Прости им, Господи,
Ибо ведают
и не творят.
Поэт – не выборная должность.
Поэт – не папин капитал.
Поэтов назначают сверху.
Унылое говно
Сидит и плачет.
За что его?
Толпа на площади
Учит клоуна
Кувыркаться.
Будда жил в кипении страстей.
Это видно по его улыбке.
Просто вам те страсти незнакомы.
Мало радуюсь.
Очень мало.
Может, жизнь стерженек сломала?
КВАРТА
Мишура,
конфетти…
Да, вчера.
Да, прости.
Когда познаешь смысл бытия,
Планета станет маленькой, как шарик.
И все, что вознесению мешает,
Уйдет навеки, словно "ты" и "я".
Могу ли я попасть во власть –
Так, чтобы всласть и много красть?
И эхом на закате дня –
А сможет власть попасть в меня?
Ходит мальчик с девочкой,
Ходит бабка с дедушкой,
А по улице зигзагом
Ходит пьяный с белочкой.
Ах, не вышло у меня
Стих сложить на злобу дня,
Как ту злобу не рифмую –
Получается фигня!
В надежде копится усталость,
В буране – дым замерзших сел,
Исчезнет все, а я останусь,
Исчезну я – исчезнет все.
ШЕКСПИРИКИ
…я повернул глаза зрачками в душу –
И вижу только низменную тушу…
«Быть иль не быть – вот в чем вопрос!» –
Сказал кабан, когда подрос.
Что значит имя? Роза пахнет розой,
А сельский нужник пахнет грубой прозой…
ХАЙЯМКИ
В книге мудрости множество чистых страниц,
Журавлей в облаках и в ладони синиц,
Книга мудрости – тихие грезы ребенка,
Сны, которые утром упали с ресниц.
Ну и ладно, скажу, все, что было – пустяк,
Ну и ладно, скажу, разлюбила – пустяк,
Ну и ладно, скажу, и налью «Саперави»…
Разве я удержу воду жизни в горстях?
Сок прекрасной лозы наливаю в бокал,
Эхо дальней грозы наливаю в бокал,
Горечь темного сна, сладость первого снега,
Соль последней слезы наливаю в бокал.
Говорят, что вино – это символ, друзья,
Кудри крашены хной – это символ, друзья,
Символ – полный кувшин, символ – страсть на лужайке…
К черту символ! Живите красиво, друзья!
Я встречать научился – учусь провожать,
Этой горькой науки мне не избежать,
Где вы, сверстники? Мы, отвечают, с тобою,
Ожидаем возможности руку пожать.
Жизнь проходит, как скорый экспресс, за окном,
Исчезающий поезд мне кажется сном,
Там, в ушедших вагонах, давно уже спим мы,
Здесь, в идущих вагонах, сидим за вином.
Не вино виновато, что я захмелел,
Не жара виновата, что пруд обмелел,
Это просто судьба, а с судьбой не поспоришь –
Глупо спорить мишени с потоками стрел!
Мы лабаем для сердца – о да, это джаз,
Саксофон полон перца – о да, это джаз,
За роялем старик, первоклашки моложе,
Воздух свингом истерзан – о да, это джаз.
Эй, Харон, подгоняй-ка поближе ладью,
Я принес не монеты – портвейна бадью!
Хочешь, выпьем в пути, хочешь, здесь ее выпьем –
На любом берегу мы с тобою в раю!
НОВОРУССКИЙ РУБАЙЯТ «ПАЦАН ХАЙЯМ»
Не заречься, братва, от сумы да тюрьмы,
Не отречься, братва, от колымской зимы,
Не уйти от Костлявой в ментовском прикиде…
Попируем, шалава, во время чумы?
Что задумал, начальник? Ответь, не томи.
Что стоишь за плечами? Ответь, не томи.
Для кого я рубли разменял на копейки?
Изнываю ночами – ответь! Не томи…
Я теперь депутат – вознесли пацана,
Вся охрана в ментах – вознесли пацана,
Прокурор у меня на конвертном окладе…
Был я вором в законе, стал просто шпана.
Тем, кто зону топтал, Бог грехи отпустил.
Тем, кто пулю глотал, Бог грехи отпустил.
Тех, кто чешет шансон, как он гнил в Магадане –
Бог не фраер, таких он давно опустил.
Мы успели к раздаче литых кулаков,
Мы успели к раздаче крутых кабаков,
Вы же, толстые свиньи, успели к кормушке,
Но бадья – для свиней, а свинья – для волков.
Был когда-то я молод – гуляй, пацаны!
Был по зонам наколот – гуляй, пацаны!
Мог и в форточку влезть, и на пику поставить…
Ах, зачем вспоминать, если дни сочтены?
НУЛЕВАЯ БАЛЛАДА
Да ладно, говорю я вам, презрение к моим словам, сомнение в моих правах и прочие занудства – они пути не сократят, обманут, как слепых кутят, а значит, всех вас запретят и не дадут вернуться. Да ну, мне отвечают, бред, тебе, приятель, веры нет, ты стар и сед, ты – глупый дед, а мы – гонцы рассвета, и значит, ты, дружок, молчи, мусоль беззубо калачи, грей тощий тухес на печи, к тебе доверья нету.
Да ладно, вам я говорю, я старый по календарю, а так с плевка зажгу зарю и разражусь потопом, тогда как вам, мои друзья, и свиснуть в простоте нельзя, и непроторена стезя – куда вам, плоскостопым? Да ну, они мне говорят, ты тонешь, дядя, как "Варяг", не дотянув до января, до снежного причала, тебе – прокуренный подвал, а нам – в ночи девятый вал, у нас – кудрява голова, короче, чья б мычала.
Да ладно, говорю вам я, не то чтоб мы – одна семья, но визг сопливого хамья давно мне не любезен, и если вежлив до сих пор, то под полой держу топор – он и увесист, и остёр, и вообще полезен. Да ну, мне говорят они, смотри, козел, не обмани, спаси топор и сохрани, он скоро пригодится – мы выпьем и еще нальём, и топоришко отберём, и вставим деду остриём в тугую ягодицу.
Да ладно, а в ответ – да ну, и не вмените нам в вину сей диалог, как страсть к вину, как социальность позы, поскольку вечность коротка, а жизнь уходит с молотка, и если нынче брань сладка, то завтра будет поздно; какие б ни были понты, а мы давным-давно "на ты", и если утром все скоты, то к вечеру – химеры, и каждый, свеж он иль устал, взбирается на пьедестал, где злато славы – как с куста, приятели-гомеры!
И снова, как последний лох, ты затеваешь диалог…
БАЛЛАДА О КОРОТКОЙ ДИСТАНЦИИ
Извините, Александр Аркадьевич,
Что цитирую Вас слишком избыточно –
Из "Матросской", из "Поэмы…", из "Кадеша",
Из изгнания, из водки, из пыточной,
Из прокуренного насквозь квартирника,
Из искрящего в ночи электричества…
Не закрыть на перерыв этот тир никак –
Ни на на вечность, ни на день, ни на три часа.
Снежной вьюгою рубах – финиш-ленточка,
Пляшет на гробах судьба-малолеточка.
Сидит ворон на дубу,
Дует ворон во трубу –
Ой, не пыжься, черный ворон,
Не испытывай судьбу!
Над моею головой –
Белый шум да черный вой,
Я и сам не понимаю:
Кто здесь мертвый, кто живой?
Вы простите меня, Галич, постылого,
Вы поймите – я ведь к вам за случайностью,
За хрустящим февралем, за настырностью,
За улыбкой, за бедой, за отчаяньем,
За расстроенной до всхлипа гитарою,
За растерзанной до слез интонацией…
Слишком быстро мы становимся старыми,
Слишком часто облака ваши снятся нам.
Ах, Лепажевы стволы! – клювом щелкали…
Примеряйте кандалы, братцы-щеголи!
Сидит ворон на сосне,
Хрипло каркает во сне,
Ты не каркай, черный ворон,
От натуги не красней,
Для тебя, для воронья,
Есть икорка и коньяк,
Для меня, для рифмоплета –
Полграфинчика вранья.
Что мне делать, Александр Аркадьевич,
Если время вхолостую заверчено,
Если тайна – есть ли жизнь за МКАДами?
Если страшно – доживем ли до вечера?
Если пишешь, как с обрыва – да в облако,
Если смех дрожит салфеточным знаменем…
Вы ведь помните? Спеленутых – волоком.
Вы ведь знаете? Конечно же, знаете.
Кто нас ждет за роковой, за последнею?
Лучше б, если не конвой. Сам проследую.
Сидит ворон на трубе
Строго между А и Б,
Хошь-не-хошь, а выбрать надо,
Что обломится тебе.
Мак слетает с калачей,
Пляшет свора палачей,
И луна глядит в окошко:
"Чей ты, братец?"
Я – ничей.
БАЛЛАДА О ЖЕЛТОМ ВЗГЛЯДЕ
В вечном отчаяньи стонут барханы,
Знойной поземкой шурша,
Тени в песке, как казненные ханы,
Спорят: бессмертна ль душа?
Глаз раскаленный следит за пустыней,
Неотвратим и горяч,
Струйкой минут над равниной постылой –
Плач.
Так рыдает палач.
Но здесь и всюду,
Сейчас и вечно,
Закутан в жару, как в ад,
Лукавей беса,
Огня беспечней,
Присутствует Желтый Взгляд.
Он смотрит, любя,
Он смотрит, смеясь –
И в сердце вползает змея.
Сизым ручьем проструилась гадюка,
Росчерк стервятника тих,
Солнца лучи, будто стрелы из лука,
Небо сжимает в горсти.
Арфой Давид развлекает Саула,
Дивной струною блестя;
Возле изломанного саксаула –
Стяг
И солдата костяк.
Но здесь и всюду,
Вчера и завтра,
Желанен, как верный яд,
Как дом, приветлив,
Как жизнь, забран,
Присутствует Желтый Взгляд.
Он смотрит, смеясь,
Он смотрит, любя –
Он страстно желает тебя.
На горизонте верблюжья цепочка
Тащит звено за звеном,
Эй, караванщик? Не слышит, и точка.
Эй, караванщик? Не слышит, и точка.
Спит в измереньи ином.
Тихо качает тюрбаном зеленым,
Тихо плывет к миражам.
И под лопаткой железом каленым –
Жар,
Как обломок ножа.
Но там и дальше,
До льдов, до снега,
Вне песен, стихов, баллад –
Прибит гвоздями,
Взирает с неба
Внимательный Желтый Взгляд.
Как жизнь, текуч,
Как предел, высок –
Чтоб помнили про песок.
КАСЫДА ВЕЧЕРА
Душа мудреет, а плоть стареет, и что-то реет, а что-то – так,
Лежит во прахе, глядит во страхе, как бабы-пряхи прядут не в такт.
И мне, о боже, налей того же, хочу итожить, хочу молчать,
Пока во мраке сцепились в драке ладонь и знаки, ключ и печать.
Текут чернила, как воды Нила, и крокодилы зевают всласть,
От их зевоты всем ясно: вот ты, и главный кто тут, и чья здесь власть,
И что по чести, а что – прочесть бы, да против шерсти рванет судьба,
По кромке бездны, и друг любезный споет для бесов: "…там правит бал!"
А как мечталось, и как леталось, но что-то сталось, а что-то – нет,
Как знать, где старость, а где усталость, где просто жалость, где звон монет?
И в реку с моста уже не просто, и струп-короста на миражах,
И что ни слово – укор былого, и что ни песня – укол ножа.
И мне, Всевышний, дай это дышло, чтоб боком вышло из-под ребра,
Чтоб там, где бьется, где тонко рвется – покой и солнце… Спасибо, брат.
КАСЫДА СТИХА
Первый стих выходит комом – неуютным, незнакомым,
А потом, глядишь, тайком он распускается цветком,
Облаком, флажком суконным, полутрупом, сбитым комой,
Варваром, который Конан, вашей правою рукой,
Стариком, гвардейцем конным, шаржем, росчерком, иконой,
Безгарнирным антрекотом, материнским молоком –
Знать бы, по каким законам можно вырасти драконом,
Или шустрым насекомым, или тихою рекой.
Первый стих выходит чудом, неваляшкою, причудой,
В никуда из ниоткуда, из зачем-то в низачем,
Ливнем, битою посудой, мартом, банковскою ссудой,
Днем, спасителем, иудой, тонким долом на мече,
Злой улыбкой, хлама грудой – знать бы, как прожить без блуда,
Без "Не пей вина, Гертруда!", без печати на плече.
Первый стих приходит рано – где-то мама мыла раму,
Где-то есть руины храма, где-то есть благая весть,
С лету, с пылу, с жару, странно, будь ты волком, будь бараном,
Хорасанским карваном, в Антарктиде или здесь,
Первый стих – рычаг стоп-крана, штиль в зенице урагана,
В сердце ножевая рана, непоруганная честь,
Знать бы, как удар тарана рушит стену невозбранно,
Знать бы, в чем удел тирана, и не знать, каков я есть.
СТАРАЯ ТЕМА
Нас однажды не будет. Понять это очень не просто.
Будет август и солнце, февраль и продавленный наст,
Возле дома взметнутся деревья саженного роста,
Будет день, будет пища… Но все это будет без нас.
Нас однажды не станет. Судьба улыбнется другому –
И другие поэты рискнут залететь на Парнас.
На скамейке газетку разложат соседи по дому,
Будет хлеб, будет водка… Но все это будет без нас.
Нас однажды попросят: валите, мол, братцы, с планеты,
И без вас мало места, и дорог весьма кислород…
Мы кивнем и отчалим. Ведь спорить желания нету.
Есть желанье вернуться – такой мы упрямый народ.
ВЕРА
Не верю я, что бог – косноязычен,
Что наплевать в запале божеству,
Как звать листву, весеннюю траву,
Каков у моря штормовой обычай,
Или какого черта я живу
На этом свете.
Верю в точность слова.
Оно и только – вечности основа.
СУЕТА СУЕТ
Однажды приходит октябрь, а за ним – дожди,
И вместе с дождями – тоска, депресняк, хандра,
Все кажется, что на облаке кто-то сиднем сидит,
И льет нам помои на голову – вон он, гляди! –
Из ведра.
Он вертит пригасшим нимбом, зацепленным за рога,
И курит бычок до фильтра, и смачно плюет в зенит,
И морось ему, мерзавцу, немерено дорога,
И в ухе его есть колокол, который – да сгинь же, гад! –
По нам звенит.
Однажды приходит ноябрь, а за ним – метель,
И скрип под ногами, и снег, и морозные витражи,
И кажется, что теплее нет рифмы нам, чем "постель",
И двери срывает с петель, а может быть, и с петель –
Дрожи!
Однажды проходит жизнь, и приходит смерть,
И гроб, и поминки, и водка, и с ливером беляши,
И надо, брат, изловчиться, загнуться крюком, суметь
Остаться нелепой искрой, сварганить Костлявой месть –
Пляши!
Пляши до прихода марта, вприсядку беги в апрель,
Из сора, из груды пепла хоть как-то, а прорастай
Побегом, стрелою, кукишем – врежься, как в стену дрель,
Лай псом подзаборным, рыбой на зорьке плесни в Днепре –
С моста
Рыбак одинокий глянет, докурит святой бычок,
Надвинет поглубже кепку, светящуюся как нимб,
Копытом пристукнет в раже: мол, плаваешь, дурачок?
А я-то шагаю мимо, а я-то здесь ни при чем –
Тони!
И снова мелькает лето, и снова октябрь дождит,
И снова на зябкой туче скучает рыбак шальной,
И снова душе морока: не бойся, не верь, не жди,
Не спи – я, душа, замерзну! Расплескивай, береди –
За мной!
ПЕЧАЛЬ
Мельчаем, господа!
Какая там дуэль…
Залезешь в интернет, в журнале сцедишь яду,
Прочтешь: и ты, мол, Брут? Ответишь: я, мол, Яго…
И – плюх, как в никуда,
В холодную постель.
Закисли в дураках,
Бухаем, а не пьём…
Спешим закончить тост, не дожелав до края,
Ширинку расстегнем у дряхлого сарая,
Сольём ведро пивка,
И каждый – при своём.
Здоровье, быт, среда…
Не шашкою сплеча-с –
Бананьей кожурой противника бичуем,
И памятью себя, как водкою, врачуем:
Мол, раньше, господа!..
А раньше – как сейчас.
НОЧЬ
Звезды разговаривают басом,
Каждая – непризнанный Шаляпин,
Над горбом унылого лабаза
Ходит месяц с тросточкой и в шляпе,
У него серебряные пальцы,
У него латунные колени,
Он распялил ночь на круглых пяльцах,
И снует игла вселенской лени.
Громоздятся вековые липы
В облаках слепого аромата,
Может, до рассвета будет ливень,
Может, и не будет. Вся примята,
Росная трава блестит слезами
У обшивки старого карбаса.
Смотрит месяц желтыми глазами,
Звезды разговаривают басом.
ДОЛГИ
Раздаю долги, только не берут,
Раздаю долги – не берут, хоть плачь,
Говорят: ты, парень, безмерно крут,
Битый волк, братан, тертый ты калач,
Ты не должен нам ни копья – увы!
Ты не должен нам ни полушки – бред!
Не сечет топор твоей головы,
Не берет коса твоих зрелых лет,
Не возьмем с тебя ни рубля, братан,
Не возьмем, и все, хоть пляши, хоть стой,
Богатеем ты век свой коротай,
И не зарься на наш карман пустой.
Я держу долги в потненькой горсти,
Я поклоны бью, умоляю взять:
Кредитор, прости, грех мой отпусти…
Почему – нельзя? Кто сказал – нельзя?!
Мы ж с тобой друзья, мы же не враги,
Чей такой указ, чтоб прощать долги?
АТЛАНТ
Что скажешь, приятель Атлант,
Расстроенно горбясь?
Что небо на плечи – талант?
Проклятие?
Гордость?
Что холка устало трещит
Не по-человечьи
И небо – трагический щит –
Так давит на плечи?
Подай мне подушку, Геракл,
И корочку хлеба.
Какой же я, братцы, дурак,
Со всем вашим небом…
ПРИЗНАНИЕ
Я вас люблю. Конечно, неуклюже.
Что ж, как могу.
Я вас люблю, как старый тигр из плюша,
И ни гу-гу.
Моя любовь не знает фейерверка,
Колец огня,
Гусарская расшитая венгерка
Не для меня,
Иным – хрусталь об пол, с Елены слепок,
К ногам – весь мир.
А у меня есть только я, нелепый,
И все.
Возьми.
ТУРНИР
Первый:
Наброском майской синевы,
Неразличимым – еле-еле –
Нежнейшим – так лежали вы
На черном бархате постели.
Немой, как пень, с недавних пор,
Нагой – в глубинах цитадели,
Не я схватился за топор
На черном бархате постели.
Над хризантемой взвился рок –
Нет!.. лепестки похолодели –
Не кровь, не смерть, но серебро
На черном бархате постели!
Ночь оловянных лошадей,
Ночь безъязыких свиристелей,
Надежда двух слепых людей
На черном бархате постели…
Второй:
…он пошел простым путем: каждая строка начиналась с «но».
Но если так, пускай. Финал.
Но если нет? – под шум метели.
Но если да? – я это знал
На черном бархате постели.
Но если ты? – свистит топор.