– Скажи, а как они друг друга называли? Как друг к другу обращались?
– Она ему говорила «Володя», а он ей «Вера»… Только однажды… – Девочка лукаво глянула на меня. – Дядька оговорился и назвал ее другим именем, она ему сделала замечание, и он поправился.
– И каким же он ее именем назвал?
Девчушка торжествующе, с превосходством посмотрела:
– Лера.
Да здравствуют свидетельницы-девочки! Все видят, все слышат, все подмечают!
– Павел Савельич, – предостерегающе наклонилась ко мне мадам Верная, – пора заканчивать, Олюшка устала.
– И последний вопрос. – Я повернулся к девочке и заглянул в ее бездонные голубые глаза. – Когда тебя эта тетенька встретила после школы, вы сразу поехали в ту квартиру?
– Да.
– А на чем вы поехали? На метро?
– Нет, на машине.
– На машине какой? Грузовой, легковой, пожарной?
Олюшка хихикнула:
– На легковой.
– И за рулем сидел тот самый дядя?
– Угу.
– А машина какого была цвета?
– Серая. Или зеленая. Или голубая. Я не знаю, она грязная была.
«Вряд ли, конечно, она помнит марку, тут свидетели-девочки все-таки уступают мальчикам, но попробовать все-таки стоит».
– А какая была машина? «Жигули», «Москвич», «Волга»?
– Не как у папы.
– А какая у папы?
– С багажником сзади.
– У нас «Жигули», тринадцатая модель, – подсказала Верная.
– А эта была без багажника?
– Угу.
– Значит, «Москвич»?
– Наверное.
Кого-то мне напоминала эта парочка похитителей. Да не «кого-то», а вполне определенных граждан. К примеру, тех двоих, что ограбили квартиру Степанцовых. Ох, многое совпадало: и двое молодых людей, и оба в джинсах. И автомобиль «Москвич», и девушка, которую на самом деле зовут Лерой. Вот только преступная специализация – опять! – совсем другая. Там – «марьяжный» разбой, а здесь – похищение человека с целью последующего выкупа. А если… Если, допустим, вспомнить Порядину, которая работала вместе со Степанцовой? И добавить к числу преступлений парочки еще и поджог?! Да, странная разбросанность…
И еще вдруг пришло мне в голову совсем уж несуразное: все три дела – и разбой на Калараш, и поджог в Травяном, и похищение в семье Верного – подсунул мне наш полковник Любимов.
Тут вдруг заворочался ключ в замке, и распахнулась входная дверь в квартиру.
Верная-старшая немедленно вскочила и бросилась в прихожую. Следом за ней как ветром сдуло Олюшку. «Папочка! Папа!» – донеслись восхищенные вопли девочки.
Я тоже выглянул в прихожую. На пороге стоял майор Верный в дубленке. Майорша припала к его груди. За ноги его обнимала Оленька.
Вид у хозяина был одновременно и довольный, и больной. Казалось, он еле стоит на ногах. На волосах, повыше уха, запеклась кровь. Он вгляделся в меня, отдаленного от него длинным коридором, не узнал и тихо спросил у жены: «Кто это?»
– Аристов. Его прислал Любимов.
– А-а. Привет, Паша, – слабо кивнул мне «обэхаэсэсник». Казалось, Верный немного не в себе. Он был смертельно бледен.
– Что с тобой, милый? – с нескрываемой озабоченностью спросила его жена.
– Пойдем в ванную. Меня стукнули по голове. Надо промыть рану.
– Я вызову «Скорую»!
– Никаких врачей! Черепушка моя оказалась крепкой. Наверно, просто сотрясение. Пустяки, отлежусь.
Обе женщины, крошечная и взрослая, отпустили своего мужчину. Он скинул дубленку. Я увидел, что весь овчинный воротник в крови, кровь же растеклась по шее, пиджаку и водолазке майора.
– Господи! – ахнула Верная и повела супруга в ванную.
Девочка потянулась было за ними, но мамаша цыкнула на нее: «Оля! Иди в свою комнату!»
Я на правах чуть ли не члена семьи взял малышку за ручку и отвел в детскую.
Детская тоже ничем, кроме громадных размеров (метров двадцать пять) и высоких потолков, не выделялась из миллионов советских комнат, предназначенных для подрастающего поколения: кровать, стол, книжные полки. Я усадил девочку на разобранную постель и сунул ей в руки «Малыша и Карлсона»:
– Почитай, я скоро приду.
«Подслушивать нехорошо», – в детские и юношеские годы пытались научить меня семья, школа, пионерская и комсомольская организации. Однако оперативно-разыскная работа волей-неволей сделала мои моральные принципы гораздо более гибкими. И я усвоил другой постулат: мне можно все, что идет на пользу делу и не запрещено законом.
Ванная комната у Верных, как обычно, располагалась по пути на кухню. Очень удобно – если меня застигнут врасплох, можно сделать вид, что шел налить себе еще чаю.
Мне подумалось, что я поспел вовремя, потому что услышал, сквозь шум воды, как майор, спросил:
– Кто еще знает?
– Только полковник, – отвечала Верная.
– Что ты им рассказала? – «Им», надо полагать, – мне и Любимову.
– Как договаривались.
– Сколько денег, сказала?
– Сказала: три. Давай йодом смажу.
– Мажь.
– Надо сделать рентген.
– Может быть. Позже.
В любом оперативном мероприятии, как и в жизни, один из важнейших постулатов – не переусердствовать, тем паче что мне показалось, главное я расслышал. Я покинул свой пост, пошел на кухню. Взял со стола тарелку с вафлями и печеньем и, как паинька, вернулся в детскую к Олюшке.
– Пора побаловаться плюшками, – сказал ей.
– Как Карлсон, – расплылась она в улыбке.
– Читала эту книжку?
– Мне папа читает, вслух.
– Почитать тебе? Где вы остановились?
– Почитай. Вот отсюда.
Я начал декламацию, а девочка стала баловаться плюшками: надкусила печенье, потом вафлю. Заговорщицки сообщила:
– А у нас и конфеты шоколадные есть. «Мишки» и «Белочки».
Я допускал, что можно по-разному относиться к старшим Верным. Вполне вероятно, кто-то мог сводить с ними счеты, но пытаться причинить зло этой ни в чем не повинной девчушке – уже преступление. И если я поймаю ту самую парочку на «Москвиче» – а я ее поймаю! – пощады от меня пусть не ждут.
Шум воды стих. Хлопнула дверь ванной, раздалось шарканье двух пар ног.
Шаги скрылись в третьей комнате – по всей видимости, супружеской спальне. Вскоре оттуда раздалась команда майора: «Пойди поставь мне лед». А спустя минуту в детскую заглянула хозяйка. Мгновенно, ревнивым глазом оценила обстановку: дочка чувствует себя прекрасно, чтение «Карлсона», тарелка со сластями – и тихо попросила меня:
– Павел, пожалуйста, подойдите к Эдуарду.
Я не заставил себя ждать.
Спальня освещалась лишь поставленным на пол ночником. На широченной кровати навзничь лежал майор, уже переодетый в тренировочный костюм. Под голову ему супруга подстелила полотенце: чтоб не пачкать подушку кровью и йодом.
Спальня из карельской березы оказалась, насколько я смог разглядеть в полутьме, едва ли не самым роскошным местом в квартире. Видать, сюда нечасто пускали посторонних: очень уж интимно все было обустроено.
В изголовье кровати висело зеркало. Напротив супружеского ложа располагался телевизор с видеомагнитофоном. Второй увиденный мной видюшник за истекшие три дня – если считать украденный у Степанцовых. Видик в спальне, надо же. Зачем он им здесь? Уж не просматривают ли майор с женой на ночь глядя порнуху? Ах, забавники!
– Павел, – полуоткрыл глаза лежащий Эдик. По нему было видно: парню худо. – Спасибо, что помогаешь.
– Полковнику спасибо скажешь. Он меня просил.
Не знаю, понял ли майор, что я на самом деле имел в виду. А я хотел сказать следующее: «Ты мне, Эдик, никто – не друг и не родственник. И помогать тебе я не нанимался». Пожалуй, Верный понял мой намек – в чем-чем, а в сообразительности ему не откажешь.
– Садись, – он указал слабой рукой на пуф и продолжил: – Хочу тебя попросить. Не надо никому ничего рассказывать. Ни о чем. Все кончилось. Все обошлось. Только ты и полковник знаете. И слава богу. Сделай одолжение, не трепись.
– Как скажешь.
– Я умею благодарить. Уж поверь.
– Мне ничего не надо. – «От тебя не надо». – Повторяюсь, я сюда приехал ради полковника. – «Аркадьич меня и отблагодарит, если сочтет нужным»
– А если не я – если Любимов тебя попросит найти этих сволочей?
Я промолчал. Вопрос был гипотетическим.
– Он тебя точно попросит, – продолжал Верный. – И прошу – я. Конечно, я понимаю, что одной моей просьбы тебе недостаточно, но, я думаю, полковник меня поддержит. Пожалуйста, Паша: втихаря и не поднимая пыли – найди их! Найди этих гадов. Я тоже повторюсь: я умею быть благодарным.
«Видать, мне этого дела не избежать. Причем придется действовать и дальше в одиночку. Н-да, тогда тебе, Эдуард, – да и полковнику – действительно придется меня отблагодарить».
– Ты знаешь, кто они, похитители? – спросил я, тем самым начиная свое частное расследование, от которого, похоже, мне не отбояриться.
– Нет.
– Догадываешься?
– Тоже пока нет. Правда, бродят кое-какие мыслишки по этому поводу. Если сложатся, сообщу. Одно могу сказать: голос похитителя, который мне звонил, я раньше никогда не слышал.
– Нет.
– Догадываешься?
– Тоже пока нет. Правда, бродят кое-какие мыслишки по этому поводу. Если сложатся, сообщу. Одно могу сказать: голос похитителя, который мне звонил, я раньше никогда не слышал.
«Я также не буду говорить тебе, майор, про большое мое подозрение, что ограбление в Люберцах и похищение твоей дочки – дело рук одних и тех же преступников. А может, и поджог дачи Порядиной – тоже».
– Скажи: а зачем ты, Эдик, попросил, чтобы люберецким делом занялся именно я?
– Потому что ты в Московской области – лучший сыщик.
– Спасибо, конечно, за комплимент, но… Кем тебе приходятся Степанцовы? – напрямик спросил я.
– Он – никем, а она… Мы с ней встречаемся, – едва слышно прошелестел он.
Прозвучало это достаточно определенно, но я тоже понизил голос до едва слышного шелеста – чтобы не сдать своего коллегу супруге, мужская солидарность:
– По работе встречаетесь или в смысле личной жизни?
– В смысле личной, – еще тише отвечал Эдик.
«Замечательно, – подумал я самоиронично, – лучшего сыщика подняли среди ночи, чтобы раскрыть дело о разбойном нападении на мужа любовницы майора Верного».
– Ограбление твоей Риты Степанцовой и похищение Олюшки – связаны, как ты думаешь?
– Представления не имею.
– Может, тебе мстит другая твоя девушка? Обиженная? Ревнивая?
Лицо Верного застыло. Казалось, он не обиделся, а всерьез взвешивает варианты. Потом сделал вялый отрицательный жест:
– Нет. Не может быть.
– Ладно, расскажи про похищение. Кого ты видел?
– Практически никого.
Майор отвечал мне, по-прежнему лежа на спине. Он в изнеможении закрыл глаза, черты лица его заострились. Здорово его шандарахнули по затылку.
– Про то, что было вчера, жена тебе уже, наверно, доложила…
– Да, рассказала. Но только ты – не она! – разговаривал с похитителем по телефону. Какое у тебя впечатление?
– Молодой. Русский. Скорей всего, москвич. Не урка. Образованный.
– Хорошо. А что случилось сегодня утром? Итак, в вашей квартире раздался звонок…
Я давал возможность Верному изложить свою версию событий.
– Похититель позвонил ровно в одиннадцать. Говорил он быстро, сказал, чтоб через полчаса я был с деньгами в парикмахерской на Лесной, что возле ДК имени Зуева. Там, мол, я получу дальнейшие инструкции. Я взял деньги – утром жена сняла их с книжки, они просили три тысячи рублей – и поехал…
«Значит, три тысячи. Эту цифру назвала мне Верная и успела в ванной предупредить его. Н-да, если разобраться, как-то несерьезно звучит сумма. Наверняка денег было больше…»
– Я подумал тогда, – продолжал майор, – что откуплюсь от него. А скорее напугаю или просто отобью дочку силой…
– Почему не позвонил на службу? Тебе помогли бы…
– А ты? – Верный приоткрыл глаза: – Ты позвонил бы? У тебя, кажется, ведь тоже дочь… Ты стал бы рисковать? И поднимать шум?
– Стал бы, – твердо сказал я, хотя в душе не был уверен на все сто процентов.
– Ну а вот я не смог заставить себя рискнуть.
– А в чем риск?
– Ты что, не понимаешь? Какие-то чужие дяди будут вызволять мою девочку… Кто она им? Ты что, Олимпиаду в Мюнхене не помнишь? Дело Альдо Моро?
– Мы не в ФРГ и не в Италии.
– Может быть, но я все равно боялся за свою дочь.
«А еще ты наверняка боялся вопроса, который неминуемо прозвучал бы (и он, наверное, все-таки прозвучит, вряд ли нам удастся сохранить дело в тайне): почему похитили именно твою дочь? И, наверное, именно ради того, чтоб его не задали, ты готов был рискнуть – и собой, и даже здоровьем своей Олюшки».
– Ладно, давай лучше по фактам. Как дело дальше было?
– Я приехал в ту самую парикмахерскую на Лесной. Зашел, сел среди посетителей. Очередь небольшая, человека три. Вдруг из зала выглядывает администраторша: «Здесь есть майор Верный? Вас срочно просят со службы». Я пошел, взял трубку – услышал тот же самый мужской голос: «Перейдешь через улицу, дом номер такой-то, подъезд, этаж…» Номер квартиры парень не назвал. Сказал, чтоб я поторопился, у меня есть только пять минут. Что мне оставалось делать? Я решил выполнить инструкции похитителей. Отправился, куда они сказали. Поднялся на нужный этаж на лифте. Смотрю: двери всех квартир закрыты – а одна наполовину открыта. И тут я, знаешь ли, Павел, лопухнулся… Я вытащил пистолет и пошел туда, в ту самую квартиру…
– Ты был с личным оружием? – удивился я.
– В том-то и дело.
– Оно, что, у тебя – в постоянном ношении?
– Да, я договорился.
– Зачем?
– Сейчас речь не об этом, – отмахнулся он, и прозвучало сие, как: «Не твоего ума дело». А потом вздохнул и слабым голосом продолжил: – Короче, я не ждал ловушки… Вошел… Только и успел увидеть чей-то силуэт на фоне окна, кажется, женский – а потом вдруг: сильнейший удар по затылку… И – все… Тьма… Очнулся, когда уже стемнело. Лежу в чужой квартире, на полу в прихожей, голова в кровищи… Никого больше нет. Ни Олюшки, ни похитителей. Пистолета тоже нет. И денег.
– А удостоверение?
– Слава богу, оно на месте… Я еще почему тебя прошу найти их – как я утрату личного оружия объясню?..
– Н-да, история, – вздохнул я.
– Преступники не рецидивисты, – горячо зашептал он, – я это чувствую. Думаю, они дилетанты, которые решили денег на мне заработать, наверное, на них легко будет выйти, через адрес квартиры, куда я пришел хотя бы…
– Надо ж там, на месте, следственные действия производить. Обыск, экспертизы… Как я один буду этим заниматься?
– А как Шерлок Холмс работал? – хмыкнул майор. – Я ведь и дверь в ту квартиру не захлопнул. Прикрыл только, собачку отжал. И бумажку из блокнота вырвал, на двери печаткой своей опечатал. Никто туда не сунется. Я, хоть и по голове стукнутый, но хитрый.
Майор снова хохотнул. В какие-то моменты он производил впечатление пьяного, хотя спиртным от него не пахло. Наверно, просто сказывались последствия удара по затылку: сильная черепно-мозговая травма, шок.
– Стало быть, дверь той квартиры отперта. Никто туда больше не сунется, печати с буквами МВД испугаются, ну а ты войдешь. Записывай адрес: Лесная улица, дом… Вряд ли квартира их. Наверняка съемная. Тоже неплохо, узнаешь, кому хозяева жилье сдавали, и дело в шляпе… Да что там!.. Ученого учить, только портить… Ты найдешь супостатов, я знаю… Я бы и сам взялся, но, мне, похоже, надо отлежаться… Давай уж, майор Аристов, родина тебя не забудет… А я, если чего еще вспомню, позвоню тебе… И привет вашему полковнику Любимову передавай. Ему я сам расскажу, что случилось. Наверно, навестит он меня, и, я надеюсь, с апельсинчиками. А ты больше никому ни слова, лады?
– Думаешь, – спросил я в лоб, – преступники, когда я их поймаю, тоже будут язык за зубами держать?
– А ты их не лови. Ты их грохни при задержании.
– Как бы они сами кого-нибудь не грохнули. Из твоего же «макарова».
– Ладно, Аристов, не нагнетай. Все будет хорошо, я в тебя верю – ты уж найди их, а?.. Давай, девочки тебя проводят.
«Девочки», мама с дочкой, провожали меня куда радушней, чем встречали.
– До свидания, дядя Паша! – лучилась Олюшка, произведшая меня по-свойски в «дяди». – Приходите к нам еще!
Майорша подала руку лодочкой, возможно, ожидая поцелуя (которого не последовало), и долго не выпускала мою ладонь.
– Я вам очень, очень благодарна, Павел Савельич… За то, что вы приехали… И за то, что взялись за наше дело… Большой привет супруге, надеюсь, мы с ней познакомимся, и учтите, – голос она многозначительно понизила до самого интимного, – у нашей семьи большие связи, очень большие, и мы никогда не забываем тех, кто делает нам добро.
В итоге вышел я из квартиры Верных лишь без двадцати одиннадцать и с не очень приятным чувством, словно съел чего-то несвежего. Однако прогулка к станции «Аэропорт» по свежевыпавшему снежку слегка затушевала моральную тошнотину, а поездка домой в полупустом вагоне метро (я наконец-то смог почитать последнюю «Литературку») и вовсе настроила на философский лад.
А то, что жена моя Аля хоть и легла, но все-таки не спала, ждала меня, и ее ревность по поводу позднего моего появления была не всамделишной, скорее некой разновидностью супружеской игры, и вовсе примирило меня с нашим несовершенным миром…
1981 год, октябрь – декабрь Иван Гурьев, студент, начинающий поэт и прозаик
И Наташа снова исчезла.
Ничто опять не предвещало расставания.
Мы провели вместе еще одну ночь – нашу вторую. Мой друг, снимавший в Текстильщиках однокомнатную квартиру, пожертвовал мне ключи. Чтобы распрячься, я взял побольше шампанского. Шампанское, и шоколад, и стереоаппаратура, и огромное количество бобин с записями Пинк Флойд, Дип Пёрпл, Лед Зеппелин… И, как всегда, не хотелось расставаться с ней, отлепляться от нее… Ночь перешла в утро, сменилась днем, и снова вечером…
Я поехал провожать Наташу на Ленинградский вокзал на электричку. Любовный хмель еще не выветрился из ее хорошенькой головки, она всю дорогу прямо-таки растекалась по мне, висла, прижималась… Не сказать словами, как мне была приятна эта близость… И гордость от сознания, что мы вместе. Она, эта гордость, даже затмевала горечь от мысли, что у нее был другой – совсем недавно, пока я парился в стройотряде. Ну и ладно, думалось мне, я ведь, в конце концов, тоже не мальчик. Эйфория захлестывала меня.