Он ответил сразу, со второго гудка.
– Павел Савельич?
– Это я.
Я представился:
– Автор детективов Иван Гурьев.
– Иван Гурьев? Вы? Что привело вас ко мне?
В голосе Аристова звучали недоумение, робкая радость и надежда. Поразительно, как одинаковы люди! И насколько они не меняются с возрастом! Я точно так же чувствовал себя в свои двадцать, когда мне домой позвонил редактор журнала «Гаудеамус» и равнодушным голосом сообщил, что они собираются напечатать мой рассказик «Враль»…
И в шестьдесят (или сколько там лет моему контрагенту?) тоже чего-то ждешь. И на что-то надеешься – в том числе на грядущую славу.
Придется мне, во имя собственных интересов, подо-греть надежды Павла Савельича. Кто знает, может, издательство и соберется печатать его мемуары. Но сначала надо задать ему главный вопрос:
– Ваши воспоминания и впрямь написаны на основе реальных событий?
– Конечно. Выдумывать я, в отличие от вас, не умею. А что вы хотели? – задал вполне естественный вопрос бывший майор.
И я сказал ему правду: что прочел его мемуары, и они мне в общем понравились.
– Я, конечно, не могу самолично решать, главное слово остается за издательством, но я бы порекомендовал их к опубликованию – правда, по размеру они невелики, и надо с ними что-то делать: то ли вы увеличите объем, то ли напишете про другое дело?..
А далее я наплел Аристову, что хочу повстречаться с ним, причем прямо сейчас – надо поговорить о возможных перспективах и о том, как ему усовершенствовать свой труд.
Когда мы условились, я понял, что уже одет и в нетерпении, словно боевой конь, приплясываю в ожидании момента, когда смогу сесть в машину и свалить с гостеприимной дачи издателя.
Моего хозяина Андрея в пределах видимости не оказалось. Прислуга сказала, что он еще в шесть утра уехал на озеро. Мне порой кажется, что время для моего издателя идет совсем иным образом, чем для прочих, обычных людей – включая меня. Ежедневно, и в выходные, пробуждаться в половине пятого утра – многие не пошли бы на такой подвиг даже ради миллионов долларов. А за день Андрей успевает произвести столько дел, движений, звонков, что иным представителям человеческого рода с лихвой хватит на месяц. Кто еще, кроме него, следующим утром после собственного дня рождения, вместо того чтобы расслабленно похмеляться, уйдет с рассветом на сёрфе?
И слава богу, значит, прощаться не придется – черкну юбиляру записку с выражениями благодарности.
Я выскочил из дому, даже не попив кофе, и по утреннему Пятницкому шоссе рванул в направлении города.
…Аристов оказался седым, благородным, прихрамывающим: типичный пенсионер-отставник. Концы его не по-военному длинной шевелюры, были мокроваты. Он явно только что, к моему приходу, вымыл голову – сия деталь тронула и как-то расположила меня к нему. Одет Павел Савельич был в плисовую ковбойку – похоже, еще из тех, что в начале шестидесятых под торговой маркой «Дружба» поставляли нам китайские братья.
Отставник провел меня на кухню – крохотную, шестиметровую. Мебель образца восьмидесятых дополнял нависающий над холодильником телевизор «Сони». «Мне и рубля не накопили строчки…» – вздохнул я про себя, имея в виду Аристова. За долгую и, похоже, безупречную службу в краснознаменной милиции он не дослужился ни до чего, кроме квартиры-малогабаритки.
– А вы почему не на даче? – спросил я отставника. – Погодка-то какая…
– Жена там с внуками воюет, – махнул рукой Павел Савельич.
«Значит, все-таки дачка есть. Ну, слава богу: не совсем уж нищим на пенсии оставили служивого».
– А я с природы сбежал, – продолжил он. – Решил: помоюсь, футбол опять же посмотрю.
– А где дачка-то ваша? – полюбопытствовал я.
– Под Шатурой.
– Да, не Рублевка.
– И не говорите – далековато.
– Зато и плюсы имеются: никто сюда не нагрянет, нашу с вами тусовку не разгонит.
С этими словами я выгрузил на стол бутылку «Мартеля», тортик и пару лимонов.
– Без четверти одиннадцать, – усмехнулся отставник. – Не рано ли?
– Хотите, подождем, как положено, одиннадцати?
– Это с чего бы? – не понял Павел Савельич.
– Вы забыли, когда в советские времена спиртные напитки начинали продавать?
– Ах, да, и правда! «Час волка» называлось! А ведь в горбачевские времена и вовсе после двух давали.
– То ли дело сейчас, – поддакнул я. – От заката до рассвета – все, что угодно.
– Ну, я как-то и раньше по поводу алкогольных табу особенно не страдал и теперь спиртным оргиям не радуюсь.
С первых же слов нашего диалога отставник мне понравился. Производил он впечатление человека ясного, простого, незамысловатого, однако умного и быстро реагирующего. Впрочем, именно таким я его, после прочтения рукописи, и воображал. И я перестал париться по поводу нашей беседы. Как пойдет, так и пойдет. Куда логика совместного распития алкоголя выведет! Хотя в душе у меня нарастало нетерпение, словно пружинка сжималась все больше и больше: неужто я скоро, вот-вот, хоть что-то узнаю о НЕЙ?
Однако я смирил себя и для начала поговорил о том, что интересовало моего собеседника больше всего, – о нем самом, любимом. Впрочем, меня тоже занимало, куда в дальнейшем вырулила жизнь автора мемуаров? Сегодня на рассвете я расстался с ним, тридцатипятилетним, – теперь передо мной сидел седовласый почти что старец. Целая жизнь протекла между этими двумя точками – и какая ж она была у нас у всех в эти годы удивительная и непредсказуемая!
Дочка его выросла, вышла замуж (я так понял – неудачно), потом еще раз (и тоже не блестяще), сейчас опять одна и уехала на заработки в Испанию, а внуков кинула на стариков, вот они с женой и расхлебывают последствия собственного воспитания… Женат мой собеседник по-прежнему на той самой Але – уж и до золотой свадьбы всего ничего осталось…
Когда Аристов говорил о своей супруге – вроде бы ворчливо, – лицо его тем не менее разглаживалось, и мне оставалось лишь завидовать этой парочке…
А сам он дослужился до полковника и в девяносто третьем, в самое лихое время, снял погоны. Друзья звали и устраивали преуспеть в новом, нарождающемся бизнесе – охранном. Павел Савельич честно пытался, и судьба вела его зигзагом – от начальника службы безопасности в западной фирме до простого охранника в офисном центре и снова – до «личника» подлинного олигарха и аналитика в крупном разыскном бюро.
– А теперь все – дембель вчистую, – браво, однако горьковато улыбаясь, молвил отставник. – Артроз, аритмия, гипертония. Хватит, побегал… Вот, зачем-то записки свои стал в порядок приводить – долгими зимними вечерами…
Так разговор и коснулся, безо всяких толчков и понуканий, того, что мне самому было более всего интересно. Я похвалил язык и слог, какими были написаны воспоминания, а потом спросил, есть ли о чем другом моему новому приятелю написать, и он воскликнул:
– Полно!
Я посетовал, что как-то скомканно заканчиваются уже готовые мемуары. Не знает ли мой собеседник, как дальше сложились судьбы описанных им преступников? В частности, главной героини. Вы ее помните? Указали настоящее имя?
И тут сердце мое замерло. Оно, сердце, чуяло правду. И услышало, и не обвалился потолок:
– Конечно, настоящее. Естественно, я ее помню.
– Почему помните «конечно же»?
– Ну, еще бы! Забыть такую преступницу! Меня обвела вокруг пальца. Немногим это доводилось.
– Так ее в конце концов поймали?
– Насколько я знаю – нет.
– Вы уверены?
– Ну, абсолютной гарантии я дать не могу – но до девяносто второго года, пока я в отставку не вышел, – нет. Точно – нет. Я за судьбою этой девчонки следил, и внимательно. А после… После ее и искать-то перестали. Новая страна возникла – кому тогда до нее было дело!
– Хотел бы я ее найти.
– Да, девчонка огневая. Мне тоже было бы любопытно с ней повидаться. Но вы ее не найдете.
– Почему вы так уверены?
– Ну, раз советская милиция за десять лет не нашла – как вы-то теперь отыщете? Тем более что с тех пор еще почти двадцать лет прошло. Да она давным-давно легализовалась под другим именем, а потом, наверное, еще и замуж вышла – а может, и не раз…
У меня дурной характер, когда кто-то говорит мне: сделать это невозможно, даже и не пытайтесь, – я готов все силы положить, костьми лечь, только чтобы добиться своего. Обожаю, как говорят американцы, челленджи.
И я ответил на этот вызов – прямо сейчас. Действием. Стал узнавать, не сходя с места, то, что можно было узнать.
– А если бы вам, Павел Савельевич, поставили задачу найти эту Наталью Рыжову? Что бы вы делали?
– Говорю же: это не-воз-мож-но. Разве только случайно.
– Я уверен, что для такого сыщика, как вы, ничего невозможного нет. – На лесть падки все – в том числе и бывшие полковники милиции. – С чего бы вы начали?
– Ох, Иван, экий вы настойчивый… Ну, наверно, я постарался бы поставить себя на ее место… С ее родным паспортом на имя Натальи Рыжовой – человека, находящегося во всесоюзном розыске, жить ей, конечно, в Советском Союзе было невозможно. Тогда же на каждом шагу требовался паспорт: гостиница, жилье, прописка, работа…
– Ох, Иван, экий вы настойчивый… Ну, наверно, я постарался бы поставить себя на ее место… С ее родным паспортом на имя Натальи Рыжовой – человека, находящегося во всесоюзном розыске, жить ей, конечно, в Советском Союзе было невозможно. Тогда же на каждом шагу требовался паспорт: гостиница, жилье, прописка, работа…
– А если где-нибудь в медвежьем углу?
– Там, конечно, проще было. Однако все равно: система действовала, и человек в розыске, равно как и человек без паспорта, был обречен… Вероятно, единственный действенный для нее путь: как-то попытаться договориться с начальником паспортного стола где-то в глубинке. Подкупить его, или соблазнить, или разжалобить. Сказать, что потеряла паспорт, но, разумеется, назваться не своей фамилией, а именем подруги. Заплатить – в той или иной форме, чтобы ее информацию не проверяли. Получить новый документ, тут же выйти замуж и сменить фамилию. И вот с этого момента она уже будет легализована, и следы ее потеряются окончательно… Найти ее теперь можно только случайно: увидеть где-нибудь на фото или в телевизоре… Да и жива ли она? Ведь столько лет прошло!..
Когда я слушал монолог отставника, сознание, пусть и затуманенное коньяком, все-таки фиксировало – не забывается старая школа криминального репортера! – ключевые слова: «глубинка», «паспортный стол», «подкупить», «выйти замуж»… Но в его речи прозвучало и еще одно: «подруга». И я сделал мысленную пометку: да, подруга!.. Это, возможно, ключ. Однако и другие идеи пришли в голову:
– А вы не могли бы, Павел Савельич, поднять старое разыскное дело? Меня, знаете что, интересует тогдашний адрес этой Рыжовой – по прописке? Ее родители – где они сейчас? У нее ведь, кажется, мама с бабушкой были?
– Мама с бабушкой? – Отставник хоть и захмелел от коньячка, но бдительности не терял. – А вы откуда знаете про маму с бабушкой? У меня в воспоминаниях про них не написано.
– Да? Не знаю, с чего мне в голову взбрело… Да тогда каждая вторая семья неполная была – как и сейчас, впрочем… Фантазирую, домысливаю: раз преступница – значит, дома нелады… Значит, безотцовщина… Короче, дорогой вы мой мемуарист, вы же можете поспрашивать у себя в органах, что сталось с другими фигурантами этого дела – и преступниками, и потерпевшими. Например, подельником Рыжовой Кириллом Воробьевым? Со Степанцовыми, над которыми они тогда в Люберцах разбой учинили. С Порядиной из поселка Травяное. С директором универмага Солнцевым… Где они сейчас? Кто им целует пальцы?
– Зачем вам все это? – нахмурился Аристов.
– Да это не мне – это вам, вам прежде всего надо! – вскричал я.
– Мне? К чему?
– Вы что, не понимаете? То, что творилось в восемьдесят третьем – давно забыто и быльем поросло. Да, ваша рукопись будет интересна, потому что людей сейчас мучает ностальгия. Нам всем не очень сладко жилось тогда, в совке, – но партсобрания и перебои с колбасой забылись. Мы были молоды, влюблены и счастливы, и поэтому нам приятно вспомнить те годы. Но все-таки живем мы сейчас. И если у вас в рукописи будут перекинуты мостики – из того времени в наши дни, ваши мемуары приобретут совсем иное звучание. Что сталось с теми героями – положительными, отрицательными? Что сделалось с главной преступницей и директором универмага? Мне, например, было интересно: как вы живете? Я когда читал, меня ужасно занимало, как ваша, Павел Савельич, судьба сложилась – я потому вас разыскал и позвонил. Вы ведь тоже герой собственных воспоминаний – единственный положительный, кстати…
– Ох, ну вы наворотили: и автор я, и герой… И мостики, и ностальгия… А я просто на пенсии время провожу…
– Плодотворно проводите, иначе я б не заинтересовался!.. А вам узнать и дописать всего пять страничек надо – зато ваши мемуары совсем другой вид примут. Эдакий стереоскопический. Давайте-давайте, поработайте! Отменяйте вашу дачу, посидите в столице, пусть там, в Шатуре, супруга сама с внучатами управляется.
Насчет не ехать на дачу долго уговаривать отставника не пришлось. Он аж воспрял, как старый полковой конь при звуках трубы.
– А я постараюсь вам помочь, – продолжал я. – И про Наташу Рыжову сам попытаюсь все разузнать – разве что по ходу дела за помощью к вам, если понадобится, буду обращаться.
– С какой стати? Соавтором моим, что ли, стать хотите?
– Да нужны вы мне, простите, со своим соавторством! Копейки ваши считать! Мне собственных книжек хватает. Меня эта история зацепила. И ваша героиня.
– Пресловутая Рыжова? Чем же?
Даже в пылу откровенного разговора, даже под парами коньяка не стал я выбалтывать Аристову правды.
– Яркая она девушка. Настоящая героиня. И я до сих пор не понял: положительная она или отрицательная.
На самом-то деле, все я, конечно, давно понял. Для меня Наталья была не положительной, не отрицательной. Она была моей – которую я, дурак, выпустил из рук.
И теперь, когда я знал о ней все – точнее, все о ней, прошлой, – мне нестерпимо захотелось снова с ней встретиться. Нет, уже не для того, чтобы заново раздуть пепел давно потухшей любви. Тем более что я помнил – пусть любовь субстанция идеальная, но живет она в материальном мире: в наших обрюзгших, постаревших, вялых телах. Нет, не продолжения любви я хотел. И не воспоминания о былой страсти. Просто – знания: как Наташа спаслась (если спаслась), как уцелела (если уцелела), как прожила свою жизнь, чего добилась, как выглядит, весела ли, счастлива?
Мы допили с Аристовым коньяк, а попутно я вызвал шофера по услуге «трезвый водитель».
Днем в воскресенье не слишком много было заказов у таксистской фирмы, и не очень оживленным оказалось движение на улицах. Мой автоспаситель прибыл быстро.
На прощание я взял обещание с Аристова, что он узнает все, что можно, о сегодняшней судьбе своих героев. Мы обнялись с ним и обменялись номерами мобильников.
Потом я спустился вниз и устроился на пассажирском сиденье своего авто. Объяснил водителю, как доехать до моей дачи, обещал вознаградить, если он не будет меня беспокоить, – и погрузился в сон. Но перед этим уже знал, что мне следует делать, как только я проснусь… Жизнь, впервые за последние пятнадцать лет, обретала смысл…
…Да здравствует Интернет вообще и социальные Сети в частности! Благодаря им работа частных сыщиков, в том числе и полных чайников вроде меня, облегчилась до чрезвычайности.
Еще не окончилось воскресенье, а я уже знал, каким будет мой первый шаг.
Я прекрасно выспался в машине и вернулся домой трезвый, бодрый и полный сил.
Надя. Я помнил ее. Полненькая подружка, вечный второй номер. Возможный кандидат на ухаживания, если Наталья оказалась бы неприступной. Занималась в хоровой студии нашего ДК. Проживала где-то в районе Тимирязевской. Больше я не знал о ней ничего.
Парни! Запоминайте фамилии и адреса подружек своих возлюбленных. Это может вам пригодиться – пусть даже через четверть века.
Однако зная лишь имя и то, что девушка в тысяча девятьсот восемьдесят первом году пела в хоре, – каков был шанс у меня отыскать ее? Нулевой.
Когда бы не социальные Сети… Я зашел на самую мощную из них. Забил в опции «Поиск по сообществам» адрес: «город Москва» и два слова: «ДК Горького». И – о чудо! – компьютер высветил мне аж пятнадцать человек, что группировались вокруг старого Дома культуры. Еще десять минут потребовалась, чтобы рассмотреть фотографии членов виртуальной тусовки, а потом я уверенно вырулил на личную страничку, где значилось: НАДЕЖДА АЛЕКСЕЕВА (ПОНОМАРЕВА), 49 лет.
Я просмотрел короткий перечень других сообществ, в которых она тусовалась. Кроме ДК, их оказалось всего два: школа номер такой-то и Плехановский институт. Затем я изучил фотографии, которыми Надежда уснастила свою страничку. Алексеева оказалась не из тех эксгибиционисток, что засоряют Сеть сотнями собственных изображений – соло, в компании с мужьями, детьми, собачками, друзьями, на фоне Эйфелевых башен, мостов Вздохов и прочих пальм. У нее на страничке картинки расположились продуманно. Их было всего три. Первая: она на лыжах, на фоне чужеземных гор (комбез скрывает дефекты фигуры, лыжи демонстрируют увлечение модным и спортивным, горы свидетельствуют о материальном достатке). Вторая – с нежно облапившим ее гигантом-мужем, в интерьерах ресторана (опять-таки неспроста: «Я не одинока и обеспечена»). И третья – с сыном в костюмчике на фоне высотки МГУ («К тому же сын у меня студент, да не простой, а эмгэушный – словом, жизнь удалась!»). Однако можно ехидничать сколько угодно, а выглядела Надежда, без всяких преувеличений, классно. Тут, правда, и фотошоп, верно, сыграл свою роль, но мне показалось, что смотрелась она даже лучше, чем почти тридцать лет назад. А что, бывают с женщинами и такие метаморфозы. Попадают они в уверенные мужские руки да в материальный достаток, начинают заниматься собой: ботоксы, пилинги, пластика, пилатесы с йогой… Опять же уверенность в себе и финансовая независимость всегда красят человека…