– Тишина, заседание начинается, – объявляет Рауль, ударив три раза пяткой в пол. – Суд идет.
– Подожди, я немножко приведу себя в порядок.
Саманта поправляет одежду и волосы. Потом толкает воображаемую дверь и входит с таким же воинственным видом.
Рауль показывает ей ее место. Каждый делает вид, что раскладывает бумаги и ручки, воображаемые рукава мешают им.
– Слово обвинению.
Рауль занимает место прокурора:
– Спасибо, господин председатель. В качестве прокурора я обвиняю человечество в предумышленном убийстве, совершенном над... самим собой. В качестве наказания требую его уничтожения и удаления из космоса.
– Спасибо, мэтр, – говорит Рауль, занимая место судьи. – Кто выскажется в защиту?
– Я, э-э... что надо говорить? Рауль склоняется в ее сторону и шепчет:
– Невиновно.
– Вот-вот, невиновно.
Рауль возвращается на место прокурора:
– Я, как прокурор, утверждаю, что конец Земли пла-че-вен. Нашу планету погубил небольшой конфликт, который человечество не смогло уладить.
– Не стоит обвинять все народы в том, что между двумя из них возник конфликт.
– Это могли быть какие угодно народы. Люди воюют между собой столетия. Они все время испытывают потребность в захватах, покорениях, грабеже, убийствах, насилии.
– Не все одинаковы. Всегда находились разумные люди, противостоявшие завоевателям, – отвечает Саманта.
– Я вызываю свидетеля обвинения. Господин Рауль Мельес, историк, историк-любитель, по крайней мере.
Рауль делает вид, что входит, становится лицом к стеклу и поднимает правую руку.
– Я клянусь говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.
Он снимает очки, покусывает дужку уголком рта, как заправский историк.
– История человечества знает много примеров насилия. Взять хотя бы индоевропейцев. Они умели обрабатывать железо и приручать лошадей, у них была сословная организация общества, и благодаря этому они в течение пяти тысячелетий держали в повиновении живущие рядом с ними народы, навязывая им свое преклонение перед военной силой и мужеством на поле брани.
– Возражаю! – перебила его Саманта. – Народы, отрицающие насилие, тоже были.
– Это правда. В это же время финикийцы, евреи, карфагеняне развернули торговлю, открыли первые банки, проложили шелковый путь, освоили другие пути, по которым везли чай и пряности. У них не было мощной армии, они предлагали альтернативу военным завоеваниям: сотрудничество и обмен товарами между народами. Чтобы совершать морские путешествия, они изобрели компас, карты, парус. Итог: карфагеняне были покорены римлянами, финикийцы были вырезаны, евреи постоянно преследовались.
– Их идеи не погибли.
– Гибель Земли подтверждает: стремление к конфронтации оказалось сильнее, чем стремление к сотрудничеству Звон оружия всегда заглушал призывы к любви, Мы все соревнуемся и соперничаем друг с другом. Потому что такова наша истинная природа... Мой вывод как свидетеля таков... человек человеку – волк.
– Спасибо за выступление, господин историк. (Рауль занимает место судьи.) Слово защите.
– Вы словно забыли о том, что мы способны ухаживать за больными и защищать слабых, немощных и старых.
– Мы прославляем молодость. Мы прославляем власть. Мы восхищаемся силой и воинами. А слабых, отличных от нас или чуждых нам, мы постоянно преследуем.
– У нас есть школы, больницы, дома престарелых. Мы способны на взаимопомощь. Мы добрые и благородные существа.
Рауль, с места прокурора:
– Вздор!
Возвращается на место судьи и стучит ногой:
– Тишина, или я удалю всех из зала заседания! А вас, мэтр, я попросил бы взвешивать ваши слова. Слово защите. Свидетель может покинуть зал, если у вас, мэтр, нет к нему вопросов.
– У меня нет вопросов к свидетелю. Но у меня есть заявление. Я обращаюсь к вам, господин прокурор, и к вам, господин судья.
Рауль возвращается на место прокурора. Саманта встает напротив него.
– Э-э, здравствуйте, господин председатель, здравствуйте, господин прокурор, и здравствуй я сама, защита, короче... И публика в зале суда, наверное... (Она поворачивается к стеклу.) Я клянусь говорить истинную правду и все такое. Зуб даю.
Показывает на свой зуб.
– Так что я хочу сказать, – продолжает она с горячностью, – мы, люди, – это самый чудесный опыт жизни во Вселенной!
– Вы в этом уверены?
– Ну, конечно, человек не похож на других зверей. Это великое творение Господа. Это священное животное.
– Священное? Священно-глупое! Чем же это человек лучше кита, хомяка, пчелы или даже лягушки?
– У нас большой мозг. Мы умнее всех остальных зверей.
– Это правда, кора головного мозга у нас «кудрявее», объем мозга больше, чем у большинства остальных животных. Но как мы этим воспользовались? Мы глупее самых распоследних динозавров. Они хотя бы не виноваты в том, что вымерли!
– Возражаю! Это несчастный случай. Э-э... Из того, что мы только что услышали, понятно, что ответственен всего один человек, диктатор, к тому же больной. Ошибочка вышла по его вине. Надо ли резать все стадо из-за одной бешеной коровы?
Рауль говорит тоном прокурора:
– В таком случае я ставлю под сомнение систему, которая позволила опереточному диктатору оказаться во главе государства, обладающего ядерной бомбой.
– Хорошо, о'кей, это недосмотр. Но в тот момент, когда эта сволочь нажимала на смертоносную кнопку, миллионы приличных людей делали добрые дела.
– Тогда я вас спрашиваю: почему же на высшие посты назначаются сволочи, как вы выражаетесь, а не приличные люди?
– Я-то откуда знаю? Потому что приличные люди слишком заняты добрыми делами и им некогда думать о политике.
– Аргумент несостоятелен! – возмущается Рауль.
– Прекратите употреблять ваши мудреные словечки, я их не совсем понимаю.
– Человек может быть добрым иногда, но суть его дурна. Такова страшная правда. Вспомните случай, который произошел в Англии: два восьмилетних мальчика забили до смерти другого, младше их и совершенно им незнакомого!
– Да-а, что-то такое было по телевизору.
– Ну, так вот, на допросе они сказали: «Нам было скучно, мы хотели развлечься!» Им было по восемь лет. Восемь лет, слышите? Где уж тут рассуждать об индоевропейской или финикийской культуре! Откуда в таком возрасте такая дикость? Когда я услышал об этом, я подумал: если бы человек мог свободно проявлять свойства своей натуры, то он, может быть, открыто признал, что он не любит своего ближнего, не любит себя самого и испытывает потребность уничтожать все вокруг себя. Полиция, правосудие, тюрьмы – это все способы заставить людей сдерживать свои разрушительные инстинкты. А если бы не было страха перед жандармом, они показали бы свои истинные лица – лица убийц.
– Человечество похоже на растущего ребенка.
– И что?
– Оно было в подростковом возрасте.
– Вы хотите сказать, что господин Род людской делал те же глупости, что и подростки, которые гоняют на мотоциклах, бьют машины и напиваются?!
– Человечество готовилось стать взрослым. Взрослеют постепенно. Обязательно случаются проколы. Кто ни разу не воровал конфеты в супермаркете? Кто ни разу не поджигал почтовые ящики? Кто, подстрекаемый ордой приятелей, ни разу не угонял вечером мотороллер...
– Я.
– Да ладно, хватит. Единственное, в чем можно упрекнуть человечество, так это в том, что оно взрослело медленно. Но у него были на то уважительные причины. Трудное детство. Разведенные родители. Дурная компания. Но юноша Род людской очень старался. Постоянно совершенствовался. В один день все не делается.
– Да, делается в семь. А у нас сейчас восьмой. После дня отдыха – день траура.
Саманта делает вид, что ищет что-то в кипе бумаг.
– Я не могу позвать сюда нужных мне свидетелей, но, поверьте, господин председатель, их могли бы стоять здесь, рядом со мной, перед судом, тысячи – тысячи тех, кто рассказал бы вам, каким хорошим был этот юноша – Род людской.
Рауль, удивленный восторженностью своей подруги, меняет тон:
– Ваш чудесный юноша Род людской серьезно навредил планете, которая его кормила. Ему не была свойственна благодарность. А о его трудном детстве стоит поговорить. Род людской был по меньшей мере преступником. Сколько рек безвозвратно уничтожено его рукой? Сколько мест обитания диких животных осквернено? Сколько морских пляжей обезображено? Сколько лесов истреблено?
– Он уже начал исправляться. Деревья стал опять сажать.
– Род людской был единственным видом животных, применявшим пытки. Только он получал удовольствие от страданий своих собратьев. Другие звери убивают, чтобы защититься или насытиться.
– Неправда. Я видела, как мой кот почти час мучил ящерицу. Он оторвал ей хвост, потом не торопясь одну за другой лапки, он вонзал в нее когти, а ящерица корчилась от боли. Есть это несчастное, исстрадавшееся существо он не стал, гордо положил труп мученицы мне на кровать.
– Это лишь подтверждает все сказанное мной. Ваш юноша Род людской не только опасен, но и заразен. Он развращает живущие рядом с ним другие виды животных.
Саманта не может скрыть своих чувств. Она вдруг принимает гордый вид:
– Бог, зная людские слабости, снабдил их одним качеством.
– И каким же, скажите на милость, госпожа адвокат?
– Совестью, господин прокурор. Совестью, которая порождает в человеке три достоинства.
– Лицемерие, жестокость, злонамеренность?
– Нет. Любовь. Юмор. Творчество.
– ...Чепуха. Все это ничего не дает. Саманта повышает голос:
– Человек – единственное существо, способное на Любовь с большой буквы. Остальные животные занимаются ею только для воспроизведения рода, чувств они не испытывают.
– Да, но во имя этой Любви с большой буквы люди совершают худшие из преступлений. Например, во имя любви к родине они развязывали самые кровопролитные войны.
– Иисус был человеком. И сказал: «Любите друг друга».
– И Иисуса распяли. А потом во имя Его создали инквизицию.
– Человек – единственное животное, способное на страсть!
– Человек – единственное животное, чьи страсти ведут к безрассудству.
– Человек... (Саманта ищет аргументы)... – единственное существо, способное на юмор.
– Человек – единственное животное, которому понадобилось изобретать юмор, чтобы смириться со своим отчаянным положением.
– Человек – единственное животное, которое создает красоту. У вас была когда-нибудь возможность оценить качество тончайшего китайского шелка?
– Беспомощное подражание невесомым нитям паука!
– А античные скульптуры в музеях?
– Грубая поделка в сравнении с кружевом розового бутона!
– Легкий прыжок балерины?
– Как неуклюж он в сравнении с полетом стрекозы.
– Звуки сопрано?
– Какофония в сравнении с пением соловья.
Саманта сосредоточенно думает.
– Человек – единственное животное, умеющее играть рок-н-ролл, – говорит она убежденно.
– А сверчок? Его надкрылья перещеголяют любую электрогитару.
– Только человек знает искусство живописи!
– А улитка?
– Но это не живопись! Просто мазня.
– Вы говорите так потому, что никогда не смотрели на слизистый след улитки сверху. Узоры гораздо затейливее, чем на многих абстрактных картинах.
– У нас есть наука! У животных, насколько я знаю, науки нет.
– Ну, что ж, будучи ученым, я хочу вам напомнить, что благодаря именно этому преимуществу мы сумели смастерить атомную бомбу, которая и жахнула нам прямо в рожу!
– Мы не животные, мы придумали противозачаточные таблетки!
– И демографический взрыв! Нас сегодня шесть миллиардов. Десять миллиардов через десяток лет. Другие животные умеют регулировать свою рождаемость, а мы явно переборщили. Кролики сами уничтожают свое потомство, когда оно становится слишком многочисленным. А мы создаем трущобы!
Он устало поднимает вверх руки.
– У нас есть машины. – Саманта неистощима.
– И загрязнение окружающей среды.
– Мы придумали безопасные выхлопные трубы!
– Что не мешает образованию желтого облака над каждым мегаполисом. Я уж не говорю об озоновой дыре.
– Так, хватит! Вы меня выводите из себя. Осуждать человечество легко. Но оно и вас породило, напомню вам. Оно вам даровало жизнь. Человечество – это мы. Хорошо, мы злые, мы мучаем, мы отравляем, кончаем жизнь самоубийством, у нас есть безумные тираны и войны. Но давайте поставим вопрос по-другому. Неплохо хотя бы и то, что нам удалось дожить до прошлой недели. Три миллиона лет существования для таких уродов, как мы, – это все-таки уже достижение. (Она приставляет палец к груди Рауля.) И... здесь и сейчас два человека осмелились устроить судебный процесс своему собственному роду. Ни одно животное на это не способно. Рауль пятится.
– Мы ставим вопрос о судебном преследовании проделок рода людского. Вот что прекрасно в людях. Да, сударь, они все время задают себе вопросы. Они все могут подвергнуть сомнению. Они способны даже раскаиваться в своих ошибках.
Рауль отступает еще дальше.
– А мы оба... Мы дрались, оскорбляли друг друга. Но мы друг друга не убили. Мы задумались, мы признали свои заблуждения, мы эволюционировали. Таково поведение человека. И вот почему мой подзащитный достоин оправдания.
Рауль колеблется, потом жестом показывает, что Саманта его убедила. У него не осталось аргументов.
Торжествующая Саманта снова занимает место свидетеля, Рауль – место присяжных.
– Господин судья, мы приняли наше решение, повинуясь голосу совести. В совершении предумышленного убийства человечество... не виновно. В совершении непредумышленного убийства – также не виновно.
Рауль встает на место прокурора, Саманта делает вид, что собирает свои адвокатские бумаги.
– Снимаю шляпу, дорогая коллега. Вы блистательно провели процесс.
– Благодарю вас, господин... э-э... нет, дорогой коллега.
Рауль пожимает Саманте руку.
Выражение глаз Саманты меняется, ее поведение тоже. Она пристально смотрит на Рауля протрезвевшим взглядом.
– Вы меня... Да ты меня обвел вокруг пальца, а, Рауль?
– Что?
– Да ты меня чуть не одурачил!
– Что такое?
– С самого начала ты хотел меня трахнуть! Этот процесс – просто уловка, это чтобы я подумала, будто сама хочу этого. Потому что, если я верно понимаю, оправдание человечества означает мой окончательный приговор.
– Подождите. Это что же, я взорвал Землю, чтобы к вам приставать?!
– Ты что, думаешь, я не вижу твои масленые глазки за твоими очечками, господин Я-хитрее-всех-на-свете?
– Если вы не довольны, можно подать апелляцию. Это нас, кстати, и займет, потому что мы здесь можем застрять надолго... Таким образом, мы продолжаем приключения человечества. Вы же этого так хотели, не так ли?
– Без чувства я любовью заниматься не могу. Даже если я себя заставлю, тело мое не сможет. А ты, как я тебе уже говорила, абсолютная противоположность моему идеалу мужчины.
– Вы не сделаете этого даже ради человечества, ради его Совести, его Любви, его Творчества, его Способности задаваться вопросами?
– Сначала ты меня раздражал, потом ты меня бесил, потом ты меня разочаровал, теперь, должна тебе сказать, ты мне противен.
– Ах, да, я вспомнил... Вы бережете себя для прекрасного принца!
– Оставь мне мои фантазии. Больше у меня уже ничего нет.
– А вы думаете, что Ева была идеалом Адама?
– У них выбора не было, – говорит Саманта.
– Так у нас его тоже нет. Мы ОДНИ! МЫ ПОСЛЕДНИЕ! И вы сами это доказали, – напоминает Рауль.
– Мне твои руки не нравятся. Для меня очень важно, какие руки. Форма пальцев так много значит. Эти пальцы будут ласкать меня. Надо, чтобы я их признала, чтобы я захотела их приручить. А у тебя пальцы толстые. И покрыты черными волосами. И ты грызешь ногти, фу!
Он удивленно смотрит на свои руки.
– Мадемуазель Бальдини, вы хуже пакистанского диктатора. Он уничтожил человечество из националистических убеждений, а вы последуете его примеру потому, что вам не нравятся мои руки. Прискорбно!
– В любом случае я знаю, что, даже если я соберу всю мою волю в кулак, у меня ничего не получится, нечего и настаивать.
– Ну, вот проблема и решилась. Человечество приговорено из-за моих рук.
– Тут нет ничего личного. Против тебя-то я ничего не имею, Рауль.
– Вы находите меня до такой степени отталкивающим?
– Между нами: когда только что мы стояли рядом и разговаривали, я заметила, что у тебя еще и изо рта плохо пахнет.
Рауль поднимает голову и обращается к потолку:
– Скажите, земноводные, вы не могли бы для меня украсть другую женщину? Эта мне совсем не подходит, ну совсем. Я люблю брюнеток с большой грудью. Конечно, вы у меня о вкусах не спрашивали.
Саманта подходит к Раулю. Он отступает, как будто боится того, что она к нему прикоснется.
– Я думаю, – говорит Рауль, – нам, чтобы не убить друг друга, лучше всего не разговаривать. Я вас не знаю, мы не знакомы, мы не общаемся, хорошо? Там – ваш дом. И видеться нам не обязательно. Будем считать, что апелляция... была только что рассмотрена. Из-за вас человечество проиграло процесс.
Он залезает в огромное колесо и начинает нервно в нем крутиться.
– Заметь, Рауль, я прекрасно понимаю, что я немного несправедлива, потому что процесс мы честно провели вдвоем.
Рауль крутится в колесе быстрее.
– Конечно, я могла бы сделать над собой некоторое усилие. Находясь в твоих объятиях, я могла бы думать о ком-нибудь другом.
– Ваше высочество слишком добры ко мне.
– ...И потом, я могла бы призвать на помощь кое-какие свои эротические фантазии... только... надо дождаться, пока они погасят свет. И я ни в коем случае не согласна целоваться.
Рауль бешено крутит колесо.
– И мне нужно быть сверху, я не люблю положение снизу, я задыхаюсь, – вздыхает она.