудачно переделал в печально известный сук. На следующих страницах шли всем знакомые вопросы девчоночьих анкет.
Венька присел на стул и стал судорожно листать тетрадь, чтобы побыстрей добраться до Аллочкиных ответов. Вот! Вот они, ее кругленькие буковки… Та-а-ак! День рождения у нее, оказывается, через три дня. Здорово, что он об этом узнал! Телефон легко запоминается: в нем целых четыре «четверки». Любимый цвет – салатовый? Гадость какая… Что тут еще? Кошка Муся… пирожное «Буше»… «Титаник»… Бритни Спирс… Рикки Мартин… «Стрелки»… Ну и вкусы! А-а-а… Вот интересный вопрос: «Кого ты любишь?» Ну, конечно… Что же можно было там увидеть, кроме букв «А.К.»? Естественно, она любит Антуана Клюшева. Кого ж еще?
Венька знал об этом и раньше, но сейчас почему-то сильно разозлился – то ли на Аллочку, то ли на себя. Он вытащил из сумки резинку, слепленную из двух половинок: белая стирала карандашные записи, а синяя – следы шариковой ручки. Венька решительно повернул резинку синей стороной, аккуратно стер букву «А» и, подражая круглому Аллочкиному почерку, вывел в этом месте букву «В». Хорошо, что Аллочка написала только две буквы. С именем и фамилией целиком Венька не справился бы, а так было вовсе и не заметно, что в тетради что-то стерто и написано заново.
Он бросил анкету на прежнее место и пошел к выходу. В дверях Венька столкнулся с Аллочкой. Видимо, она вернулась за забытой тетрадкой. Венька испугался, что она тут же развернет анкету и немедленно уличит его в подделке документов, но Аллочка быстро засунула тетрадь в свой нарядный рюкзачок и выбежала из класса.
Стоя у окна в коридоре, Венька размышлял о том, что бы такое подарить Аллочке на день рождения и как это незаметно подложить ей в школьный рюкзак. Через несколько минут недалеко от него пристроились Осокина и Прижняк с необыкновенно озабоченными лицами.
– Знаешь, я думаю, что это – Витька Кравченко из 8-го «В», – сказала Прижняк.
– Может, конечно, и Кравченко, – отозвалась Осокина. – Но, согласись, это странно: строить глазки Антуану, а любить какого-то «В.К.»!
Венька похолодел. Выходит, Осокина уже ознакомилась с Аллочкиными ответами. Сейчас они с Ленкой выведут его на чистую воду. Венька опять весь превратился в слух.
– Слышь, Ленка, – продолжала разговор Осокина, – ну-ка вспоминай, кто еще под «В.К.» подходит.
– Вовка Коршунов из 6-го «Б».
– Скажешь тоже! Децл такой!
– Тогда… это, может быть, Валерка Корзун из 9-го «А»?
– Станет Валерка на какую-то Любимову из 7-го «А» смотреть, как же! У него с Милой Краевой роман.
– А может, это не мешает Алке любить его? – предположила Прижняк.
– Брось, – махнула рукой Танька, а потом вдруг неожиданно громко расхохоталась.
– Тань, ты чего? – удивилась Лена.
– Ой, не могу! – заливалась Осокина. – Я подумала – а может, это наш Козлик?
– Тань, ты чего? – удивилась Лена.
– Ой, не могу! – заливалась Осокина. – Я подумала – а может, это наш Козлик?
Ленка тут же рассмеялась вслед за подружкой, а Венька изо всех сил сжал зубы и зажмурился, чтобы не вырвался стон и не выкатилась горькая слеза. Неужели он до такой степени смешон? Неужели он не может понравиться ни одной девчонке?
Венька с трудом отодрал себя от подоконника, спустился на первый этаж к гардеробу и встал напротив зеркала. Вот он, Венька Козлов из 7-го «А». Ну и чем он хуже Антуана? Конечно, не такой, как он, но и не хуже! Он, Венька, тоже высок. На физкультуре стоит третьим после Антуана и Пети Комиссарова. Абсолютный брюнет, как говорит мама. А еще она говорит, что среди русских таких черноволосых немного, поэтому это является его преимуществом. Глаза у Веньки светлые, серые. Нос прямой с чуть заметной горбинкой, губы пухлые, розовые, лицо чистое. Что в нем смешного? Ничего! Что им всем в нем не нравится?
Венька лукавил сам с собой. Он абсолютно точно знал, что им не нравится. Внешность тут была ни при чем. Даже клетчатый пиджак ни при чем. Будь Венька даже как две капли воды похож на красавчика Ди Каприо, все равно все смеялись бы над ним. За истерики, за слезы.
Венька купил Аллочке цветок. Не простой. Особенный. Обыкновенную гвоздику или даже розу он не смог бы ей подарить. О том, чтобы преподнести ей подарок из рук в руки, не могло быть и речи, а в сумке цветок запросто сомнется или сломается. Исходя из этих соображений, Венька, потратив все свои сбережения, купил Аллочке нежно-розовый венчик орхидеи, упакованный в пластиковый прозрачный колокол. Теперь дело оставалось за малым – незаметно положить орхидею Аллочке в рюкзак.
В свой день рождения Аллочка пришла в школу в новых голубых брючках, украшенных по низу вышитыми цветочками, и в розовой кофточке с опушкой по вороту и рукавам. Свои густые золотые волосы она заплела в десятки торчащих в разные стороны косичек. Венька онемел от такой неземной красоты. Все Аллочку поздравляли, дарили всякие безделушки – заколки, шоколадки или брелоки.
Венька с трудом дождался конца географии. Когда после звонка с урока одноклассники, собрав учебники и тетрадки, побросали свои рюкзаки и сумки у кабинета математики и помчались в столовую, он наконец сумел подложить Аллочке свою орхидею.
В столовую он не пошел. Не мог. У него дрожали руки и бешено колотилось сердце. Он рассчитывал, что за перемену как-нибудь успокоится, но не тут-то было. Руки продолжали трястись и после звонка на урок.
Когда Марья Семеновна запустила всех в кабинет, Венька не мог отвести глаз от Аллочки. Вот она расстегнула «молнию» рюкзачка, вот достала учебник, тетрадь, ручку, карандаш… Потом еще порылась в глубинах рюкзака, но вместо орхидеи достала красный прозрачный треугольник и спокойно сложила руки на парте. Неужели не заметила? Не может быть! Он же положил цветок на самый верх!
Венька не успел еще все хорошенько обдумать, как за его спиной кто-то громко охнул. Венька обернулся. Танька Осокина держала в руках его орхидею. Венька в ужасе посмотрел на осокинский рюкзак и все понял: он был точь-в-точь таким же, как Аллочкин.
Танька сначала смотрела на цветок дикими глазами, потом щеки ее залила краска. Она спрятала орхидею обратно в рюкзак и села, не шевелясь, за парту. Венька опустился на свой стул, закрыв лицо руками. Все кончено. Опять все получилось наперекосяк.
На перемене девчонки обступили Таньку с требованиями показать цветок. Венька думал, что Осокина гордо достанет орхидею и станет ею хвалиться, но Танька почему-то молчала. Неужели ей не понравилось? Тогда, наверное, хорошо, что его глупый подарок не попал к Аллочке. Но нет, такой цветок не мог не понравиться! Вот и девчонки канючат на разные голоса:
– Ну, Таня, ну, покажи!
– Там такая прелесть!
– Кто тебе подарил?
Танька, все такая же красная, как и в начале урока, вдруг, растолкав девчонок, выбежала из класса.
– Все ясно, – поджав губки, сказала Прижняк. – Это любовь! Такие царские цветы просто так не дарят! Я, конечно, не очень хорошо рассмотрела, но, по-моему, цена этому подарочку больше ста рублей. Я в цветочном киоске видела.
– Кто же ей подарил? – своим мелодичным голоском спросила Аллочка. – Вы не догадываетесь?
– Мне кажется, – вступила в разговор Катя Дронова, – даже Антуан на такое не способен!
– Почему «даже»? – возмутилась Оля Авласович. – Ваш Антуан вообще на такое не способен. Он уверен, что это девочки должны дарить ему подарки, сохнуть по нему, на танцы приглашать на дискотеках…
– Лена! Ты с Осокиной больше всех дружишь, – перебила Олю Аллочка. – Ты должна знать, с кем у нее такие отношения.
– Нет у нее ни с кем никаких отношений! Она, как и… – Прижняк чуть запнулась, но тут же нашлась: – ну… как и многие девочки нашего класса, влюблена в Антуана. Но он, по-моему, на нее никак не реагирует.
– Ой, девочки! – Катя прижала руки к груди и закатила глаза вверх. – Если бы мне кто-нибудь такое подари-и-ил… я бы… Я бы сразу в него влюбилась!
– Даже если бы он был одноглазым уродцем? – усмехнулась Оля.
– Во-первых, в нашей школе нет одноглазых, во-вторых, нет уродцев, а значит…
– А если бы, – перебила Катю Прижняк, – такой цветок тебе подарил наш Козлина?
Венька замер. Циркуль, который он вытащил из сумки для урока геометрии, впился иголкой ему в ладонь.
– Козлов? – для чего-то переспросила Катя, хотя и так совершенно ясно было, что Козлина – это и есть Козлов.
Венька почувствовал, что она смотрит ему в затылок, морщась, вытащил из ладони иголку циркуля и поспешил выйти из класса. Лучше не слышать, что скажет Дронова, потому что ничего хорошего она не скажет.
В коридоре у одного из окон стояла Осокина. Венька решил подойти к своей врагине и по-хорошему попросить отдать цветок. Он приблизился к ней почти вплотную. Танька очень странно на него посмотрела и опять уставилась в окно. Щеки ее пылали, а глаза показались Веньке огромными. Он никогда раньше не замечал, какие у Таньки красивые темно-серые глаза. Он догадался, что Осокина сейчас мечтает о каком-нибудь сказочном принце, который один только и мог подложить ей в рюкзак орхидею. Конечно, о принце. Даже не об Антуане.
Смешно! А это всего лишь он, Козлина, классное посмешище, да и то по ошибке, подарил ей удивительный цветок. Так получилось…
Ему почему-то вдруг стало жаль Таньку. Он не будет забирать у нее цветок. Зачем? Пусть мечтает. Даже если бы орхидея попала по назначению, он все равно никогда не признался бы Аллочке, что это его подарок. Никогда.
Таня
Все в Таниной жизни как-то запуталось и переплелось. На физику она не ходила. Когда она дома рассказала об истории с контрольной отцу, тот пообещал, что завтра же сам сходит к директору. Домой он вернулся расстроенный, взъерошенный и сказал Тане, что запрещает ей вообще когда-либо посещать предмет, который ведет взбесившийся филин. На вопрос мамы, как же дочь обойдется без такого важного предмета, как физика, он сказал, что наймет ей самого лучшего и дорогого репетитора, но не позволит, чтобы сумасшедший птицезверь калечил ему ребенка.
Таким образом, все Танины вечера опять были заняты. Вместо музыкальной школы она теперь три раза в неделю ходила в художественную, а два оставшихся вечера – к Николаю Петровичу, репетитору по физике. Кира Геннадьевна несколько раз предлагала ей помириться с Людмилой Павловной, поскольку та якобы согласна, чтобы Таня перед ней извинилась. «Ни за что!» – отвечала Таня. И не потому, что запретил отец, а потому, что не чувствовала себя виноватой.
Танины неприятности с физикой самым положительным образом сказались на всем 7-м «А». Ту злополучную контрольную Люка разрешила всем переписать, и «двоек» почти не было, если не считать Генку Рябу, который действительно ничего не знал. Димка Васильев принес Тане коробку конфет, перевязанную полосатой бело-красной ленточкой, и, виновато посмотрев ей в глаза, сказал:
– Это тебе от моего отца… ну… и от меня, конечно, тоже. Если бы не ты, Люка меня сгноила бы в седьмом классе: ни за что бы в восьмой не перевела… – Он помолчал немного и добавил: – Тань, ты извини, что все так получилось… У меня в результате все хорошо, а ты…
– Брось, Димка, не извиняйся. Все нормально. Я ни о чем не жалею. Выучу физику и без Люки, – ответила Таня.
Она совершенно не кривила душой. Ее действительно не слишком беспокоила физика. Гораздо больше переживаний доставляла нежная розовая орхидея в изящной прозрачной упаковке. Таня никак не могла понять, каким образом она оказалась у нее в рюкзаке. Кто мог ей ее подарить? Он, этот подарок, что-то означал. Что-то очень важное. Это был какой-то знак, код, шифр. Таня билась над разгадкой тайны орхидеи, но совладать с ней никак не могла. Сначала ей хотелось думать, что цветок подарил Антуан. Она иногда ловила на себе его странный взгляд и связывала его с орхидеей. Она даже хотела подойти к нему и напрямик спросить о цветке, но… однажды, заглянув в его яркие карие глаза, поняла, что это не он. Вообще-то Антуан, пожалуй, мог бы подарить цветы, но не так… и не орхидею. Ему больше подошел бы стандартный ларечный букет гвоздик в блестящей фольге с бантиком, как на Димкиной коробке конфет. Или какая-нибудь шоколадка в яркой обертке.